Это не про то, что вы подумали – про другое.

Травка – герой детской повести Сергея Розанова «Приключения Травки». Имя его было Трофим, а дома и в детском саду звали Травкой. Когда-то в детстве я эту книжку читала и перечитывала, и мне очень нравилось. Встретила через много лет, и узнала, и купила для дочки, тогда малышки. Ей тоже очень нравилось; помнится, ещё читать не умела и требовала: «Про Травку хочу!». Мы даже прозвали эту книжку «Протравка». Теперь она живёт у нас на Кипре. Вчера я её нашла и перечитала на ночь.

Книжка эта вышла в 1951 г. Впрочем, из интернета я узнала, что была ещё повесть про Травку – 1928 г., но о ней я ничего не знаю. Я о той, что 51-го года; её и переиздало издательство «Махаон» в 2001 г.

Я уже где-то писала, что очень люблю книжки 50-х годов. Мир в них предстаёт каким-то словно умытым летним дождиком, радостным, светлым. Нет, мир тех книжке не слащавый, не сусальный - осмысленный. Имеющий жизненную перспективу. В нём есть причина и следствие, поступок и воздаяние. Этим он радикально отличается от современного мира невнятицы и абсурда. Такое, вероятно, было в те годы жизнеощущение. Потом оно совершенно утратилось, хотя жизнь становилась легче в бытовом отношении, обеспеченнее, вольнее.

Так вот о Травке. Травка – дошкольник, лет шести. Живёт с мамой и папой в Новых Домах. Так прямо и называется, такой официальный адрес – Новые Дома.

Тогда многие места назывались без затей – Новые Дома; у одного моего однокурсника был тоже адрес – Новые Дома, но это были другие дома. А травкины дома построили в Петровском парке на месте снесённых старых дач. Травка с родителями вечерами ходит смотреть за ходом стройки. Автор с восторгом описывает, как работает кран, как кладут кирпичи, а потом – как ходит лифт. Лифт – это что-то необычное, не у всех он есть, даже мало у кого есть. Кстати, травкин папа работает на Карачаровском механическом заводе, где делают лифты. Он, завод, в изрядно урезанном виде, существует и поныне, а часть его территории занял торговый комплекс. Это на Рязанском проспекте, рядом с ТЦ «Город», там недалеко платформа Карачарово и красивая старинная церковь. Любопытно, что место это, как сказано в книжке, находилось далеко а городом. Теперь-то это даже не окраина, а так – средняя часть Москвы. Тогда Москва, сколь я понимаю, была ограничена окружной железной дорогой; МКАД возникла через десять лет.

Не близко, надо сказать, было добираться до работы папе! Даже и не представляю, как он ездил. Впрочем, сказано, что от завода до Пушкинской площади ходил служебный автобус, а тогда ведь пробок не было. Но ещё до Пушкинской надо было доехать…

В начале повести семья Травки получает квартиру в одном из этих домов. Похоже, отдельную, не коммуналку. Там есть телефон и – чудо! – телевизор, и электрический звонок. То, другое и третье автор описывает взахлёб. Не потребительски, а как чудо техники. Тут тебе и радиоволны, которые переносят звук и изображение, и про кабель телефона – и всё как-то радостно, увлекательно.

Про электрический звонок травкина мама, большая затейница, придумала даже загадку. Мама работает в поликлинике, учится в институте, да ещё и посещает кружок пения. И знаете, я – верю. Могла существовать такая успевающая, весёлая мама. Моя свекровь, на несколько лет моложе этой мамы, до сих пор несёт на себе отсвет той эпохи – радостной, коллективной, заводной. Ей хоть и под восельдесят, но она – вечная заводила-вожатая. Она, кстати, до сих пор поёт – в хоре ветеранов, выступает даже.

Но это, так сказать, экспозиция. А сюжет такой. Травка с папой поехал за город к знакомым покататься на лыжах и – потерялся. Папа уехал, а Травка остался: папа как-то не уследил. И вот Травка пытается уехать в тот посёлок, куда уехал папа. Дальше следуют разные приключения, беготня, суета, поиски, всё перепутывается, но в конце концов разрешается ко всеобщему удовольствию.

Травка узнаёт массу нового и интересного. Ему удаётся то, чего в обычной жизни ни за что бы не удалось: например, прокатиться на паровозе. Автор очень увлекательно и «вкусно» описывает, как устроен паровоз, как он работает, фырчит, сыплет искрами. А до этого столь же смачно описан обычный троллейбус (это они с папой едут на вокзал). Жизнь – солнечная, просторная, перед глазами – даль бескрайняя. Вот папа показывает Травке строящееся здание МГУ (тогда сталинские высотки казались настоящим чудом): вот здесь ты, когда подрастёшь, возможно, будешь учиться. И как-то всё человеку подвластно, открыто: учись хорошо – тебя примут в МГУ, учись хорошо в МГУ – тебя распределят на хорошую работу, будут продвигать. И по вере – воздавалось: мой отец, придя с войны, отлично учился – попал на хороший завод – пошёл быстро в гору.

А сколько замечательных людей встречает Травка в своём невольном путешествии! Да все люди – прекрасные, добрые, готовые помочь. Все они суетятся в стиле комедии ошибок, демонстрируя свою доброту, широту и естественную солидарность: а как по-другому-то может быть? И от всех Травка узнаёт что-нибудь интересное, техническое. Директор электростанции, папа его новой приятельницы Солнечки, рассказывает, как вырабатывают электроэнергию. Это ведь страшно интересно – как в лампочку попадает частичка солнышка. Вообще, автором владеет непроходящий восторг (свойственный обычно гуманитариям) по поводу техники и её творцов. Мне кажется, восторг был истинным; всё-таки фальшь и заданность – улавливается, а тут я, взрослый человек, читала со светлым, радостным чувством. Автор то и дело повторяет про всякие технические устройства: ведь это люди придумали себе таких замечательных помощников!

Вообще всё зависит от угла зрения, от заточки сознания: кто-то видит суетливый, заплёванный вокзал, а кто-то – чудо техники: вон автокар поехал, а вот паровоз отправляется. Гениальная мысль лежит в фундаменте НЛП: каждый живёт в своём мире. Не имеет свою точку зрения, это-то очевидно, а прямо-таки живёт в своём, вполне герметичном, мире, видит совершенно разные вещи, глядя на один и тот же физический объект.

В те годы очень многие жили в мире радостном и светлом, а впоследствии его утратили. Может быть, причиной такого светлого жизнеощущения была недавняя война, смерти, разрушения, голодуха. Простая сытость, крыша над головой, возможность работать и учиться, в выходной (он был один в те времена) поехать за город покататься на лыжах – всё это создавало ощущение счастья. Потом, когда реальные трудности и страдания отодвинулись в историческую даль, на первый план начали выступать претензии и недовольства, кислятина-обида и чувство смутной обделённости: чего-то судьба недодала. И жизнь стала заполнять серая скука. Господствующим чувством в 70-80-е годы стало недовольство и скука: квартиры плохие, шмотки немодные, заняться нечем. Жизненный горизонт сузился: на хорошее место можно устроиться только по блату, квартиру жди двадцать лет… Тьфу! Этим чувством питалась Перестройка с её слоганом «Так жить нельзя!» И правда – так чувствовали.

Был такой советский писатель, когда-то очень популярный, а сейчас, по-моему, забытый – Юрий Трифонов; это с его лёгкой руки бывший Дом Правительства, на ул. Серафимовича, уродливое творение Иофана, стали звать «Дом на набережной» - по заглавию его главного романа. Я этого писателя не то, что люблю, но ценю. К чему я о нём вспомнила? Он всегда писал только о себе – в разных вариантах. Сюжеты, если внимательно прочитать, - повторяются. В 1950-м году, совсем молодым, он написал имевшую большой успех повесть «Студенты», она даже получила сталинскую премию. Там точно такая же светлая атмосфера, как в повести о Травке (повесть эта для взрослых). Прошло двадцать лет, и Трифонов пишет цикл т.н. московских повестей и знаменитый роман «Дом на набережной». Сюжеты – повторяются, а атмосфера – скуки, серости и безнадёги. Какое-то трагическое вырождение постигло наше общество.

Вернёмся, впрочем, к Травке. Не перестаёт поражать острый интерес к технике. Из этой забавной детской повести понимаешь: не случайно через десять лет после описываемых событий СССР запустил человека в космос. И все наши нобелевские открытия относятся к той поре или возникли в силу инерции, накопленной с тех времён. Ничего не бывает случайного: для технического прорыва нужен всенародный культ техники, промышленности, изобретательства. Нужны технические кружки, школы ДОСААФ, где мальчишки могут приобрести соответствующие знания и умения. Чтобы один стал чемпионом и лауреатом, тысячи, сотни тысяч должны выйти на старт. А чтобы они вышли, нужны а) материальные возможности, т.е. наличие этих кружков, притом бесплатных, материалов, руководителей; б) соответствующая атмосфера в обществе, где первый человек – это учёный, изобретатель, космонавт, а не биржевый спекулянт и фотомодель. В сегодняшней рассылке газеты «Точка.ру» интересная статья, поднимающая этот же вопрос с несколько иной точки зрения. (http://tochka-py.ru/index.php/ru/entry/292-antropologiya-mirovoj-revoljucii).

Детская повесть про Травку как раз работает на эту благотворную, созидательную атмосферу. На атмосферу общего созидательного, увлечённого труда. Там не было конкуренции, не было соревнования за ценный ресурс, который достанется либо тебе, либо мне. Жизнеощущение было иное: чем мы все вместе лучше поработаем – тем больше будет у всех жизненных благ. Это совершенно иное чувство жизни. И порождает оно иные отношения: добрые, почти родственные, как среди героев повести о Травки.

Сегодня Травка (или его прототип) – глубокий старик, ему под 70. И странно ему, наверное, думать, что сегодня внуков нельзя выпускать одних гулять, что детей воруют, а потому основу воспитания составляет: не разговаривай с незнакомыми, ничего о себе не рассказывай, мир полон опасностей. И впрямь ведь полон… А может, внуки его уже взрослые, институты закончили: один – эколого-политологический, другой - философский факультет Высшей Школы Экономики. Зато в Карачарове, где работал травкин папа, открыт торговый центр, и чего там только нет.

Тэги: чужое
Комментарии | Постоянная ссылка

Тэги: россия
Комментарии | Постоянная ссылка

Тэги: дача, лето
Комментарии | Постоянная ссылка

Как будто пустая комната населенная призраками. Вроде бы объективно в ней никого, но чувство что кто-то за тобой наблюдает.

Комментарии | Постоянная ссылка

Комментарии | Постоянная ссылка