Розовые польские спортивные костюмчики, кроссовки на липучках, бирюзовые пуховики и модные плащевые полусапожки на манной каше существовали где-то рядом, на моей однокласснице Эке Пхакадзе, но всё-таки в параллельной реальности. Меня одевали скоромно, чисто и в лучших традициях советского школьника, которые в Тбилиси для большинства окружавших меня людей были сущей условностью. Грузины любили одеваться и находили миллион способов делать это по-европейски даже тогда, когда в Советском Союзе это было привилегией очень узкого круга. Шмотки можно было покупать у евреев, у танцоров ансамбля «Сухишвили-Рамишвили», у армян, которые каким-то образом по своим американским каналам получали последние модные новинки даже в период самого прочного «железного занавеса» и перепродавали их тбилисцам за баснословные деньги. Если бы вы в 80-х оказались на крутых похоронах в Тбилиси, то самые креативные модные съёмки Vogue последних лет показались бы вам их слабой тенью. Это были никакие не модели, это были настоящие грузинские женщины, налитые соком, в узких чёрных платьях с декольте и в бриллиантах, которые им достались по наследству. Чёрные вуалетки, веера и перчатки, лакированные сумочки и пряные духи. В Тбилиси с покойниками прощались по три дня, поэтому туалеты и бриллианты менялись по нарастающей. Увеличивались декольте, и на глазах росли бриллианты. Со свадьбами дела обстояли похуже. Нужно было всего лишь два наряда. Пышный – на церемонию и сasual – на вечер. Мое красное платье, воспетое Познером отвечало всем требованиям богатой грузинской свадьбы. Но тогда, в детстве, мне приходилось довольствоваться ролью безмолвного зрителя, который, стоя у витрины, воображает себя во всем великолепии предлагаемых нарядов.

Модной одежды у меня не было до очень зрелого возраста. Все мои попытки выглядеть стильно заканчивались полнейшим фиаско. Роясь в старых вещах, я как-то нашла старую мамину полузасохшую тушь. Она была польская. С твёрдой щёточкой, которую нужно было послюнявить, затем, растерев эти слюни по сухой поверхности чёрного цвета, попытаться прокрасить этой щёточкой ресницы. Но, как я ни старалась плюнуть аккуратно на эту штуковину, размазать щёткой, а потом накрасить этим ресницы, у меня ничего не получалось. Другое дело брови. Брови получались очень хорошо. То есть ресницы не красились, но если провести этой щёточкой по бровям, то получались очень густые брови в стиле Брежнева. И это было очень весело. Когда я хотела рассмешить своих соседей, я красила брови под Брежнева и начинала обращаться к ним голосом Брежнева на грузинском языке. Все мои детские соприкосновения с модой и красотой носили исключительно комический характер.



Каждое лето меня отправляли в деревню. Туда же приезжала моя тётя Мариэтта, физик по образованию и старая дева по жизни. Она уже не особо верила в то, что когда-нибудь выйдет замуж, но тем не менее считала необходимым поддерживать себя в боевой форме. Я любила подглядывать за ней, когда она начинала активно ухаживать за собой в домашних условиях. Она не была большой поклонницей косметики, но ряд французских безделушек все-таки прятала в спальне. Вы понимаете, какая это проблема проникнуть в спальню, когда тебе лет восемь. Не дыша, открыть пудру, измазать себе всё лицо, как в нормальном японском театре кабуки перед спектаклем. Потом всё это быстро оттереть и выйти к столу как ни в чём не бывало. Помню, что на этой пудре был нарисован золотой бычок. Тётя пудру бережно хранила. То есть в каком-то из ящиков секретера эта пудра лежала и ждала меня каждое лето. В очередное лето бабушка поняла причины моих отлучек и торжественно за обедом сказала как бы невзначай: «Тинатин, не смей закрывать комнату, открывать третий слева шкафчик и доставать пудру, пока я в огороде. Я хоть и в огороде, но всё про тебя знаю, чем ты там занимаешься. Это пудра тёти. Не надо её трогать. Ты что, думаешь, что ты так мальчикам больше понравишься? Ты лучше в огороде научись работать и готовить. Так может хоть кто-то тебя, городскую белоручку, в семью возьмёт».

И каждый год после этих слов, на второй или третий день, я всё равно проникала в эту комнату, открывала пудру и неистово мазала её на себя. Когда через 3-4 года пудры стало настолько мало, что проявилось даже донышко, тётя меня позвала и подарила заветного золотого бычка. Посмотрев на меня своими строгими серыми глазами физика, она произнесла: «Никогда не красься наспех. Научись это делать так, чтобы косметики почти не было видно на лице, или не делай этого вообще. Плохо накрашенная женщина вызывает жалость, потому что её лицо кричит о том, чтобы на неё обратили внимание. Кричать об этом нельзя. Об этом надо только шептать, чтобы мужчина захотел прислушаться и приглядеться».

Ну что тут ещё можно добавить? Конечно же, надо рассказать про чёлку. Чёлка – это необходимая составляющая красоты в школе. Вы понимаете, что все эти блондиночки, хорошенькие маленькие кнопочки с чёлочкой, похожие на Алису Селезнёву, они, конечно, пользовались колоссальным спросом. Фильм «Гости из будущего» задал надолго тренд в красоте. Тренд, с которым у меня ничего общего не было. Я не была голубоглазой, я не была белокожей. У меня не было хорошей фигуры. И глаза у меня были карими, хотя хотелось, конечно, голубые. В школе это было стопроцентной гарантией успеха у мальчиков, которые в этом возрасте ищут Мальвину. Мальвину в нашей школе звали Наташа Белецкая. Она была маленькая, у неё была чёлка, прикрывавшая два круглых и удивленных глаза голубого цвета. Конечно, её все любили. Это раздражало. Хотелось быть похожей на Наташу, но это, увы, было невозможно. Потому что наличие чёрных бровей, чёрных волос, чёрных глаз делало влюбление в себя одноклассников недостижимой мечтой. Приходилось что-то предпринимать. Например, отрезать себе чёлку и посмотреть, насколько более блондинистым от этого стал мой образ. Я надеялась на чудо. Как вы понимаете, мама это чудо не одобряла. Потому приходилось работать над образом в отсутствие мамы. Делалось все маникюрными ножницами, поэтому, учитывая мою природную кудрявость получалось нечто среднее между Анжелой Девис и Майклом Джексоном периода Five. Мама, увидев меня, коротко констатировала: «Деревня». Чёлка мне чудовищно не шла и упрощала моё, по маминому глубокому убеждению, породистое лицо. Жаль, что это качество в ту пору мало кого интересовало. Мои модные терзания зимой приобретали, на мамин взгляд, особую изощрённость. Вот скажите, вы знаете, что такое носить чудовищную вязаную, выглядящую, как бабушкина, шапку, которую обычно носят мужчины в тренировочных костюмах, пенсионного возраста, прогуливаясь зимой, изображая, что они типа бегают или занимаются спортивной ходьбой? Мне почему-то всё время доставались такие шапки. Такие продолговатые, крупной вязки, отвратительные, которые мама считала своим долгом напялить на меня, так как я болела гайморитом. Ну, понятно, какая мама не заставляла ребёнка носить шапки. Это не проблема. Вышел из подъезда, снял и пошёл дальше. Но у меня была проблема, потому что мама понимала, что я её снимаю и иду дальше. И поэтому обязательно с четвертого этажа она громко кричала: «Тина, надень шапку». Даже если кто-то в этот момент ненароком и замечал мою красоту, то после этой фразы, шансы понравиться сводились к нулю. Я ненавидела шапки. Для окружающих я была обычной грузинской девочкой с быстрыми, как у обезьянки, глазами. Себе я казалась уродиной, которую ничто уже не могло спасти. Тушь, которая вместо ресниц красила брови, пудра, которая белила лицо, чёлка, которая так и не сделала меня блондинкой, и шапка, которая мешала мне нести свою красоту, чистую, необузданную и не прикрытую никакими ненужными деталями.


Тут позвольте мне перейти к обуви. Обувь. Даже в сказках пара правильной обуви может сделать девушку принцессой. А ее отсутствие – навсегда отрезать от прекрасного мира принцев. Билетом в этот мир не всегда была хрустальная туфелька. В эпоху моего тринадцатилетия самой модной обувью были «инспекторы». Они были репликой в ответ на лакированные ботинки Майкла Джексона периода BAD. Модные ботинки с железными накладками вначале появились у самых главных модниц. Привезённые грузинско-еврейскими фарцовщиками в небольшом количестве, но за большие деньги, они сразу стали хитом в городе. «Инспекторы» хотелось иметь всем. Грузинские сапожники армянского происхождения быстро поняли, что правильный маркетинг заключается в том, чтобы дорогой бренд сделать максимально доступным широким слоям населения. Так «инспекторы» появились у большинства тбилисских школьниц. Честно говоря, наши сапожники так быстро и качественно освоили эту модель, что в какой-то момент их продукция стала заметно превосходить товары западных конкурентов. Если базовая модель была неизменной, то наша менялась в зависимости от запросов заказчика. Так появились цветные «инспекторы», «инспекторы» с большим количеством металлических накладок и в конце концов лакированные под крокодила красавцы, которые громко заявляли о прекрасном вкусе своей обладательницы. В Тбилиси ещё задолго до появления понятия limited edition поняли, что мода модой, но только индивидуальное самовыражение в тенденциях даёт возможность сверху вниз взирать на тех, кто довольствуется лишь трендом, не внося в него свои коррективы. «Инспекторы» от дяди Тиграна были лучшими в моём районе. Я заполучила их без тюнинга, но зато четвёртой в классе, что воодушевило меня на всю четверть. Я и так хорошо училась, но «инспекторы» придавали мне столько дополнительных сил, что даже дома, во время делания уроков, я старалась их не снимать, украдкой любуясь своими красавцами в перерывах между русским и математикой. Я понимала, что изобретательностью и выкройками из «Бурды» я похвастаться не могу. Поэтому те редкие случаи, когда мой внешний вид привлекал ровесников, я запомнила особенно хорошо. В моём городе девушке необходимо было обладать талантом одеваться, петь, играть на пианино или хотя бы на гитаре. Я не обладала ни одним из них. Поэтому, когда к нам приходили гости, я с умным лицом открывала Камю или Сартра, примостившись в углу. Когда гости фокусировались на имени автора или названии книги, у них происходил «сдвиг» во взгляде. Из понятной девочки без особых дарований я превращалась в «эшмаки бавшви», чертёнка, который за напускным безразличием явно что-то замышлял.

Я пыталась привлечь к себе внимание всеми способами. Чаще всего результат этих экспериментов был неудачным, но теперь я отчётливо понимаю, что именно те детские неудачи раззадорили мой характер.

Несмотря на то, что моя мама, выйдя замуж, потеряла всякий интерес к гонке модных вооружений, воспоминания о былых победах она тем не менее бережно хранила. Платья из маминой «допапиной» жизни аккуратно висели в шкафу, находясь в прекрасном состоянии и даже испуская еле заметный запах французских духов пятнадцатилетней давности. Фасон у них был практически одним и тем же. Приталенное по фигуре платье до колен из джерси. Зато цвета были самыми сочными: бирюзовое, малиновое, цвета фуксии и крем-брюле. Лет с четырнадцати, насмотревшись на Софи Лорен в «Разводе по-итальянски», я полюбила их надевать и вертеться перед зеркалом в отсутствии родственников. Они моей рано оформившейся фигуре шли гораздо больше, чем короткие шотландки и облегающие майки. С определённого возраста девичьи вещи смотрелись на мне как на двадцатилетней Лолите, встретившей Гумберта и решившей вспомнить былое. Зато женские вещи выглядели на мне гораздо уместнее и органичнее. Нравясь себе всё больше и больше именно в этом образе, я решила выйти в таком виде во двор. Бирюзовый цвет как нельзя лучше оповещал о моём появлении. Как вы прекрасно знаете, в любом дворе есть свои правила. И есть свои лидеры. Среди девочек нашего двора эта была Теона, безусловная законодательница моды, чья мама работала в чековом магазине. Так эффектно во дворе я никогда не появлялась. «Биржа» замерла в ожидании вердикта.

— Тика, хом ар тховдби? (Тина, ты случайно не замуж собралась?)

Я молчала, понимая, что ответ только усугубит ситуацию.

— Гоими ро хар, гасагебиа, маграм егети бандзоба рам чагацва? (То, что ты лохня, это понятно. Но что тебя заставило такое барахло на себя нацепить?)

Смех вокруг меня был настолько громким, что отвечать не имело смысла. Я молча поднялась домой, сняла платье и больше никогда его не надевала. Лёжа на кровати и уткнувшись в подушку, я по-детски себе обещала, что, как только вырасту, сразу уеду из этого двора, а потом вернусь в него через много лет на белой «Волге», в умопомрачительном наряде, подъеду прямо к подъезду Теоны и обязательно позову её погулять. Глубоко уйдя в будущее, я тем не менее услышала через подушку мамин вопрос о том, что произошло. Честно рассказав о своём очередном модном фиаско и поревев у мамы на груди, я с удовольствием заодно выплакала и все свои будущие провалы. Мама дождалась, пока я успокоюсь, и тихим, но очень уверенным голосом произнесла: «Детка, одежда, конечно, очень важна, и каждой девушке хочется быть яркой, нарядной, заметной. Тело можно украшать до бесконечности. Худеть, заворачивать его в красивые платья, бриллианты, меха. Единственное, что украсить и изменить нельзя, – это мозг. Я говорю это тебе не потому, что не могу дать тебе красивую одежду, а потому, что только мозги дают женщине уверенность и только их отсутствие отнимает эту уверенность навсегда».

Моя мама – мудрая женщина. Даже когда внешне я сопротивлялась маминым советам, внутренне я чаще всего соглашалась с ней, как бы мне ни хотелось бунтовать. Поэтому даже сегодня, когда я выхожу из дома, имея возможность каждый день выглядеть по-новому, я ищу её одобрения. У неё не было времени и возможности привить мне вкус, но у неё было достаточно сил, чтобы вдохнуть в меня уверенность.



Мамины уроки я запомнила очень хорошо. Но каких-то вполне очевидных для сегодняшних девушек вещей я достигала путём многочисленных проб и ошибок. Я пришла на телевидение сразу в ежедневный эфир. Я готова была работать за всех, засыпая и просыпаясь в кадре. Моё рвение достаточно быстро принесло первые плоды, и я на самом деле с утра до вечера сидела в телевизоре. Гримировали тогда чем придётся. Толстый и жирный тональный крем покрывал моё лицо плотной маской, которая убивала одновременно и молодость, и цвет лица, и, что самое неприятное, кожу. Это сейчас все современные технологии направлены на то, чтобы тональный крем увлажнял, питал и ухаживал одновременно. А тогда приходилось только надеяться на то, что после таких ежедневных экзекуций у меня получится сохранить кожу. Я как-то очень быстро поняла, что в красоте главное - кожа и запах. Не длина ног и размер груди, а именно кожа и запах – это то, что мужчины всегда вспоминают, думая о нас. Её неуловимый запах, ее шелковистость и потом уже глаза, руки, губы. Вкус. У каждого тела он особенный. Но если правильно ухаживать за собой, то ваши мужчины, даже любя других, будут вспоминать, как пахнете именно вы. В Тбилиси культ кофе. Из каждого открытого окна несётся этот запах, смешиваясь с запахом города и становясь его неотъемлемой частью. Я просыпалась от этого запаха и засыпала с ним. Варить кофе в турке, сплетничая с соседками и краем глаза следя, чтобы кофе не убежал, – любимое тбилисское занятие. Лет с 17, вычитав, что кофейной гущей можно скрабиться, я проделывала эту процедуру три раза в день. Кожа от этого не просто становится шелковистой, но со временем приобретает легкий кофейный оттенок, загорает по-особенному и заставляет сидящих вокруг вас мужчин раздувать ноздри до тех пор, пока они вас не рассекретят. Первые свои заработанные деньги я честно понесла косметологам. Два, а то и три раза в неделю я ходила и делала маски и чистки – регулярнее многих 40-летних женщин. Я тратила на это все свои деньги. С приходом на телевидение, как вы понимаете, я попала в мир прокатной одежды, который наконец-то дал мне расправить крылья и вырваться из детских комплексов Золушки. Я редко спорила с костюмерами и гримёрами. Переехав в Москву, я первым делом нашла косметолога, а одежду продолжала покупать по принципу «это то, в чём надо ходить до эфира или после». Так продолжалось до программы «Детали». Её тогдашний руководитель Азамат Цебоев не привёл на ТВ Наташу Пантелееву. Мы по умолчанию признали, что у меня вкуса нет, а у Наташи он есть, и поэтому она делает со мной всё, что хочет. После первых выпусков «Деталей» нам долго пришлось объяснять, почему у ведущей волосы торчат в разные стороны. Что это такое? Начёс, «взрыв» на голове, жёлтые тени, меховые шапки, тюрбаны и платки, тяжёлые массивные украшения, перчатки. На российском ТВ 2000-х невозможно было представить всё это применительно к жанру интервью. Но нам всё-таки удалось. Если бы тогда интернет был такой же составляющей нашей жизни, как и сейчас, то мои ежедневные наряды и обсуждения того, что происходит у меня на голове, думаю, вызвали бы не один ураган в блогах. Самое главное, что я не стремилась выглядеть красивой. Что-то шло мне больше, а что-то – меньше. Но зрителям неинтересно смотреть ежедневно на безупречную красоту. Им гораздо интереснее критиковать, ругать и хвалить, самолично определяя, что вам идёт и как вы должны выглядеть. Поэтому мне пачками приходили письма со словами: «Спасибо, что вы наконец-то перестали выступать с эти ужасным вороньим гнездом на голове» или « Сколько раз Вам писать, что жёлтые тени создают ощущение того, что Вы больны. Вы на самом деле больны. Как Вы смеете разговаривать с Кончаловским, накрасив глаза этими ужасными тенями. Вам не стыдно? Вы что, клоун?»

Но именно годы работы в «Деталях» вылечили меня от детской болезни. В какой-то момент я стала интересоваться модой, точнее, теми, кто свою жизнь поставил, как спектакль. Декорациями от которого мы пользуемся по сей день. Скиапарелли, Шанель, Ланван, Феррагамо. Я люблю личностей в моде. Мы хотим носить придуманную ими одежду для того, чтобы прожить такую же красивую жизнь. Прожить мало кому удаётся, хотя каждая женщина надеется, что именно она сможет стать новой Клеопатрой или Джеки Онассис. Так хоть примерить!