Уехали с Серегой на велосипедах на Кулицкую. Так далеко от деревни еще не удалялись. Разве что в Князево за карасями.

Кулицкая - следующая за Тверцой железнодорожная станция. Прямой участок дороги. Собственно она вся прямая – николаевская. Стоя на платформе, чтоб ехать в город, электричку на Кулицкой уже видишь, - мерцающий, темный огонек свечи.

Вдоль полотна на Кулицкую узкая тропинка. Ехать хорошо, - полого вверх-вниз, ни песка, ни корней, ни камней.

Доехали.

Железнодорожный переезд. За ним влево дорога в лес.
- Там Троица, - сказал Серега. - Поехали?
Это только мне казалось, что едем на Кулицкую. Серега, видимо, с самого начала решил ехать до Троицы.

Дороги не помню. Помню деревню: на взгорке, ни одного человека, хоть и жилая. Где-то внизу, не видная в шапках ивы, река Малица.

Подъехали к выкрашенному синей краской дому. Серега сказал, что это дом каких-то их дальних родственников. Но заходить не стали. А, может, висел замок?..

Так и стояли, глядели вниз на пойму, кусты, в которых пряталась река. Серега рассказывал, как он был здесь в раннем детстве, как ходили купаться, как светило солнце, и трава была выше Сереги, и летали шмели, и был какой-то его дед…

На обратном пути я стал насвистывать «Песню о друге» («Если радость на всех одна…»). Соло-мелодия напоминала узкую тропинку вдоль полотна: мягко, вверх, вниз, плавно, вправо, влево. И педали крутятся сами, и руля уже почти не касаешься, и хрупкая нитка мелодии вьётся из-под губ.

Серега спросил. Я сказал, что это песня, которую слушал и пел мой отец. «Очень красивая», - сказал Серега. Я согласился и продолжил насвистывать, а он уже больше ни о чем не спрашивал и только ехал и слушал.

***
Вечер. У Тверцы зачем-то куда-то едем на каком-то грузовике. В кузове я, Маринка, Сашка Сергеев, кто-то еще. Сашка подсаживается к ней обнимает за плечи. Она почти не сопротивляется, просто уступает как сильному и взрослому.

Приехали. Идем той же компанией, только без Сергеева по дороге в деревню. Неловко обнимаю за плечи. Отстраняется, говорит «не надо». Просто – «не надо», и просто – не настаиваю. Взросло, грустно, без обиды и кривляния. И всё остается прежним. Говорим, кто где будет после школы. Говорю, что, видимо, буду поступать куда-то в Калинине. Сам я про это еще не думал, просто повторяю слова родителей, которые об этом уже рассуждали.

***
Серега занялся велоспортом. У него настоящий гоночный велосипед с тонкими шинами. Рассказывал, что есть колеса, которые вообще не накачиваются - сплошные, что вело – спорт опасный, если попасть в завал, можно покалечиться или вовсе убиться. Однажды появился с ободранным боком – попал. Говорил, что на тренировке могут проехать до ста километров. Ноги Сереги всё больше напоминают окорока. А еще у него появились длинные велосипедные трусы в обтяжку.

Рассказывал смешное. Ноги к педалям велосипедисты могут пристегивать наглухо и при необходимости вставать как бы на три точки. Первая и вторая - колеса. Третья - умозрительная, нажимом на педаль. Опытный мастер, по словам Сереги, может так стоять сколь угодно долго.

На самом деле всё драматичней. Даже профессионалу, в поисках опорного треугольника, надо всё время поддергивать переднее колесо, и тратить уйму сил. Сереге удавалось балансировать лишь короткое время.

Однажды он, пристегнувшись, так плашмя стыдно и грохнулся в городе посреди улицы на красном светофоре.

Он снова часто уезжает в город. Я снова слоняюсь целыми днями. Подкрадываясь, заглядываю в темные окна его дома.

Однажды он, веселый, вдруг появляется утром. Когда ж приехал? А вчера вечером приехал на велосипеде, очень устал, гулять не явился, сразу лег спать. Я шарю под окнами, вглядываюсь в темень, а он в это время в этой темени спит!..

***
Нитка с канифолью. Суровая нитка крепится к оконной раме, натягивается. Если по ней водить куском канифоли, как рассказывали Сашка Сергеев и Витька Чистохвалов, и как мы сами рады были повторять друг другу, - звук внутри такой, будто весь дом скрипит и вот-вот раскатится.

Нитку делали ночью. Неслышно привязывали к торчащему в раме гвоздику, отходили (метров 50) в темень, к амбарам, натягивали и терли.

Никакого «раскатывающегося дома», разумеется, не было. Был просто звук трущейся о нитку канифоли. Но он не давал спать.

Кто-то выбегал, коротко бранился, обрывал или не обрывал нитку, и мы считали цель достигнутой. Кто-то не слышал или делал вид. Сделали нитку противной дачнице, грузной астматичке с опухшими ногами. Продолжала храпеть, так, что было слышно на улице.

Прикрепили и Наташке с Маринкой. Выбежала бабушка, что-то крикнула, но следом был спокойный Маринкин голос: она знает, что это, кто это и как, - и нитку оборвали.

Это было мое последнее лето в деревне.

15 лет. Восьмой класс. В моде клеш и накладные карманы. Клеш ценится перепадом ширины: 15 на 20, 17 на 27, - какие-то стандартные пары в голове остались. Выражение «у него вообще скрывает ботинки» - чаемое совершенство. Настоящий клеш заказывается в ателье.

Пацанва из параллельного класса ходила, разумеется, в настоящем клеше. Половинка нашитой понизу молнии была уже безобидно-привычна. Ходили с бахромой. Очкрасиво! Но в школе за настоящий клеш гоняли.

Мои первые брюки с намеком на клеш были куплены в магазине и были коричневого цвета. Разница ширины незначительная, полтора-два сантиметра. Уговариваю себя: в коленке нога круглая, ширина брючины дополнительно уменьшается, а внизу такая, какая есть, - и клеш должен казаться больше. Смотрю сбоку – видно или нет? В классе к доске иду с удовольствием, все видят, что у меня клеш.

Я украшался латунью. Нашлись латунные квадратные пластинки. Гнул по диагонали, обжимал низ брючины.

Пришла новая ученица. Люда Леонова. Люда была намного выше меня и волосы сзади забирала в два хвостика, что ей шло, и с тех пор люблю хвостики. Индейско-ковбойское. Я решил, что Люда мне нравится. В блокнотике завел дневник, писал романтическим штампом. Блокнотик и не скрывал, клал просто в стол. Подозреваю, мать нашла и читала. Молчала. Не голые ж тетки и курево. В общем, была потребность. Написал и письмо. Левой рукой, главные слова выделил красным… Красивое письмо. Конверт отнес в почтовый ящик. Люда жила за «Гастрономом», в одном из домов у теперешнего бульвара Кузнецова.
На следующий день она разглядывала мальчишек. Но ничего не разглядела.

Гарин предлагает организовать ансамбль. В клубе уже есть ансамбль. Взрослые парни, почти мужики.

Ритм-гитара, соло, бас, пианола «Юность», барабаны. Я на соло. Юра Дмитриев (как аккордеонист) – на «Юности». Мне всё давалось легко. Зачем-то это было нужно: дома упорно тренируюсь, плюс общая музыкальность. На занятиях, пока другие талдычат партии, с удовольствием скучаю.

У Гарина занимаются и девчонки. Как подающего, часто отправляет меня к ним проверять домашку. Девчонки на год-два старше. И вот сидит она, такая, к тебе близко-близко, в глаза заглядывает…

Поиграть на электроинструментах удавалось редко. Как подарок, поощрение. То Гарин считает, что еще рано, то ключ от шкафа с аппаратурой у кого-то из взрослого состава.

Выходной, раннее утро, бегу за ключом к Сясину, их барабанщику. Он живет недалеко, на Комсомольской в старом двухэтажном доме. Гулкая деревянная лестница, второй этаж. Большая комната, полумрак, Сясин с женой еще спят. Приподнимается но локте, дает ключ.

Это счастье - вытащить из железного шкафа на сцену колонки и усилители «Радуга», подключить… Подключенная электрогитара волшебна. А сцена – сложное место, дырка в космос. Как и брюки-клеш, даже купленные в магазине. Это не описать, и всё это пропадет. Или не пропадет? Может, и так, но пригодится не здесь.

Накануне, оба состава, собираемся, прогоняем программу, - готовились к конкурсу в Пушкине. Отыграли, сидим в зале, слушаем взрослых. «Мы вам честно сказать хотим». Профессионально, свободно, наотмашь. Завидуем. Но подозреваю, у них уже не было трепета от инструмента. Да и было ли когда-нибудь?

Дома слушаю «Песняров», их вступления и проигрыши. «Дрозды», «Олеся». Последняя звучит совсем уж не по-советски. Стою около окна, смотрю на деревья, подпеваю, как кажется, умело. «Песняры» - живые и играли рок. Стерильные «Сябры» не интересовали.

Фабричная электрогитара – редка, дорога. Журналы рассказывают, как сделать самому. Разметить гриф (какая-то прогрессия, расстояние между ладами не одинаково, и это добавляет тайны), выпилить корпус, намотать катушки для звукоснимателей… Взгляд следит за линией - абрис двурогого корпуса - нирвана.

Одна такая самодельная на короткое время оказалась у одноклассника Андрея Белика. Кто-то принес. Я попросил. Дома подключил к телевизору, на задней панели были какие-то зачаточные розеточно-вилочные входы-выходы. Жужжал, гудел…

И акустическую я превращал в электро, - грифом трогал иголку проигрывателя грампластинок. Важен звук в динамиках. Коммуникация с Нечто.

Шишки – смертельное оружие!
Зеленую, не созревшую, тяжеленькую сосновую шишку насаживали на заточенный конец в меру гибкого прута. Короткое, свистящее по-киношному движение, и шишка летит пулей. Проблема - набрать шишек. Смотрели их на верхушках нестарых (с ветками внизу, чтоб зацепиться с земли) сосен. Добирались, выпачкиваясь смолой, пихали под резинку кофты.

Под эту же резинку я набирал дома пряников. Штук восемь на гулянье. Бабушка сетовала – раздаешь! Понимаю, жалко – кормить всю компанию. Пряники я набирал регулярно.

Успокойся, бабушка, никого я не кормил, всё съедал сам. Мальчиш-плохиш. Но ничего вкуснее тех пряников не было.
И было непонятно, как бабушка обходится одной конфетой на чашку чая. Тут куснул два раза, и нет конфеты, а к чашке еще и не притронулся. И чай несладкий не нравился. Если и с конфетами, всегда клал песку.

Впрочем, бабушки давно нет, на конфеты она улыбается и про пряники знает, сверху всё видно.

Кстати, именно в 72-м от москвича-Валеры мы первый раз услышали «блин».

Мироновы держали кроликов. Они жили в загоне рядом с домом. Земля была вытоптана, кое-где дыры – норы. Был любимый, какой-то, типа, Белыш. Большой, чистый. Он гулял не в загоне, а в палисаднике перед домом, и допускался в дом. Когда его забивали, Серега увел меня подальше, но, видимо, сам боялся. По его рассказам, кроликов бьют молотком в секретную точку между ушей. Кролики кричат почти по-человечески, и этого лучше не слышать.

С ним в 75-м играли в подростковом ВИА, а в 98-м, когда было лихо и совсем невмоготу с деньгами, возили свиней из Краснодарского края, били их уже тут, сдавали мясом на местный рынок.

«И тут я встретил в городе Лашкова.

Юра, окончивший царицынское музыкальное училище по классу барабанов, по специальности не работал, имел на рынке продуктовую палатку. Торговалось непросто, он всегда жаловался, и, при маниакальной тяге к порядку, в доме в Афанасове, и вокруг дома, и в гараже у него были хронические бардак, неуютность и грязь; и думалось, что он всегда будет жаловаться и жить в неустроенности, потому что ну вот такая карма, и тут делай хоть что… Давным-давно помогали ему с Каланей рыть за домом погреб, ковырялись в яме по пояс в грязи, выстилали под его чутким руководством какую-то пленку, - грунтовые воды, гидроизоляция… Погреб все равно протек, - он меня потом заводил внутрь, подробно объяснял - что-то там то ли завалилось, то ли треснуло, и пользоваться было нельзя. Крыльцо недоделано, на террасе старый холодильник (Юра ничего не выбрасывал, даже ржавые гнутые гвозди у него были убраны в отдельную баночку), громадный алюминиевый бидон, тряпки, бурый налет жирной пыли. «Ничего не успеваю», - болезненно стонал он и засевал на участке три сотки картошки, строил три теплицы; уже позже, когда всё стало можно купить в магазине, я увещевал, мол, брось ты это, сосредоточься на главном, войди в ритм, доделай до конца. Он вроде соглашался, но силился что-то объяснять про «свои помидоры с грядки», пока, наконец, коротко и горячо не подытожил: «Ну, люблю я это!» Такое неистребимое крестьянство. Тут было только развести руками и посоветовать не жаловаться.

С Лашковым я виделся редко, разве что как в тот раз случайно; не сводила больше ни музыка, которой давно уже ни он, ни я, ни что-либо еще.

Поинтересовался, чем зарабатывает. И ему вдруг нашлось, что сказать: возит свинину, из Краснодарского края, пока всё удачно, есть что везти, есть, где продать, ни в чем себе не отказывает, надо мебель, - покупает мебель, надо крышу на доме, - кроет крышу.

Решаем с Надей пристроиться. Созваниваемся. Он не против и, да, уже подумывал о расширении, но надо, разумеется, уточнять детали. Приезжаем.

Наша доля – 1000$ (98 год, существенные деньги). Интересуюсь гарантиями. «А никаких гарантий, я вот тоже еду на своей машине, какие у меня гарантии?» Прибыль уговариваемся делить по долям участия: мои две (бухгалтерия, деньги), Юрины две (деньги, машина), Андрюхина одна (сарай и резка; тоже вроде бы две, но Андрюха ничем не рисковал и был у нас как бы наемным работником – одна).

И не думал, что так быстро всё начнется! Вечером следующего дня встречаю его около продуктового магазина и цветочного павильона, что на остановке ДК Гагарина, он с парнем, знакомит: «Андрей. И вообще, мы сегодня готовим машину к поездке, подъезжай». Ну, то есть это уже даже не его просьба, а… моя обязанность. Закончились тихие домашние вечера.

Еду. Подготовка машины состояла в проклейке изнутри периметра дверей раздолбанного ЗИЛа поролоновыми лентами, - приближалась зима, в щели дуло. Заодно походили по гаражу, пофантазировали о том, как тут вполне возможно повесить крюки и зимой какое-то время хранить свиные полутуши. Быстро темнело, домой Юра подкинул меня на своем Москвиче.

Мною было сделано три ходки.

Ходка первая.

Выехали утром».

Растеребило позвонить. Ему, как обычно, будет некогда, - именно в этот момент надо бежать, - но на концерт в каком-нибудь малоизвестном московском клубе малоизвестной группы «Если» (навязчивый, православнутый рок), в которой он сейчас играет, пригласить непреминет, начнет настаивать (мое мнение с тех подростковых времен ему важно), а мне это уже бесповоротно неинтересно, но отказать будет неловко (неразменная старая дружба и всё такое…) А то и не застану и буду говорить с его женщиной, третьей по счету: он на репетиции, да, в Москве, будет вечером, часов в десять.



Домашний оказался отключен за неуплату. Мобильный. Дела плохи, торговли никакой, всё съедают кредиты, просто гигантские (я даже не стал уточнять), концертов никаких!.. Из-за этого здоровье: бессонница, нервы. Поинтересовался у меня хорошим юристом, мол, продать всё к чертовой матери, но городская администрация мешает (опять без подробностей), за тем и юрист. Обещаю поспрашивать у девок на работе, у нас работа такая: врачи, ветеринары, юристы, прочие нужные специалисты узкого профиля к нам тянутся, кто за рекламой, кто на всякий пожарный.

Но так тяжело ему еще не было. Слышалось по голосу.

Кризис.