+ развернуть текст сохранённая копия
26 сентября. Вечером – кино «Маленькая Вера» в большом зале ДК Гагарина и с родителями. Некоторые ситуации поражают опереточностью. (Не помню какие, но когда пошла сцена «наездница», стало неловко, опустил глаза – без опыта коллективного просмотра. Эти романтические походы того времени; на фильм «Покаяние» всем отделом, даже старик Анисимов; с предварительной покупкой билетов; полный зал, и кино всё никак не закончится, и Анисимов нервно уходит с громким, словно его обманули, но он, чтоб все знали, разоблачил: говно какое-то. Всё должно было быть названо своими именами, Сталин – Сталиным, и с фактами, а тут художественная галиматья, которую смотреть - унижение, будто подловили за чем-то стыдным. И еще – эти концертные аншлаговые выступления народных депутатов первого съезда СССР. Нашим был Александр Крутов, ведущий потом "Прожектор перестройки" и, как выяснилось, глупый мужик, - полный зал, я сидел далеко наверху, в углу амфитеатра, жадно ловил о том, как там теперь в Москве, по-человечески. В тот или в другой похожий раз – предварительное слово какого-то интеллигента с бородкой и показ шокирующего видео с трупами в морге, - очередное разоблачение: обычный телевизор на весь большой зал, видеомагнитофон – пока еще редкость - и голодный до всего этого глаз, пытающийся что-то там различить на далекой, «тряпочной» картинке).
4 октября. Болею, рисую, хожу в химчистку. В рисовании нужна необходимая и достаточная скупость. Я же бумагу тру до дыр. Вдобавок под конец всегда: карандаш затупился, сумерки наплыли, свет ушел, и кончилось отпущенное на это время, и надо идти уже по каким-то делам. В результате все комкается в спешке.
5 октября. Рисовал, потом порвал. В это раз увидел, как начал портить, но не сладил с искушением.
С красками самое важное – «поймать» цвет.
7 октября. Пресловутый праздник. Мы в Запрудне. Были на кладбище.
10 октября. Лито. Голый факт неинтересен. Важно, чтоб была поэзия.
Журнал «Дружба народов», стихи, Евгений Рейн (из того, что помню – выписывали этот, «Новый мир», позже «Вопросы философии», в том числе из-за книжного приложения «Из истории отеч. философской мысли»).
Вечером слушаю Led Zeppelin. Благодаря этим двум «идиотам» даже обычный рон-н-ролл не получается бесшабашным, а всё со странностию.
11 октября. Читаю «Чевенгур» Платонова. Его герои – как дети, и смотряит из-себя, только наружу.
Пластинка Elton John («Архив» № 9) – много совсем неизвестных вещей, отнюдь не лучших.
14 октября. Вчера был в Москве в командировке. Замерз по дороге назад, и болела голова. По приезде пошел в поликлинику на процедуры – после казенной Московской толкотни, электричек, холода. \
У Платонова время – как в сказке: долго ли, коротко ли… И – я ошибался, думая, что у него всё продумано; у него много мимолетных, «необязательных», тоскливейших кусков.
15 октября. Вечером, уставший, непременно стою (как на посту, не-сижу, сидя - мысля мягчеет) около проигрывателя, упорно слушаю Баха. (Многого не понимал, заставлял себя. Это могло выглядеть наиграно).
16 октября. Вечер. Лавра. Алтари, иконы. Статья Аверинцева в «Курьере» про это, короткая, слова не убрать и – всё необходимое для понимания.
18 октября. «Ченвенгур» - кусище сахара, совсем необязательно съедать весь, откусил немного, сладко, - и довольно.
Вечером выменял книгу о Тютчеве В. Кожинова (ЖЗЛ) (видимо, в книжном).
Стенгазета госприемки «Око государственное».
Отменили лимиты на подписку (видимо, журналов; это была радость, - после совка и перестроечного - брать, наконец, сколько хочешь).
24 октября. Утром, собираясь в детский сад, Илья делится горестями: «Ребята меня называют плохим». Тут так просто, без вдохновения, не ответишь.
Ночью снился Калинин: с Толей пили пиво, куда-то хотели ехать, смотрели какие-то записные книжки.
25 октября. Классическая музыка. «Документ», и категория пути: я-сегодня-слушаю-то-что было-написано-тогда. И все эти «как современно звучит» - фуфло. Но понимание этого обязательно для ее теперешнего, «современного» понимания.
Вечером – «Кинг-Конг» в кинотеатре.
У нас с Надей, кажется, будет еще один ребенок.
1 ноября. Цветаева «Поэт о критике». Огромные скорости, она дна слова достигает сразу, мгновенно; захватывает дух, огромность пространства, а у меня акрофобия!
2 ноября. Не думать о Калинине – только о сегодняшней жизни, истязаться, трудиться, исчезнуть.
10 ноября.
…да испачканный объявлениями угол дома увидел.
11 ноября.
- Вам не нравится Чайковский?
- Не в том дело. В мои годы мне трудно слушать такую музыку. Теперь слушаю Баха, Моцарта, Генделя.
29 ноября. Шнитке, 3-я симфония – нечто, гул, шум, тонкий, еще не гармонизированный передний край воды прущего потока жизни, барашки пены.
13 декабря. Можно делать сумасшедшие вещи: в день рождения матери уйти с работы на час раньше, послоняться по книжному, прийти домой и, дожидаясь назначенного времени когда «пора идти», не раздевшись, слушать пластинку (Бах, концерты для двух фортепиано).
21. 12. 88 г.
22. 12. 88 г.
23. 12. 88 г.
24. 12. 88 г.
25. 12. 88 г.
26. 12. 88 г.
27. 12. 88 г.
28. 12. 88 г.
29. 12. 88 г. - братская могила.
Тэги: мэмуар
отпуск, 1988 г.
2014-02-01 18:16:21
+ развернуть текст сохранённая копия
Крым, Николаевка. Степи, море. Я, Надя, 3-летниий Илья, Таня с Сашкой (Надина подружка, с племянником, старше Ильи года на три). Частный сектор, для экономии поселились в одной комнате, но не справились с детьми, пришлось разводить в разные. По приезде отправились на берег, Илья первый раз был на море, обалдел, притих. Потом не хотел уходить, плакал, кричал.
Выше, будто кадр из детского фильма Одесской киностудии про каких-нибудь юных морячков.
Готовили сами, обедали за столом под деревом, в пятнистой полутени. С собой везли полукопченую колбасу, смазанную подсолнечным маслом. Зато какие были местные помидоры, бычье сердце!
Первые двенадцать дней купались.
Потом пошли дожди (страшные ливни, особенно шумные по ночам). Прочитан Трифонов (Нетерпение), сделано несколько рисунков карандашом, на листочке составлен поминальничек:
1. Газета «Крымская правда». По ней узнаю свои прежние поездки: Ашхабад (концерт Сенчиной), и Алушта (Пламя). Летние гастроли, приятное и полезное, какие-то ребята всё устраивают. В этот раз Толкунова в конференц-зале музучилища (в Николаевке? музучилище?) Вид имени какой-нибудь знаменитости очень подходит теплому мраку южного вечера, платанам, празднику отпуска, этим подозрительным типам, трущимся у касс по своим непонятным делам.
2. Кино вечером по телевизору. Хозяева выставляли его в окно своего дома. Издалека слышится очень мелодичная музыка (еще не знал, что это Black «Wonderful life», композиция сезона!), дискотека, и когда звучат особенно удачные обороты, ничего не вижу на экране; все сидят, уткнувшись, только школьница из Москвы, дородная, умная акселератка, девятиклассница, готовая рожать, единственный раз говорит: А музыка так и зовет. И снова в телевизор, и спина неподвижна и больше не поворачивается.
3. Море в непогоду ужасно. Как-то вечером двинули ближе к берегу. В полной темноте еле различимо; какой-то странный, свистящий звук ветра? моря? После днем понял: нет, только моря - звук перекатываемой гальки.
4. Местность одноцветная - палевый. Ища, что привезти отсюда, ничего не нашел лучше, как такой же «параллельный» всему, ни о чем не напоминающий значок в форме красного флага с изображением Ленина. Поразительная удача!
5. Приезд «Миссии». Рок-группа. Беспомощность в текстах, воинствующая псевдосоциальность, и в названии тоже. Но вырвался и побыл чуть-чуть один, хоть и в таком шуме.
6. Волчьи облака. На обратном пути с концерта ветер в спину, с моря. На небе облака, дикие, кучками: одно большое в окружении маленьких – в больном, злом ореоле. Это откуда-то сбоку, съехав туда как в гримасе, светила шальная луна.
7. Бунин «Господин из Сан-Франциско». Взял у Тани, дочитав Трифонова и изнывая от непогоды. Читал и раньше: втягивает, не можешь оторваться, укачивает, уволакивает. Тут и море, и бесконечные периоды. Аж изнемогаешь.
-----------------------------------
Купили Илье «набор юного столяра» (видимо, вдогонку купленному Таней Сашке на день рождения, нельзя же, чтоб было только у одного, и не педагогично): тупенькие стамесочка, пилка, рубаночек…
На пляже, - занять Илью, - делал машинку на песке: палочки-рычаги, камешки-педали, кресло–резиновый круг, вместо руля пластмассовое ведерко. Хватало ненадолго.
Гуляли по окрестностями, позировали возле старых корабельных пушек (снаряд величиной с Илью), выставленных в парке для акцентирования пространства. Прокатились на катере (не помню напрочь!).
Рисовать уходил на задворки, или на берег, или в узком проходе на дворе, - край лачужки и виноградную ветку, подходила маленькая девочка: вы художник? Испугался – такое доверие. Синдром самозванца. Рисунки вышли бледные («край и ветку» порвал там же). Спустя пятнадцать лет доделал в фотошопе, что-то получилось вполне, отсылал по почте, раздаривал на работе, охотно брали, не ведая, что это, в общем, эрзац. У нас дома висит одна, желтая в рамке (пейзаж № 1). Но что-то и в фотошопе не вытянул.
Во второй, дождливой половине ходили с Ильей на берег, фотографировал его на фоне штормящего моря. Во дворе – с хозяйским Шариком, тот терпеливо позировал.
Пейзаж № 1. Исходник:
фотошоп:
У Нади болел зуб. Кажется, лечила у местных и сняла боль.
Тэги: мэмуар, фото
лето, 88 г.
2014-01-06 23:02:46
+ развернуть текст сохранённая копия
Летом Толя приезжал в Загорск. Церковь праздновала 1000-летие крещения Руси.
В лавру я иногда заходил. В царских чертогах, на втором этаже которых академический храм Покрова Пресвятой Богородицы, а на первом иконная лавка, любопытствовал. Покупал какие-то дешевые иконки, посвященные предстоящему празднику значок и календарь. Предметы были не-из-нашего мира, от них тянуло тем же, чем от крестика, найденного в детстве в мягком кармашке родительской сумки для документов (не с такой, разумеется, силой, от крестика-то я прямо отдернул руку) – могилой, запретным, чем-то из-за - несмотря на Перестройку церковь еще не вернулась в обиход, от нее еще «веяло» этим.
Дома кроме Толи какие-то Надины девчонки. Илья с нами, ему, в то время обсыпанному ветрянкой, и вообще непоседливо-нервному, эти компании как лекарство. Собираемся в город. Уходим с Толей в отрыв: успеть куда-нибудь забежать. Первый на пути – Гриль-бар на пересечении проспекта и Шлякова (я был в нем вместе с этим два или три раза: столики, теснота, сухое спиртное, куриная карусель – не шибко чистая «праздничная» народная забегаловка; году в 2012-м ее заменили на бутик VISAVIS). Но в нем или много народу, или ничего из спиртного, не помню. Силою одного не совсем уже и до этого трезвого желания растягивая остаток времени до подхода остальных, пускаемся в «Север». Но в ресторан так просто не попасть, использую откуда взявшиеся красноречие и пыл, вру что-то про знакомых музыкантов, пропускают, Толя аж делает комплимент. Графинчик, салатики. Наших находим у Белого пруда, не очень и ищут. Шашлыки на бумажных тарелках. Дрейфуем к лавре. Там народ, оцепление, ограждение: кто-то должен приехать, ждут. Поддавшись значительности ожидания, щелкаю «Зенитом» толпу и поверх голов на площади перед воротами одинокого черного попа в камилавке (в кадр, возле стены у телефонной будки попал еще худой Владимир Коротков – до недавнего глава нашего многострадального района, а в то время только шедший куда-то в эту сторону и уже лет как пять окормлявшийся в коридорах городской партийной власти).
Кому это интересно, кроме двух-трех моих знакомых и, возможно, некоторого количества Сергиево-Посадцев? Мне кажется, общее для всех не в тексте и не в фотографиях поотдельности, - в промежутке. И чем спонтанней, несовершенней, "мгновенней" (нужное добавить) кадр, тем вернее. Каким при этом должен быть текст? Хрен знает, вот таким примерно как этот и должен. Главное, что они в паре, и есть это «между».
О чем при этом рассказ – почти не важно.
Тэги: мэмуар
Калинин, Новый 1988 год
2014-01-03 14:38:11
+ развернуть текст сохранённая копия
Толя вернулся из армии и привез с собой «ученика». Саша Курдов. Его я видел первый и последний раз. Какая-то птичья пропорция в лице, аккуратный восковой лобик, точеные скулы, близко посаженные карие, востренькие пуговки-глазки. Орел.
Я приехал к ним в девять вечера. Раздал сувениры. Японские хайку «Одинокий сверчок» - Саше - изд. «Детская литература», элегантная тетрадочка с иллюстрациями японских художников; купил три, одну себе, вторую - про запас, о вот вез Толе, но вышло Саше, третью подарил Артуру Мартьянову на работе, он цитировал посреди рабочего дня:
Дыни, сбросив листву,
на бахче догола разделись –
какая жара!
и цокал языком.
Толе – второй (первый – себе), несброшюрованный экземпляр перепечатываемого на отдельской машинке Бродского из «Части речи» (Бродского я тогда подсовывал всем, даже отцу; он прочитал «На смерть Жукова», ничего не словил, только спросил: ну и что такое «прахоря», знаешь? Я не знал. Как, после института имеющий музыкальные претензии, не знал, как на жаргоне деньги и музыканты, он спросил, я вспомнил единственное мани, от money в нашей с Лашковым англоманской компании, он просветил: «башли» и «лабухи» и я был, в общем, чего и требовалось, уязвлен, типа: ну и какие после этого претензии?)
Равнодушно пролистали и отложили.
В десять позвонили Пашке. У него смешанная, красное с твердым, орехи с цукатами, компания. А у нас настоящий мальчишник. Зовет к себе. Ни за что, - говорит Толя.
Сидели в проходной комнате, работал телевизор. Саша был начинающим музыкантом, как водится, сочиняющим. Серьезная, индивидуяльная манера. Вот бы, говорю, всё это испортить какой-нибудь экстравагантной выходкой, - ожило бы. Батюшков, а нужен Бродский. В общем, опять про свое, - про стыки жанров, промежутки. Он промолчал, не понял наезда.
Часа в два ночи вышли на улицу. Город жил приглушенной новогодней жизнью. К Пашке. Шли пешком, молча, сосредоточенно, - идти далеко, с проспекта Ленина за Волгу, на Благоева. За суворовским училищем свернули налево и сбежали к реке, узкая тропинка выстроила в ряд. В обои конца даль, по набережным гирлянды и катание на санках, город урчит: ом-м-м-м. К этому звуку всегда и еду и бегу от него.
У Пашки темно, свечи, блики на глазных яблоках, перегляды, - маскарад. Просят петь, но мы (я!) уже пьяные, выходит нестройно, и Толя поет один.
А закончил - Саша: до свету пел свои песни барышне по имени Оксана; она сидела в уголку дивана, накрывшись пледом, он часто умолкал, будто смотрел на круги на воде. Не зря ему мои японцы.
Днем сварили картошки с тушенкой; не ел ничего вкуснее, организм выходил из легкого похмелья, требовалась еда.
Вечером пришла Пашкина мать. Кормила щами.
От того времени четверостишье:
Входило утро, - света полоса –
движеньем беззастенчивым и грубым.
Целую, - здесь недавно были губы –
и молча ухожу на небеса.
Я тогда пописывал стишочки, да.
Тэги: мэмуар
Алушта, 1987 г.
2013-12-27 19:42:37
+ развернуть текст сохранённая копия
Мне важнее написать, поэтому теперь о давешнем словами.
В сентябре, оставив полуторагодовалого Илью на бабушку Олю, на десять дней ездили в Алушту; я – первый раз к морю после Сухумского в детстве.
Поезд. Попутчик, Игорь, в усах - таких, не слишком прибранных, «по умолчанию», в них ходила большая часть советских мужиков (я сам – года до 2002), нехватка стиля, подстриги либо сбрей, - зато в модных темных очках, аккуратненький, несколько педантичный холостяк (как и все, в моем представлении, неспившиеся холостяки, иначе - беда).
На вокзале нас подхватила какая-то местная с молодой напарницей, повели на жилье. Недалеко от пляжа, в старом, годов 30-х, а то и глубже, домике в один этаж, зато высокий. Что позволило сделать на кухне второй ярус: крутая лестница, полати. Мы, было, отказались: не жилье, спальное место – но потом согласились. Хозяйка – та, молодая; сама стеснялась, и хваткая, которая вела, видимо, ее учила: че ты будешь? а так какой-никакой заработок, я помогу. Игоря на вокзале подхватил кто-то еще и увел чуть дальше, и мы договорились встретиться по устройстве.
Хозяйка (в блокноте: ул. 15-го апреля, дом 14, Аношина Таня), крупная, склонная к полноте, блондинка, жила с семилетней дочкой за дверьми в комнате рядом, - обычное, не слишком счастливое женское дело, короткое замужество или без него. На неделе уходила на работу, и мы посмотрели комнату: типичная южная, слегка запущенная, с сумеречными потолками, на окнах плотные шторы на кольцах, жутковатое чувство сводов.
Погода хорошая, Алуштинская ротонда, пляж узкий, галечный, деревянные низкие лежаки, Игорь. Ненаныряюсь с маской: море чистое, прозрачная глубина, ленивые рыбы, другая планета; похожее было в детстве в деревне, у моста, когда опускался на дно с камнем, но тут ярче, глубже, шире. Объясняю Наде с Игорем, подшучивают.
Шестой том Пушкина с прозой (от «Арапа» до «Путешествия в Арзрум»). Настолько ни одного лишнего слова, что уже не проза, - жесткий механизм, добавь-убери шестерню, - остановится. Константа, число пи. Воистину «люди делятся на тех, кто прочитал «Капитанскую дочку» и всех остальных».
Ходили (поскольку морем) в Ливадию, Ялту, Мисхор. Береговые панорамы, санаторные многоэтажки… Фотографировал «Зенитом», взял две пленки, экономил, но вообще при «аналоге» почти нет этого чувства нехватки и другое осязание качества и смысла снимка. Долгая лестница вверх, пустая армянская церковь, ходим молча, рассеянно, какие-то детали колонн на входе, каменный алтарь, на потолке суфийский орнамент; Ливадия, дворец, Солнечная тропа, которая вышла совсем не солнечной, но загадочной, пленка – опасное дело; Воронцовский дворец, похожий на средневековый замок, фотографирую башенки, в парке – завалы, глубокие вертикальные панорамы. Назад – поздним катером.
В один из дней у хозяйки какое-то застолье: она, двое мужчин ее лет. Ночью один из них вернулся и вкрадчиво стучался в дверь, звал, не открыла, а нам было почему-то страшно.
Бестолковая поездка на троллейбусе в Симферополь. Помню только, как в столовке стояли с подносами, обед с пивом и пустой троллейбус назад.
15 сентября в 7.46 – троллейбус до Ялты и поезд (в блокноте между страницами троллейбусные билеты и разовые входные на пляж, 55 и 10 копеек, МЖКХ УССР КРЫМТРОЛЛЕЙБУС, ф-ка «Жовтень»).
Подходим к дому, неутомимый Илья водит бабушку по двору.
В бане мужики удивлялись: так загореть за десять дней!
Тэги: алушта, мэмуар, фото
Главная / Главные темы / Тэг «мэмуар»
