По радио звонкий девичий голос сказал, что пришли ужасные морозы. Да-да, так и сказал: уж-жжасные! Пришли катастрофой и взяли в студёный плен, заковали в морозный острог. Не дышится, не пишется - застыло. В каждый выход на улицу чувствую себя челюскинцем, высадившимся после дрейфа на окружающие льды. Бескровная cнежная пустыня, выстуженная беспощадным ветром, выдох, второй - торос, слеза  на ветру коченеет враз, с каждым днем все меньше и меньше веры в то, что переживу и выживу, почую, как в полях тает снег, пробивается сквозь вековой наст зеленая жизнь, стреляет, бухает липким набухшая почка киевского каштана, услышу, как заливаются в трелях рассветные соловьи, и тут же враз нервочки у всех попускает. Все меньше и меньше веры c каждым ослепленным белым, холодно-огненным днем, но, неистово, буквально вопреки и наперекор, из последних сил, укрепляю на треснувшей льдине свои хлипкие бараки надежды на то, что весна прилетит и эвакуирует нас. Еще теплится, все еще теплится, слабым костерком моя надежда, в свете которой немой белошвейкой пошиваю платье из батиста. Четыре метра белоснежного батиста и десять кружева белого-пребелого...

В Городе выпал прекрасный белый снег. Впервые никакой радости.