Жила-была в одном селении прекрасная девушка по имени Жданка. От женихов у нее отбою не было! Но самые близкие подружки знали, что больше всех был ей по сердцу Свиреп, сын богатой вдовы-знахарки. Как-то раз встретился на лесной тропе Свиреп с отцом Жданки — а имя его было Первак — и спросил, можно ли к его дочери-красавице присвататься, или отец кого-то другого на примете держит. Хотя сыщется ли жених лучше? Он статен, красив, умен, богат...

— Да лучше я отдам ее уродливому нищему калеке, — ответил Первак, — только не сыну твоей матери!

Плюнул на тропу — и пошел своей дорогою. А Свиреп остался стоять и думать тяжелую думу... Вспомнились ему разные слухи, которые ходили по деревне про его мать, да только раньше он от них отмахивался и мимо ушей пропускал. Судачили, будто их корова потому лучше всех и больше всех молока дает, что Невея от чужих коровушек молоко тайком отдаивает. А если кто слово ей поперек скажет, то в отместку наденет она бедняге «хомут» — напустит хворь, а то во ржи, овсе либо ячмене содеет залом. Выйдет в полночь во поле, сбросит с себя рубаху и завяжет узлом несколько хлебных колосьев. Кто такой залом сожнет — иссохнет и умрет, кто съест хлеб из такой муки — тоже умрет, а пустит эту солому на подстилку скоту — скот околеет!

Жил-был в славном городе Муроме молодой Илья Иванович Муромец. Сидел он сиднем тридцать лет, а потом стал ходить на ногах крепко и ощутил в себе силу великую. Сделал он себе сбрую ратную, копье булатное, оседлал доброго коня, попросил благословения у отца с матерью и поехал в стольный Киев-град. „ Ехал он прямой дорогою, едет и дивится, что же это дорога вся травой поросла и кустами, непроезжей сделалась. А ее заложил уж тридцать лет назад Соловей-разбойник, не пропускал ни пешего, ни конного, убивая их не оружием, а своим разбойничьим посвистом.

Как только Илья Муромец подъехал к речке Смородинке, почуял Соловей себе скорую кончину и засвистал своим разбойничьим посвистом так, что травы поникли, листья осыпались с деревьев и рощи прилегли к земле. Тогда Илья Муромец снял с себя тугой лук, наложил калену стрелу, тетиву натянул и пустил в Соловья так метко, что выбил ему правый глаз; свалился Соловей с гнезда, что овсяный сноп.

Жила-была одна девушка по имени Матреша. Не особенная красавица — на вечорках парни смотрели мимо и никто к ней не присватывался, хотя все ее подружки уже давно повыходили замуж. И вдруг все в ее жизни переменилось, словно по мановению волшебной палочки! Самые завидные женихи протоптали тропку под ее окошки, свахи так и ломились в двери, а матери молодых парней чуть ли не дрались между собой: так хотелось каждой взять себе в снохи эту самую Матрешу, от которой раньше отворачивались. А она воротила нос от всех — видно, ждала, когда первый красавец Гаврила к ней посватается. И дело шло к тому — Гаврила перестал хаживать к Лушеньке, которая в мечтах уже видела себя его женой, и переметнулся к Матреше.

«Ничего не понимаю! — подумала Лушенька. — Околдовали милого дружка, что ли?! Ведь Матрешка как была уродина, так и осталась. Что же приключилось?»

... Дождливая сонная осень.

По берлогам звери заснули — им тепло, мохнатым, им все будто лето.

Ветер, гуляя по полю и лесу, шумит на просторе.

И поднялись у берлог Ведогони, стоят, караулят спящих зверей. У каждого зверя свой Ведогонь-охранитель.

Стоять караулить под дождем у берлоги — скучно. И скучно и зябко. От нечего делать Ведогони дерутся друг с другом — даже до смерти.

Беда: не осилить и не покориться ! Кончит свой век Ведогонь — и зверь Ведогоня кончит во сне свои счастливые дни.

Женился парень на красавице, которую любил всем сердцем, и жил с нею счастливо, а мать сноху возненавидела и положила во что бы то ни стало сжить ее со свету. Вот зазвала она раз к себе молодых на угощение и налила им в чарки зелена вина, только никто не заметил, что из разных кувшинов наливала: сыну — вина чистого, а молодой жене — со злыми зельями ядовитыми. Но у молодых было в обычае меняться чарками — вот они и принялись друг друга потчевать. Все в жизни пополам они делили — разделили и смерть.

Рвала мать на себе волосы, а поздно. Осталось ей только похоронить их подальше друг от друга: сына перед церковью, а невестку позади церкви. В ту же ночь вырос из могилы мужа тополь, а из могилы жены березка выросла, и сплелись они ветвями, да так, что не разрубить, не разорвать. Хотела мать срубить деревья, да люди не дали. А береза да тополь в том селе и по сю пору растут.