Главные темы. Последние записи с тегом «родословный»

Сегодня 26 апреля, пятница

Какой рейтинг вас больше интересует?

получить код

Главная /

Главные темы

Тэг «родословный»

Разновидности печатей и штампов и их применение

2015-03-19 20:49:59

Какие бывают печати и штампы на территории России. Разновидности и их применение. Небольшое ...
+ развернуть текст сохранённая копия

Тэги: родословная

Выдвинута революционная теория происхождения человека.

2014-02-05 21:53:31
... 56Kb)" />
Из родословной вида Homo может ... была достаточно сложная родословная — стали останки ...
+ развернуть текст сохранённая копия

Тэги: homo, антропология, археология, вида, древняя, интересное., исследования, история., людей, наука, непознанное., новости., оразование., происхождение, разное., раскопки, родословная, события., человек

Знаете ли вы свою родословную

2013-08-20 13:18:23
... ли Вы свою родословную?", большинство ответило ... глядишь, засохнет наше Родословное дерево, еще хуже ...
+ развернуть текст сохранённая копия

Тэги: разный, родословный, семья, традиция

Политическая доктрина большевизма.ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ(Оконч.)

2013-06-01 17:48:25

Точно так же можно подразделить на несколько групп версии ис& ...
+ развернуть текст сохранённая копия

Точно так же можно подразделить на несколько групп версии истоков, корней, причин установления в России практики большевизма, большевистского "коммунизма", большевистского эксперимента и т.д. Обозначим суть нескольких версий.

Первая.Большевистский "коммунизм" всецело обязан своим существованием марксизму вне зависимости от "почвы", культурно-исторического контекста его реализации. Последний обусловил лишь специфику эксперимента, не никак не суть его.

Внутри данной группы можно выделить, в свою очередь, две версии.

1.1.      Согласно первой (официальная историография большевизма,В.С.Варшавский), установление большевистского коммунизма произошло в соответствии с "творческим” марксизмом: Россия оказалась наиболее "слабым звеном" в цепи империализма, страной, в которой капиталистические противоречия, усиливаемые феодальными пережитками и национальным гнетом и до предела обостренные Первой мировой войной, не могли быть разрешены без революции. Большевики, правильнее других оценив ситуацию, соорганизовали стихийное возмущение масс и повели их на революционный захват власти и социалистические преобразования. (Понятно, что В.С.Варшавский в отличие от официальной историографии подчеркивал субъективную роль большевиков и классического марксизма, но не объективную сторону революционного процесса ).

1.2.      Согласно второй версии (историография лидеров II Интернационала, меньшевизм), осуществление большевистского "коммунизма", явилось результатом (вопреки социальной философии марксизма) насильственной и преждевременной реализации экономических и политических идей марксизма (мы при этом отвлекаемся от всех других компонентов этой точки зрения).

Вторая.Марксизм нашел в России для своей реализации благоприятную русскую "почву". Большевистский "эксперимент" - результат взаимодействия марксизма со спецификой русского культурно-исторического контекста, особенности условий исторического развития России как страны, далеко отставшей в своем развитии - экономическом, социально-политическом и культурном - от Западной Европы.Русская "почва" оказала определяющее воздействие на результаты "эксперимента".

Третья.Установление большевистского режима есть результат объективации идей, традиций революционного народничества, попавших на благоприятную почву русской автократической традиции (многие из современных западных исследователей).

Четвертая.Большевистский коммунизм возник не благодаря,а вопреки марксизму, когда в России была реализована чуждая классическому марксизму идея государственно-монополистического социализма, чему также способствовала русская автократическая традиция (В.Криворотов).

Существуют и другие версии, причем самые удивительные⁶³.

Взаимопереплетен с указанной проблемой и вопрос о "корнях" Октября. Решался и решается он в западной советологии неоднозначно.

Сам же большевистский переворот описывается в главном двумя альтернативными концепциями. Суть первой сводится к тому, что большевистский режим родился в итоге заговорщического государственного переворота, совершенного дисциплинированной, монолитной и централизованной большевистской партией, сумевшей так манипулировать неискушенным общественным мнением, что ей удалось "контрабандой" захватить власть, без согласия несознательных масс. Этот захват власти меньшинством стал возможным только вследствие серьезных поражений в Первой мировой войне, подорвавшей ветхие политические к общественные устои императорской России."Следовательно, переворот этот был не логическим развитием исторического процесса в России, как характеризовали его советские марксисты, а насильственным прерыванием многообещавшего движения этой страны в сторону конституционной демократии"⁶⁴. Исходя из этого, сталинизм - естественный результат эволюции ленинизма или в крайнем случае его ухудшенный вариант, но не более того. Подобная точка зрения, к примеру, господствовала в американской историографии в течение десятилетий, начиная с конца 40-х гг., с момента появления в США первых серьезных трудов по советской истории.

Первоначально сторонники этой версии, анализируя большевистский "коммунизм", как правило, опирались на инструментарий "тоталитарной модели". Однако с конца 50-х гг. многие исследователи вместо нее для объяснения феномена Октября стали использовать "теорию модернизации”, согласно которой "советский режим при всей его социалистической риторике и мрачном сталинистском фасаде представлял собой основу для "развития" - индустриализации, урбанизации и массового образования,- подобно "авторитарным" режимам в других отсталых странах"⁶⁵.

На рубеже 70-80-х гг. ряд западных, в основном англоязычных, советологов (Д.Кёнкер, Д.Мандела, Р.Суни, С.Смит, У.Розенберг, А.Рабинович и др.) отошли от традиционного освещения Октябрьского переворота, образовав своеобразное ревизионистское направление в его историографии,- сформулировавшее вторую альтернативную концепцию. Суть ее заключается в том, что советская система возникла в результате подлинной народной революции, а не заговора, большевики пришли к власти не потому, что они были превосходными манипуляторами, а потому, что их политика, сформулированная Лениным в апреле и определенная событиями последующих месяцев, "поставила их во главе подлинно народного движения", а сама партия отличалась внутренней демократией и значительной гибкостью в своих отношениях с массами, имела децентрализованную структуру и сравнительно толерантные метода руководства, носила в сущности открытый и массовый характер⁶⁶.

Характерны уже сами названия докладов и выступлений, сделанных в 1984 г. в США на семинаре в Гринелл-Колледже: С.А.Смит - "Петроград в 1917 г.: взгляд снизу", Д.Кёнкер - "Москва в 1917 г.: взгляд снизу". Материалы семинара были опубликованы в 1987 г. в книге "Рабочая революция в России. 1917. Взгляд снизу".

Согласно мнению представителей этого направления, ленинизм на практике не был тоталитарен, сталинизм отделялся от ленинизма и Октября и не вписывался в подлинные каноны истории большевизма.

Вместе с тем наряду со второй концепцией некоторыми исследователями на Западе продолжала разрабатываться и первая. Так, Р.Пайпс в своем 900-страничном труде "Русская революция" сконструировал весьма оригинальную национальную модель тоталитаризма, согласно которое "ключ к советизму скорее находится в русской национальной традиции и в практически неизменной российской политической культуре, суть которой - деспотизм верхов и рабская покорность низов, традиции, по которой страна и ее жители являются собственностью правителя, а права власти смешиваются с правами собственности"⁶⁷.

Критический анализ обеих главных концепций, и в частности детальный разбор книги Р.Пайпса, осуществил американский ученый М.Малиа в своей глубокой и весьма содержательной статье "В поисках истинного Октября", к которой мы и отсылаем читателя.

Здесь же отметим, что мы целиком солидарны с М.Малиа в том, что Р.Пайпс, во- первых, явно недооценивает роль большевистской политической доктрины в формировании большевистского режима, во-вторых, переоценивает русскую традицию, а в-третьих, фактически отрицает объективную обусловленность и подлинность общественной революции, происшедшей в России в 1917 г., которую большевикам удалось эксплуатировать в целях захвата власти, но сами они никак не могли ее развязать или даже с легкостью направить в нужном им направлении⁶⁸.

В последнее время в отечественной (отчасти и в западной) историографии Октябрьской революции актуальны две проблемы.

Во-первых, это вопрос об альтернативных вариантах развития, которые позволили бы избежать Октябрьской революции. Здесь указывают на ряд упущенных возможностей, отмечая при этом: а) аграрную реформу П.А.Столыпина (помешало убийство реформатора, а главное - Первая мировая война);б)февральскую революцию 1917 г. (помешал экстремизм большевиков); в)ятеж генерала Корнилова (помешала недальновидность Временного правительства).

Во-вторых, это проблема выбора для страны социалистического пути развития и его исторической оправданности или, наоборот, ошибочности⁶⁹. По этому вопросу обозначены две позиции. Одна из них указывает на правомерность социалистического выбора, открывшего путь к общественному прогрессу, который впоследствии был деформирован, а социалистическая идея искажена. Другая обосновывает ошибочность социалистического выбора в силу нежизнеспособности самой идеи социализма, что-де подтверждено и тем кризисом, к которому привел этот путь к 80-м гг.⁷⁰

Здесь необходим дополнительный экскурс.

Российские историки Г.А.Бордюгов и В.А.Козлов в монографии "История и конъюнктура" справедливо, по нашему мнению, отмечают, что обществоведы СССР, а теперь стран СНГ, получившие, наконец, во второй половине 80-х гг. возможность "имплантировать богатый мировой социологический и историографический опыт в наши исторические описания", к сожалению, из-за общей слабой методологической "оснащенности" советского обществознания (тандем историков выражается резче: "методологическое невежество". - Э.В.-П.) чаще всего вместо содержательного синтеза западных и отечественных идей стали прибегать и прибегают до сих пор к практике "прямых и порой весьма вульгарных заимствований", чего, по их мнению, не следует делать, так как ни один из существующих в западной науке подходов к истории российской революции не дает вполне удовлетворительных результатов⁷¹.

Вследствие этого, а также того плачевного состояния, в которое была ввергнута советская историография XX в., они и приходят, в конечном счете к выводу, что мировая историография в целом и отечественная в частности нуждаются в методологической революции.

Подобную точку зрения, правда не в такой масштабной постановке вопроса, разделяют многие отечественные историки. Так, академик РАН И.Д.Ковальченко в статье "Некоторые вопросы методологии истории" пишет, что для успешного развития исторической науки стран СНГ ”прежде всего необходимы новые теоретико-методологические подходы и решения". По его мнению, перед историками стоят три группы задач: во- первых, "...рассмотреть отечественную историю в общецивилизованном контексте"; во-вторых, необходим показ наряду с объективным и массовым "роли в историческом развитии субъективного и индивидуального во всем их многообразии"; в-третьих, анализ реально совершавшегося в историческом развитии должен "сочетаться с раскрытием альтернативных возможностей этого развития, с объяснениями того, почему реализовались те или иные варианты"⁷².

Обоснованию этой же идеи, но рассмотренной в более широком методологическом и гносеологическом ракурсе, посвящена статья А.Я.Гуревича "О кризисе современной исторической науки"⁷³. Кризис исторического знания - кризис роста, - по мнению А.Я.Гуревича, выражается в существенной ломке привычных стереотипов и устоявшихся схем, в назревании глубокой трансформации исследовательских методов и научных подходов. "В центре кризиса стоит сам историк: ему предстоит менять свои методологические и гносеологические принципы и ориентации"⁷⁴. В своей статье крупнейший отечественный медиевист поясняет, о смене каких принципов идет речь.

А.Я.Гурвич разделяет приводимое им мнение американского ученого Л.Стоуна, согласно которому обновление исторического знания состоит в перемещении центральной темы исследований с "окружающих человека обстоятельств на человека в исторически конкретных обстоятельствах", в переходе от объяснительных моделей исторических изменений, характеризовавшихся монокаузальностью, к моделям многофакторным, от квантификации, направленной на исследование групп, массовых явлений, к индивидуализации. Теперь историки задают вопросы, "почему развитие пошло так, а не иначе, и каковы его последствия", а не как прежде: "что" и "как"⁷⁵.

Вместе с тем, обобщая достижения западной методологии в историографии (и собственной, благодаря которой он осуществил всемирно известные исследования по медиевистике⁷⁶), А.Я.Гуревич подчеркивает, что “привычные схемы объяснения, предлагавшиеся марксистско-позитивистской историографией, не способны включить в себя элементы исторического синтеза, который мог бы объединить идеальное и материальное в их взаимном переплетении”⁷⁷.

Лишь после того, как в области гносеологии отказались от гегелевско-марксистского панлогизма и были обоснованы принципиальные различия между методами наук о культуре и методами наук о природе и огромная эвристическая роль "идеальных типов", "могли быть по достоинству осознаны", отмечает А.Я.Гуревич, все новые моменты, предлагаемые в методологии исторического познания: роль проблемы в историческом исследовании, социально-культурный контекст, новое понимание исторического источника и исторического факта, функциональные связи в объяснении, реконструкция картины мира, установление "диалога" с людьми изучаемой эпохи⁷⁸.

Далее всего продвинулось по пути переориентации исследовательских принципов французское историографическое направление, известное под именем "Новая историческая наука", или школа "Анналов". Именно эта школа для решения сложной задачи - охватить различные стороны целостно-противоречивой системы, каковой является общество, от экономической до интеллектуальной, - выдвинула идеал "тотальной" или "глобальной" истории. Суть этого идеала - своего рода сверхзадача - состоит в преодолении размежевания исторических дисциплин, при котором экономическая история оторвана от истории политической и от истории культуры или религии, и разработке синтетического подхода к пониманию и изображению общества и его развития.

На современном этапе "Новая историческая наука" мыслит себя как антропологически ориентированная история, в центре внимания которой стоит человек во всех своих жизненных проявлениях - от производственной деятельности до семейных отношений и от техники до религиозной и интеллектуальной жизни. "Историческая антропология, или, может быть, лучше сказать, историческая культурантропология, - пишет ученый, - и пытается осуществить полидисциплинарный синтез". Поэтому реализация его задач требует обществоведа нового типа - с широким кругозором, всесторонне образованного профессионала, обладающего одновременно солидной теоретической подготовкой и склонностью к вопросам методологии и эпистемологии⁷⁹.

Понятно, что такой полидисциплинарный подход, многофакторный анализ необходим исследователям российской революции. Тем более важно в этом плане наше исследование, так как в определенном смысле "невозможно рассматривать политические институты в отрыве от политической мысли"⁷⁸, и наоборот.

Вернемся к первому сюжету нашего экскурса.

Г.А.Бордюгов и В.А.Козлов, изложив вначале содержание трех моделей интерпретации российской революции (либеральной, консервативной, марксистской), обобщенных и представленных американским ученым М.Малия в курсе лекций "К пониманию русской революции", и охарактеризовав их как слишком условные и дидактические, предлагают, в свою очередь, другие три синтетические концепции, названные ими алгоритмами (понятие, заимствованное из точных наук с долей условности и означающее, согласно тaндему историков, "снятое знание той или иной концепции о взаимосвязи исторических фактов как во времени, так и в пространстве"⁸¹).

К "большим алгоритмам" советской истории тандем "Бордюгов-Козлов" относит три: а) "догоняющего развития”, или индустриальной модернизации; б) "большой революции"; в) "доктринальный"⁸². За каждым из этих алгоритмов, по их мнению, стоит концепция или концепции, более или менее разработанные в западной и стран СНГ социологии и истории философии.

По ходу изложения заметим, что выделение трех приведенных "больших алгоритмов" осуществлено произвольно, эклектично, неполно, под каким бы углом зрения его (выделение) ни рассматривать: то ли по отношению к структуре общества как сложной системы взаимодействующих элементов, то есть с позиции многофакторности и системного подхода, то ли, что немаловажно, с точки зрения соблюдения правил деления объема понятия, согласно которым составляется та или иная классификация, систематизация и т.п. В частности, можно указать, что в нарушение этих правил выделение алгоритмов произведено по разным основаниям, алгоритмы - уже только по формальным соображениям - не исключают друг друга и т.д.⁸³

Могут возразить, что в своей генерализации тандем историков лишь обобщал уже разработанные концепции, следовал за "данными" теоретическими источниками. Думается, что подобное понимание ошибочно. Рассматриваемый случай аналогичен известной ситуации характера работы историка с историческим источником. Не наличное поле теоретических источников диктует историку, исследователю выделение тех или иных "больших алгоритмов", версий, а, наоборот, историк, политолог, активно работая с текстами, соответственно своему пониманию, методологии, менталитету выделяет те или иные главные концепции, отделяя их от второстепенных. Другими словами, имеющийся тезаурус концепций, алгоритмов сам по себе ничего не "дает" исследователю, эти "данные" (концепции, версии) суть плод активной и целенаправленной работы историка, политолога и т.д.⁸⁴

Данное замечание относится и к нашей, приведенной выше систематизации версий истоков, корней российской революции. Все же поясним, не в оправдание себе, а для объяснения, что неполнота и несистематичность нашей систематизации проистекают как из ограниченности теоретических источников, которые мы анализировали, так и, и это решающий аргумент, вследствие того, что мы и не ставили себе цель от делить главные версии от побочных или же вообще провести обобщение и генерализацию всех имеющихся версий. Этого, кстати, нельзя сказать о Г.А.Бордюгове и В.А.Козлове, ибо они из всех имеющихся концепций выделяют три "больших алгоритма".

Рассмотрим несколько детальнее эти "большие алгоритмы”,правда, в другом, чем выше, порядке.

1. "Доктринальный" алгоритм, являющийся сегодня "первым по популярности", нами обозначен под пунктами I.Iи 1.2.

Эвристическую силу и объяснительный потенциал этого алгоритма мы оценим лишь в заключительной части нашей работы. Здесь же ограничимся критическим осмыслением нескольких высказываний тандема историков в связи с ним.

Вполне очевидно, что политический выбор в альтернативных ситуациях во многом определяется политической доктриной. Поэтому никто оспаривать это высказывание и не будет.

Но с чем никак нельзя согласиться как с аргументом, ставящим под сомнение "доктринальный" алгоритм, так это с утверждением тандема Бордюгов-Козлов, что марксистская доктрина с удивительной легкостью "освещала практически любые решения" партийного руководства⁸⁵. Думается, что Г.А.Бордюгов и В.А.Козлов отдают себе отчет в лукавстве, ибо надо же выяснить, в каких случаях именно марксистская доктрина, а в каких не она, а партийная пропаганда или лицемерие партийного руководства, использующего марксистскую фразеологию, освещали те или иные зигзаги практики большевизма.

Кроме того, по крайней мере должен быть выяснен ряд отличающихся друг от друга вопросов:

1)         Какой в восприятии и в понимании лидеров большевизма была марксистская политическая доктрина, и насколько их "прочтение" ее было адекватно классическо-марксистскому?

2)         Какими элементами марксистской политической доктрины в действительности руководствовались вожди большевизма на том или ином этапе своей деятельности?

3)         Какой вообще политической доктрине следовали вожди большевизма в тот, или иной период времени?

4)         И, наконец, какие мотивы обусловливали принятие лидерами большевизма того или иного решения?

Вместе с тем имеется и другой ряд вопросов, требующих своего решения и предостерегающих от вульгарной критики "доктринального" алгоритма.

Следует отделять субъективную логику и мотивы субъектов принятиярешения или субъектов политики в целом от объективной логики исторического процесса, от объективного результата действия многих факторов общественного процесса, среди которых политическая идея является хотя и важной, но лишь одной из многих.

Даже результат принятия решения субъектом принятия решения зависит не только от идеи, которой он руководствуется, но и от его внутренней культуры, менталитета, воли, эмоций, интересов, подсознательных моментов, интуиции, влияния окружения в процессе принятия решения, гелиогеомагнитных факторов и многих других - словом, от сложного и развивающегося взаимодействия внутренних и внешних условий.

С другой стороны, само следование марксистской политической доктрины еще не означает, что представление о целях и средствах, заключенное в ней, действительно удастся объективировать в политической практике и практический результат, в свою очередь, адекватен имеющимся в сознании субъектов принятия решения целям.

В цепи субъектно-объектных отношений следует различать отдельные звенья: идея (идеи) текста К.Маркса - восприятие марксистского текста тем или иным субъектом и следование в процессе принятия решения соответственно восприятию "реципиента" то ли идее, заключенной в тексте, то, ли другой идее, не заключенной в тексте, но воспринимаемой или пропагандируемой как идея текста - процесс объективации идеи ( в том случае, когда материализуется именно данная идея, а не другая, искаженная, деформированная в процессе принятия решения) - объективный результат, являющийся следствием воздействия множества факторов, среди которых есть и политическая идея, опосредованная через (повторяем): а) процесс принятия решения; б) процесс понимания и адекватного действия согласно решению субъектами деятельности; в) практическую деятельность.

Конечно, никто не будет возражать против того, чтобы освободить, как того желают Г.А.Бордюгов и В.А.Козлов, "доктринальный" алгоритм от вопиющей предвзятости или чтобы исследовать "феномен "доктринальной избирательности”, которая отличала партийное руководство в поворотные моменты политической истории”⁸⁶ . Но лейтмотив наших размышлений в данной череде вопросов в другом: одно и то же общественное явление, к примеру массовый террор, может быть результатом воздействия разных комплексов факторов, в том числе такого, как следование субъектами принятия решений, политики и массовых действий разным идеям; с другой стороны, одна и та же идея, которой руководствуются те же субъекта, может привести к разным результатам вследствие различного ее восприятия и понимания, иного общественного и культурно-исторического контекста, другого набора переменных.

И второе в связи с этим. Надо отделить два разных (хотя и могущих казаться в восприятии идентичными) момента: роль, влияние политической идеи на принятие того или иного решения от соответствия политической идеи осуществленным преобразованиям, событиям. Роль идеи в принятии решения может быть определяющей, субъекты принятия решения стремятся воплотить ее вжизнь, а практический результат, вполне вероятно, будет неадекватен идее. Но на основании несоответствия идеи практике снимать "ответственность" с идеи нельзя. В "доктринальном" аргументе этот момент и важен.

2.Эвристическая ценность алгоритма "догоняющего развития",или индустриальной модернизации, по мнению Г.А.Бордюгова и В.А.Козлова, более значима, чем предыдущего алгоритма.

      В связи с этой оценкой хотелось бы прежде всего заметить, не касаясь вопроса эвристической ценности алгоритмов, что указанные две концепции касаются различных сторон субъектно-объектных отношений и сфер общества, а потому впринципе они не исключают одна другую и могут дополнять друг друга в объяснении исторических событий.

Действительно, если, первая концепция касается субъективнойстороны деятельности людей, проблемы воздействия идей на исторический процесс, историческую практику, то вторая охватывает объективные потребности общественного развития, в частности экономического, касается могущих возникнуть объективных противоречий между потребностями экономического и технологического развития и субъективными (и объективными) препятствиями на этом пути.

В качестве примера приведем концепцию Т.Макдэниела, согласно которой модель индустриальной модернизации России основана на противоречиях между капиталистическими экономическими учреждениями и самодержавием в политической сфере, сформировавших особые отношения между государством и капиталистической элитой, конфликты и несоответствия как внутри государственной бюрократии, так и внутри капиталистического класса⁸⁷.

Среди советских исследователей схожую концепцию использовали для анализа исторического процесса в России И.К.Пантин, Е.Г.Плимак и В.Хорос в своей книге "Революционная традиция в России".Первые два автора в одной из своих недавних публикаций, основывающейся на этом же алгоритме, исследуя особенности формационного развития России, пишут: "Вместе с тем "второй эшелон" развития капитализма, к которому принадлежала Россия, отнюдь не просто копировал "первый эшелон". Однонаправленныепо сравнению с Западом процессы происходили в своеобразной, исторически специфическойформе, им был присущ особый, иной, чем в Западной Европе, тип развития. Рождавшийся здесь капитализм уже не мог быть тождественен западному"⁸⁸. Последнее и накладывало отпечаток на своеобразие, "особый путь" России.

Аналогичной позиции придерживается и Ю.С.Пивоваров. Главный методологический недостаток западных версий Октября, по его мнению, состоит в том, что "Россия изучается, как правило, с европоцентристской точки зрения, которая свойственна не только сторонникам концепций модернизации, но и почти всем зарубежным авторам. И естественно, что такой подход не позволяет увидеть своеобразия русской политической культуры, ее национальных традиций и политических черт. Все то, в чем политический опыт России не совпадает с аналогичным опытом Западной Европы, объявляется обычно "отсталостью","азиатчиной" и т.п. В конечном счете это оборачивается непониманием сущности того, что происходило в пореформенной России”⁸⁹.

Одна из таких типичных важнейших специфик дореволюционной России, отличающая ее от Западной Европы и, по сути дела, игнорируемая многими западными исследователями, состоит в расколе послепетровской России на две субкультуры: первая, укорененная в средневековой русской культуре и "разлитая" в основном среди многомиллионной крестьянской массы, и вторая, включающая европеизированные "верхи": аристократию, дворянство, чиновничество, часть интеллигенции - и характеризуемая такими чертами, как относительная неукоренность в национальных традициях, в значительной мере искусственный и насильственный характер формирования, ориентация на европейские просвещение, образ и стандарты жизни.

Согласно Ю.С.Пивоварову (и в его утверждении, несомненно, заключена значительная доля истины), все политические, социальные, экономические проблемы, реформы и контрреформы, подготовка к революции и борьба с нею так или иначе связаны с противостоянием двух "складов" русской жизни, двух типов "цивилизации"⁹⁰.

И коли мы опять затронули проблему "особого пути" России, то, безусловно, должен быть упомянут и взгляд на характер этой "особости" евразийцев. Представители этого движения (П.Н.Савицкий, Н.С.Трубецкой, Г.В.Флоровский, П.П.Сувчинский и др.), заявившие о себе впервые в 1921 г. выходом в Софии сборника "Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев", квалифицировали революционные события 1917 г. как расплату за перенос Петром Великим на русскую почву европейских начал, так и оставшихся непонятными и чуждыми народу. Крестьяне с готовностью приняли большевистский лозунг о непримиримой классовой борьбе не только потому, что хотели отобрать землю у помещиков; немалую роль здесь сыграло стремление освободиться от чуждого и непонятного народу культурного слоя⁹¹. По мнению одного из "отцов-основателей" евразийцев Н.С.Трубецкого, культура России "не есть ни культура европейская, ни одна из азиатских, ни сумма или механическое сочетание из элементов той и других...Ее надо противопоставить культурам Европы и Азии как срединную, евразийскую культуру"⁹².

3.Как и в предыдущем случае, не противоречит и вполне совместим с вышеназванными двумя третий алгоритм "большой революции", основывающийся на гипотезах цикличности и неизбежного отката революции, законе термидора (неизбежности контрреволюции). Данную концепцию применительно к российской революции разделяли сменовеховцы,многие из меньшевиков, оказавшихся в 20-х гг. в эмиграции, Л.Д.Троцкий в изгнании, многие западные "социологи революции".

До последнего времени исследователи, как правило,доводили алгоритм "большой революции" в России до середины 30-х гг. Недавно Р.Даниелс в своей книге "Возможны ли в России реформы?" в связи с перестройкой, предположил, что революционный процесс в России "только сейчас приблизился к своей надолго отложенной финальной фазе" и страна возвращается к ценностям свободы и демократии 1917 г.⁹³.

Как видим, приведенные три "больших алгоритма" (и другие имеющиеся и могущие возникнуть в будущем концепции) освещают различные срезы общественного процесса, пытаются объяснить каждый раз новое сочетание фактов из их великого множества в историческом событии, процессе, представляют грубые в первом приближении объяснительные схемы российской революции и большевистского переворота. Ни одна из них не дает полного, всестороннего и достаточного описания и объяснения такого исторического события,как Октябрь 1917 г. И тем более они далеки от идеала "глобальной" истории, выдвигаемой "новой исторической наукой".

В этой ситуации Г.А.Бордюгов и В.А.Козлов призывают не создавать новые алгоритмы, концепции, а вести поиск новых типов исторического описания, в которых "история постигается из нее самой, а не из того смысла, который она заимствует в настоящем". В качестве образца нового типа описания они предлагают две взаимосвязанные концепции: "общественных состояний" (выделяются два типа - эпическое и прозаическое) и "критических точек"⁹⁴.

Тандем историков объясняет, что если не вводить в исследование понятие "критические точки" ("любая ситуация, при которой могут произойти более или менее существенные изменения в сложившейся системе"), то тогда останется совершенно непонятным, почему в определенные исторические моменты на первый план выходит один алгоритм, например "догоняющего развития", в другие - убедительнее выглядят алгоритмы "большой революции" или "доктринальный". И поэтому впереди не новая "суперконцепция" советской истории, а методологическая революция, которая позволит использовать положительные знания, накопленные в рамках каждой из концепций.

Поддерживая в целом идею о необходимости методологической революции, всячески одобряя введение в инструментарий историка понятий "общественное состояние" и "критические точки" и высоко оценивая конкретные исторические описания на основе концепции "критических точек", в частности реконструкцию политической истории 20-х гг., сделанные Г.А.Бордюговим и В.А.Козловым, мы в то же время понимаем саму методологическую революцию иначе, чем они.

Как это ни парадоксально, несмотря на призыв "выйти на новый тип исторического описания", предлагаемый этими исследователями "новый тип" традиционен. Традиционен в том смысле, что из описания "нового типа" элиминирован человек, точнее говоря, не человек находится в центре исторического описания; традиционен потому, что предлагаемое ими описание не зиждется на многофакторном, системном подходе; традиционен, наконец, также потому, что, наоборот, описание основывается на гегелевско-марксистской панлогистской эпистемологии. О последнем свидетельствует другой их призыв: "постигать истории из нее самой". Конечно, упомянутые авторы имеют в виду прежде всего отказ от политически конъюнктурной историографии, когда смысл прошлого определяется настоящим. Но отдают ли они себе отчет, если только не иметь в виду этот вульгарный смысл, что принципиально невозможно постигать "историю из нее самой", так как влияние познающего субъекта не может быть вынесено за скобки. Кроме того, историческое познание принципиально отличается от естественно-научного. Другими словами, упомянутые авторы игнорируют в методологии все то, что связано с кантианской традицией⁹⁵.

Мы так много внимания уделили книге Г.А.Бордюгова и В.А.Козлова потому, что в ней, одной из лучших по данной теме, нагляднее всего сфокусированы и достижении современного обществознания СНГ, и его недостатки.

Завершив этот экскурс, сформулируем нес

Тэги: "коммунизм", 1917, боль, большевизм, большевистский, демократия,свобода,права, доктрина, исток, история, коммунизм,большевизм, ликбез, любознательный, марксизм, мировой, наука, октябрь, оригинальный, политика(видео, политический, политология, портрет, практика, причина, родословный, россия,ссср,русский, социо-гуманитарные, текст, тексты), язык

Политическая доктрина большевизма.ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ
   2013-05-29 00:00:59
... shy;роднической - родословной, истоков большевизма ... Состояние разработки родословной и сущности ...
+ развернуть текст   сохранённая копия

Э.В.:После того, как в 4-х постах я опубликовал Предисловие - http://www.liveinternet.ru/users/2503040/post277396614/ и т.д. - одной из своих научных монографий - [Волков-Пепоянц Э.Г. МЕТАМОРФОЗЫ И ПАРАДОКСЫ ДЕМОКРАТИИ. ПОЛИТИЧЕСКАЯ ДОКТРИНА БОЛЬШЕВИЗМА: ИСТОКИ, СУЩНОСТЬ, ЭВОЛЮЦИЯ, АЛЬТЕРНАТИВЫ. 19I7-I929 гг. В 2-х книгах. Кн.1. - Кишинев: “LEANA”.1993. - XXXII+ 464 с.] - предлагаю Вашему вниманию Введение ....

ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ: Истоки большевизма: состояние разработки проблемы. Авторская гипотеза

Проблема истоков, родословной, "корней" большевизма¹, его политической доктрины в целом, концепции демократии в частности вызывает ожесточенные споры в специальной литературе². Существует целый спектр мнений по данному вопросу, включающий и две основные взаимоисключающие версии.

Согласно первой, большевизм как политическая теория и практика "вышел" не из марксизма, а из специфической русской революционной традиции (со специфической ролью и статусом русской интеллигенции) и одновременно из исконной авторитарности³ (и даже тоталитарности) русского, затем Российского государства. Эта версия, широко распространенная в разных вариациях среди западных исследователей, является доминирующей. Важную роль в распространении ёе на Западе, и прежде всего идеи о народнических истоках большевизм, сыграл профессор-эмигрант М.М.Карпович, с 1927 г. возглавивший изучение истории России в Гарвардском университете США⁴. Разделял эту концепцию, к примеру, и крупнейший английский историк и социолог Арнольд Тойнби⁵.

Показательна в этом отношении книга Тибора Самуели "Русская традиция", в которой автор категорически утверждает, что на протяжении всей своей истории Россия оставалась страной крайностей, ее отличали абсолютная власть и тотальное подчинение, безграничный деспотизм и бесконтрольная анархия. Политическая нетерпимость была основным принципом общественной жизни⁶.

Схожей (хотя и не однозначной) позиции придерживался Н.А.Бердяев: "Ленин... соединял в себе две традиции, -писал он в "Истоках и смысле русского коммунизма", - традицию русской революционной интеллигенции в ее наиболее максималистических течениях и традицию русской исторической власти в ее наиболее деспотических проявлениях"⁷.

Н.А.Бердяев, одним из первых выдвинув концепцию "народнических "корней" большевизма, ленинизма"⁸, разрабатывал ее до конца своих дней. В одной из последних своих работ - "Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века" (1946 г.) - он настаивал, что "Ткачев более предшественник большевизма, тем Маркс и Энгельс", и повторял: "Русский коммунизм есть извращение русской мессианской идеи. Он утверждает свет с Востока, который должен просветить буржуазную тьму Запада"⁹.

Вместе с тем нам думается, что Н.А.Бердяев не отрицал в большевизме "родимых пятен" марксизма. И хотя произошла, по его мнению, "русификация и ориентализация марксизма"¹⁰, тем не менее его "тканевая основа" в большевизме сохранилась, и заключалась она в тотальности, целостности отношения ко всякому акту жизни¹¹.

Однако приоритет в отыскании немарксистской - якобинской, народнической - родословной, истоков большевизма принадлежит, конечно же, "сводному брату" последнего - меньшевизму, русским адептам классического марксизма. В разные периоды своей деятельности лидеры меньшевизма однозначно определяли сущность и "корни” большевизма.

Так, Г.В.Плеханов летом 1917 г. оставался верен тому, что он писал в годы революции I905-I907 гг¹². "Теоретическая позиция Ленина, - отмечал в августе 1917 г. патриарх российской социал-демократии в изложении Н.В.Валентинова, - ... словесный марксизм в сочетании с бланкизмом, ткачевщиной, бакунизмом"¹³.

Авторы меньшевистского "Социалистического вестника", центрального органа РСДРП, в 1923 г. в передовой, посвященной 25-летию Iсъезда РСДРП, писали: "... история борьбы меньшевизма с большевизмом в рядах русской социал-демократии есть история борьбы пролетариата за свое классовое самоопределение против стихии отсталости, борьба марксизма с наседавшими на него и слишком часто его одолевавшими традициями российского бакунизма и якобинства"¹⁴.

Велика (не менее, если не более, чем меньшевиков) заслуга авторов сборника "Вех" в определении истоков большевизма. Хоть этот вопрос, казалось бы, прямо не рассматривался в сборнике, фактически критике в нем подвергались те элементы политической доктрины русской революционной интеллигенции: политический радикализм; нетерпимость к оппонентам; апелляция к инстинктам, стихийному недовольству народных масс; стремление политически переустроить общество "одним махом", без духовного, нравственного воспитания и самовоспитания граждан, ведущее или к деспотизму или к охлократии, - которые унаследовал большевизм.

Вместе с тем, согласно мнению одного из авторов "Вех", – П.Б.Струве, русская революционная интеллигенция и ее традиции не возникли в результате воздействия одного корня - "русской почвы" или западного социализма (в том числе марксизма), а "есть порождение взаимодействия западного социализма с особенными условиями нашего культурного, экономического и политического развития"¹⁵.

Косвенным подтверждением тому, что авторы "Вех" попали в "десятку", является яростная реакция В.И.Ленина .

Взгляды, родственные первой версии, получили распространение в советской публицистике и литературе последних лет, причем их стали разделять разные политические силы.

В частности, как правомерно заметил М.Пискотин, их "отстаивают... те, кто хотел бы любой ценой вывести, из-под удара социалистическую идею и ее творцов"¹⁷.

Одной из обстоятельно подготовленных "спасательных операций” по выводу из "зоны поражения" социалистической идеи и классиков марксизма являются многочисленные публикации В.Криворотова, появившиеся в 1990 г.¹⁸. По его мнению, "не марксизм как теория, не социализм как идея, а конкретная экономика и политика государственно-монополистического социализма, выбранная партией большевиков как программа и руководство к действию, - причина трагедии этой партии и страны"¹⁹. Сталинизм, согласно В.Криворотову, порвал с "поздним" ленинизмом и означал, что чисто русская линия развития (самодержавие) соединилась на современном этапе со специфической технологией власти, идентичной понятию "тоталитаризма", который породил гибрид из восточной деспотии и позднего капитализма государственно-монополистического образца. "Произошло то, о чем следом за Шпенглером говорил Н.Бердяев... новое проникло в старую структуру. Все оказалось всохранности - и "помазанничество", и русское мессианство"²⁰.

К близким выводам пришло и большинство участников состоявшегося в 1991 г. международного семинара "Россия XX века: противоречия государства и общества" (СССР, США, Франция), полагавших, что первопричиной установления автократического и тоталитарного режима после Октября 1917 г. в СССР явились: специфика социально-экономического уклада России, ее политические традиции и культура - словом, то, что принято называть "русской почвой"²¹, а не марксизм как теория, социализм как идея и идеал.

Противоположную точку зрениястрастно и вместе с тем обстоятельно аргументировал В.С.Варшавский в своей незавершенной книге "Родословная большевизма"²².

В ней автор полагает, что "...зачаток Архипелага ГУЛага в марксизме, а не в русской истории..."²³, и утверждает, что "...решить вопрос, у кого главным образом учился Ленин, нетрудно. В многотомных его сочинениях имена Маркса и Энгельса мельтешат чуть не на каждой странице. И не только имена, но и бесчисленные огромные выдержки. При чтении постепенно перестаешь различать, где Маркс, где Энгельс, где Ленин. Образы трех угодников сливаются. Тот же ход мысли, тот же строй чувств, тот же стиль, то педантически наукообразный, то площадный, та же бешеная ярость в полемике, то же неколебимое убеждение, что прогресс не может совершаться без насилия и кровавых человеческих жертв и что, как бы ужасны ни были эти жертвы, на них нужно идти...И чем больше погружаешься в чтение, тем неотвязнее чувство: Ленин не просто ученик и продолжатель Маркса, а новое его воплощение, это сам Маркс снова пришел на землю кончить все, что недоделал в своей прошлой жизни"²⁴.

Но родословная большевизма не ограничивается, согласно мнению В.С.Варшавского, марксизмом, хотя последний и является главным источником. Непосредственно или опосредственно, через марксизм, уже как его источники, к рождению большевизма причастны Ж.Ж.Руссо²⁵, крайний "левацкий" проток просветительства - Гольбах, Гельвеций и Ламетри²⁶, якобинцы²⁷, К.Г.Бабеф²⁸.

Что же касается русской революционной традиции, то никакой особой, немыслимой на Западе русской революционной традиции, считает В.С.Варшавский, не было: "Все русское революционное движение, начиная с декабристов, взошло на закваске западных идей"²⁹. Именно поэтому Ткачев с полным на то основанием называл себя бланкистом... и якобинцем³⁰ .

Резюмируя, В.С.Варшавский приходит к выводу, прямо противоположному утверждениям Т.Самуели и Н.А.Бердяева: "...опыт многих стран свидетельствует, что диктатура компартии, независимо от обстоятельств места и времени, ведет к тоталитаризму. Так что и без татарского ига, опричнины, охранки и Ткачева власть коммунистов в России была бы такой же"³¹.

Родственную версию развивал и прот. В.В.Зеньковский в своей "Истории русской философии”: "Корни ленинизма лежат в раннем марксизме, а вовсе не в русской мысли". В то же время большевизм, согласно его мнению,- это такая редакция марксизма, который отступил "от классического детерминизма, столь сильно выраженного у Маркса”³².

Версия о генетическом и содержательном родстве большевизма и марксизма, последовательно и страстно, даже яростно утверждаемая самим основоположником большевизма, до последнего времени была господствующей в СССР³³. Она гласила, что ленинизм (а, следовательно, и большевизм) "...явился прямым продолжением и новой фазой в истории марксизма, органическим развитием всех его составных частей..."

Однако в последние 4-5 лет, когда отечественным обществоведам благодаря перестройке удалось вырваться на "оперативный простор" свободного научного исследования, примитивное истолкование истоков большевизма стало преодолеваться. Одним из первых это сделал на рубеже 1988-1989 гг. А.С.Ципков своей "эпохальной" (для неприхотливого рядового советского читателя) публикации в четырех номерах журнала "Наука и жизнь"³⁵.

Заслугой А.С.Ципко явилось как то, что он впервые в советском естествознании "вслух", публично указал на доктринальные (обусловленные самой доктриной марксизма, а не злой волей И.В.Сталина) причины деформации социализма в СССР, так и то, что он специально в 3-й части своей работы проанализировал роль русской революционной традиции в создании казарменного социализма"³⁶ .

Правда, по нашему мнению, А.С.Ципко тогда, в 1988 г., еще не договаривал: считая русский революционный радикализм истоком сталинизма³⁷ (хотя и не настаивая на этом), он вместе с тем как бы отделял сталинизм от большевизма³⁸. Но тут же, исправляясь, переносил ряд черт русского революционного радикализма на "многих русских социал-демократов" (ясно было, что это эвфемизм: под многими русскими социал-демократами следовало понимать прежде всего большевиков)"³⁹.

Однако в любом случае “дело было сделано", для читателя текста А.С.Ципко стало ясно, что традиции русского духовного максимализма, мессианские настроения и большевизм взаимно переплетены.

Вместе с тем А.С.Ципко фактически обозначил проблему органичности (неорганичности) "пересадки", имплантации идей марксизма в ту или иную конкретную культурно-историческую среду, в частности в российский культурно-исторический контекст.

(Продолжение последует)

ПРИМЕЧАНИЯ

¹Еще совсем недавно в бывшем СССР было бы воспринято как кощунство само намерение сравнить состояние исследований по историографии, истории и теории большевизма и соответственно германского национал-социализма, не говоря уже о проведении компаративного политологического исследования двух режимов.

[Сейчас,когда я отсканировал работу двадцатилетней давности и исправляю ошибки сканирования, приходиться – из-за гнусной клеветы зооантикоммунистов и антисоветчиков - специально пояснять,что советский коммунизм и национал-социализм в целом,несмотря на ряд сходств, противоположныеидеологии,общественные системы и режимы. – Ремарка от 25 мая 2013 г.].

Абстрагируясь от эссенциалъных аналогий, следует в качестве примера и образца научности и истинного патриотизма указать на состояние дел с исследованием родословной, истоков германского NS(здесь и далее: NS- аббревиатура термина "национал-социализм").

Немецкие ученые опубликовали и продолжают публиковать спустя полвека после краха NSдесятки и десятки монографий, сотни статей по указанной теме. Из работ последнего времени см., например: HегmandJ.DeralteTraumvomneuenReich. Volkische Utopien und Nationalsozialismus. Frankfurt a/M.:Athenaum Verlag,1988.- 388 S. Представляютинтерестакже: Mutter B., PingelF.Die Ideologie des Hationalsozialismus. Unterrichtsmodell und Arbeitsbuch fur Sekundarstufe II ... – Bochum: Studienverlag Dr.N.Brockmeyer, 1988. - 189 S.;SchreiberG.Hitler. Interpretationen 1923-1983. Ergebnisse, Methoden und Problems der Worschung.2.verb. und durch eine annotierte Bibliographie fur die Jahre 1984-1987 erganzte Auflage. Darmstadt:WissenschaftlicheBuchgesellschaft, 1988,- 404s. И много других работ.

Состояние разработки родословной и сущности большевизма,превде всего его политической доктрины, советским обществоведением не сопоставимо с количеством и качеством исследований по родословной и сущности NSсо стороны германских ученых.

Проблема политических истоков большевизма "решалась" историей политических учений, историей философии, историей социологии в СССР, историей КПСС в советских официальных версиях однозначно: было принято считать, что у политической доктрины большевизма имелся один теоретический источник - политическая теория марксизма, творчески развитая в новых исторических условиях В.И.Лениным, другими вождями большевизма. Иные (по сравнению с догмами официальной советской "науки") политические источники большевизма отвергались в ходе бесчисленных "критик" антикоммунизма реформизма, ревизионизма, ставших атрибутом любой монографии, статьи, диссертации. Немарксистские политические концепции рассматривались в рамках истории освободительного движения, истории социалистических учений в СССР лишь как предшественники (за редчайшим исключением), но не источники политической доктрины большевизма. Ситуация изменилась на территории бывшего CCCFлишь начиная с 1988 г. Подробнее об этом ниже.

Западные же исследователи по теме, именуемой "корни русской революции", составной частью которой является и проблема истоков большевизма, опубликовали и продолжают публиковать десятки книг,сотни статей. Многие из этих работ указаны в переведенных на русский язык в последние годы книгах. См.: КоэнС.Бухарин. Политическая биография. 1888-1938: Пер. с англ. М.: Прогресс, 1988.С.530-544; КаррЭ.История Советской России: Пер. с англ. М.: Прогресс, 1990. С.342-398; Б о ф ф а Д ж. История Советского Союза.Т.I. От революции до второй мировой войны. Ленин и Сталин. I9I7-I94Iгг.: Пер. с итал. М.: Межд. отношения, 1990. С.573-583; РабиновичА.Большевики приходят к власти: Революция 1917 года в Петрограде: Пер. с англ. / Общ. ред. и послесл. Г.З.Иоффе. М.: Прогресс,1989. С.404- 408; ТакерГ. Сталин: Путь к власти. 1879-1929. История иличность: Пер. с англ. М.: Прогресс. 1991. С.461-470; ФерроМ.Николай II. Пер. с франц. Г.Н.Ерофеевой. М.: Межд. отношения, 1991. С.332-337. Читателю, впервые познакомившемуся с западной советологией по указанным переводам книг, просто необходимо прочитать статьи У.Лакера "Надгробная речь над почившей в бозе советологией” и "ЦСУ победило ЦРУ", в которых автор предостерегает от некритического восприятия многих выводов и оценок советологов (прежде всего И.Дойчера и Э.Карра), указывает на явные слабости в их работа (НВ. 1992. №31. С.18-19, № 32. С.14-15).

Обстоятельный и комплексный анализ англо-американской историографии истоков российской революции, включающей и интересующий нас сюжет, дан в новейшей монографии М.Д.Карпачева "Истоки российской революции: легенды и реальность". (М.: Мысль, 1991. - 269 с.).

Из сочинений, появившихся на Западе в последнее время и затрагивающих в той или иной степени рассматриваемую тему (не упомянутых у М.Д.Карпачева), можно сослаться на следующие публикации: Агурский М.Идеология национал-большевизма. Paris: YMCA-Ргеss, 1980.-320 с.; ВаршавскийВ. С.Родословная большевизма. Paris:YMCA-Press, 1982. - 208 с.; Нилов Г. (КравцовА.)Грамматика ленинизма. London: opi, 1990. - 213 с.; Tо г к е Н.-I.(Hrsg). Lexikon der Geschichte Ruslands. Von den Anfangen bis zur Oktober-Revolution. Munchen: C.H.Beck, 1985. - 466 S.;Intelligentsia and Revolution.Russian Views of Bolshevism 1917-1922.New York,Qxford:Oxford University Press,1986.- VIII + 340 p.;Poliakov L., CabestanI.-P.Les totalitarismes de XX'e siecle. Un рhеnоmenebistorique de passe? Paris: Libraire Artheime Fayard, 1987.- 377 p.;MсNeal R.Stalin.Man und Ruler.New York: New York University Press,1988.- 389 p.; SchlogelK.Jenseits des Grosen Oktober: Das Laboratorium der Moderne: Petersburg, 1909- 1921.- B.: Siedler, 1988. - 542 S.;S a к w a R.Soviet politics: An introduction. London; New York: Routledge,1989.- XII,356 p.- Bibliogr.: P.320-350; HildermeierM.Die Russische Revolution 1905-1921. Frankfurt a/M.:Suhrkamp Verlag, 1989. - 352 S.;ConfinoM.Traditions old and new: Aspects of protest and dissent in modern Russia// Patterns of modernity. New York, 1989. Vol.2. P.12-36;GolubovicL.The history of Russia: Under Stalin// New Left rev.-London. 1989. N 107. P.94-100; Yanоv A. Russian idea and 2000. New York: Liberty publishing house, 1989. - 399 p. Публикация книги А.Л.Янова на русском языке была осуществлена в том же издательстве годом раньше. См. главы из книги: Нева.1990.№ 9. С. 143-164; №10. C.I5I-I75; № 11.С.150-175; №I2.C.I63- 171.

Дополнительно к работе М.Д.Карпачева см. также: ПервухинаК. М.История Октябрьской революции в англоязычной литературе конца 70 - 80-х годов. Основные проблемы//И СССР. 1991. № 3. С.220-228; М а л и а М. В поисках Октября // ОИ. 1992. № 4. С.178-187; У л а м А. Незавершенная революция//СМ. 1991. №18. C.103-113.

Более или менее свободное изучение истоков большевизма началось в СССР в годы перестройки, первоначально исследованием истоков сталинизма. Открылось оно этапной статьей А.Ципко "Истоки сталинизма” (НЖ. 1988. №11. С.45-55; №12. С.40-48; 1989. №I.С.46-56; №2.C.53-6I). В ответ на нее как из рога изобилия "посыпались" статьи, авторы которых, как правило, полемизировали с точкой зрения А.Ципко.Приведем некоторые из них: БутенкоА. П.Виновен ли Карл Маркс в "казарменном социализме"?// ФН. 1989. № 4. С.17-26; Он же. О мыслях из закрытых зон: на полях статьи А.Ципко "О зонах, закрытых для мыслей"... // ВМУ. Cep.I2. 1989. № 3. С.42-52;БыстровВ. Р.К вопросу о "доктринальных" истоках сталинизма (об очерке А.Ципко ”0 зонах, закрытых для мысли")// НК.1989.№ 9. C.111-115; Клямкин И. М.Еще раз об истоках сталинизма// ПО. 1989. № 9. С.41-50; Лацис0.Термидор считать брюмером: история одной поправки // Знамя. 1989. № 5. С.183-199; РоговинВ. З.Уистоков сталинизма // НК. 1989. № 6. С.95-107; № 7. С.69-80; ШабатинИ. И.О "марксизме” Сталина (Размышления по поводу статьи А.Ципко "Истоки сталинизма") // НК. 1989.№ 8.С.112- 115.

Тогда,в конце 80-х гг., большинство авторов отлучали сталинизм не только от марксизма, но даже от большевизма. Для усиления позиции отечественных ученых перевели статью С.Коэна "Большевизм и сталинизм" (ВФ. 1989. № 7. С.46-72). И все же по мере демократизации и декоммунизации бывшего СССР в начале 90-х гг. наступило,наконец,время беспристрастно заняться и истоками большевизма. См., например: РудницкаяЕ. Л.Петр Ткачев: русский бланкизм // И СССР. 1992.№3.С.100-116;ДубенцовБ. Б.Дискуссии о социально-политических взглядах П.Н.Ткачева в советской историографии 1920-х - начала 1930-х гг. // Там же. С.117—129; АгаевС. Л."Маркс был соединен со Стенькой Разиным" (об истоках большевизма)// Полис. 1992. № 4. С.158-167; и др. Из западных авторов,опубликованных в СССР, сошлемся на: БаттистрадаФ.Народничество и большевизм // CM. 1991. № 16. С.7-19; АвторхановА.Духовные предтечи Ленина // Слово. 1991. № 4. С.71-78; Он же. Ленин в судьбах России // НМ. 1991.№ 1. С.165-179; и др.

²Во-первых, следует сразу же оговорить значение терминов "исток", "родословная", "корни" и словосочетаний "исток большевизма", "родословная большевизма", "корни большевизма". Не касаясь всех аспектов проблемы, нам достаточно провести различие между термином "генетическое родство" (близость по общности происхождения) и термином "содержательное родство".

Говоря от истоке идеи Б, имеют в виду начало, первоисточник идеи Б – идею А. Говоря же о родословной идеи Б, подразумевают перечень идей А¹, А², А³, А⁴ одного с Б рода, устанавливающий происхождение из некоей общей идеи А и степень родства (близости, сходства).

Вопрос же о том, в какой мере сохранилось содержательное родство у идеи Б с идеей А (т.е. сколько структурных элементов идеи А¹,А²,А³,А⁴- входят также в идею Б) в случае, когда А - исток Б, требует дополнительного ответа. Хотя понятно, что если генетическое родство близко, то, несомненно, имеется и содержательное родство.

Таким образом, если мы, к примеру, говорим, что "истоком большевизма является марксизм", то это означает, в первую очередь, что большевизм органически продолжает и развивает идеи марксизма, и,во вторую очередь, что и в большевизме,и в марксизме содержится ряд общих идей,положений. Аналогично отношение и к выражению "родословная большевизма". См.: ОжеговС. И.Словарь русского языка. М.: Русский язык. 1987. С.209, 557; Лопатин В. В., ЛопатинаЛ. Е.Малый толковый словарь русского языка. М.: Русский язык, 1990.С.188,508.

Что же касается термина "корни", то, по нашему мнению,это слово используется в ином значении: причина, обусловливающий фактор. Поэтому корни большевизма, иначе говоря, - причины большевизма.Употребление же слова "корни" в смысле "исток" желательно во избежание путаницы в кавычках, и тогда выражение "корни" большевизма будет означать "истоки большевизма".

Эти элементарные сведения мы вынуждены привести потому, что, как увидит читатель в дальнейшем, многие споры в литературе имеют своим истоком терминологическую неряшливость полемизирующих.

Во-вторых,необходимо различать, в каком контексте используется термин "исток". Идет ли речь об истоке какого-либо события, к примеру, об истоке Октября 1917 г., или об истоке политической доктрины, в нашем случае - истоке политической доктрины большевизма.

Марк Алданов, автор цикла из 16 исторических романов и повестей, посвященыых русской истории в контексте мировой, охватывающих период с 1762 но 1953 г., посвятил 70-м гг. XIX в. два тома под заглавием "Истоки". Именно в революционном народничестве 70-х гг., событиях тех лет видел М.А.Алданов истоки 1917 г. Однако отсюда еще, абстрактно говоря, автоматически не следует, что политические идеи революционного народничества явились источником политических идей большевиков (см.: А л д а н о в М. А. Собр. соч. в 6-ти т. М.: Правда, 1991. Т.4. С.413-570; Т.5. С.5-554).

В.И.Ленин, обозревая в 1912 г. в статье "Памяти Герцена" истоки русского революционного движения, начал отсчет с 1825 г., от декабристов (См.: ЛенинВ. И. Полное собрание сочинений (далее: ПСС). Т.21. С.255-262).

Н.Устрялов, один из авторов "Смены вех" и идеолог сменовеховства, полагал в 1921 г., что ростки «своеобразного "большевизма" проявлялись на протяжении всей этой истории (речь идет об истории русской интеллигенции. - Э.В.-П.) - от Радищева и особенно от Белинского до наших дней »(Устрялов Н. Интеллигенция в Революции// Союз. 1991. № 26. С.6).

Как видим, истоки "истокам" рознь. Убедительно мнение историка М.Геллера, соавтора знаменитой "Утопии у власти" и автора книги "Машина и винтики" (См. Геллер М., НекричА.Утопия у власти. История Советского Союза с 1917 года до наших дней. London: ОPI,1989.- 926 с.; ГеллерМ.Машина и винтики: История формирования советского человека. London: OPI,1985.- 334 с.), согласно которому преемственность революционных традиций в России не вызывает сомнений. "Но в начале 60-х гг. XIХ в. рождается русское революционное движение, ставящее перед собой новые цели, использующее для их достижения новые средства" (ГеллерМ. Первое марта// Смена.1991 № 3. С.148).

³Тезис об исконности автократической традиции Российского государства, имеющий широкое хождение среди специалистов как на Западе, так в последнее время и у нас, стал стереотипом массовой культуры, "клише" массового сознания. Менее известно, что в России издавна существовали и демократические, и либеральные традиции. В 1957г. на немецком языке была издана книга В.Леонтовича об истории либерализма в России, Последнее ее переиздание осуществлено в I989 г.: LeontovitschV. Geschichte des Liberalismus in Rusland. 1762-1914. Munchen: Klosterman, 1989.- 549 S.

Думается, что не случайно именно этой книгой, переведенной на русский язык, издательство YMCA-Press открыло в 1980 г. ставшую к настоящему времени знаменитой серию А.И.Солженицына "Исследования новейшей русской истории": ЛеонтовичВ. В. История либерализма в России. I762-I9I4 (Исследования новейшей русской истории. T.I): Пер. с нем. И.Иловайский. Париж: YMCA-Press, 1980- 560 с.

Обозначим пунктирно некоторые идеи В.В.Леонтовича.Согласно автору, идеи либерализма стали приобретать значение в России во времена Екатерины П, причем не только по причине тех конкретных мер, которые она проводила (отмена обязательной службы дворянства, жалованная грамма дворянству, утверждение права земельной собственности у дворянства, стремление дать законное основание религиозной терпимоети, гуманизировать уголовное право и др.), но и по причине общего подхода императрицы, заключавшегося в том, что лучше управлять страной силой убеждения, чем убеждением силы.

С.Реймерв своей рецензии на книгу Леонтовича, опубликованной в нью-йоркском "Новом журнале", верно замечает: "Своей консервативной трактовкой либерализма Леонтович резко видоизменяет многие общепринятые понятия в русской историографии" (Новый журнал. New York. 1987. № 168/169. С.468). Так, А.Радищева автор считает не либералом, а ранним представителем русского радикализма; восстание декабристов по своему отрицательному влиянию на развитие либерализма в России, согласно его мнению, сопоставимо только с убийством Александра II, Освободителя.

Важными вехами в истории либерализма в России, по Леонтовичу, явились либерально-конституционные воззрения М.М.Сперанского (Введение к уложению государственных законов); деятельность Н.Карамзина (хотя это и противоречит традиционным представлениям), указавшего путь, на котором монарх может строить либеральный порядок в России; Основные законы империи от 23 апреля 1906 г.; либеральная программа П.А.Столыпина (Речь в Думе 6марта 1907 г.).

Подводя итог, Леонтович видит причину краха либерализма в России в 1905 г. в том, что настоящее гражданское общество еще не полностью сформировалось. И как ни остра критика автором революционной интеллигенции и либералов, тем не менее он признает, что и правительство должно нести за крах либерализма огромную ответственность.

Опровержению расхожего мнения об отсутствии опыта демократии в историческом развитии России посвящена и статья О.И.Чистякова "О политико-правовом опыте и традициях России" (ВМУ. Сер.11.1990. №2).

Во-первых, как отмечает автор, традиции республиканизма в России уходят в глубь времен. Около четырех веков, с XIIдо ХVI, существовали Новгородская и Псковская республики (была и третья республика - Вятка, отколовшаяся от Новгородской республики).

Во-вторых, в истории России уже с XVIв. начали складываться представительные органы как в центре, так и на местах, постепенно вырабатывался принцип выборности государственных органов и должностных лиц (избирательные правом обладали даже государственные крестьяне), а также принцип коллегиальности в органах управления. Еще С.В.Юшков первым отметил аналогичность Земских соборов французским Генеральным штатам, английскому парламенту, германским рейхстагом. Важным рубежом явились реформы Александра П: возникает земское самоуправление, реформируется городское, создается суд присяжных, развивается избирательное право, предпринимается попытка введения конституции.После 1906 г. едва ли можно говорить в России о самодержавии, абсолютизме в полном смысле.

Современный петербургский историк В.Старцев по этому поводу вполне определенно заявляет: "...мне кажется, пора признать,что Россия с 24 апреля 1906 года стала уже конституционной монархией (СтарцевВ. Свержение монархии и судьбы России// СМ. 1992. № 7. С.81). И далее, сопоставляя политическую реформу в СССР в года перестройки и Основные государственные законы 1906 г., он приходит к выводу, что "сферы компетенции между законодательными учреждениями, правительством и самим императором были там разделены не хуже (если не лучше), чем это пытались сделать Горбачев и его соратники в I989-I99Iгг., неоднократно деля и пересматривая объем полномочий президента, Верховного Совета, правительства и съезда народных депутатов. Николай IIразделил это сразу и по закону.История парламентаризма в Западной Европе тоже свидетельствует, что соотношения объемов власти и компетенции между законодательными учреждениями, королями и правительствами менялись, их пропорции иногда складывались веками". (СтарцевВ. Указ.соч. С.82).

Громадной ступенью в истории представительных органов и избирательного права явилась Февральская революция. Положение о выборах в Учредительное собрание было для своего времени верхом демократизма.

Оспаривает господствующий на Западе стереотип об исконности автократической традиции России в своей монографии и С.Пушкарев (См.: ПушкаревС. Самоуправление и свобода в России. Франкфурт- на-Майне: Посев, 1985. - 174 с.).

В ней автор, в частности, пишет: "Распространенное мнение о том, что русский народ всегда жил в рабстве, привык к нему и стал неспособен к устройству своей жизни на началах свободы и самодеятельности, противоречит историческим фактам. Конечно, свет и тени неизбежны в истории всякой страны, и в России этот контраст проявлялся особенно резко. Государственное "тягло" слишком тяжело лежало на плечах населения и задерживало развитие общественной самодеятельности. За периодами реформ следовали периода реакции: после реформ местного управления в 50-х годах XVIвека пришла опричнина; вXIX веке после Сперанского пришел Аракчеев; после великих реформ 60-х годов пришел Победоносцев". (Там же. С.5).

Но многие современные авторы, полагает С.Пушкарев,сочиняя свою историю России, замалчивают ее светлые стороны и, подчеркивая одни темные, приходят к выводу, что установившаяся в 1917 г. тоталитарная власть была не новым явлением в истории, а лишь продолжением "царизма". На самом же деле, по мнению С.Пушкарева, в истории России были заложены возможности разных вариантов свободного развития страны. Задачу своей книги автор и видит в том, чтобы "напомнить о существующих в русской истории началах политической свободы и общественной самодеятельности. Знакомство с ними поможет в поисках выхода из тоталитарного тупика" (Там же. С. 5-6). См. также: ГерасименкоГ. А.Земское самоуцравление в России. М.: Наука, - 264 с.; ТокаревА. И.Из истории представительной демократии в России // СПЖ. 1993. №5-6. C.118-I2I; Совет министров и Государственная дума. Из опыта российского парламентаризма// СМ. 1993. № 8. С.65-80; К 9. C.108-116.

Резюме.Думается, что, хотя автократичеркие традиции в истории России все же перевешивали демократические (не менее, если не более, чем автократические, преобладали патриархальные), тем не менее последние все же оказывали свое воздействие на формирование политической культуры, и необходимо было время, чтобы дать им "созреть".

О русской автократической традиции см.:ЯновА.История автократии // Октябрь. 1991. № 8. С.139-156; Он же. Иваниана [глава из книги "Происхождение автократии"]// Нева. 1992. №5-6.С.284 - 305. О русском либерализме ск. также: Аврех А. Я. Русский буржуазный либерализм: Особенности исторического развития//ВИ.1989.№2.С.17-31. О русском либерализме в связи с революционными событиями 1917 г. см.: Арансон Г. Я. Русский либерализм и революция // СМ. 1992. № 7. С.72-80. Дополнительно см.:Секиринский С.,ФилипповаТ.Родословная российской свободы // ВВШ. 1990. № 5. С.68-75; Махнач В. Троевластие //НВ. 1993. № 13. С.48-51; и др.

Последний автор, в частности,указывает, что еще в далеком 1211г. по инициативе великого владимирского князя Всеволода III был созван первый в российской историй своего рода земский собор. Однако начавшиеся вскоре иноземные нашествия ХIIIв. прервали эту российскую политическую традицию до XVIв. Первый же английский парламент, для сравнения, собрался на 54 года позже российского, в 1265 г. (см.: М а х н а ч В. Троевластие. С.49);Новикова Л.,СиземскаяИ.Идейные исто

Тэги: большевизм, большнвизма, в.и.ленин, г.в.п, демократия,свобода,права, доктрина, исток, коммунизм, коммунизм,большевизм, корень, ленинизм, любознательный, марксизм, меньшевизм, наука, немного, оригинальный, политический, политология, родословный, русский, социо-гуманитарные, текст, философия

Страницы: 1 2 3

Главная / Главные темы / Тэг «родословный»

Блограйдеров
14489

Блогов
219902
(+0 сегодня)

Сообществ
1309
(+0 сегодня)

ЖЖ все стерпит
по количеству голосов (152) в категории «Истории»

Категория «Музыканты»

Взлеты Топ 5


+187	221	Yurenzo
+178	226	FLL
+170	187	rled
+149	196	Elgrad.info - живой город - Соберемся вместе!
+147	182	Vlad_Topalov

Падения Топ 5


-3	15	Nique
-6	2	Евгений Гришковец
-9	13	Мартышка_с_Алмазами
-10	45	Детские советские композиторы
-15	77	Indie Birdie Blog

Загрузка...