В России введена уголовная ответственность за фальсификацию лекарств; можно получить до 12 лет. Мера очень правильная, но лучше бы расстреливали. И не говорите, что это жестокость. Те, кто подделывают лекарства, которые для людей – единственная надежда на жизнь, не должны существовать на этом свете.

Вместо сердечного лекарства милдроната одна "фирма" разливала по ампулам сильнейшее расслабляющее, человек умирал от остановки дыхания. Я этой осенью маме делала уколы милдроната. Как представила, что было бы, если бы я ей своими руками это вколола – даже подумать об этом боюсь.

В общем, хорошая мера, но почему надо было с ней столько лет тянуть?

Настроение сейчас - злободневновское

В колонках играет - телевизор

Кажется, в детском саду меня под угрозой двойной порции морковной запеканки заставляли читать следующие строки:
Когда был Томас маленький
С кудрявой головой
Он тоже бегал...
Бегал, бегал... Я уже забыл, куда бегал маленький Том Вэйтс.
Вообще в саду было четыре главных праздника: 1 мая - День международной солидарности трудящихся, 7 ноября - Годовщина ВОСР (звучит неприлично, но это была Великая Октябрьская социалистическая революция), 22 апреля - день рождения Дедушки ВИЛа (aka Ульянофф) и 7 декабря - именины Тома Вэйтса.Заведующая садом хотела, чтобы дети праздновали и 8 декабря - день рождения Джима Моррисона, но музработник была ярой леннинисткой, и 8 декабря не прокатило из-за явной двусмысленности праздника. А то бы дети пели хором:
Imagine, Союз нерушимый,
Love me two times,
Республик свободных -
This is the end, my only friend.

Так или иначе в саду остались мы без Леннона - доброго, как Дзержинский, стабильного, как рубль, и сакрального, как Корсунь. А Вэйтса никто не запретил - очевидно, воспитательница ошибочно полагала, что вэйтсовский вокал был следствием алкоголизма, который в СССР приравнивался к высшей степени патриотизма.

Правда политики! Заседание Совета Безопасности РФ 20 ноября 2014 года,
”Все люди вправе… участвуя в выборах, бороться за власть”-В.В.Путин.

Даешь Референдум –Нет Фальсификациям на Выборах!
Фальсификация на выборах-это КонтрВыборы!
Фальсификация Голоса Избирателя–Есть Захват Власти!Да -- Нет!

“Главное, чтобы процесс реализации гражданами своих политических предпочтений, позиций, взглядов проходил цивилизованно и исключительно в рамках закона” –В.В.Путин

“Мы Едины - Мы Одна страна! Единство и Согласие Народа в Его Праве на НеФальсификацию его Избирательного голоса!
Конституция России:
Статья 2. Человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина - обязанность государства.

Добавить в ст.3.3,Конституции РФ,после слов ”Референдум и Свободные выборы.”словами—”Фальсификация Выборов, есть захват власти.”

Статья 15, 1. Конституция Российской Федерации имеет высшую юридическую силу, прямое действие и применяется на всей территории Российской Федерации.

Что,Один Тиран и все права человека нарушены.- Ольга Сидельникова-Вербицкая телеканал (Россия К , 18 ноя. 14 г.)

(на фото: Мириам Сехон в роли нервической Розалии)

Что будет, когда поручик с глазами цвета Балтийского моря в убогой приволжской гостинице по пьяни перепихнётся с прекрасной, но ветреной дамой? Не знаете? А Никита Михалков знает. Это будет символ России, которую кто-то, кажется, просрал.
* * * * *

Гениальному (я серьёзно) Никите Михалкову российский зритель так и не простил два великих фильма о великом себе: "спасибо, мина, милая мина, плыви, мина" - это был уже перебор - и логический, и эстетический. Посему после объявлений в газетах (цитирую "Аргументы Недели") "Никита Бесогон разразился "Солнечным ударом" мы ждали маленького шедевра, где любовь, шампанское и хруст французской булки, где упоительны в России вечера, где постаревший Бунин упражняется в эротике и аллеи темны, потому что пришли дни окаянные.

А дни окаянные. Крым, ноябрь 1920 года. Не успевшие эмигрировать белогвардейские части барона Врангеля доблестно сдались в плен на милость победителя. Их по головам считает не лишённый обаяния и некоторой даже интеллигентности чекист Георгий: "Здесь распишитесь, поставьте дату - 21 ноября 1920 года, воскресенье, только "воскресенье" писать не надо". Все до одного пленные мучаются не тем, отчего так бездарно нарушили присягу, а Важным Вопросом "как всё это случилось?" и поминутно вздыхают: "какую страну потеряли". Похоже, сам Никита Сергеевич твёрдо уверен, что революции устраивает мировая закулиса, а экономические и социальные противоречия придумал Дарвин. Николаевская же Россия была, несомненно, филиалом рая на Земле.

Да, господа, Михалков воспевает какую-то другую страну, которую мы с вами не знаем по той простой причине, что другой страны не было, а три благополучных российских процента - это статистическая погрешность и отрыжка солипсизма. Не верите - спросите у Виктора Олеговича Пелевина.

Но мы, кажется, о кино? Для главного героя - бывшего поручика с балтийскими глазами - потерянная Россия это, простите, блядки с едва знакомой пароходной барышней. Вы читали "Солнечный удар" Бунина? Если это рассказ о невозможной и потерянной любви, то я готов признать Палестину государством. Другое дело, что я никогда этого не сделаю.

Поручика нашего сыграл лиепайский актёр Мартиньш Калита, а его партнёршу - Виктория Соловьёва. Как сыграли? Ну, сыграли как-то - не то что бы совсем плохо, на уровне дизайна самсунговских гаджетов - искусство как бы есть, но запомнить решительно нечего. Не исключено, что деревянность исполнителей была как раз режиссёрской задумкой, дабы оттенить идеологическую составляющую картины. Да, вспомнил! Героиня Соловьёвой во время секса сильно потеет. Не рекомендую. Вообще постельная сцена снята нелепо при помощи не вполне параллельного монтажа: потные тела перемежаются с рычагами пароходного двигателя, туда-сюда, туда-сюда. Пошлость такого приёма высмеяли ещё Абрахамсы с Цукером в "Голом пистолете", но пиндосы ведь нам не указ?

Куда живее выглядит Розалия Землячка (Мириам Сехон), похожая на истеричную несчастную институтку. Бела Кун вообще цирковой персонаж, боров боровом. Красные у Михалкова, честно,  сделаны лучше - не ходят с надутыми щеками, не говорят банальностей, в них есть если не ирония, то точно многоплановость.

Так многоплановость есть у чекиста Георгия, который в 1907 году был толстым мальчиком - церковным служкой Егорием; его герой Калиты встретил наутро после пьяного секса с прекрасной незнакомкой и у него же случайно оставил часы. Часы эти появятся в ноябре 1920 года, когда доблестные российские офицеры добровольно сорвут с себя погоны и будут стадом ожидать теплохода, чтобы свалить из России, которую они просрали. То, что теплоход заменят баржей с билетом в один конец, зрители догадываются едва ли с самого начала, и только пленные невинны как дети, ибо про зверства красных они не ведают, а Колчак был святее папы римского, и массовые казни при адмирале -это пропаганда ленинской хунты, не более того.

Часы бывшему поручику и бывшему царскому капитану бывший мальчик Егорий передаст в самый последний момент - они чекисту больше не нужны, время работает на ЧК.

Когда баржа с офицерами в трюме станет уходить под воду, дамы в зрительном зале всхлипнут, их не покоробит даже финальная песнопение Никиты Сергеевича в сопровождении казачьего хора.

В гражданской войне нет правых, есть две озверевшие стороны одной беды, потерявшиеся во времени на бесконечном российском бездорожье. Проблема, однако, в том, что никакой России не было.

Статья большая. Статья крайне интересная.
Сергей Соловьёв
Идеологические мифы в современных учебниках истории

" Мифу посвящено и посвящается множество работ, в том числе и мифу идеологическому (или политическому). Если не вдаваться в теоретические дискуссии, то следует обозначить три понимания мифа, распространенных в науке. Во-первых, это архаический миф, главным признаком которого является синкретизм, это упрощенная образная схема мира, объясняющая и предписывающая определенный образ действий[1]. Во-вторых, это художественный миф, распространенный в литературе. И в-третьих, это социальный обман, вызванный к жизни процессами ремифологизации XX века и использующий искусственно возрожденные механизмы архаического мифа. Именно в этом значении термин «миф» будет употребляться дальше. Конечно, это слово также часто используют просто как синоним заблуждения, но это «ругательное» обыденное значение я опускаю.

Еще одно важное предварительное замечание. В 90-е годы было модно рассуждать о «деидеологизации» школьного образования вообще, исторического в частности. Следует прямо заявить, что эта «деидеологизация» обернулась самым откровенным навязыванием новых идеологических стандартов. Необходимо признать, что «чистой», «неидеологизированной» исторической науки, а уж тем более школьного образования, быть не может. Школа всегда была одним из «идеологических аппаратов государства» (Л.Альтюссер), и надеяться на ее полную беспристрастность в исторических вопросах, имеющих политическую значимость, по меньшей мере наивно. Невозможность существования неидеологизированной картины исторического процесса была показана в замечательной книге Марка Ферро «Как рассказывают историю детям в разных странах мира»[2]. Тем не менее степень идеологизации школы вообще и школьной истории в частности может быть весьма различна, и эти отличия могут носить качественный характер.

В данной статье для анализа идеологем в учебниках истории взяты учебники по Отечественной истории XX века, поскольку именно этот период принципиально значим для понимания современности, наиболее дискуссионен — и потому чаще всего рассматривается через призму идеологии.

Автор не ставит задачу провести сравнительный анализ всего фактического материала, представленного в учебниках; цель статьи — показать, как идеологические критерии влияют на принцип отбора материала и его оценку.

Современный набор учебников истории в большей степени, чем раньше, отражает стереотипы массового сознания, наряду, конечно, с государственным заказом. Если в 90-е гг. господствовала либеральная мифологическая модель, причем в совершенно абсурдных формах[3], включая в себя в качестве одного из основных теоретических положений концепцию тоталитаризма, то теперь можно говорить об «имперской» модели. Хотя вариаций, отклонений или даже противоречий «генеральной линии» пока еще немало.
Модель 1. Столыпинская модернизация и сталинский тоталитаризм

Во второй половине 90-х годов во многих школьных учебниках распространялся взгляд на советский период как на «черную дыру» в российской истории, перерыв в «естественном» развитии России по общеевропейскому пути. И.Н. Ионов в учебнике «Российская цивилизация» писал: «Большевики на деле подрывали духовные основы модернизации, способствовали закреплению традиционных идеалов уравнительности и “справедливости”, противостоящих идее законности»[4]. Не останавливаясь на анализе этой точки зрения, стоит отметить, что её идеологическая привязка очевидна: противопоставление справедливости праву является одним из четких признаков неолиберальной доктрины.

Разумеется, «тоталитарному» СССР нужно было что-то противопоставлять в качестве положительного идеала. И разумеется, в качестве антипода выступила дореволюционная Российская империя. Крайним примером здесь является учебник А.И.Уткина и В.П.Островского, которые ничтоже сумняшеся писали, например, что

«к 1914 г. Россия накопила огромные хлебные запасы, которые были проедены лишь к 1920 г., когда начался страшный голод»[5].

Абсурдность этого утверждения бросается в глаза. Голодовки и проблемы со снабжением времен Первой мировой и Гражданской авторы просто игнорируют, более того, они почему-то считают, что с 1914 по 1920 по случаю войны и революции урожаи, видимо, не собирались. Конечно, эти необозримые хлебные запасы существуют только в воображении авторов.

Говоря о знаменитом «деле Бейлиса», эти авторы — в противовес огромному количеству источников — пришли к следующему выводу:

«Сам М.Бейлис был оправдан судом присяжных, что опровергало многочисленные слухи о давлении правительства на суд»[6].

Авторам не пришло в голову, что тут они не только занимаются исторической фальсификацией, но и грешат против формальной логики: тот факт, что суд принял решение вопреки давлению, вовсе не означает, что этого давления не было.

Разумеется, причиной удержания власти большевиками В.П.Островский и А.И.Уткин считают «красный террор», а их отношение к индустриализации стоит процитировать:

«В решающие годы индустриализации (1928–1938) до трех четвертей всего установленного на новых предприятиях оборудования было импортным. Значительная часть закупок осуществлялась за счет продажи сырья, продовольствия. А это значит, что, став индустриальной страной, СССР превращался одновременно и в сырьевой придаток западных стран»[7].

Получается, что в период существования огромного внешнего долга и собственности иностранных компаний на ключевые предприятия целого ряда отраслей до 1917 года Россия не была «сырьевым придатком», а стала им уже после избавления от долгов и во время создания собственной промышленности (включая ряд новых отраслей)! Такого рода «выводами» и грубейшими ошибками учебник просто переполнен.

Конечно, эти логические парадоксы и исторические глупости связаны не с низкой квалификацией заслуженных докторов исторических наук, а, безусловно, с подгонкой под политический заказ.

Но цитированный учебник — всего лишь наиболее яркое воплощение идеологической тенденции, проявлявшейся в массе других изданий.

В учебнике Л.Н.Алексашкиной, А.А.Данилова и Л.Г.Косулиной утверждается,

«что Октябрьская революция носила до известной степени антимодернизационный [выделено мной — С.С.] характер, так как она прервала длинную и трудную дорогу создания рыночной экономики, правового государства и гражданского общества. Причем это стало возможным потому, что идеи либеральной демократии и правового государства были ориентирами лишь для части образованного общества и не успели проникнуть в толщу народа, в основе миропонимания которого по-прежнему преобладали патриархально-коллективистские настроения»[8].

Почему сохранение помещичьего землевладения — это модернизация, а индустриализация — нет, остается загадкой. Как и в предыдущих случаях, эти выводы обосновываются апелляциями к загадочным «ментальностям» и настроениям или, как в случае с учебником Островского — Уткина, — к заговору крайних революционеров. Объективные причины революции игнорируются — они просто либо не упоминаются вообще, либо — по минимуму.

Исходя из таких предпосылок становится понятно, почему Л.Н.Алексашкина, А.А.Данилов и Л.Г.Косулина называют Российскую империю... «правовым самодержавием», так как «пределы монархической власти были оговорены законом: Российская империя управляется на точном основании законов, от “Высочайшей власти исходящих”»[9].

При этом либеральная позиция здесь вынужденно соседствует с черносотенной. Так, теоретической основой этих учебников оказывается – наряду с теорией модернизации — русская религиозная философия, включая таких ее представителей, как В.В.Розанов и И.А.Ильин (первый «прославился» своим антисемитизмом, второй — сотрудничеством с нацистами). Отсутствие упоминаний о белом терроре сочетается с акцентированием внимания на красном. Отдельно стоит обратить внимание на идеализацию П.А.Столыпина, изображаемого авторами учебников... «либералом». Правда, для этого пришлось вычеркнуть из учебников упоминания о «столыпинских галстуках» и военно-полевых судах... А.И.Уткин и В.П.Островский и вовсе назвали параграф о Столыпине «Русское чудо», а о столыпинской политике говорят в исключительно пафосных выражениях:

«Конечной ее [столыпинской политики] целью было укрепление, возвеличивание России при росте гражданских свобод в стране на основе ответственного экономического и политического поведения ее граждан»[10].

При этом такой патриотизм сочетается с сочувственным вниманием к коллаборационистам — П.Н.Краснову и А.А.Власову[11], боровшимся с советским «тоталитаризмом».

Завершая разговор о либеральных мифологемах 90-х — начала 2000-х, следует сказать, что они – при всей финансовой и государственной поддержке – натолкнулись на серьезнейшее препятствие. Марк Ферро, говоря об идеологических по сути трансформациях национальных историй, отметил, что, вопреки «всем изменениям, существует своего рода матрица истории каждой страны: это доминанта, запечатленная в коллективной памяти общества»[12]. Конечно, несмотря на появление на Западе интереса к коллективной исторической памяти (первым исследователем которой стал еще Морис Хальбвакс), исследований «устной истории» и холокоста, процесс её формирования изучен еще очень слабо, особенно в контексте взаимодействия и конфликтов различных субъектов формирования этой памяти. Но ясно, что далеко не вся память может быть сконструирована манипулятивным образом, что, например, семейная память играет огромную роль и что без учета этого факта не может идти речь не только об идеологии, но и о существовании нации как таковой. Эта тривиальная мысль была освоена далеко не сразу, и, собственно, с путинского периода начались неуклюжие попытки создания «политики памяти» (хотя они не идут ни в какое сравнение с «политиками памяти» в Германии или во Франции). И маркерным сюжетом здесь оказалась именно Великая Отечественная война. В сборнике «Память о войне. 60 лет спустя» на это злобно сетовал Л.Гудков, который утверждал, что

«воспоминания о войне нужны в первую очередь для легитимации централизованного и репрессивного социального порядка, они встраиваются в общий порядок посттоталитарной традиционализации культуры в обществе, не справившемся с вызовами вестернизации и модернизации общества»[13].

Это, по сути, символ веры высокомерного либерального антиисторизма, который не в силах усвоить, что может существовать в принципе иная позиция, кроме либеральной вестернизации. Кроме того, здесь важно отметить, что «теория» тоталитаризма начала постепенно исчезать из учебников, и происходит это не только по причине государственной ревизии школьной истории, но и потому, что эта теория оказалась совершенно нежизнеспособна. Сделать господствующим в массовом сознании миф, согласно которому СССР не отличается от фашистской Германии, а советский солдат — от эсэсовца, оказалось все-таки невозможно, несмотря на значительное его распространение в среде интеллектуалов. И обратная реакция, вызванная, помимо прочего, национальным унижением 90-х, была закономерна. Именно здесь кроется причина появления и укоренения различного рода имперских настроений, неосталинизма и т.д., на что, как будет показано ниже, отреагировали и политтехнологи, и авторы учебников. Они осознали, что строить какую бы то ни было идеологию без учета коллективной памяти и вдобавок на постоянном унижении подавляющего большинства народа невозможно.

Модель 2. Преемственность в модернизации: от Столыпина до Сталина

С середины нынешнего десятилетия начало набирать силу другое направление, сменяющее «либеральное» в качестве основной линии. Его условно можно назвать «государственническим» или «имперским». Начало ему было положено учебником «История Отечества. XX век» для исторических факультетов педагогических вузов под редакцией А.Ф.Киселева (вскоре занявшего пост замминистра образования) еще в 1998 году. Идеологическая линия этого учебника фактически соответствует модернизированной уваровской триаде «православие, самодержавие, народность» с отчетливым националистическим акцентом.

В самом начале учебника автор параграфа о национальном составе Российской империи отмечает, что «в России не существовало особых законов для великороссов и других ее народов»[14]. Стоит открыть «Свод законов Российской Империи» и в девятом томе найти пятый раздел под названием «О состоянии инородцев». Хорошо известно ограничительное законодательство по еврейскому вопросу, о польских и прибалтийских территориях, о положении народов Средней Азии и Сибири. В учебнике ничего не говорится о политике русификации окраин, в частности, Польши и Прибалтики. Про погромы упомянуто мельком — и ни слова про активную поддержку и защиту погромщиков со стороны полиции, местных властей, симпатиях царя к черносотенным организациям и их финансировании правительством, например при Столыпине, который уже привычно изображается в роли мессии.

Если здесь отклонение от предыдущей «линии» сравнительно невелико, то по отношению к советскому периоду авторы, безусловно, выступили в роли «новаторов». Наряду с такими «положительными» персонажами, как Столыпин, Николай II (проявления «распутинщины» стыдливо обзываются «слухами») и Колчак, в учебнике выступает Сталин. Конечно, это «новаторство» относительно и касается только привнесения в учебную литературу националистически-сталинистской модели, распространяемой еще с 70-х годов.

Авторы полностью поддерживают сталинскую модель создания СССР, обвиняя его противников в «национал-коммунизме», то есть повторяя тот ярлык, под которым они и были репрессированы. Присоединение к СССР Западной Белоруссии и Западной Украины в соответствии с секретными протоколами советско-германского пакта представляется как акт «исторической справедливости». Этот абзац стоит процитировать целиком:

«Исторический “спор славян между собой” не был обычной войной соседей за право обладания территорией, а имел иную подоплеку: столкнулись две взаимоисключающие национальные идеи. Движущая сила поляков — католический фанатизм в его крайнем, иезуитском выражении — заставлял их с маниакальным упорством добиваться одной цели: уничтожения русского народа как нации, но прежде всего — искоренения в нем православия. В ход шли любые средства: выдвижение и поддержка самозванцев на русский трон, военные интервенции, “революционная пропаганда” внутри России, неслыханный по жестокости геноцид православных на территории нынешней Украины и Белоруссии...»[15].

Такую банальную и агрессивную националистическую пропаганду никак не ожидаешь встретить в вузовском учебнике для педагогов. Ясное дело, что объединять всех поляков под ярлыком «католических фанатиков» (куда относить социалистов начиная с Домбровского, а также, например, поляков на русской службе?) – антиисторический абсурд, не говоря уже о том, что конфликты с Польшей всякий раз вызывались конкретными причинами, — и очевидно, что ни о каком «уничтожении православия» речи не шло ни во времена Смуты, ни во время советско-польской войны 1920 г. Кстати, симпатизирующие «белым» авторы постарались забыть про связи врангелевцев с Пилсудским и поддерживавшими его французами, но это уже детали. О катынском расстреле, разумеется, в учебнике нет ни слова.

По поводу Великой Отечественной войны авторы вынуждено оказываются в противоречивой ситуации. С одной стороны, они симпатизируют Власову и РОА как «антибольшевистской» оппозиции, с другой — прославляют победу русского народа в войне. Подчеркну — именно русского, слово «советский» авторам категорически не нравится, а причины победы они опять усматривают в ... православной национальной идее:

«Одно дело, фашистская идеология с ее сатанинской подоплекой господства “арийской расы” и другое дело — русская психология, сформированная православной верой, истребить которую не способны никакие комиссарские установки, никакие большевистские догматы».

Доводя эту логику до полного абсурда, автор раздела В.П.Попов договорился даже до того, что советский ас Покрышкин, «будучи русским, боролся за русскую землю, за свою Родину и веру». Член ВКП(б) Покрышкин, борющийся за православную веру... Как говорится, комментарии излишни.

При этом сталинским репрессиям в учебнике внимания практически не уделяется — 7 страниц из почти тысячестраничного двухтомника. Зато как о них говорится! Репрессии 1937 года диктовались «логикой строительства социализма», «марксистскими революционными принципами», так как очищали общество от классовых врагов[16]. Уничтожение значительной части высшего командного состава армии трактуется таким образом:

«Сталин своими репрессиями не ослаблял, а наоборот, укреплял Красную Армию», так как военные, «как бывшие сторонники Троцкого, были его политическими противниками и он поступал с ними по законам борьбы того времени»[17].

Что интересно, авторы, радеющие за православие, используют в точности те же формулировки, что и сталинский официоз.

Выдержав два издания в 1999 и 2002 годах, этот образчик националистической мифологии более не переиздавался. Однако в 2007 издательство «Дрофа» выпустило в свет уже школьный учебник для 11 класса, созданный частью того же коллектива авторов, но уже для школы. И в нем — при текстуальном совпадении значительного объема текста с вузовским предшественником — наиболее одиозные моменты оказались сглажены. Учебник оказался приведен в рамки «бесконфликтного» мейнстрима, но направление осталось прежним.

Так, авторы, не в силах преодолеть своего неприятия революции, продолжают восхвалять Столыпина, традиционно «забывая» упомянуть военно-полевые суды и карательные экспедиции при подавлении первой русской революции. Упомянутые мельком погромы обозначены как «столкновения между евреями и христианами»[18] – об организующей и направляющей роли полиции и местных властей по-прежнему ни слова. Авторы, как и прежде, по сути отрицают наличие объективных причин революций, а национальный вопрос практически не упоминается. В параграфах, посвященных Гражданской войне, про белый террор не говорится ни слова, зато красному выделен отдельный подраздел. В учебнике подчеркивается успешность капиталистической модернизации, об ее издержках, об отставании России говорится скороговоркой. Обнищанию крестьян посвящено пол-абзаца, положению рабочих не уделили и этого. Зато указано, что «в городах, особенно крупных, формировался новый уклад жизни, где благополучие ассоциировалось не с трудом на земле или работой на фабрике, а с удачами в торговле, предпринимательстве, в обеспечении семьи уютной и комфортной жизнью»[19]. Конечно, ничего не сказано о том, сколько процентов населения России могли себе позволить такую жизнь. Но так как факт отставания России от ведущих западных держав скрывать все-таки невозможно, авторы придумали замечательный ход, объявив, что «Россия выступала своеобразным экономическим лидером для стран Востока»[20]. Правда, страны Востока в начале XX века были либо колониальными, либо полуколониальными, а если вспомнить о Японии, то на фоне Цусимы и условий Портсмутского мира лидерство России выглядит более чем сомнительным. Японцы в эпоху Мейдзи, как известно, предпочитали учиться у англичан, французов и особенно — у немцев.

Повествуя о массовых репрессиях второй половины тридцатых, авторы теперь не подчеркивают их роль в укреплении армии, зато упоминают только об уничтожении «коммунистов и управленцев»[21], не называя никаких цифр. Зато важность и эффективность сталинской модернизации ими отмечается постоянно.

Таким образом, хотя самые вопиющие и абсурдные мифологемы были выброшены, полностью избавиться от них не удалось. Так, в конце главы «Советские победы в 1944 – 1945 гг.» в качестве единственного документа для анализа оказывается... известное письмо генерала Власова от марта 1943 г., призывающее к «борьбе с большевизмом»[22]. Очень симптоматичный прокол, отчетливо демонстрирующий простой факт: невозможно отказаться от наследия революции, пропагандировать «православно-самодержавную» модернизацию — и при этом остаться на последовательно антифашистских позициях. Поэтому и получается абсурдный ряд положительных персонажей: Столыпин, Николай II, белые генералы, Сталин — и Власов.

В том же «имперском» ряду стоит учебник А.Н.Сахарова и А.Н.Боханова, причем здесь тоже интересна логика развития. В 1998 году был издан учебник Боханова для 8 класса, который начинался словами:

«Русский тот... кто неустанно помнит: ты для России, только для России! Кто верит в Бога, кто верен Русской Православной Церкви: она соединяет нас с Россией, с нашим славным прошлым»[23].

Этот учебник, представляющий собой переписанный дореволюционный монархический официоз с яростными филиппиками против либералов и революционеров, где среди заданий после параграфа можно было встретить требование «сформулировать основные проповеди Иоанна Кронштадтского», в конце 90-х остался маргинальным. Зато в 2000-е А.Н.Боханов был удостоен соавторства с самим директором Института российской истории РАН А.Н.Сахаровым.

В их совместном труде для 10-11 классов школы раздел, написанный А.Н.Бохановым, комментировать бессмысленно — можно только цитировать. Например: «Взаимное истребление противниками друг друга затормозило созревание гражданского общества в России». Как вы думаете, о чем эта цитата? — о восстании Пугачева[24]! Или, например, вот этот пассаж:

«Презиравший разложившееся, проворовавшееся офицерство и в свою очередь ненавидимый ими всеми и называемый тираном и чудовищем, [он] брал на себя в государстве наиболее тяжелую, грязную и неблагодарную работу и делал ее честно, бескорыстно»[25],

– посвящен Аракчееву.

Денис Давыдов, Батюшков, Чаадаев, декабристы, таким образом, выступают в роли «проворовавшихся». Декабристов автор обзывает экстремистами, чьи действия обернулись «долгим перерывом в реформистских усилиях». А в конце учебника в разделе «культура» мы натыкаемся на следующую характеристику:

«Высшие эмблемы русской культуры первой половины XIX века – это не только Пушкин, Гоголь, Лермонтов, но и их современники, выдающиеся праведники и духовные поводыри миллионов людей – преподобный Серафим Саровский и митрополит Московский Филарет. То же самое касается и конца того века, когда современником Л.Н.Толстого и А.П.Чехова был преподобный Иоанн Кронштадтский».

Автора совершенно не смущает тот факт, что Иоанн Кронштадтский клеймил Толстого, называя его «порождением ехидны». И, конечно, в чем выражается значимость для культуры этих персонажей, остается загадкой.

В самостоятельных учебниках А.Н.Сахарова таких перлов не найти, зато он прославился яростным опровержением норманской теории именно из политических соображений, наследуя здесь традиции «борьбы с космополитизмом» — в противовес всем известным археологическим и лингвистическим исследованиям. А сама дискуссия в школьном учебнике характеризуется таким образом: «по существу, продолжается спор о судьбах России, славянства, об их исторической самостоятельности»[26]. Ради доказательства «славянского» происхождения варягов А.Н.Сахарову приходится идти на массу передергиваний[27]. Каким образом давно решенный в целом вопрос о роли скандинавов в развитии Киевской Руси имеет отношение к современности — совершенно неясно.

Можно констатировать, что монархически-националистическая версия истории заняла заметное место в школьных учебниках. Но даже на этом фоне особняком стоит учебник С.В.Алексеева, Д.М.Володихина и Г.А.Елисеева. В нем авторы договорились до появления славянской языковой общности в 3 тыс. до н.э., славяне, по их мнению, были известны древним грекам. Пафосный — и очень далекий от науки рассказ о становлении «русской цивилизации» с обязательным клеймением ее противников — от ереси жидовствующих через Петра I («выломавшего одну из стен русского дома»[28]), Новикова, Радищева и декабристов — к еретику Льву Толстому. События 9 января 1905 г. изображаются как «столкновение [рабочих] c войсками и полицией», а не расстрел мирной демонстрации. А весь советский период обозван «межцивилизационным промежутком», «Красной империей, безбожной и лишенной здоровых корней»[29]. И несмотря на все эти примеры, показывающие, что перед нами самый грубый агитпроп, этот учебник имеет соответствующий гриф Министерства образования. Однако он все-таки находится на периферии современного идеологического направления.

Это направление было ясно обозначено появлением в 2007 году нашумевшего пособия для учителей под редакцией А.В.Филиппова[30]. Реакция на его появление в либеральной прессе была почти истерической: писали о новом обязательном учебнике, инспирированном администрацией Президента, утере вариативности учебников в школе, отмечали его «сталинистский» характер[31]. Однако если говорить о последнем разделе учебника под названием «Суверенная демократия», то здесь авторы этого пособия не привнесли ровным счетом ничего нового: во всех современных учебниках о последних годах российской истории и деятельности власти пишется исключительно в превосходных тонах. В остальном же сталинизм автора оказался сильно преувеличенным по сравнению, например, с уже цитированным выше учебником под ред. А.Ф.Киселева. А.В.Филиппов вместе с соавторами признавал наличие в СССР официального антисемитизма (в отличие, например, от А.Ф.Киселева и В.П.Попова)[32], не замалчивается лысенковщина и т. д. Но авторы очень четко обозначают приоритеты:

«Исследования отечественных и зарубежных историков подтверждают тот факт, что приоритетной жертвой репрессий в 1930 — 1950-е гг. стал именно правящий слой. <...> Современные исследователи склонны видеть рациональные причины использования насилия в стремлении обеспечить предельную эффективность правящего слоя в качестве субъекта мобилизации общества на достижение невыполнимых задач. Сталин следовал логике Петра I, требуя от исполнителей невозможного, чтобы получить максимум возможного»[33].

Стоит заметить, что эти утверждения ничем не отличаются от выше цитированных глупостей, согласно которым репрессиями укреплялась Красная Армия. А.В.Филиппов сотоварищи почему-то неожиданно забывают, что большинство заключенных в лагерях составляли крестьяне, а отнюдь не старые большевики, что интеллигенция не являлась «правящим слоем». Очевидным и позорным абсурдом выглядит напрашивающийся вывод, согласно которому, например, К.Е.Ворошилов, Л.М.Каганович и Л.Никулин были «эффективнее», чем М.Н.Тухачевский, Н.И.Бухарин и И.Бабель[34].

Далее, утверждается, что Сталин сделал «ставку на качество» (со ссылкой на Г.П.Федотова), и «установку на поддержку сильных» (со ссылкой на А.А.Громыко)[35], что воссоздал Российскую империю и реализовал «идеалы белого движения» (со ссылкой на П.Н.Милюкова). В другом месте подчеркивается, что И.В.Сталин реализовал социальный идеал... И.А.Ильина: сочетание православия, монархии и унитарного государственного устройства:

«Сталин воссоздал монархию в виде культа собственной личности, укрепил веру, но не в Бога, а новую, красную веру <...>. Наконец, именно Сталин в противовес ленинской концепции права наций на самоопределение создал государство, близкое к унитарному».

Эффективность правления Сталина, одобряемая фашиствующим философом И.А.Ильиным — тоже тип идеологического парадокса.

Весь абсурдный набор венчается выводом:

«Подобно тому, как канцлер Бисмарк “железом и кровью” объединял немецкие земли в единое государство в XIX в., столь же жестко и безжалостно укреплял советское государство и Сталин»[36].

Эта своеобразная «государственническая» логика полностью оставляет за скобками факт формирования номенклатуры именно в сталинский (а не хрущевский — как сказано в пособии) период, а также не дает возможности ответить на главный вопрос: почему восторжествовал именно такой вариант развития страны? Особенно если учесть, что Германия Бисмарка и СССР Сталина — совершенно разные социально-экономические и политические системы, которых роднит разве что бурный промышленный рост и централизация власти (да и то — с большими отличиями в обоих случаях).

Акцент авторы делают и на национальном вопросе:

«Сталинская национальная политика формировалась в соответствии с ситуацией в стране. Ее характерные черты: с одной стороны, политическая поддержка русских как государствообразующей нации, с другой – материальная поддержка национальных республик»[37].

Затем авторы настойчиво повторяют тезис о «перекачке» ресурсов России в другие республики СССР, забывая, что Советский Союз был единым экономическим организмом и отставание одной из частей неминуемо сказывалось на целом.

«Русские же, как правило, составляли основной костяк рабочего класса, инженерно-технических работников, то есть тех слоев, чей социальный статус никогда не был высок, а в застойные годы вообще падал».

Авторы утверждают, что национальные элиты считали «не обязательным учет интересов русского (русскоязычного) населения» уже в 60-е — 70-е гг., что они «выдавливали русских» и, как следствие «русским становилось все более неуютно в этой атмосфере. При любой возможности они стремились возвратиться в Россию»[38].

К счастью, сейчас опровергнуть абсурдные утверждения о низком социальном статусе рабочих и инженеров в 60-е или 70-е годы очень просто — достаточно поговорить с современниками. Также совершенно не соответствуют действительности утверждения об антирусской политике в республиках в то время, напротив, этнографы свидетельствовали о вытеснении русским языком ряда местных языков — причем «естественно», без какой бы то ни было «русификаторской» политики. Ясно, что авторы переносят в семидесятые процессы, происходившие в ряде республик во второй половине 80-х — начале 90-х гг. Если местные элиты пропагандировали тезис об эксплуатации республик со стороны центра, то в России сторонники Ельцина выдвинули лозунг о паразитировании республик на России. Здесь авторы пособия для учителей и школьного учебника не просто противоречат исторической истине — они в точности повторяют националистическую пропаганду конца 80-х — начала 90-х годов, как раз и направленную на развал СССР[39]. Все эти тезисы дословно повторены в школьном учебнике, составленном на основе «книги для учителя»[40].

Отдельно авторы останавливаются на роли православия. И здесь их логика доходит до вопиющего абсурда. Оказывается,

«основания для оптимизма многим гражданам СССР давало и начавшееся улучшение отношений между властями и РПЦ. В годы войны авторитет церкви заметно вырос. Увеличилось и число верующих... Война помогла многим людям ощутить свою связь с Богом»[41].

Выходит, унесшая почти 27 млн. жизней война сыграла прогрессивную роль, т. к. помогла (!) ощутить связь с богом! Учебники все-таки следует писать не с конфессиональной, а хотя бы общегражданской позиции — если совсем не выходит с научной.

Таким образом, и «книга для учителя», и созданный на ее базе учебник просто усиливают уже имеющиеся во многих учебниках «имперские» мотивы.

Принцип «куда ветер дует» как методология

Говоря об идеологической подоплеке учебников, необходимо учитывать еще одну немаловажную особенность. Как уже было показано, авторы довольно легко меняют акценты в учебниках — в зависимости от «генеральной линии». Конечно — ведь многие из них обучились этому ещё в советские времена! Так, соавтор учебника по «Новейшей истории» для педвузов Э.М.Щагин еще в 1975 г. признавал «историческую необходимость революционной ликвидации этой {монастырской} собственности», причем эта ликвидация «требовала главным образом революционной насильственной логики»[42], в 1986 г. писал об «окончательной победе социализма в СССР к концу 50-х – началу 60-х гг.»[43], а в 1984 выпустил — вместе со своим соавтором по цитированному выше вузовскому учебнику В.Г.Тюкавкиным книгу «В.И.Ленин о трёх русских революциях». Можно, конечно, сказать, что тогда так были вынуждены делать все. Прежде всего, следует ответить, что все-таки далеко не все, достаточно вспомнить деятельность и судьбы С.Б.Веселовского, В.И.Старцева, К.Н.Тарновского, Н.Я.Эйдельмана, В.Б.Кобрина и многих других не занимавшихся откровенной конъюнктурщиной историков, благодаря которым историческая наука развивалась вопреки идеологическому давлению. Наконец, невозможно отрицать: это «колебание с генеральной линией» было полностью перенесено и в постсоветскую Россию.

В уже упоминавшемся вузовском учебнике один из его авторов — В.П.Попов, после утверждения о православном характере борьбы летчика Покрышкина, так писал о причинах «холодной войны»:

«В западной историографии начало “холодной войны” связывают с послевоенной политикой Советского Союза, которая носила якобы [выделено мной — С.С.] агрессивный характер. В последнее время сторонники этой версии появились и в нашей стране»[44].

Стоит полностью согласиться здесь с В.П.Поповым. Действительно, СССР на агрессию после войны был явно не способен и старался создать «оборонительный пояс» вокруг своих границ. Но уже в школьном учебнике тот же В.П.Попов вместе со своим редактором и соавтором А.Ф.Киселевым пишет следующее:

«Советское руководство было твердо убеждено, что на смену “загнивающему” капитализму неминуемо придет коммунизм как высший этап развития человечества. Международную жизнь анализировали с точки зрения неизбежной победы мировой революции. Согласно этим установкам и строился внешнеполитический курс СССР»[45].

Как видите, здесь уже СССР выглядит весьма агрессивно. Авторы как будто путают имена и даты: Сталина с Троцким, а вторую половину 40-х — с началом 20-х. Сталинская realpolitik с начала 30-х годов сделала упоминание мировой революции не более чем ритуальным словосочетанием, не имевшим никакого отношения к проводимой политике. Что самое забавное, в вузовском учебнике те же А.Ф.Киселев и В.П.Попов показывали, что тезис об «опасности распространения коммунизма» — это идеологический миф, разработанный на Западе в начале «холодной войны»[46].

Так же забавно выглядит участие в школьном учебнике под ред. А.В.Филиппова, подчеркивающем, как было показано, созидательную роль советского режима, тех самых авторов, которые провозглашали весь советский период «межцивилизационным промежутком», — Г.М.Володихина и Г.А.Елисеева. Совершенно очевидно, что «взгляды» всех этих авторов основываются не на науке, а на меняющейся конъюнктуре, как рыночной, так и идеологической.

В чем сходятся почти все современные «государственнические» и прежние «либеральные» учебники, так это в приукрашивании — вплоть д