С третьего августа – в отпуске. Был дома. Мог себе позволить никуда не ехать и не думать об этом, в ежедневнике про это ни слова. Правда, два раза был в Калинине.

Второй раз в конце августа. Шатались с Толей по городу, стояли в горсаду у колеса обозрения, оперевшись на спинку лавки, пока еще деликатно пили пиво; Толя говорил, что, мол, если будут предложения, он не будет сопротивляться, разу уедет (читай, за границу). Вторую половину дня сидели дома, позвонили Ларину, договорились, что он приедет в девять. За разговорами Толя достал тугую коробку с письмами (моими, Знамеровской), коротко читал, сентиментальничал. Пошли в Кировский на Волгу, сидели на лавке, посмеивались над мужиком, упорно плывущим против течения за серединой реки; прошел теплоход. Повернули к дому. Не доходя, увидели УАЗик (буханка), шофер, молодой парень, что-то искал. Как досужие старожилы, решили помочь, обстоятельно объясняли на пальцах (искался корпус политеха, в котором была наша кафедра «Станков и инструментов» - тот, что во дворах на «Полиграфе» двумя трамвайными остановками), сели в машину, сопровождали, до приезда Ларина было еще полчаса. По Бобкова (параллельно проспекту Ленина) доехали до корпуса, в УАЗике трясло и мотало. У светло-зеленых закрытых ворот остановились, шофер сбегал, вернулся. Возвращались проспектом, теплое солнце садилось в ложбину: бордюрный камень, узкие газоны, липы, бурые стены домов, темные окна - тут бы и словить гений места, бери шире – города и времени, - но он дается только боковым зрением, не ухватить, только проезжать мимо. У Толиного дома нас высадили.

По Ларину можно было проверять часы. Не виделись пять лет, для тех обстоятельств и периода это много. Неловкость. Серега естественен, но глаза грустные, до оловянности. Фотографии были, но, видимо, раздарил, не осталось ни одной (для намека или развода).

Спели; из всей группы Ларин и Гудков, как смогли, были к нам ближе всех.

Ночью пошли на Волгу. Спустились к воде. Серега вырвался купаться, мы отговаривали.

Вернулись, продолжили. Вскоре Толя понес бред (буквально! не спал прошлую ночь, устал) и ушел спать. Какая взаимопомощь!

С глазу на глаз.

После института его оставили на кафедре, преподавал, потом неожиданно (или ожиданно?) ушел в альпинизм. Скоро стал членом знаменитой немногочисленной международной компании, покорившей сколько-то там (семь или девять) самых высоких вершин. Был гидом (водил состоятельных, зарабатывал) и врачом групп (неслучайно его выход сюда произошел через Калининский мед.) Рассказывал про свое бытьё: подъемы-спуски, лавины-обморожения. К двум координатам добавлялась третья, и простую задачку про пешехода надо было теперь решать, беря интеграл или раскладывая ряд: пройдя огромные расстояния, ты был еще рядом, оторвавшись на метр, - становился недосягаем. И что если так случится, то, значит, суждено, то и пусть, и он нисколько не.

К половине пятого разговор истончился.
- Я сейчас уйду.
Я предложил остаться.
- Нет, я сплю только дома, - сказал он с серьезным видом балагура, заканчивающего свои анекдот. Выпил «на посошок» и ушел.

Далее литературно. Я потеснил разруху, за ночь перекинувшуюся со стола на стулья и пол и теперь буйно цветшую по всей комнате, ограничил ее столом, недопитую рюмку аккуратно накрыл другой, перевернутой вверх дном, вытащил из-под спящего в соседней комнате Толи ватное одеяло и подушку, постелил на полу, около окна и батареи, умылся, выкурил до половины сигарету и так, цепляясь за распорядок, лег спать.

Утром надо было позвонить, проверить. Но голос по телефону был обычный, как всегда насмешливый; немного поговорили о том, что для него это уже четвертый или пятый звонок за такой-сякой час, что я встал ни свет, ни заря и слоняюсь по квартире, пью тонизирующие напитки, играю на рояле импрессионистического Дебюсси (это было именно в тот раз), а те, кто дрых всю ночь, так и продолжают это делать на своих софах и подушках под грудой одеял. И коротко попрощались: пока, ну пока.

По дороге на вокзал, зачем-то зашли с Толей в «Экран» на Капошвара, где в свое время покупали мне телевизор и гитару (возможно, до электрички было время, болтались по округе. Толя восстановился в училище, ареал его обитания расширился до Москвы; такая, неконсервируемая только в Калинине, «немузейная», в общем, неконтролируемая уже история дуэта «Август»). Увидел колонки, то, что надо. Старая, купленная еще в институте «Радиотехника», давно сломалась, да и никогда полностью не устраивала. Купил две «Веги», раздельные, как положено, вертушку и усилитель, не хватало малого. И вот нормальные колонки, 110 рублей, небольшие. Позвонили Пашке, который в этот раз остался за пределами моего приезда, - занять, и даже попросить подвезти к магазину. Безотказный, привез и больше был не нужен, но требовал внимания, готов был даже просто так (ничего не стоило) прокатиться с нами до Москвы. Дали понять. Уехал домой, не обидевшись. Пашка, великий Пашка! Но сейчас не об этом.

Деньги я потом выслал переводом.


В институте, на "войне", полевые занятия (80 г.) Ларин второй справа.