Вместе с тем А.С.Ципко фактически обозначил проблему органич­ности (неорганичности) "пересадки", имплантации идей марксизма в ту или иную конкретную культурно-историческую среду, в частности в рос­сийский культурно-исторический контекст.

Речь в данном случае идет о таком вопросе: в рамках каких конкретно-исторических условий воз­можна органическая объективация идей марксизма без разрыва с его сутью, учитывая, что сам марксизм явился обобщением определенных конкретных общественных отношений.

И в связи с этим еще цепочка вопросов: чем отличается творческое применение марксизма на практи­ке от такого его "творческого" применения, которое является по сути разрывом с марксизмом, немарксистским решением проблемы? Имеется ли вообще пределы, границы творческого применения марксистской теории на практике и творческого развития марксистской теории, и если да, то до каких границ в процессе творчества марксистская теория про­должает оставаться марксистской? Или, другими словами, до каких пор ТВОРЧЕСКОЕразвитие марксизма является все еще развитием МАРКСИЗМА?

Переиначивая обозначенную проблему, можно сформулировать ее и так: ведет ли объективация идей марксизма в новом пространственно- временном контексте к органической интерпретации его, творческому развитию или несовместимо с сутью классического марксизма, ведет я разрыву с ним, не является творческим развитием, а означает его абер­рацию, сущностную деформацию.

Этот вопрос наглядно иллюстрируется полемикой большевизма с меньшевизмом (в частности, В.И.Ленин - Н.Суханов) вокруг Октябрь­ского переворота: осуществляя переворот, большевики реализовали на практике марксистские идеи или же действовали вразрез с ними?

Как подтверждает историческая практика, вне зависимости от во­ли и желания политических деятелей судьба классического марксизма была различна прежде всего вследствие различного объективно существующего культурно-исторического контекста, текущих проблем осво­бодительного движения.

Указанную проблему, в свою очередь, следует отличать от иной, герменевтической, состоящей в том, что именно воля и желание поли­тического лидера, харизматического вождя, его менталитет и намере­ние вычленяют из классического марксистского наследия, во-первых, лишь то, что он способен выбрать в силу своего духовного своеобра­зия и потенции, во-вторых, то, что соответствует, по его разумению, задачам дня.

Понятно, что обе проблемы составляют две стороны "одной меда­ли", нерасторжимого единства субъектно-объектных отношений полити­ческого процесса.

Таким образом, исследование истоков большевизма, содержания и эволюции его политической доктрины в целом, концепции демократии в частности имеет практическую значимость с выяснением целого комп­лекса сопряженных вопросов: характер политических традиций как эли­ты, различных классов и слоев, так и всего народа, особенность мен­талитета перечисленных субъектов политики, уровень и специфика по­литической культуры, знание механизмов социальной психологии, инди­видуальной особенности психики политических лидеров, не говоря уже о необходимости анализа экономических укладов, социально-классовой структуры, особенностей национальной, этнической культуры и психо­логии и т.д. и т.п.

В этом отношении столь же "эпохальное" значение, как и публи­кация А.С.Ципко, имели статьи И.Клямкина и В.Селюнина, опубликован­ные в "Новом мире"⁴⁰, а также сборник "Иного не дано", вышедший к 19-й партконференции и ставший в СССР к 1988 г. "самым страшным сна­рядом, пущенным когда-либо в голову" советской партийной элите, партократии, КГБ и ВПК⁴¹.

Однако для общественной науки первая свободно-критическая пос­ле затхлости и потому отчасти конъюнктурная волна через несколько лет перестройки явно спала, и начался процесс спокойного и скрупу­лезного исследований.

И если А.С.Ципко в начале 1989 г. подчеркивал в основном негативную для судеб России роль русского революционного радикализма, то в последнее время появились публикации, в которых вместо стереотипов "черно-белой" оценки роль народничества как вы­разителя русской революционной традиции представлена конкретно-исто­рически, в многоцветий анализа и оценки. Примером могут служить ма­териалы "круглого стола" "Проблемы гуманизма и насилия в русской революционной традиции", опубликованные в 1991 г. в "Философских науках"⁴².

Мы разделяем взгляды итальянского исследователя Д.Боффы, напи­савшего в своей "Истории Советского Союза", что связь "между народничеством и большевизмом остается одной из самых интересных проблем в истории. На протяжении десятилетий вопрос этот был скорее предме­том политической полемики, нежели добросовестного исследования"⁴³. Здесь же Д.Боффа отмечает, что, несмотря на призыв Ленина проследить "связь" между народничеством и тем, что получило название "больше­визма" в первое "десятилетие XX века"⁴⁴, в СССР сталинского периода, начиная с 30-х гг., отвергалось даже предположение о наличии какой быто ни было идейной связи между большевиками и народниками. Дейст­вительно, к последним в сталинском "Кратком курсе истории ЗКП(б)" бездоказательно приклеили ярлык "героев-неудачников", само народни­чество объявили "врагом марксизма”⁴⁵,а взгляды народников - вредними для дела революции⁴⁶ .     

Правда, справедливости ради надо заметить, что Д.Боффа не сов­сем корректен: в период 20-х - начала ЗО-х гг. в советской историо­графии прошла дискуссия о "русском якобинстве" и"русском бланкизме" вцелом и осоциально-политических взглядах П.Н.Ткачева в частности. В центре ее, и прежде всего в известном противостоянии С.И.Мицкевич (как наиболее последовательный выразитель одной из полярных точек зрения; родственные взгляды развивали Б.П.Козьмин, М.Н.Покровский, Б.К.Горев, И.А.Теодорович и др.) - Н.Н.Батурин, среди других нахо­дился и вопрос о "корнях" большевизма, о том, вошли ли элементы ’’русского якобинства" и "русского бланкизма" в политическую доктри­ну и организационные принципы большевизма, о связи народничества и большевизма⁴⁷.

Так, к примеру, известный историк-марксист М.Н.Покровскийв 1923 г. в юбилейном сборнике "25 лет РКП(б)" связывал на­роднический социализм с большевизмом. Характерно сало название ста­тьи; "Корни большевизма в русской почве". "И в прокламации "Молодой России, - писал он, - и в социалистических проектах... каракозовского кружка, и в пророческом предвидении... Ткачева... на нас гля­дит тот же большевизм...". А другой автор, И.Теодорович, анализируя в1930 г. всвоей монографии историческое значение партии "Народной воли" (монография так и называлась - "Историческое значение партии "Народной воли"), усматривал в ней "зародыш пролетарской партии" и "ранний ленинизм”⁴⁸ .

Однако в целом Д.Боффа, несомненно, прав. И после кончины И.В.Сталина, в начавшейся оттепели, несмотря на то, что изучение это­го вопроса возобновилось, решаюшего сдвига в объективном, непредвзятом исследовании вопроса о взаимосвязи революционного народничества и большевизма не произошло.

Исключением стала лишь попытка М.Я.Гефтера в 1969 г. обосновать идею о том, что революционное народничество являлось одним из ис­точников большевизма⁴⁹.

Данная попытка была пресечена в "лучших" традициях советской науки, то есть не только литературно, на страницахпечати⁵⁰, но и последовали привычные для коммунистической эпохи соответствующие "оргвыводы".

В "обычных" же исследованиях советских ученых вплоть до пос­леднего времени отвергалась преемственная связь между политическими доктринами (и организационными принципами) большевизма и народничества. Только на рубеже 80-90-х гг. ситуация стала постепенно изме­няться. И если в 1990 г. И.Пантин и Е.Плимак еще осторожно, но дос­таточно определенно пишут о том, что Ленин в "Что делать?" соединил традиции передовой в то время немецкой социал-демократии с тради­ция Чернышевского, отчасти народовольцев, Ткачева, то С.А.Агаев в 1992 г. уже считает возможным определить большевизм как "новое, плебейское течение в лоне народнического социализма" и утверждает, что едва ли можно будет оспорить вывод о "существовании тесной и неразрывной связи между большевизмом и всеми леворадикальными и со­циалистическими течениями русской мысли"⁵¹.

У западных же исследователей, как мы уже отмечали, указанная преемственность является "общим местом". Так, Луис Фишер, автор почти тысячестраничной биографии В.И.Ленина, весьма образно и вместе с тем лапидарно отметил эту связь: "Русское народничество выжило, пе­реодевшись в красную свитку"⁵².

Л.Шапиров своем капитальном труде "Коммунистическая партия Со­ветского Союза", анализируя воззрения П.Н.Ткачева как одного из вид­нейших идеологов революционного народничества, пришел к выводу о разительном сходстве в некотором отношении его политических идей и политической доктрины большевизма. "И недаром, - подчеркивает он,- первоисточником многих ленинских идей называют именно Ткачева. Сам Ленин впоследствии детально изучил работы Ткачева и настаивал на том, чтобы эти статьи стали обязательным чтением для его последова­телей"⁵³.

Обстоятельно прослеживает истоки большевизма в революционном народничестве также М.Геллер. "Официальные биографы Ленина и лени­низма тщательно обработали, - пишет он в своей книге "Машина и вин­тики", - генеалогию вождя партии и революции, оставив только "бла­городных" предков, прежде всего Чернышевского. В огромной роли, сыгранной Чернышевским, романом "Что делать?" в формировании Ленина, нет сомнений ... но не менее велико было и влияние на него револю­ционеров, имена которых с середины 30-х годов были выведены из пан­теона предков Октября, в первую очередь Ткачева и Нечаева”⁵⁴ .

Поэтому столь актуально звучат слова М.Я.Гефтера: "Вольно или невольно ... снова возвращаемся к старому-престарому сюжету: к рус­ским корням Ленина. С одной стороны, почти запретная (добавим, естественно, для нас. - Э.В.-П.). с другой - почти банальная тема"⁵⁵ (для западной литературы. - Э.В.-П.).

Проиллюстрировать утверждение М.Я.Гефтера легко. Недавно была переведена на русский язык книга Роберта Такера "Сталин: Путь к власти. 1879-1929. История и личность". В ней американский полито­лог повторяет "почти банальную” истину о русских корнях Ленина: "Ре­волюционная душа, которую Ленин вновь вдохнул в марксизм, была душой сугубо русской... Возвышение диктатуры пролетариата до сути марк­сизма ... и концепция диктатуры как государства, в котором правящая партия опекает трудящихся, - все это свидетельствовало о глубокой духовной связи Ленина с революционными традициями русских народни­ков. Ленинизм - это отчасти воссозданное внутри марксизма русское якобинство. Должно быть, это понимал Ленин. Не совсем ясно, однако, осознавал ли он, что косвенным образом его точка зрения отражала также влияние русской самодержавной традиции, которая, казалось, ис­черпала себя в 1917 г."⁵⁶

Р.Такер в процитированном фрагменте придерживается концепции: синтетичности истоков большевизма, которая объединяет противополож­ные позиции Т.Самуели, отчасти Н.А.Бердяева и В.С.Варшавского в од­ну. Он выделяет 4 истока большевизма - марксизм, народничество, яко­бинство и русская автократическая традиция.

Концепция синтетичности истоков большевизма распространена на Западе достаточно широко.

Своеобразную концепцию синтетичности разработал и упоминавший­ся нами Д.Боффа: "...большевизм развивался все же как совершенно самобытное идейное и политическое течение по отношению как к марк­сизму, так и к революционному движению в России вообще"⁵⁷.

Сопоставив концепций синтетичности Р.Такера и Д.Боффы, мы убеж­даемся, что различие между ними не сводится к количеству составных частей синтеза: 4 (Р.Такер) или 2 (Д.Боффа). Д.Боффа в отличие от Р.Такера полагает, что синтез - большевизм - представляет из себя новую по качествуцелостность, отличную от составляющих его состав­ных частей - марксизма и революционного народничества. Именно новое качество синтеза специально оговаривает Д.Боффа, отмечая, что боль­шевизм - "совершенно самобытноеидейное и политическое течение по отношению как к марксизму, так и к революционному дви­жению в России вообще" (выделено нами. - Э.В.-П.). В концеп­ции же Р.Такера нового качества синтеза нет, хотя термин "симбиоз" свидетельствует об органичности единства составных частей.

Но, конечно, вопрос о соответствии денотата (доктрина больше­визма в действительности) и концепта (концепция Д.Боффы об этой доктрине) требует конкретного изучения. Интересно, что Д.Боффа в своей формулировке большевизма вольно или невольно опирается на определение большевизма, данное В.И.Лениным в "Детской болезни "ле­визны” в коммунизме": "Большевизм существует как течение политичес­кой мысли и как политическая партия с 1903 г.”⁵⁸.

Суждение В.И.Ленина о том, что большевизм - это особый, новый тип партии, активно использовалось и лежало в основе партстроительства КПСС. А вот второе его суждение о том, что большевизм - это особое те­чение политической мысли, т.е. своеобразное, самобытное, отличающее его от других течений политической мысли, в том числе, как следует буквально из определения, и от марксизма, не замечалась. Могут воз­разить, что это лишь одна, не совсем удачно выраженная мысль, а в действительности в других случаях В.И.Ленин не только не противо­поставлял политическую доктрину большевизма марксизму, а всегда под­черкивал, что опирается на К.Маркса Ф.Энгельса. Каков в действи­тельности концепт политической доктрины большевизма (в отличие от того, что о своей концепции говорили сами большевики).покажет буду­щее исследование. Мы же пока ограничимся тем, что сказали.

Близок к трактовке Д.Боффой истоков и составных частей больше­визма современный английский историк, автор политической биография В.И.Ленина Роберт Сервис. Так же, как и Д.Боффа, он отмечает, что марксизм не был единственной доктриной, оказавшей воздействие на В.И.Ленина. В частности, В.И.Ленин почерпнул множество идей  из опы­та ранних русских революционеров. Однако когда мы пытаемся обнару­жить корни ленинской мысли, то наталкиваемся на массу сложностей. "Поиск этих корней, - пишет Р.Сервис, - надо начинать с признания того, что марксистская и русская революционная традиции не были взаимоисключающими... Ленинская трактовка марксизма имела свой осо­бенный привкус... Творчески перерабатывая чужие идеи, теории, ана­лизируя явления, он создавал собственную концепцию. В результате по лучилась блистательная смесь"⁵⁹ .

Для Р.Сервиса, как и для Д.Боффы, большевизм по сравнению с источниками - марксизмом и русской революционной традицией - пред­ставляет качественно новую доктрину. Дополняет же Р.Сервис интерпре­тацию Д.Боффой большевизма тем, что указывает на частичное совпа­дение, идентичность марксистской и русской революционных традиций.

В 1990 г. появилась книга А.Авторханова "Ленин в судьбах Рос­сии”. В ней известный историк и политолог специально рассматривает проблему истоков большевизма, духовных предтечей Ленина. Будучи сто­ронником теории синтетичности истоков большевизма, он фактически "сводит на нет" роль марксизма в доктрине большевизма, ленинизма: "Ленинский социализм лишь заквашен немецким марксизмом, но вырос он из симбиоза французского бланкизма и русского народничества"⁶⁰. Концепция А.Авторханова имеет как общее, так и особенное в сопоставлении со всеми вышеупомянутыми версиями - А.Тойнби, Т.Самуели, Н.Бердяева, В.С.Варшавского, Р.Такера, Д.Боффы, Р.Сервиса.

Все проанализированные интерпретаторы большевизма исходили из версии его политического монизма, подразумевая, что деятели больше­визма в своих политических взглядах придерживались одинаковых, единых основополагающих политическихвзглядов.

Существует, однако, и иное толкование. По мнению С.Коэна, боль­шевизм состоял из различных соперничавших между собой идейных школ и политических направлений. "Одни большевики, - считает он,- испы­тывали влияние разных школ европейского марксизма, другие - немарк­систских идей, третьи - влияние русского народничества и анархиз­ма .. в первые годы революции за фасадом политического и организаци­онного единства, провозглашаемого под именем "демократического цент­рализма", большевики расходились во мнениях по поводу философии и политической идеологии"⁶¹.

"Давным-давно" о политическом плюрализме "старой ленинской гвар­дии” первых лет советской власти (означающем, по сути дела, что сам термин "старая ленинская гвардия" неадекватно отражает реальность и является мифологемой официальной историографии КПСС) писал Ф.М.Дан в своем письме от 28 мая 1920 г. П.Б.Аксельрод: "Я уверен, более то­го, знаю, что у большевиков, монополистов и печати и организован­ного общения, диапазон разногласий внутри партии более велик, чем у нас, хотя все разногласия у них и подавляются полицейскими мерами насилия, пропитавшими целиком и все партийно-организационные отно­шения"⁶² .

Точка зрения Дана-Коэна о политическом плюрализме большевизма выгладит весьма правдоподобно с позиции того, что мы знаем о дискус­сиях в большевистской партии в первое десятилетие захвата ею власти: разброс мнений в них явно превосходил нормальный, являющийся резуль­татом действия психологических, гносеологических, герменевтических факторов, а не мировоззренческих, доктринальных различий, что, ви­димо, и имело место. Ответ на этот вопрос даст скрупулезное исследо­вание .

Подведем итоги.Как мы убедились, среди специалистов существу­ет значительное расхождение в вопросе о родословной, истоках боль­шевизма и его составных частях. Причем многие авторы при анализе истоков большевизма рассматривают нерасчлененно истоки большевизма как теорию и истоки большевизма как революционную практику. Мы же, обозревая версии, отделим указанные стороны друг от друга.

Суммируя, можно условно вычленить следующие группы версии ис­токов большевизма как политической доктрины, которые будут теми ги­потезами, верифицируемость которых мы осуществим в процессе дальнейшего исследования или в случае отрицательного результата вы­двинем новые версии.

К первой группе можно отнести те концепции, согласно которым главное, решающее (но не единственное) воздействие на формирование доктрины большевизма имел один теоретический источник.В свою оче­редь, внутри этой группы существуют две взаимоисключающие версии. Первая отводит решающую роль в формировании большевизма марксизму (сам В.И.Ленин, официальная советская историография большевизма и КПСС до 1991 г., Б.С.Варшавский, прот. В.В.Зеньковский и др.).

Согласно второй версии, определяющая роль принадлежит фактору, который условно можно назвать "русской почвой". Сама же "русская почва" понимается как сложное явление, состоящее из нескольких вза­имодействующих элементов, и включает в себя (причем у разных иссле­дователей свой аспект видения): русскую идею; русскую душу; рус­скую революционную традицию, прежде всего революционную традицию на­родничества, сопряженную со специфической ролью русской интеллиген­ции второй половины XIX в.; русскую автократическую традицию (мень­шевизм, М.Карпович, Н.А.Бердяев, А.Тойнби, Т.Самуели и др.).

Еще раз подчеркнем, что выделение главной, решающей роли како­го-то одного источника в формировании большевизма отладь не означа­ет, что сторонники этой версии отрицают значение, пусть второсте­пенное,других источников. Концепции этой группы можно назвать кон­цепциями “одного определяющего источника большевизма".

Ко второй группе можно причислить те концепции, которые отво­дят равнозначную роль в формировании большевизма по крайней мере двум (и более) источникам (Р.Такер и др.).Их можно охарактеризовать как концепции “синтетичности (истоков) большевизма".

Третью группусоставляют концепции, согласно которым больше­визм синтетичен и вместе с тем самобытен, образует новое качество по сравнению со своими источниками, качественно новую теоретическую систему (Д.Боффа, Р.Сервис). Их можно обозначить как концепции “но­вого качества большевизма".

Ещев одну, четвертую группу можно выдёлить концепцию полити­ческого плюрализма большевизма (Ф.И.Дан, С.Коэн), которая вместе с тем, опирается на предыдущие три версии.

Думается, возможны и другие группировки.

(Продолжение последует)

ПРИМЕЧАНИЯ

⁴⁰Клямкин И. Какая улица ведет к храму?//НМ.1987. № 11. С.150-188;

   Селюнин В.Истоки// НМ.1988. № 5. С.162-189.

<<У "военного коммунизма" были свои корни в отечественной истории,- справедливо подчеркивает В.Селюнин, -И раньше центральная власть в России длительные периоды напрямую распоряжалась всем, что лежа­ло, стояло, ползало, ходило, плавало, летало>> (Там же. С.160). Но В.Селюнину следовало бы добавить, что исторические условия лишь благо­приятствовали установлению "военного коммунизма", а первопричиной все же являлась сама доктрина большевизма первых лет советской вла­сти, а точнее "борцы" под ее знаменем. Прав В.Селюнин и тогда,когда указывает, что бюрократическое управление, являющееся в России нас­ледием веков, "особенно плотно наложилось на послереволюционную ис­торию и образовало монолитную стену", которую до сих лор "не удает­ся пока ни прошибить, ни преодолеть". Но и здесь он не договарива­ет - ведь опять-таки прежде всего в самой политической и экономиче­ской доктрине большевизма была причина возникновения специфического советского бюрократизма. А что российская история благоприятство­вала этому, спору нет. Поэтому прежде, чем писать о заслуге В.И.Ле­нина в борьбе с бюрократизмом (Там же. С.187), необходимо указать на его вину в создании антидемократического, бюрократического поли­тического режима. Что же касается взглядов В.Селюнина, то, думаю, они здесь ни при чем. Достаточно посмотреть на год издания - 1988-й, а написана публикация наверняка в 1987 г., - чтобы понять, что в эпоху гласности, но не свободы печати объективно излагать историче­скую роль В.И.Ленина было невозможно.

⁴¹Иного не дано. М.: Прогресс, 1988. Выделим прежде всего публикацш А.Миграняна (Механизм торможения в политической системе и пути его преодоления. С.97—121), С.Дзарасова (Партийная демократия и бюрократия: к истокам проблемы. С.324-342), В.Сироткина (От граж­данской войны к гражданскому миру. С.370-391), Ю.Афанасьева (Перест­ройка и историческое знание. С.491-508), а также Е.Амбарцумова,И.Ви­ноградова, М.Гефтера, В.Киселева, В.Фролова, А.Нуйкина, А.Бутенко и др.

⁴²См.: Павлов А. Т., ПлимакЕ. Г. и др. Проб­лемы гуманизма и насилия в русской революционной традиции (материа­лы "круглого стола")// ФН.1991. № 2. С.3-37. При всей взвешенности суждений, высказанных за "круглым столом", некоторые его участники соскальзывали в явный субъективизм и антигуманизм, к примеру,факти­чески оправдывая убийство Александра П или обвиняя его правительст­во в неуступчивости (и это после реформ 60-70-х гг.). См.: Там же. С.27

⁴³Б о ф ф а Д ж. История Советского Союза. Указ.соч.T.I. С.29.

⁴⁴См.: ЛенинВ. И. ПСС. Т.22. С. 121: "Ясно, что марксис­ты должны заботливо выделять из шелухи народнических утопий здоро­вое и ценное ядро искреннего, решительного, боевого демократизма крестьянских масс. В старой марксистской литературе 80-х годов црошлого века можно найти систематически проведенное стремление выделять ото ценное демократическое ядро. Когда-нибудь историки изучат сис­тематически это стремление и проследят связь его с тем, что получи­ло название "большевизма" в первое десятилетие XX века".

                   ⁴⁵История Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Краткий курс. М.: Правда, 1938. С. 16.

                  ⁴⁶Там же. С.25.        

                    ⁴⁷См., например: БатуринН. Н. О наследстве русских "якобинцев" // ПР. 1924. № 7(30). С.82-89; МицкевичС. И. К вопросу о корнях большевизма (Ответ тов. Н.Н.Батурину)//КС. 1925. № 3(16). С.92-101; БатуринН. Н. Еще о цветах русского яко­бинства // ПР. 1925. № 2. С.97-109. Современную оценку и обзор упо­мянутой дискуссии см.: Рудницкая Е.Л. Петр Ткачев: рус­ский бланкизм; ДубенцовБ. Б. Дискуссии о социально-поли­тических взглядах П.Н.Ткачева в советской историографии 1920-х  начала 1930-х гг.

            ⁴⁸ПокровскийМ. Н. Корни большевизма в русской поч­ве// 25 лет РКП (большевиков). Тверь: Октябрь, 1923. С.21; Философ­ская энциклопедия. Т.З. М.: Советская энциклопедия. 1964. С.541.

                             ⁴⁹В своей статье "Страница из истории марксизма начала XXв.”, помещенной в знаменитом своей попыткой нового, неканонизированного прочтения исторической концепции Маркса, Энгельса, Ленина сборнике "Историческая наука и некоторые проблемы современности. Статьи и обсуждения" (М.: Наука, 1969), М.Я.Гефтер, являющийся и ответствен­ным редактором сборника, писал: "Речь... идет о большем: об истори­ческой правомерности данной формы демократической идеологии, утопи­ческого социализма и тем самым необходимости ее для становления дан­ной формы научного социализма, пролетарского демократизма - данной и в специфически русском, региональном отношении, и во всемирно-ис­торическом плане” (Указ.соч. С.23). Несмотря на своеобразие стиля, для любого читателя, хоть немного посвященного в суть проблемы,смысл написанного был ясен.

⁵⁰См.: РыбаковМ. В. О некоторых неоправданных пре­тензиях// ВИ КПСС. 1971. № 7. С.123-133.

            ⁵¹Пантин И., ПлимакЕ. У истоков российской революционности// К-ст. 1990. №10.С.16;АгаевС. Л. "Маркс был соединен со Стенькой Разиным" (Об истоках большевизма).Указ.соч. С.164, 167. См. также: РудницкаяЕ. Л. Петр Ткачев: русский бланкизм. C.114-115., В качестве же примера "обычного" советского иссле­дования можно назвать: Ленин. Философия. Современность. М.: Полит­издат, 1985. С.390-412.

          ⁵²Фишер Л. Жизнь Ленина / Пер. с англ. О.Ронена.London:OPI.1970.С.51.

          ⁵³Ш а п и р о Л. Коммунистическая партия Советского Союза / Пер. с англ. В.Франка. London: OPI, 1990. С.31.

        ⁵⁴ГеллерМ. Машина и винтики.Указ.соч. С.22.

         ⁵⁵Гефтер М. Я. Из тех и этих лет. М.: Прогресс, 1991. С.48. Работа итальянского исследователя Ф.Баттистрады целиком, к примеру, посвящена "банальной" теме. См.: БаттистрадаФ. Указ. соч.

       ⁵⁶Т а к е р Р. Сталин: Путь к власти.Указ.соч. С.29-30.

       ⁵⁷Б о ф ф а Д ж. Указ. соч. С.29.

       ⁵⁸Л е н и н В. И. ПСС. Т.41. С.6.

       ⁵⁹С е р в и с Р. Загадка Ленина. Вводная глава первого тома политической биографии Ленина // AM. 1991.№ 4. С.82-83.

⁶⁰АвторхановА. Духовные предтечи Ленина. Фрагмент книги "Ленин в судьбах России".Указ.соч. С.73.

⁶¹К.о э н С. Бухарин.Указ.соч. С.31.

          ⁶²Д а н Ф. И. Письма (1899-1946) / Отобрал, снабдил приме­чаниями и очерком политической биографии Дана Борис Caпир.Amsterdam: Stichtina international instituut voor sociale geschiedenis, 1985. C.317.

Э.В.:После того, как в 4-х постах я опубликовал Предисловие - http://www.liveinternet.ru/users/2503040/post277396614/  и т.д. -  одной из своих научных монографий  -  [Волков-Пепоянц Э.Г. МЕТАМОРФОЗЫ И ПАРАДОКСЫ ДЕМОКРАТИИ. ПОЛИТИ­ЧЕСКАЯ ДОКТРИНА БОЛЬШЕВИЗМА: ИСТОКИ, СУЩНОСТЬ, ЭВОЛЮЦИЯ, АЛЬ­ТЕРНАТИВЫ. 19I7-I929 гг. В 2-х книгах. Кн.1. - Кишинев: “LEANA”.1993. - XXXII+ 464 с.] - предлагаю Вашему вниманию Введение ....

ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ: Истоки большевизма: состояние разработки проб­лемы. Авторская гипотеза

Проблема истоков, родословной, "корней" большевизма¹, его по­литической доктрины в целом, концепции демократии в частности вызы­вает ожесточенные споры в специальной литературе². Существует целый спектр мнений по данному вопросу, включающий и две основные взаимо­исключающие версии.

Согласно первой, большевизм как политическая теория и практи­ка "вышел" не из марксизма, а из специфической русской революцион­ной традиции (со специфической ролью и статусом русской интеллиген­ции) и одновременно из исконной авторитарности³ (и даже тоталитар­ности) русского, затем Российского государства. Эта версия, широко распространенная в разных вариациях среди западных исследователей, является доминирующей. Важную роль в распространении ёе на Западе, и прежде всего идеи о народнических истоках большевизм, сыграл профессор-эмигрант М.М.Карпович, с 1927 г. возглавивший изучение исто­рии России в Гарвардском университете США⁴. Разделял эту концепцию, к примеру, и крупнейший английский историк и социолог Арнольд Тойн­би⁵.

Показательна в этом отношении книга Тибора Самуели "Русская традиция", в которой автор категорически утверждает, что на протя­жении всей своей истории Россия оставалась страной крайностей, ее отличали абсолютная власть и тотальное подчинение, безграничный дес­потизм и бесконтрольная анархия. Политическая нетерпимость была ос­новным принципом общественной жизни⁶.

Схожей (хотя и не однозначной) позиции придерживался Н.А.Бер­дяев: "Ленин... соединял в себе две традиции, -писал он в "Истоках и смысле русского коммунизма", - традицию русской революционной ин­теллигенции в ее наиболее максималистических течениях и традицию русской исторической власти в ее наиболее деспотических проявлениях"⁷.

Н.А.Бердяев, одним из первых выдвинув концепцию "народнических "корней" большевизма, ленинизма"⁸, разрабатывал ее до конца своих дней. В одной из последних своих работ - "Русская идея. Основные проб­лемы русской мысли XIX века и начала XX века" (1946 г.) - он нас­таивал, что "Ткачев более предшественник большевизма, тем Маркс и Энгельс", и повторял: "Русский коммунизм есть извращение русской мессианской идеи. Он утверждает свет с Востока, который должен про­светить буржуазную тьму Запада"⁹.

Вместе с тем нам думается, что Н.А.Бердяев не отрицал в боль­шевизме "родимых пятен" марксизма. И хотя произошла, по его мнению, "русификация и ориентализация марксизма"¹⁰, тем не менее его "тка­невая основа" в большевизме сохранилась, и заключалась она в тоталь­ности, целостности отношения ко всякому акту жизни¹¹.

Однако приоритет в отыскании немарксистской - якобинской, на­роднической - родословной, истоков большевизма принадлежит, конечно же, "сводному брату" последнего - меньшевизму, русским адептам клас­сического марксизма. В разные периоды своей деятельности лидеры мень­шевизма однозначно определяли сущность и "корни” большевизма.

Так, Г.В.Плеханов летом 1917 г. оставался верен тому, что он писал в годы революции I905-I907 гг¹². "Теоретическая позиция Лени­на, - отмечал в августе 1917 г. патриарх российской социал-демокра­тии в изложении Н.В.Валентинова, - ... словесный марксизм в сочета­нии с бланкизмом, ткачевщиной, бакунизмом"¹³.

Авторы меньшевистского "Социалистического вестника", централь­ного органа РСДРП, в 1923 г. в передовой, посвященной 25-летию Iсъезда РСДРП, писали: "... история борьбы меньшевизма с больше­визмом в рядах русской социал-демократии есть история борьбы проле­тариата за свое классовое самоопределение против стихии отсталости, борьба марксизма с наседавшими на него и слишком часто его одоле­вавшими традициями российского бакунизма и якобинства"¹⁴.

Велика (не менее, если не более, чем меньшевиков) заслуга ав­торов сборника "Вех" в определении истоков большевизма. Хоть этот вопрос, казалось бы, прямо не рассматривался в сборнике, фактически критике в нем подвергались те элементы политической доктрины рус­ской революционной интеллигенции: политический радикализм; нетерпи­мость к оппонентам; апелляция к инстинктам, стихийному недовольству народных масс; стремление политически переустроить общество "одним махом", без духовного, нравственного воспитания и самовоспитания граждан, ведущее или к деспотизму или к охлократии, - которые унас­ледовал большевизм.

Вместе с тем, согласно мнению одного из авторов "Вех", – П.Б.Струве, русская революционная интеллигенция и ее традиции не возникли в результате воздействия одного корня - "русской почвы" или западного социализма (в том числе марксизма), а "есть порождение взаимодей­ствия западного социализма с особенными условиями нашего культурно­го, экономического и политического развития"¹⁵.

Косвенным подтверждением тому, что авторы "Вех" попали в "де­сятку", является яростная реакция В.И.Ленина .

Взгляды, родственные первой версии, получили распространение в советской публицистике и литературе последних лет, причем их стали разделять разные политические силы.

В частности, как правомерно за­метил М.Пискотин, их "отстаивают... те, кто хотел бы любой ценой вывести, из-под удара социалистическую идею и ее творцов"¹⁷.

Одной из обстоятельно подготовленных "спасательных операций” по выводу из "зоны поражения" социалистической идеи и классиков марксизма явля­ются многочисленные публикации В.Криворотова, появившиеся в 1990 г.¹⁸. По его мнению, "не марксизм как теория, не социализм как идея, а конкретная экономика и политика государственно-монополисти­ческого социализма, выбранная партией большевиков как программа  и руководство к действию, - причина трагедии этой партии и страны"¹⁹. Сталинизм, согласно В.Криворотову, порвал с "поздним" ленинизмом и означал, что чисто русская линия развития (самодержавие) соедини­лась на современном этапе со специфической технологией власти, иден­тичной понятию "тоталитаризма", который породил гибрид из восточной деспотии и позднего капитализма государственно-монополистического образца. "Произошло то, о чем следом за Шпенглером говорил Н.Бердяев... новое проникло в старую структуру. Все оказалось всохран­ности - и "помазанничество", и русское мессианство"²⁰.

К близким выводам пришло и большинство участников состоявшего­ся в 1991 г. международного семинара "Россия XX века: противоречия государства и общества" (СССР, США, Франция), полагавших, что пер­вопричиной установления автократического и тоталитарного режима пос­ле Октября 1917 г. в СССР явились: специфика социально-экономическо­го уклада России, ее политические традиции и культура - словом, то, что принято называть "русской почвой"²¹, а не марксизм как теория, социализм как идея и идеал.

Противоположную точку зрениястрастно и вместе с тем обстоятель­но аргументировал В.С.Варшавский в своей незавершенной книге "Ро­дословная большевизма"²².

В ней автор полагает, что "...зачаток Ар­хипелага ГУЛага в марксизме, а не в русской истории..."²³, и утверж­дает, что "...решить вопрос, у кого главным образом учился Ленин, нетрудно. В многотомных его сочинениях имена Маркса и Энгельса мель­тешат чуть не на каждой странице. И не только имена, но и бесчис­ленные огромные выдержки. При чтении постепенно перестаешь различать, где Маркс, где Энгельс, где Ленин. Образы трех угодников сливаются. Тот же ход мысли, тот же строй чувств, тот же стиль, то педантичес­ки наукообразный, то площадный, та же бешеная ярость в полемике, то же неколебимое убеждение, что прогресс не может совершаться без насилия и кровавых человеческих жертв и что, как бы ужасны ни были эти жертвы, на них нужно идти...И чем больше погружаешься в чтение, тем неотвязнее чувство: Ле­нин не просто ученик и продолжатель Маркса, а новое его вопло­щение, это сам Маркс снова пришел на землю кончить все, что недоде­лал в своей прошлой жизни"²⁴.

Но родословная большевизма не ограничивается, согласно мнению В.С.Варшавского, марксизмом, хотя последний и является главным источником. Непосредственно или опосредственно, через марксизм, уже как его источники, к рождению большевизма причастны Ж.Ж.Руссо²⁵, крайний "левацкий" проток просветительства - Гольбах, Гельвеций и Ламетри²⁶, якобинцы²⁷, К.Г.Бабеф²⁸.

Что же касается русской революционной традиции, то никакой особой, немыслимой на Западе русской революционной традиции, считает В.С.Варшавский, не было: "Все русское революционное движение, начи­ная с декабристов, взошло на закваске западных идей"²⁹. Именно по­этому Ткачев с полным на то основанием называл себя бланкистом... и якобинцем³⁰ .

Резюмируя, В.С.Варшавский приходит к выводу, прямо противопо­ложному утверждениям Т.Самуели и Н.А.Бердяева: "...опыт многих стран свидетельствует, что диктатура компартии, независимо от обстоятельств места и времени, ведет к тоталитаризму. Так что и без татарского ига, опричнины, охранки и Ткачева власть коммунистов в России была бы такой же"³¹.

Родственную версию развивал и прот. В.В.Зеньковский в своей "Истории русской философии”: "Корни ленинизма лежат в раннем марк­сизме, а вовсе не в русской мысли". В то же время большевизм, сог­ласно его мнению,- это такая редакция марксизма, который отступил "от классического детерминизма, столь сильно выраженного у Маркса”³².

Версия о генетическом и содержательном родстве большевизма и марксизма, последовательно и страстно, даже яростно утверждаемая са­мим основоположником большевизма, до последнего времени была гос­подствующей в СССР³³. Она гласила, что ленинизм (а, следовательно, и большевизм) "...явился прямым продолжением и новой фазой в истории марксизма, органическим развитием всех его составных частей..."

Однако в последние 4-5 лет, когда отечественным обществоведам благодаря перестройке удалось вырваться на "оперативный простор" свободного научного исследования, примитивное истолкование истоков большевизма стало преодолеваться. Одним из первых это сделал на рубеже 1988-1989 гг. А.С.Ципков своей "эпохальной" (для неприхот­ливого рядового советского читателя) публикации в четырех номерах журнала "Наука и жизнь"³⁵.

Заслугой А.С.Ципко явилось как то, что он впервые в советском естествознании "вслух", публично указал на доктринальные (обуслов­ленные самой доктриной марксизма, а не злой волей И.В.Сталина) при­чины деформации социализма в СССР, так и то, что он специально в 3-й части своей работы проанализировал роль русской революционной традиции в создании казарменного социализма"³⁶ .

Правда, по нашему мнению, А.С.Ципко тогда, в 1988 г., еще не договаривал: считая русский революционный радикализм истоком ста­линизма³⁷ (хотя и не настаивая на этом), он вместе с тем как бы от­делял сталинизм от большевизма³⁸. Но тут же, исправляясь, перено­сил ряд черт русского революционного радикализма на "многих русских социал-демократов" (ясно было, что это эвфемизм: под многими рус­скими социал-демократами следовало понимать прежде всего боль­шевиков)"³⁹.

Однако в любом случае “дело было сделано", для читателя текста А.С.Ципко стало ясно, что традиции русского духовного максимализма, мессианские настроения и большевизм взаимно переплетены.

Вместе с тем А.С.Ципко фактически обозначил проблему органич­ности (неорганичности) "пересадки", имплантации идей марксизма в ту или иную конкретную культурно-историческую среду, в частности в рос­сийский культурно-исторический контекст.

(Продолжение последует)

ПРИМЕЧАНИЯ

¹Еще совсем недавно в бывшем СССР было бы воспринято как ко­щунство само намерение сравнить состояние исследований по историо­графии, истории и теории большевизма и соответственно германского национал-социализма, не говоря уже о проведении компаративного по­литологического исследования двух режимов.

[Сейчас,когда я отсканировал работу двадцатилетней давности и исправляю ошибки сканирования, приходиться – из-за гнусной клеветы зооантикоммунистов и антисоветчиков  -  специально пояснять,что советский коммунизм и национал-социализм в целом,несмотря на ряд сходств, противоположныеидеологии,общественные системы и режимы. – Ремарка от 25 мая 2013 г.].

Абстрагируясь от эссенциалъных аналогий, следует в качестве примера и образца научности и истинного патриотизма указать на сос­тояние дел с исследованием родословной, истоков германского NS(здесь и далее: NS- аббревиатура термина "национал-социализм").

Немецкие ученые опубликовали и продолжают публиковать спустя полвека после краха NSдесятки и десятки монографий, сотни статей по указанной теме. Из работ последнего времени см., например:  HегmandJ.DeralteTraumvomneuenReich. Volkische Utopien und Nationalsozialismus. Frankfurt a/M.:Athenaum Verlag,1988.- 388 S. Представляютинтерестакже: Mutter B., PingelF.Die Ideologie des Hationalsozialismus. Unterrichtsmodell und Arbeitsbuch fur Sekundarstufe II ... – Bochum: Studienverlag Dr.N.Brockmeyer, 1988. - 189 S.;SchreiberG.Hitler. Interpretationen 1923-1983. Ergebnisse, Methoden und Problems der Worschung.2.verb. und durch eine annotierte Bibliographie fur die Jahre 1984-1987 erganzte Auflage. Darmstadt:WissenschaftlicheBuchgesellschaft, 1988,- 404s. И много других работ.

Состояние разработки родословной и сущности большевизма,превде всего его политической доктрины, советским обществоведением не сопо­ставимо с количеством и качеством исследований по родословной и сущ­ности NSсо стороны германских ученых.

Проблема политических истоков большевизма "решалась" историей политических учений, историей философии, историей социологии в СССР, историей КПСС в советских официальных версиях однозначно: было при­нято считать, что у политической доктрины большевизма имелся один теоретический источник - политическая теория марксизма, творчески развитая в новых исторических условиях В.И.Лениным, другими вождями большевизма. Иные (по сравнению с догмами официальной советской "науки") по­литические источники большевизма отвергались в ходе бесчисленных "критик" антикоммунизма реформизма, ревизионизма, ставших атрибу­том любой монографии, статьи, диссертации. Немарксистские политиче­ские концепции рассматривались в рамках истории освободительного движения, истории социалистических учений в СССР лишь как предшест­венники (за редчайшим исключением), но не источники политической доктрины большевизма. Ситуация изменилась на территории бывшего CCCFлишь начиная с 1988 г. Подробнее об этом ниже.

Западные же исследователи по теме, именуемой "корни русской революции", составной частью которой является и проблема истоков большевизма, опубликовали и продолжают публиковать десятки книг,сотни статей. Многие из этих работ указаны в переведенных на русский язык в последние годы книгах. См.: КоэнС.Бухарин. Политичес­кая биография. 1888-1938: Пер. с англ. М.: Прогресс, 1988.С.530-544; КаррЭ.История Советской России: Пер. с англ. М.: Прогресс, 1990. С.342-398; Б о ф ф а Д ж. История Советского Союза.Т.I. От революции до второй мировой войны. Ленин и Сталин. I9I7-I94Iгг.: Пер. с итал. М.: Межд. отношения, 1990. С.573-583; РабиновичА.Большевики приходят к власти: Революция 1917 года в Петрограде: Пер. с англ. / Общ. ред. и послесл. Г.З.Иоффе. М.: Прогресс,1989. С.404- 408; ТакерГ. Сталин: Путь к власти. 1879-1929. История иличность: Пер. с англ. М.: Прогресс. 1991. С.461-470; ФерроМ.Николай II. Пер. с франц. Г.Н.Ерофеевой. М.: Межд. отношения, 1991. С.332-337. Читателю, впервые познакомившемуся с западной советоло­гией по указанным переводам книг, просто необходимо прочитать ста­тьи У.Лакера "Надгробная речь над почившей в бозе советологией” и  "ЦСУ победило ЦРУ", в которых автор предостерегает от некритическо­го восприятия многих выводов и оценок советологов (прежде всего И.Дойчера и Э.Карра), указывает на явные слабости в их работа (НВ. 1992. №31. С.18-19, № 32. С.14-15).

Обстоятельный и комп­лексный анализ англо-американской историографии истоков российской революции, включающей и интересующий нас сюжет, дан в новейшей монографии М.Д.Карпачева "Истоки российской революции: легенды и реальность". (М.: Мысль, 1991. - 269  с.).

Из сочинений, появившихся на Западе в последнее время и затрагивающих в той или иной степени рассматриваемую тему (не упомянутых у М.Д.Карпачева), можно сослаться на следующие публикации: Агурский М.Идеология национал-большевизма. Paris: YMCA-Ргеss, 1980.-320 с.; ВаршавскийВ. С.Родословная большевизма. Paris:YMCA-Press, 1982. - 208 с.; Нилов Г. (КравцовА.)Грамматика ленинизма. London: opi, 1990. - 213 с.; Tо г к е Н.-I.(Hrsg). Lexikon der Geschichte Ruslands. Von den Anfangen bis zur Oktober-Revolution. Munchen: C.H.Beck, 1985. - 466 S.;In­telligentsia and Revolution.Russian Views of Bolshevism 1917-1922.New York,Qxford:Oxford University Press,1986.- VIII + 340 p.;Poliakov L., CabestanI.-P.Les totalitarismes de XX'e siecle. Un рhеnоmenebistorique de passe? Paris: Libraire Artheime Fayard, 1987.- 377 p.;MсNeal R.Stalin.Man und Ruler.New York: New York University Press,1988.- 389 p.; SchlogelK.Jenseits des Grosen Oktober: Das Laboratorium der Moderne: Petersburg, 1909- 1921.- B.: Siedler, 1988. - 542 S.;S a к w a R.Soviet politics: An introduction. London; New York: Routledge,1989.- XII,356 p.- Bibliogr.: P.320-350; HildermeierM.Die Russische Revolu­tion 1905-1921. Frankfurt a/M.:Suhrkamp Verlag, 1989. - 352 S.;ConfinoM.Traditions old and new: Aspects of protest and dissent in modern Russia// Patterns of modernity. New York, 1989. Vol.2. P.12-36;GolubovicL.The history of Russia: Under Stalin// New Left rev.-London. 1989. N 107. P.94-100; Yanоv A. Russian idea and 2000. New York: Liberty publishing house, 1989. - 399 p. Публикация книги А.Л.Янова на русском языке была осущест­влена в том же издательстве годом раньше. См. главы из книги: Нева.1990.№ 9. С. 143-164; №10. C.I5I-I75; № 11.С.150-175; №I2.C.I63- 171.

Дополнительно к работе М.Д.Карпачева см. также: Перву­хинаК. М.История Октябрьской революции в англоязычной лите­ратуре конца 70 - 80-х годов. Основные проблемы//И СССР. 1991. № 3. С.220-228; М а л и а М. В поисках Октября // ОИ. 1992. № 4. С.178-187; У л а м А. Незавершенная революция//СМ. 1991. №18. C.103-113.

Более или менее свободное изучение истоков большевизма началось в СССР в годы перестройки, первоначально исследованием ис­токов сталинизма. Открылось оно этапной статьей А.Ципко "Истоки ста­линизма” (НЖ. 1988. №11. С.45-55; №12. С.40-48; 1989. №I.С.46-56; №2.C.53-6I). В ответ на нее как из рога изобилия "посыпались" ста­тьи, авторы которых, как правило, полемизировали с точкой зрения А.Ципко.Приведем некоторые из них: БутенкоА. П.Виновен ли Карл Маркс в "казарменном социализме"?// ФН. 1989. № 4. С.17-26; Он же. О мыслях из закрытых зон: на полях статьи А.Ципко "О зонах, закрытых для мыслей"... // ВМУ. Cep.I2. 1989. № 3. С.42-52;БыстровВ. Р.К вопросу о "доктринальных" истоках сталиниз­ма (об очерке А.Ципко ”0 зонах, закрытых для мысли")// НК.1989.№ 9. C.111-115; Клямкин И. М.Еще раз об истоках сталинизма// ПО. 1989. № 9. С.41-50; Лацис0.Термидор считать брюмером: история одной поправки // Знамя. 1989. № 5. С.183-199; Рого­винВ. З.Уистоков сталинизма // НК. 1989. № 6. С.95-107; № 7. С.69-80; ШабатинИ. И.О "марксизме” Сталина (Размышления по поводу статьи А.Ципко "Истоки сталинизма") // НК. 1989.№ 8.С.112- 115.

Тогда,в конце 80-х гг., большинство авторов отлучали сталинизм не только от марксизма, но даже от большевизма. Для усиления пози­ции отечественных ученых перевели статью С.Коэна "Большевизм и ста­линизм" (ВФ. 1989. № 7. С.46-72). И все же по мере демократизации и декоммунизации бывшего СССР в начале 90-х гг. наступило,наконец,вре­мя беспристрастно заняться и истоками большевизма. См., например: РудницкаяЕ. Л.Петр Ткачев: русский бланкизм // И СССР. 1992.№3.С.100-116;ДубенцовБ. Б.Дискуссии о социаль­но-политических взглядах П.Н.Ткачева в советской историографии 1920-х - начала 1930-х гг. // Там же. С.117—129; АгаевС. Л."Маркс был соединен со Стенькой Разиным" (об истоках большевизма)// Полис. 1992. № 4. С.158-167; и др. Из западных авторов,опубликован­ных в СССР, сошлемся на: БаттистрадаФ.Народничество и большевизм // CM. 1991. № 16. С.7-19; АвторхановА.Духовные предтечи Ленина // Слово. 1991. № 4. С.71-78; Он же. Ленин в судьбах России // НМ. 1991.№ 1. С.165-179; и др.

²Во-первых, следует сразу же оговорить значение терминов "ис­ток", "родословная", "корни" и словосочетаний "исток большевизма", "родословная большевизма", "корни большевизма". Не касаясь всех ас­пектов проблемы, нам достаточно провести различие между термином "генетическое родство" (близость по общности происхождения) и тер­мином "содержательное родство".

Говоря от истоке идеи Б, имеют в виду начало, первоисточник идеи Б – идею А. Говоря же о родословной идеи  Б, подразумевают перечень идей А¹, А², А³, А⁴ одного с Б рода, устанавливающий происхождение из некоей общей идеи А и сте­пень родства (близости, сходства).

Вопрос же о том, в какой мере сохранилось содержательное родство у идеи Б с идеей А (т.е. сколько структурных элементов идеи  А¹,А²,А³,А⁴- входят также в идею Б) в случае, когда А - исток Б, требует дополнительного ответа. Хотя понятно, что если генетическое родство близко, то, несомненно, име­ется и содержательное родство.

Таким образом, если мы, к примеру, говорим, что "истоком боль­шевизма является марксизм", то это означает,  в первую очередь, что больше­визм органически продолжает и развивает идеи марксизма, и,во вторую очередь, что и в большевизме,и в марксизме содержится ряд общих идей,положений. Аналогично отношение и к выражению "родословная большевизма". См.: ОжеговС. И.Словарь русского языка. М.: Русский язык. 1987. С.209, 557; Лопатин В. В., ЛопатинаЛ. Е.Малый толковый словарь русского языка. М.: Русский язык, 1990.С.188,508.

Что же касается термина "корни", то, по нашему мнению,это сло­во используется в ином значении: причина, обусловливающий фактор. Поэтому корни большевизма, иначе говоря, - причины большевизма.Употребление же слова "корни" в смысле "исток" желательно во избежание путаницы в кавычках, и тогда выражение "корни" большевизма будет  означать "истоки большевизма".    

Эти элементарные сведения мы вынуждены привести потому, что, как увидит читатель в дальнейшем, многие споры в литературе имеют своим истоком терминологическую неряшливость полемизирующих.

Во-вторых,необходимо различать, в каком контексте используется термин "исток". Идет ли речь об истоке какого-либо события, к  примеру, об истоке Октября 1917 г., или об истоке политической доктрины, в нашем случае - истоке политической доктрины большевизма.

 Марк Алданов, автор цикла из 16 исторических романов и повестей, посвященыых русской истории в контексте мировой, охватывающих период с 1762 но 1953 г., посвятил 70-м гг. XIX в. два тома под заглавием "Истоки". Именно в революционном народничестве 70-х гг., событиях тех лет видел М.А.Алданов истоки 1917 г. Однако отсюда еще, абстрактно говоря, автоматически не следует, что политические идеи революционного народничества явились источником политических идей большевиков (см.: А л д а н о в М. А. Собр. соч. в 6-ти т. М.: Правда, 1991. Т.4. С.413-570; Т.5. С.5-554).

В.И.Ленин, обозревая в 1912 г. в статье "Памяти Герцена" исто­ки русского революционного движения, начал отсчет с 1825 г., от де­кабристов (См.: ЛенинВ. И. Полное собрание сочинений (далее: ПСС). Т.21. С.255-262).

 Н.Устрялов, один из авторов "Смены вех" и идеолог сменовеховства, полагал в 1921 г., что ростки «своеобраз­ного "большевизма" проявлялись на протяжении всей этой истории (речь идет об истории русской интеллигенции. - Э.В.-П.) - от Радищева и особенно от Белинского до наших дней »(Устрялов Н. Интеллигенция в Революции// Союз. 1991. № 26. С.6).

Как видим, истоки "истокам" рознь. Убедительно мнение историка М.Геллера, соавтора знаменитой "Утопии у власти" и автора книги "Ма­шина и винтики" (См. Геллер М., НекричА.Утопия у власти. История Советского Союза с 1917 года до наших дней. London: ОPI,1989.- 926 с.; ГеллерМ.Машина и винтики: История формирования со­ветского человека. London: OPI,1985.- 334 с.), согласно которому преемственность революционных традиций в России не вызывает сомне­ний. "Но в начале 60-х гг. XIХ в. рождается русское революционное движение, ставящее перед собой новые цели, использующее для их дос­тижения новые средства" (ГеллерМ. Первое марта// Смена.1991 № 3. С.148).

³Тезис об исконности автократической традиции Российского го­сударства, имеющий широкое хождение среди специалистов как на Запа­де, так в последнее время и у нас, стал стереотипом массовой куль­туры, "клише" массового сознания. Менее известно, что в России из­давна существовали и демократические, и либеральные традиции. В 1957г. на немецком языке была издана книга В.Леонтовича об истории либера­лизма в России, Последнее ее переиздание осуществлено в I989 г.: LeontovitschV. Geschichte des Liberalismus in Rusland. 1762-1914. Munchen: Klosterman, 1989.- 549 S.

Думается, что не случайно именно этой книгой, переведенной на русский язык, издательство YMCA-Press открыло в 1980 г. ставшую к настоящему времени знаменитой серию А.И.Солженицына "Исследования новейшей русской истории": ЛеонтовичВ. В. История либе­рализма в России. I762-I9I4 (Исследования новейшей русской истории. T.I): Пер. с нем. И.Иловайский. Париж: YMCA-Press, 1980- 560 с.

Обозначим пунктирно некоторые идеи В.В.Леонтовича.Согласно ав­тору, идеи либерализма стали приобретать значение в России во вре­мена Екатерины П, причем не только по причине тех конкретных мер, которые она проводила (отмена обязательной службы дворянства, жало­ванная грамма дворянству, утверждение права земельной собственно­сти у дворянства, стремление дать законное основание религиозной терпимоети, гуманизировать уголовное право и др.), но и по причине общего подхода императрицы, заключавшегося в том, что лучше управ­лять страной силой убеждения, чем убеждением силы.

С.Реймерв своей рецензии на книгу Леонтовича, опубликованной в нью-йоркском "Новом журнале", верно замечает: "Своей консерватив­ной трактовкой либерализма Леонтович резко видоизменяет многие об­щепринятые понятия в русской историографии" (Новый журнал. New York. 1987. № 168/169. С.468). Так, А.Радищева автор считает не либера­лом, а ранним представителем русского радикализма; восстание декаб­ристов по своему отрицательному влиянию на развитие либерализма в России, согласно его мнению, сопоставимо только с убийством Алек­сандра II, Освободителя.

Важными вехами в истории либерализма в России, по Леонтовичу, явились либерально-конституционные воззрения М.М.Сперанского (Введе­ние к уложению государственных законов); деятельность Н.Карамзина (хотя это и противоречит традиционным представлениям), указавшего путь, на котором монарх может строить либеральный порядок в России; Основные законы империи от 23 апреля 1906 г.; либеральная программа П.А.Столыпина (Речь в Думе 6марта 1907 г.).

Подводя итог, Леонтович видит причину краха либерализма в Рос­сии в 1905 г. в том, что настоящее гражданское общество еще не пол­ностью сформировалось. И как ни остра критика автором революционной интеллигенции и либералов, тем не менее он признает, что и прави­тельство должно нести за крах либерализма огромную ответственность.

Опровержению расхожего мнения об отсутствии опыта демократии в историческом развитии России посвящена и статья О.И.Чистякова "О политико-правовом опыте и традициях России" (ВМУ. Сер.11.1990. №2).

Во-первых, как отмечает автор, традиции республиканизма в Рос­сии уходят в глубь времен. Около четырех веков, с XIIдо ХVI, суще­ствовали Новгородская и Псковская республики (была и третья респуб­лика - Вятка, отколовшаяся от Новгородской республики).

Во-вторых, в истории России уже с XVIв. начали складываться представительные органы как в центре, так и на местах, постепенно вырабатывался прин­цип выборности государственных органов и должностных лиц (избиратель­ные правом обладали даже государственные крестьяне), а также прин­цип коллегиальности в органах управления. Еще С.В.Юшков первым от­метил аналогичность Земских соборов французским Генеральным штатам, английскому парламенту, германским рейхстагом. Важным рубежом яви­лись реформы Александра П: возникает земское самоуправление, рефор­мируется городское, создается суд присяжных, развивается избиратель­ное право, предпринимается попытка введения конституции.После 1906 г. едва ли можно говорить в России о самодержавии, абсолютизме в пол­ном смысле.

Современный петербургский историк В.Старцев по этому поводу вполне определенно заявляет: "...мне кажется, пора признать,что Рос­сия с 24 апреля 1906 года стала уже конституционной монархией (СтарцевВ. Свержение монархии и судьбы России// СМ. 1992. № 7. С.81). И далее, сопоставляя политическую реформу в СССР в года перестройки и Основные государственные законы 1906 г., он при­ходит к выводу, что "сферы компетенции между законодательными уч­реждениями, правительством и самим императором были там разделены не хуже (если не лучше), чем это пытались сделать Горбачев и его со­ратники в I989-I99Iгг., неоднократно деля и пересматривая объем полномочий президента, Верховного Совета, правительства и съезда народных депутатов. Николай IIразделил это сразу и по закону.Исто­рия парламентаризма в Западной Европе тоже свидетельствует, что со­отношения объемов власти и компетенции между законодательными уч­реждениями, королями и правительствами менялись, их пропорции иног­да складывались веками". (СтарцевВ. Указ.соч. С.82).

Громадной ступенью в истории представительных органов и изби­рательного права явилась Февральская революция. Положение о выборах в Учредительное собрание было для своего времени верхом демократизма.

Оспаривает господствующий на Западе стереотип об исконности автократической традиции России в своей монографии и С.Пушкарев (См.: ПушкаревС. Самоуправление и свобода в России. Франкфурт- на-Майне: Посев, 1985. - 174 с.).

В ней автор, в частности, пишет: "Распространенное мнение о том, что русский народ всегда жил в рабстве, привык к нему и стал неспособен к устройству своей жизни на началах свободы и самодеятельности, противоречит историческим фак­там. Конечно, свет и тени неизбежны в истории всякой страны, и в России этот контраст проявлялся особенно резко. Государственное "тяг­ло" слишком тяжело лежало на плечах населения и задерживало разви­тие общественной самодеятельности. За периодами реформ следовали периода реакции: после реформ местного управления в 50-х годах XVIвека пришла опричнина; вXIX веке после Сперанского пришел Арак­чеев; после великих реформ 60-х годов пришел Победоносцев". (Там же. С.5).

Но многие современные авторы, полагает С.Пушкарев,сочиняя свою историю России, замалчивают ее светлые стороны и, подчеркивая одни темные, приходят к выводу, что установившаяся в 1917 г. тоталитар­ная власть была не новым явлением в истории, а лишь продолжением "царизма". На самом же деле, по мнению С.Пушкарева, в истории Рос­сии были заложены возможности разных вариантов свободного развития страны. Задачу своей книги автор и видит в том, чтобы "напомнить о существующих в русской истории началах политической свободы и обще­ственной самодеятельности. Знакомство с ними поможет в поисках вы­хода из тоталитарного тупика" (Там же. С. 5-6). См. также: Гера­сименкоГ. А.Земское самоуцравление в России. М.: Наука, - 264 с.; ТокаревА. И.Из истории представительной демократии в России // СПЖ. 1993. №5-6. C.118-I2I; Совет министров и Государственная дума. Из опыта российского парламентаризма// СМ. 1993. № 8. С.65-80; К 9. C.108-116.

Резюме.Думается, что, хотя автократичеркие традиции в истории России все же перевешивали демократические (не менее, если не более, чем автократические, преобладали патриархальные), тем не менее пос­ледние все же оказывали свое воздействие на формирование политичес­кой культуры, и необходимо было время, чтобы дать им "созреть".

О русской автократической традиции см.:ЯновА.История авто­кратии // Октябрь. 1991. № 8. С.139-156; Он же. Иваниана [гла­ва из книги "Происхождение автократии"]// Нева. 1992. №5-6.С.284 - 305. О русском либерализме ск. также: Аврех А. Я. Русский буржуазный либерализм: Особенности исторического развития//ВИ.1989.№2.С.17-31. О русском либерализме в связи с революционными собы­тиями 1917 г. см.: Арансон Г. Я. Русский либерализм и ре­волюция // СМ. 1992. № 7. С.72-80. Дополнительно см.:Секиринский С.,ФилипповаТ.Родословная российской свобо­ды // ВВШ. 1990. № 5. С.68-75; Махнач В. Троевластие //НВ. 1993. № 13. С.48-51; и др.

Последний автор, в частности,указывает, что еще в далеком 1211г. по инициативе великого владимирского кня­зя Всеволода III был созван первый в российской историй своего рода земский собор. Однако начавшиеся вскоре иноземные нашествия ХIIIв. прервали эту российскую политическую традицию до XVIв. Первый же английский парламент, для сравнения, собрался на 54 года позже рос­сийского, в 1265 г. (см.: М а х н а ч В. Троевластие. С.49);Но­викова Л.,СиземскаяИ.Идейные исто

Здесь уместно сравнить методологические и гносеологические проблемы и трудности, возникающие при исследовании большевизма,с такого же рода проблемами и трудностями при анализе фашизма, нацизма.

(В дан­ном случае мы отвлекаемся от вопроса о сходстве и различии больше­вистского и фашистского, нацистского режимов. Типичный и традицион­ный для либерально-демократической интеллигенции 20-х гг. - и не только - взгляд на этот счет выражен в 1927 г. итальянским филосо­фом и социологом Л.Стурце: ”В сущности между Россией и Италией есть только одна настоящая разница - именно то, что большевизм (или ком­мунистическая диктатура) является левым фашизмом, тогда как фашизм (или консервативная диктатура) является правым большевизмом .Больше­вистская Россия создала миф о Ленине, фашистская Италия - о Муссоли­ни"⁷³).

Имеются как минимум две причины указанных трудностей .

Первая- сложность, многомерность, противоречивость самого объекта исследова­ния. будь то большевизм иди фашизм, нацизм,и соответственно анализ учеными только какой-то одной стороны, в лучшем случае - двух, трех.

Вторая- недостаточность имеющихся теорий для адекватного пол­ного и всестороннего описания и объяснения большевизма или фашизма.

Ж.Желев, обозревая в своем труде “Фашизм” многочисленные определения предмета изучения, писал: "Следует отметить, что во всех приведен­ных определениях и характеристиках содержится только часть истины. Они отражают отдельные стороны реального политического явления, наз­ванного фашизмом. Ибо фашизм одновременно и "массовое движение" и "революция мелкой буржуазии", и "отчаянная борьба средних слоев за самосохранение", и "революция справа", и "превентивная контрреволю­ция", и в каком-то смысле даже "шизофрения нации", "эпилептический припадок" целого народа и т.д. Но ни одно из этих определений не раскрывает глубинную основу и специфическую сущность фашизма"⁷⁴.

Точно так же обстоит дело и с характеристикой, определением большевистского политического режима, большевистской "демократии".

Одни исследователи обращают внимание на тоталитарные черты сходства между большевизмом и фашизмом как режимами, отбрасывая существенные различия. А по ряду пунктов -  и противоположность; другие замечают только засилье бюрократии всех уровней и видов (партийной, советской, хозяйственной и т.д.); третьи видят лишь тиранию вождя и диктатуру партолигархии над пролетариатом; четвертые, наоборот, - неподдельный энтузиазм миллионов, широкое учас­тие трудящихся в различного рода организациях, объединениях, собра­ния митингах, на которых обсуждаются животрепещущие вопросы поли­тики, экономики и повседневной жизни.

При этом пестрота воспроизво­димой картины анализа и ее неадекватность усиливаются, если исследо­ватели исходят из различного понимания демократии.

С. и Б.Вебб, поды­тоживая свое решение вопроса о том, является ли правительство СССР диктатурой или демократией, в связи с этим справедливо замечали, что "самый обильный источник ошибок в социологии, как и во всякой дру­гой науке, - это постановка вопроса в терминах устаревших категорий или даже вчерашних определений". И, продолжая, они резонно вопроша­ли: <<Разумно ли ограничивать наши изыскания такими альтернативами, как ... "диктатура против демократии?">>⁷⁵.

Нам думается, что большевистский политический режим на всем протяжении своего существования, и прежде всего в 20-30-х гг., не может быть полно,  во многих аспектах и аутентично описан и объяс­нен, исходя лишь из теоретической модели либеральной демократии.

Данное обстоятельство объясняется тем, что он представлял из себя сложное, многомерное, развивающееся, противоречивое и во многом новое, уникальное политическое явление, не вписывающееся в указан­ное теоретическое пространство. Некоторые из его сторон могут бытьадекватно проинтерпретированы лишь иными концепциями, в том числе вновь созданными.

И тогда мы увидим, что режим в СССР в 30-х гг. - это не просто диктатура партократии, бюрократии или вождя над про­летариатом, но и политический феномен, включающий в себя элементы и"вождистской демократии"[если мы представим гипотетическую си­туацию, что в Советском Союзе, к примеру, под контролем Лиги наций были бы проведены прямые, всеобщее, равные, тайные, а главное свобод­ные (в частности, при свободе агитации, насколько это возможно, как "за", так и "против") выборы верховного вождя с теми же неограни­ченными полномочиями, которыми Сталин обладал в действительности, то в середине З0-х гг. (как, впрочем, и в конце 40-х гг.) думается, подавляющим большинством голосов был бы избран именно и только Иосиф Вис­сарионович], и "тоталитарной демократии"⁷⁶(хотя вторая "демокра­тия" в реальной политической истории XXв. включала и первую, но "де­мократический диктатор" возможен и вне тоталитаризма), и производ­ственной демократии, и демократии поддержки, согласия и участия(частью реального, частью фиктивного), и кратковременные и эпизодические всплески неполной охлократии(повсеместное, массовое одоб­рение с воодушевлением на собраниях, митингах и демонстрациях смер­тных приговоров, вынесенных на трех больших московских процес­сах), и элементы особого вида идентитарно- отчужденной демократии, при  которой пролетариат добровольно не просто делегировал, а отчуждал от себя всецело свой суверенитет триаде "вождь - партия - государст­во" при одновременной идентификации себя с "родными" вождем, партией, государством, причем ответственность последних (как и контроль над ними) была отсрочена в далекое "светлое будущее".

Но кроме пере­численных элементов "демократий" и демократий большевистский режим вместе с тем был, несомненно, и тиранией вождя, и партолигархией, и просто разновидностью авторитаризма.

Изучение большевистского политического режима (как и фашист­ского, нацистского) раздвигает рамки и увеличивает глубину понима­ния природы демократии, ее сильных и слабых сторон, неустранимых не­достатков, помогает избегать "ловушек" и нежелательных, но естест­венных для нее при определенных условиях превращений, метаморфоз. И вместе с тем усиливает практическую ценность ее либерально-демокра­тической модели.

В связи с этим важное значение и приобретает исследование боль­шевистской политической доктрины в целом,концепции демократии в ча­стности как фрагментарного самосознания большевистского политического режима (ибо доктрина наряду с тем, что фрагментарно обусловливала режим в реальности, точно так же лишь фрагментарно адекватно его описывала и объясняла).

II

В монографии предпринята одна из первых, если не первая попыт­ка в обществознании на территории бывшего СССР исследовать воп­рос об истоках, сущности и эволюции большевистской концепции демо­кратии в контексте политической доктрины большевизма как субъективного фактора формирования тоталитарно-репрессивного, псевдодемокра­тического, партолигархического, коммунистического etc. политического ре­жима.

Работа выходит в двух книгах.

В первой из них, которую и дер­жит в руках читатель, рассматриваются истоки большевистской полити­ческой доктрины (марксистский, якобинский, народнический, бланкист­ский и т. д.), ее квинтэссенция, формирование и эволюция в период до 1917 г.

Вторая книга посвящена анализу содержания и эволюции боль­шевистской концепции демократии в связи с политической доктриной в целом в период с 1917 г. по 1929 г. В ней исследуются многочислен­ные дискуссии в правящей большевистской партии по проблемам внут­риклассовой и внутрипартийной демократий, идеи оппозиций в ВКП(б) в обозначенный период, реализация которых гипотетически могла привес­ти к альтернативным вариантам развития политической системы в СССР, ожесточенная полемика между западной социал-демократией с больше­виками по проблемам демократии.

В первой главе предлагаемой первой книги монографии рассматри­ваются содержание и развитие концепции демократии К.Маркса и Ф.Эн­гельса. Хотя эта проблема в той или иной части и степени затраги­валась во многих монографиях и статьях в доперестроечный период, но, несмотря на гору аполегетической советской литературы, посвященной классикам марксизма, практически не было в ней специальных исследо­ваний, в которых бы на основе объективного, беспристрастного анали­за всех произведений К.Маркса и Ф.Энгельса адекватно, аутентично воссоздавались как политическая доктрина классиков марксизма в це­лом, так и их концепция демократии в ее эволюции в частности.

Симптоматично, что если в советской специальной литературе сравнительно много внимания было уделено изучению процесса становле­ния и развития марксистской концепции государства и права, то этого нельзя сказать об исследовании процесса становления и развития марк­систской концепции демократии. Очевидно, что это не случайно.До не­давних пор проводить подлинно научные исследования по проблемам де­мократии по причине самого факта существования в бывшем СССР тота­литарно-демократического, партолигархического etc. политического режима было невозможно. Именно поэтому мало какие идеи К.Маркса и Ф.Энгельса истолковывались столь превратно, интерпретировались так произвольнопо отношению к подлинному смыслу их текстов, как концепция демократии классиков марксизма.В монографии выявляется и развенчивается целая гирлянда мифов по этой теме, десятилетии, начиная с В.И.Ленина, существо­вавших в советской историографии марксистской политической мысли.

В рамках обозначенной темы особый интерес представляет вопрос  соотношении марксистской и большевистской (прежде всего ленинской) концепции демократии и, следовательно, вопрос о причастности  марксистской политической доктрины к становлению тоталитарной etc.политиче­ской системы.

Как известно, еще в перестроечной советcкой литера­туре сложились две полярныеточки зрения (естественно, давно нали­чествующие в западной политологии): первая, представленная А.П.Бутенко, О.Г.Лацисоми многими другими, отрицала причастность марк­систской теории к практике и идеологии советского тоталитаризма, вто­рая, "во главе" с А.С.Ципко,всячески эту обусловленность подчерки­вала.

Особое внимание в книге уделено парадоксам и метаморфозе Марк­совой (Энгельсовой) концепции демократиив контексте политической доктрины, социальной философии, экономических и других взглядов К.Маркса и Ф.Энгельса.

Главный парадоксальный выводпервой главы состоит в том, что если воспринимать марксистскую концепцию демокра­тии в контексте политической доктрины зрелого марксизма в целом, а тем более в связи с экономическими и социально-философскими взгляда­ми К.Маркса и Ф.Энгельса, то она приобретает авторитарный и тотали­тарный характер, в принципе не может носить название демократиче­ской теории, потеряет гуманистический ингредиент. Но если использо­вать селективно и отвлеченно многие идеи этой концепции, прежде все­го демократические идеи молодых Маркса и Энгельса, а также идеи, со­пряженные с марксистской концепцией формально-демократического и от­носительно мирного пути революции, то они сохраняют свою эвристичес­кую ценность и практическую значимость, демократичность, научный и гуманистический характер вплоть до настоящего времени, хотя проти­воречивость концепции, даже взятой самой по себе, бросается в глаза.

Второй главный выводсостоит в том, что большевистская концепция де­мократии востребовала из политической доктрины марксизма в целом, его концепции демократии в частности в силу целого комплекса причин недемократические, антигуманные идеи, те, которые не выдержали ис­пытания временем и практикой как в силу изначальной своей утопично­сти, антигуманности, так и в силу изменившихся условий.

А кроме того, вождь большевизма исказил, фактически сфальсифицировал (вольно или невольно, не столь важно) ряд политических идей классиков марксизма: "слома" государственной машины, диктатуры пролетариата, демократичес­кого и относительно мирного пути пролетарской революции, демократи­ческой республики как формы диктатуры пролетариата.

Во второй главе исследуются сущность, становление и развитие большевистской (ленинской) концепции демократии в период до 1917 г. И хотя сформулированная тема в той или иной мере разрабатывалась в доперестроечные десятилетия советскими специалистами в тысячах мо­нографий и статей (только перечень авторов занял бы несколько стра­ниц) и в теоретической, и в историко-теоретической, и в историогра­фической, и в научно-биографической, и в научно-библиографической, и по "критике буржуазной, реформистской и ревизионистской идеологии” литературе, в строгом смысле - все по той же известной причине - не было проведено свободных, подлинно научных исследований. Ситуация стала меняться в перестроечный период. Но лишь начавшийся на прост­ранстве бывшего Союза да и то не везде, процесс официальной декоммунизации и деленинизации открыл возможность для свободных от пар­тийной цензуры научных политических исследований.

[Добавление от 14 мая 2013 г.:  ]

В рамках обозначенной темы во второй главе в основном рассмат­риваются следующие ключевые проблемы:

1.    Ленинская концепция авангардной партии "нового типа" как краеугольный камень политической доктрины  большевизма.

Несмотря на то, что данной концепции уделялось больше всего внимания как в отечественной, так и в западной марксистской и немарксистской лите­ратуре (А.Авторханов, М. Восленский, Р.Гароди, Э.Карр, С.Каррильо, М.Карпович, С.Коэн, А.Мейер, Р.Такер, Л,Фишер, Э.Фишер, А.Улам, Л.Ша­пирои многие другие), не все ее моменты были должным образом рас­смотрены, особенно такие, как: а) эволюция и основные моменты мате­риализации ленинского организационного плана; б) комплексное сравни­тельное исследование концепции пролетарской партии К.Маркса и Ф.Эн­гельса и концепции авангардной партии "нового типа" В.И.Ленина; в)мес­то и роль системы "организационных матрешек", организационного ма­киавеллизма (двойной организационный стандарт) и фетишизма в ле­нинском организационном плане;  г) системный анализ истоков ленин­ского организационного плана.

2.  Эволюция и основные моменты большевистской (ленинской) кон­цепции демократии в период до Февраля 1917 г.Важнейшей составной частью второй проблемы является специальное исследование такого клю­чевого компонента большевистской концепции, идеологически обуслов­ливающего “тоталитарную демократию”, как теоретическая модель рево­люционной демократии,разрабатываемая Лениным. В связи с этим ана­лизируется понятие диктатуры - неограниченной, насильственной, массово-стихийной/ непосредственно-действующей революционной власти какквинтэссенции политической доктрины большевизма. Особое состояние такой власти в революционный период автор и предлагает обозначить термином (традиционно используемым в другом смысле) "революционная демократия^В".

3.   Проблема институционализации революционной власти в больше­вистской доктрине до 1917 г.Эволюция ленинских взглядов и неодно­значное среди большевиков отношение к Советам как органам революци­онной власти, институту революционной демократии^В.

Кроме того, ставится и специально анализируется (видимо, впер­вые в отечественном обществознании) проблема аутентичной интерпре­тации политической доктрины большевизма.

Суть ее состоит в том, что имеется разрыв (обозначаются его причины) как между политическими убеждениями лидеров большевизма и их высказываниями (текстами), так и между содержанием политических высказываний (текстов) и политиче­ской практикой.

Проблема осложняется также тем, что для политичес­кой практики большевизма в большинстве случаев политическая теория не играла определявшей роли. Хотя, несомненно, в большевистской по­литической доктрине имелось смысловое ядро, которое В.И.Ленин и большевики следовали практически всегда. Поэтому решение отмеченной проблемы должно помочь в выявлении"несущих конструкций" большевистской политической доктрины, инварианта ее сущности на разных этапах эволюции.

Вообще, специально еще раз подчеркнем: в монографии - и в пер­вой и во второй главах - основное внимание уделено прежде всего аутентичному прочтению текстов К.Маркса, Ф.Энгельса и В.И. Ленина -восстановлению подлинного смысла политического марксизма и большевизма (ленинизма)и лишь во вторую очередь - их критическому ана­лизу и оценке.

Предвосхищая результаты исследования, укажем на то, что кон­цептуально новым словом в истории политических учений является вы­вод о том, что сакральная, эзотерическая тайна большевистской (ле­нинской) политической доктрины состоит (в период до 1917 г. в ряде моментов еще имплицитно) в теоретическом конструировании сложнойпо структуре и трансформирующейся во времени модели политическогорежима: вначале, на первом разрушительном революционно-демократическом этапе завоевания власти, предполагалось установление биполяр­ной - охлократической и партолигархической - модели власти, сочетаю­щей власть и интересы охлоса, народных обездоленных низов, пролета­риев и крестьян-бедняков (открыто) и профессиональных революционе­ров, зарождающейся партолигархии во главе с харизматическим вождем (завуалированно), затем, на втором этапе стабилизации, легитимации и завершающей институционализации революционной власти, - установ­ление партолигархического режима с некоторыми внешними атрибутами смешанного охло-демократического режима при частичном согласии, под­держке и направляемом (контролируемом, руководимом) партией участии в управлении и власти социальных низов,включая охлоса, люмпенов, пауперов, маргиналов.

Еще одним важнейшим выводом(также упускаемым из виду многи­ми - но не всеми - западными советологами и отечественными иссле­дователями) является положение о том, что установление большевистской партавтократии etc.  оказалось созвучным мировосприятию, менталитету, политической культуре, жизненной ориентации, психологическому сос­тоянию масс в революционную эпоху, а не обусловлено лишь воплощени­ем антидемократических идей политической доктрины, а тем более влас­толюбием, политическими амбициями, психологическими чертами его лидеров: В.И.Ленина, Л.Д.Троцкого, Г.Е .Зиновьева, И .В. Сталина и др.

И, наконец, два замечания в порядке самокритики.

Первое.Пока проводилось исследование и писалась книга у автора продолжали эво­люционировать политические воззрения и углубляться (хочется наде­яться) понимание проблематики темы, в частности, теории демократии в целом⁷⁷, что наглядно обнаруживается, если сравнить наиболее ран­ние написанные фрагменты текста (разделы 1.3 - 1.9 первой главы) с более поздними (глава вторая, разделы 1.1, 1.2и 1.10 первой главы, предисловие и "Вместо введения").

Второе.В целом же метаморфоза собственных политических убеж­дений начала происходить у автора с конца 70-х гг.⁷⁸, но об этом ему до перестройки, как и многим другим (но не всем), приходилось публично умалчивать. Но вина автора отягощена тем, что в период трансформации собственных политических взглядов он не просто пуб­лично умалчивал об этом (не хватало мужества; но наряду с этим пос­ледовательно либерально-демократические взгляды еще не выкристалли­зовались, не хватало глубины понимания и прозрения), но и продолжал преподавать иные, чем собственные, взгляды ("научный коммунизм"),по ряду моментов (но еще не всем) уже не разделяя их.

Поэтому автор сейчас, пользуясь случаем, публично извиняется затогдашнее частичное двоемыслие перед своими студентами и слушателя­ми того времени(конец 70-х - примерно 1986-1987 гг.). С начала же перестройки, со второй половины 80-х гг. у автора установилось (нас­колько самому об этом можно судить) согласие между убеждением и пуб­личным словом, и сделок с совестью по этому поводу больше не было.

С данного момента переживать можно лишь по поводу медлительности соб­ственной духовной эволюции. Но, как говорится, сие уже от меня не зависело, а находилось "в руках Бога”.

[...]

ПРИМЕЧАНИЯ

Предисловие

⁷³Цит.по: Ж е л е в Ж. Фашизм. Тоталитарное государство. М.: Новости, 1991. С.36.

   ⁷⁴Там же. С.37.

⁷⁵В е б б С. и Б. Советский коммунизм - новая цивилизация?С.444.

   ⁷⁶Понятие “тоталитарная демократия" разработал в ввел в обо­рот в 1952 г. Я.Талмонв своей книге "Происхождение тоталитарной демократии” (J.L. Таl mоп. The Origins of Totalitarian Democ­racy. London, 1952). Э.Батлер в пояснениях к русскому изданию книги Ф.А.Хайека "Общество свободных" следующим образом определяет значение этого термина: “Если законодательный орган выбран народом, но не ограничен в своей власти, он превращается в диктатора - это и есть тоталитарная демократия”. Далее Э.Батлер цитирует Я.Талмона:"Политическая школа тоталитарной демократии исходит из предположе­ния, что истина - в политике. Это - политический мессианизм в том смысле, что он предполагает некую предопределенную, гармоничную и совершенную схему, к которой  неотвратимо движутся и в которую общество должно воплотиться”. По Талмону, завершает свой коммента­рий Э.Батлер, тоталитарная демократия и либеральная демократия раз­личаются не тем, что одна из них отрицает свободу, а другая на сво­боде настаивает. Обе настаивают на свободе, но понимают ее по-раз­ному (См.: Xа й е к Ф. А. Общество свободных. С.297-298).

⁷⁷Автор предполагает в заключение 2-й книги изложить свое понимание,  концепцию демократии.Здесь же хотелось бы ограничиться дву­мя замечаниями.

Первое.Мы солидаризируемся с общим пожеланием А.Миграняна, согласно которого отечественным ученым следует присту­пить к разработке теории демократии,”которая, учитывая наше идейно-­теоретическое наследие, специфику российской политической традиции, а также нынешней ситуации в социально-экономической и политической сферах, органично и целостно включала бы все те элементы, которые выдержали историческую проверку в процессе социально-политической эволюции индустриально развитых стран за последние несколько столетий” (Мигранян А.М. Демократия в теории и исторической практике // К-ст. 1990. № I. С.41. См. также: О н  ж е. Долгий путь к европейскому дому // НМ. 1989. № 7. С.166-184). И хотя про­цитированная мысль высказана еще в 1989 г.,онаактуальна и поныне. Весь вопрос состоит только в том, как интерпретировать ключевые сло­ва в пассаже московского политолога. К примеру, что считать специ­фикой российской политической традиции: автократию как полагают многие западные и отечественные исследователи, или все же не только ее, а также и демократию ("Демократия малых пространств, - отмечал А.И.Солженицын, - веками существовала и в России. Это был сквозь все века русский деревенский мир, а в иные поры - городские веча, казачье самоуправление. С конца прошлого века росла и проделала немалый путь еще одна форма его-земство,к сожалению толь­ко уездное и губернское, без корня волостного земства и без обвершения всероссийским”. Солженицын А. И. Как нам обустро­ить Россию. С.48).

Второе. 2.1.О какой бы форме понятия демократии (простой или сложной, об зтом дальше) ни шла бы речь в нормативной теории, оно во всех случаях означает не форму правления большинства, как это принято считать в ряде теорий и дефиниций, а власть и участие в процессе принятия решений, управления исамоуправления всех, а значит, и власть и участие каждогочеловека из числа всех. Данное очевидное и элементарное, но существенно важное уточ­нение постулирует политическое и юридическое равноправие всех и имплицитно подразумевает плюрализм, необходимость учета мнения меньшинств, поиск компромиссов и согласия. Исходя изнего,демократия  - процедура принятия решений согласно воле всех тех,кого касаются эти решения.

Понятно, что если руководствоваться только что приведенным определением демократии, то все реально функционирующие "демократи­ческие" политические система в большинстве случаев принимают не вполне  демократические решения даже тогда, когда исходят из явно  выра­женной воли большинства. Другое дело, что они, эти решения, могут быть административно эффективными, политически правильными и т.д., но тем не менее будут продолжать оставаться не совсем демократиче­скими.

Вообще, при оценке политических явлений не следует смешивать разные критерии: в частности, демократичности с, к примеру, эффек­тивности или научности. Тем более, что,по справедливому в данном пункте мнению Л.Колаковского,"... опыт научил нас тому, что основные понятия, которые мы готовы принять, противоречат одно другому: бе­зопасность и свобода, свобода и равенство, равенство и личные нрава, личные права и правление большинства" (КолаковскийЛ. Обожествление политики // НВ. 1993. № 23. С.57).

А кроме того,по­литологи XX в. (Й.Шумпетер, М.Дюверже, Р.Даль и многие другие) давно пришли к твердому убеждению, что ни одно из реально существу­ющих государств, признанных в современном мире демократическими, в полной мере не соответствует даже значению термина "демократия” как правления большинства (хотя они все же вполне зримо отличаются от автократических государств).

Поэтому Р.Даль и предложил (совместно с Линдбломом) ввести в научный оборот вместо термина "демократия" термин "полиархия". По его мнению, термин "демократия" пригоден лишь для характеристики идеального состояния событий. “Действительные же системы, - полагает он, - в наибольшей степени приближающиеся к та­кому состоянию, по крайней мере в некоторых своих суждениях могут быть названы полиархиями. Данная теория (полиархии. - Э.В.-П,,) подразумевает, что все полиархические системы обладают дефектами по сравнению с демократией. Но в отличие от теорий управления большин­ства, элит она позволяет надеяться, что такое несоответствие может быть уменьшено" (ЦыганковА.П.Политология Р.Даля. С.93-94. См. также:ДальР.Введение в теорию демокра­тии. С.68-95; СытинА.Г.Политическая социология М.Дюверже.  С.82-83).

А заложил основу современных представлений о демократии, радикально отличающихся от классической теории,Й.Шумпетер, который полагал, что задача народа состоит не в принятии реше­ний, а в выборе тех, кто будет принимать решения (см.: Zо 1о  D. The evolutionary riskcs ofdemocracy. P.225). Разделяя мнение Й.Шумпетера по отношению к дескриптивным теориям демократии, мы все же думаем, что нормативная теория должна исходить из данного нами определения демократии.

2.2.Следует выделить два понятия демокра­тии: простое, "чистое", и сложное.

А. Демократия как простое понятие("чистая" демократия, в собственном смысле термина) означает только то, что это власть всехи участие во власти и управлении всех.Акцент здесь делается на субъекте власти - кто властвует, управляет - без уточнения того, какая это власть (безграничная илиограниченная), как она функционирует. Демократия как простое поня­тие в принципе может подразделяться на две разновидности: I) нераз­витую институционально и неправовую и 2) развитую институциональ­но и правовую формы.

Первая разновидность на практике, как пока­зывает опыт, не может быть вообще правлением всех, а только лишь кратковременным правлением большинства, причем власть, как правило, бывает неограниченной, деспотичной по отношению к меньшинству или отдельным гражданам.

Б. Демократия как сложное понятие(в строгом смысле уже не только демократия) соединяет в одно целое демократи­ческую и либеральную традиции и означает не только то, что это власть всех, но и то, что у этой власти имеются границы,за которые она не имеет право вторгаться,и прежде всего она не имеет право нарушить неотчуждаемую индивидуальную свободу отдельного человека. Здесь и возникает понятие .либеральной, правовой и конституционной демократии. Демократия как правление всех, а значит и каждого, с не­избежностью подводит к сложному понятию либеральной демократии, как только мы зададимся вопросом: что необходимо для ее стабильного функционирования?

2.3.Простое понятие демократия - "пустое по­нятие" в том смысле,что означает только форму правления,безразлич­но к цели. Сложное понятие демократии - содержательно. Для того, чтобы стабильно функционировать на практике, либерально-демократиче­ское устройство должно заботиться об адекватных институциональной структуре, правовых нормах, политическом сознании и культуре,а зна­чит, не может быть безразлично к целям правления.

2.4.Нормативная концепция демократии должна строиться исходя одновременно из крите­риев научности и гуманистичности(не смешивать характер концепции демократии с характером самой демократии. Последняя в принципе не может быть научной, ибо ей приходится учитывать и волю малообразо­ванного или некомпетентного человека). Она должна создаваться,опи­раясь на знание и опыт многих наук: психологии, социальной психо­логии, социологии, математики, историографии, экономической теории и, конечно, самой политической науки. Вместе с тем она должна ис­ходить из того, что человек - высшая ценность на Земле.Поэтому хотя демократия - власть всех, но каждый человек из числа всех должен играть в политическом процессе самодостаточную роль - своеобразную роль мини-монарха.

⁷⁸0подлинных политических взглядах автора и их метаморфозе свидетельствует такой факт. В конце 70-х гг. (начало пересмотра собственных политических воззрений) он приступил к сочинению книги "Вопросы дурака, балаганного шута” (несколько десятков пожелтевших страниц текста сохранились до настоящего времени). Название опуса объясняется очень просто. Широко известна поговорка о том, что один дурак может задать столько вопросов, что и сто умных на них не от­ветят. Вот в роли такого "дурака" и собирался выступить автор. Книга по замыслу должна была состоять только из одних вопросов, без отве­тов.

Однако вот что интересно. Вопросы наивны (и банальны по нашим сегодняшним меркам) не только потому, что они другими, исходя из идеи книга, и не могли быть. Но и потому, что самому автору приходилось изобретать "политический велосипед", доходить своим умом (такое условие он поставил перед собой) до элементарных демократических истин, пробиваясь сквозь первые трещины монолита собственных больше­вистских убеждений.

Приведем три вопроса из незавершенной и неопуб­ликованной книги:

1. Может ли власть трудящихся "позволить" по отношению к собственным трудящимся те же права и свободы, например свободную публичную, т.е. в печати, на собраниях,критику (не ругань) политики правительства или поведения высших должностных лиц государства , которые "позволяет" власть буржуазии по отношению к свое буржуазии?

2. Если соблюдение правил формальной логики - гарантия правильности рассуждений, гарантия от ложных умозаключений, то неявляется ли соблюдение "правил" формальной демократии (разделение властей на законодательную, исполнительную и судебную, действенный народный контроль, подотчетный только народу и независимый от государственной власти и др.) гарантией от злоупотреблений властью?

 3. Если ответ на вопрос: "Какова сущность власти?"- важен,поскольку он уясняет,в интересах какого класса функционирует власть, то не является ли столь же важным также и вопрос: "Какова форма организации, функционирования, контроля власти?". Ведь ту или иную политику,пусть самую что ни на есть народную, исполняют люди, а они в боль­шинстве своем подвержены слабостям, имеют недостатки, тем более, что отправление власти связано с привилегиями. И не является ли в таком случае определенная, искомая (какая?) форма власти гарантией от злоупотребления властью, даже если она "для трудящихся" (ведь на­ходятся у власти сотни тысяч людей)?

К.Поппер, отмечая маловероятность свободного голосования боль­шинства за упразднение своей собственной власти, установление дик­татуры, продолжает: "Но ведь это случалось! Что делать, если это случится опять?"⁴¹

По его мнению, включение в большинство конститу­ций требования квалифицированного большинства для голосования про­тив конституции, а значит и против демократии, лишь доказывает, что такое изменение в принципе возможно, а тем самым отвергается прин­цип, по которому воля "неквалифицированного" большинства является первичным источником власти, то есть что народ имеет право управ­лять, выражая свою волю простым большинством голосов⁴².

Всех этих теоретических трудностей можно, согласно К.Попперу, избежать, если отказаться от вопроса: "Кто должен править?" и заме­нить его новой и чисто практической проблемой: как лучше всего мож­но избежать ситуаций, в которых дурной правитель причиняет слишком  много вреда? "Мы можем построить всю нашу теорию на том, - пишет английский философ,- что нам известны лишь две альтернативы: либо диктатура, либо какая-то форма демократии. Мы основываем наш вы­бор не на добродетелях демократии, которые могут оказаться сомнитель­ными, а единственно лишь на пороках диктатуры, которые несомненны. Не только потому, что диктатура неизбежно употребляет свою силу во зло, но и потому, что диктатор, даже если он добр и милостив, лишает других людей их доли ответственности, а следовательно, и их прав иобязанностей. Этого достаточно, чтобы сделать выбор в пользу демократии, то есть в пользу правления закона, который дает нам возмож­ность избавляться от правительства. Никакое большинство, - подчер­кивает К.Поппер,- как бы велико оно ни было, не должно быть доста­точно "квалифицированным", чтобы уничтожить это правление закона.”'⁴³. (Подчеркнуто нами. - Э.В.-П.).

И описанный К.Поппером парадокс демократии, и проблема неогра­ниченной власти большинства, означающая диктатуру большинства, упо­мянутая Ф.А. фон Хайеком и К.Поппером, вплотную подводят нас к актуальности анализа большевистской концепции демократии и полити­ческой практики большевизма с целью предостережения народов и ново-­старой политической элиты молодых государств, возникших после рас­пада СССР и ставших на путь демократизации и либерализации, от па­губных ошибок в духе большевизма, которые могут привести к быстрому поражению зарождающейся в этих странах демократии. Поэтому прежде, чем мы непосредственно перейдем к изложению основных вопросов со­держания монографии, необходимо коснуться еще одной темы, чрезвычай­но важной для судеб демократии в Молдове, России, Армении, Румынии, на Украине, в других странах Восточной и Центральной Европы: речь идет о том, что сторонников либерально-демократических ценностей не должна смущать критика в адрес демократии.

Свой ответ критикам демократии, актуальный и для наших дней, и для наших стран (как и только что процитированное суждение К.Поппера), дал Т.Джефферсон, автор американской Декларации независимости, "апостол Павел американской демократии". В письме к Д. де Немуру он отмечал: "Мы с вами оба думаем о людях как о наших детях... Но вы любите их как малолетних детей, которых боитесь предоставить самим себе без присмотра няни, а я - как взрослых людей, которых я предо­ставляю свободному самоуправлению"⁴⁴.

Один из основателей современ­ной американской политологии - Ч.Мерриам - назвал процитированное высказывание Т.Джефферсона одной из лучших формул принципов демок­ратий⁴⁵.

Кроме того, сомневающимся сторонникам демократии следует пом­нить, что, во-первых, для переходных общественных состояний демокра­тия не является стабильной, а тем более эффективной политической фер­мой. Во-вторых, демократия вообще даже в "нормальном" состоянии граж­данского общества - очень "хрупкое" установление. Вне рамок опреде­ленных общественных параметров, сложной взаимосвязи системы объек­тивных и субъективных факторов она естественно превращается или в охлократию и анархию, или (и затем) в авторитарное политическое уст­ройство.

По образному выражению патриарха французской политологии М.Дюверже,демократия "требует внимательной, постоянной, кропотли­вой заботы, как самолет, находящийся в полете. "Естественным" обра­зом политические режимы тяготеют к авторитаризму и насилию, по со­циологическому закону аналогичному физическому закону свободного падения тел. Демократия может избежать этого падения только раз­вивая противостоящую этому силу, постоянно поддерживаемую, контро­лируемую , приводимую в норму, как давление в реакторе"⁴⁶. Проблема стабильности демократии- одна из животрепещущих в политической практике и актуальнейшая и труднейшая в политической науке.

Стабильность демократии наряду cдругими факторами в значитель­ной степени определяется мерой социальной и этнической гомогенности (гетерогенности) сообщества и соответственно мерой согласия (конф­ликтности) различных сегментов и групп, демократическим, "граждан­ским" (Г.Алмонд и С.Верба)⁴⁷ типом политической культуры, степенью и интенсивностью реального участия членов сообщества в принятии ре­шений (рационально-активистская модель политического поведения).

Кстати, одним из парадоксов демократии, выявляемым как раз при ре­шении проблемы стабильности, является то, что “от гражданина в де­мократии требуются противоречащие одна другой вещи: он должен быть активным, но в то же время пассивным, включенным в процесс, однако не слишком сильно, влиятельным и при этом почтительным к власти”⁴⁸.

 Для стабильного функционирования демократии гражданское общество должно быть свободно, в огромной степени горизонтально (и вертикаль­но) структурированным, с подвижными, взаимно пересекающимися разде­лительными гранями внутри себя между слоями, группами, слоями, организациями, общинами и т.д.

Что же касается в значительной степени социально гетерогенных, многосоставных обществ, то для стабильно­го функционирования демократии в них A. Лейпхарт предлагает политиче­ским лидерам многосоставных обществ (в частности, к таким, по нашему мнению, относится Молдова) сконструировать особый вид со-общественной (консоциальной) демократии, для которой характерны четыре атрибутивные черты: I) осуществление власти "большой коалицией”по­литических лидеров всех значительных сегментов многосоставного об­щества; 2)взаимное вето, или правило "совпадающего большинства", выс­тупающее как дополнительная гарантия соблюдения жизненно важных ин­тересов меньшинства; 3) пропорциональностькак главный принцип по­литического представительства, назначений на посты в государственной службе и распределения общественных фондов; 4) высокая степень автономностикаждого сегмента в осуществлении своих внутренних дел⁴⁹.

В-третьих, становление стабильной и эффективно функционирующей демократии - очень длительный процесс и требует адекватных техноло­гических, экономических, социальных, духовных изменений⁵⁰, а глав­ное - соответствующих граждан, ибо, переиначивая высказывание К.Поппера, можно сказать, что несправедливо винить толькодемократию заполитические недостатки демократического государства. В значитель­ной мере правильнее обвинять в этом граждан демократических  госу­дарств.

В связи с изложенными соображениями весьма поучительно проана­лизировать, как вслед за наступлением тех или иных, драматических или трагических эпохальных событий  XXв. (таких как первая и вторая миро­вые войны, "социалистические" и "народно-демократические" революции, установление фашистских, нацистских и "коммунистических" режимов, свержение демократических и возвращение авторитарных форм правления ) не только менялись оценка сильных и слабых, сторон политической демок­ратии, акценты в дискуссиях о ее неустранимых недостатках, противо­речиях, парадоксах, но и каждый раз вновь и вновь поднимался вопрос о         глубоком кризисе и даже крахе ее как политического режима.

Переоценка политических ценностей демократии в нашем столетии началась еще в преддверии первой мировой войны. "Кризис современно­го государства" (Бенуа), "кризис современного правосознания" (Новго­родцев), "недоверие к парламентским учреждениям" (Еллинек), "партий­ная машина" (Лоу), "сумерки легализма" (Котляровский) - таковы были оценки известных отечественных и зарубежных ученых того времени, об­разовавшие своего рода communisopinio, резюмируемое как кризис парламентарной демократии⁵¹.          

После Первой мировой войны и револю­ций в России, Венгрии, Баварии и других странах критическая оценка демократических режимов, естественно, усилилась. Так, к примеру, Д.Брайс в своем капитальном двухтомнике "Современные демократии",вы­шедшем в Лондоне в I921 г., отмечал, что имеющиеся виды демокра­тии фатально тяготеют к превращению в олигархию и при этом становят­ся все менее стабильными.

Оценивая мажоритарный принцип принятия решений, лежащий в фундаменте любого вида демократии, он писал: «Выражение "народная воля" вдвойне неточно: воля "большинства" приравнивается к воле всех, и воля немногих активных считается за волю пассивно воспринявшей ее массы, образующей "большинство"»⁵².Глав­ным врагом демократии, Д.Брайс, следуя древней традиции, полагал "власть денег - плутос". В конце концов он соглашается с Руссо, что, "раз брать термин в строгом смысле, то никогда не было и не будет истинной демократии"⁵³. Исходя из изложенного, Д.Брайс задавался вопросом о том, не могут ли современные ему демократии затмиться так же, как затмились античные республики. "Это случилось, - подытожи­вал он, - это может случиться вновь"⁵⁴.

Критика Д.Брайса, как и большинства интеллектуалов Запада, имела целью дальнейшее улучшение ре­ально существующих форм либеральной демократии начала XX в., устра­нение негативных сторон, поиск новых  институтов, основывающихся на тех же самих фундаментальных теоретических принципах.

К такого же рода критикам реальных форм либеральной демокра­тии можно отнести  известного чешского политика и интеллектуала Э.Бенеша, издавшего уже в годы Второй мировой войны, в 1942 г., книгу "Демократия сегодня и завтра", в которой он критически поды­тожил сорокалетий опыт функционирования демократий в XXв., и, в частности, межвоенный опыт Чехословакии, и предложил ряд рецептов по ее "лечению"⁵⁵.

Однако имелась на Западе группа теоретиков, которые писали о необходимости установления нового политического строя, базирующегося на ином понимании природы демократии в сравнении с формальной де­мократией прошлого.

 К примеру, широко известная в конце XIX-пер­вой трети XX в. чета англичан С. и Б. Вебб - идеологов тред-юниониз­ма и фабианского социализма - предлагала в начале 20-х гг. объеди­нить в одно политическое целое "демократию производителей", "демокра­тию потребителей" и традиционную "политическую демократию"⁵⁶.

Немец­кий деятель В.Ратенау, не делая универсальных выводов, полагал, что для послевоенной Германии будет адекватна не обычная демократическая республика, а такая новая форма государственного бытия, которая бы сочетала институты "Республики Парламента" и "Республики Советов" (понимаемых им в отличие от Советов в России, где они строились по классово-производственному принципу, как система свободно создавае­мых ведомственных мини-государств) .

Существовала еще одна группа критиков, которые, отвергая любые практические модели либеральной демократии начала столетияпредлага­ли взять за образец тот качественно новый тип ‘'демократии" - "про­летарской", "советской", который устанавливался в СССР.

В связи с этим следует заметить, что и сторонники либеральной демократии так­же присматривались к политическому  эксперименту на одной шестой ча­сти суши, выделяя заслуживающий внимания позитивный опыт.

В частно­сти, упомянутый уже Д.Брайс, оценивая в целом установившийся в Рос­сии советский строй как "извращенный тип демократии" и указывая,что в ней руководит революцией не большинство рабочих, а лишь олигархи­ческая группа вождей, малая по числу и облеченная неограниченной властью⁵⁸, в то же время отзывался о системе Советов самой по себе, по тем потенциальным возможностям, которые в ней заложены вне зави­симости от политики ’’русского коммунизма”, как о чрезвычайно демок­ратичной, остроумной и интересной системе управления,сочетающей территориальное и профессиональное начала и согласованной с русским про­странством.

"Эта схема управления, - отмечал Д.Брайс, - посредством местных органов, первичных собраний, одновременно управляющих и из­бирающих, посылающих делегатов в высшие органы и т.д., грандиозна и интересна как новая конституционная форма"^59. Жаль только, что она, по мнению английского ученого, действует в революционных условиях в значительной части на бумаге и не везде одинаково, что выборы прев- ращены в фарс. И вообще, полагал он, система Советов не связана не­обходимо с коммунизмом.

Примером критической позиции, фактически отвергающей ценности либеральной демократии, может служить фундаментальный труд все тех ж С. и Б.Вебб "Советский коммунизм - новая цивилизация?", завершенный ими в сентябре 1935 г. На основе личных наблюдений в ходе двух поездок в СССР и четырехлетней исследовательской работы авторы при­ходят к такой оценке политического режима Советского Союза, которая вызовет сильное удивление у значительной части современного постперестроечного читателя на территории бывшего СССР, свыкшегося, и впол­не справедливо, с мыслью, что в бывшем большом Отечестве к середи­не 30-х гг. был установлен авторитарный, партолигархический, тота­литарный с псевдодемократическим фасадом режим.

"Это почти всеобщее личное участие через поражающее разнообразие каналов, - описывает чета С. и Б.Вебб увиденное в СССР, - больше, чем что-либо другое, оправдывает определение этого строя как многообразной демократии"⁶⁰.Но еще большее удивление вызовут последующе оценки британских ис­следователей. Проанализировав советскую конституцию, они делают вы­вод: "Таким образом, поскольку дело касается легально конституиро­ванных властей, - законодательных, судебных или исполнительных, на любой ступени иерархии и во всех областях управления, - мы полагаем, что для всякого добросовестного исследователя было бы затруднитель­но утверждать, что СССР в любой своей части управляется по воле од­ного лица, т.е. диктатора"⁶¹. Затем чета С. и Б.Вебб дает одинако­во отрицательные ответы на ряд последовательно поставленных вопро­сов: "Является ли партия диктатором?", "Является ли Сталин диктато­ром?", "Является ли СССР автократией?"⁶²

Но не следует думать, что С. и Б.Вебб не разглядели антидемо­кратическую и антинародную сущность режима в СССР по наивности сво­ей или же, установив диктаторский характер власти, написали заведо­мую неправду. Все намного сложнее.

Во-первых,и это главное, политический строй в СССР в начале ЗО-х гг., как и в  течение всего периода своего более чем семидесяти­летнего бытия, отличался (в большей или меньшей мере) двойственнос­тью, сосуществованием конституционных, законных политическихинсти­тутов, норм и отношений и неконституционных, незаконных (но не ме­нее, а чаще всего и существенно более эффективно действующих), что явилось результатом воплощения своеобразного доктринального, органи­зационного макиавеллизма большевизма, сознательно заложенного еще его основателем (двойной стандарт в партстроительстве).Вместе с тем отмеченная особенность явилась также следствием предварительно не предусмотренной имманентной противоречивости различных и в разное время сформулированных частей большевистской доктрины (например, про­тиворечие между тезисом о всевластии Советов и положением об аван­гардной роли партии "нового типа" в условиях пролетарской однопар­тийной "демократии").

Конечно, для С. и Б.Вебб обнаружить сам факт этой институцио­нальной, нормативной и реляционной политической двойственности не составляло труда. Они прямо указывают, что ВКП(б) "стоит вне кон­ституции"⁶³, что "в отличие от Муссолини, Гитлера и других совре­менных диктаторов Сталин по закону не облечен никакой властью ни над своими согражданами, ни даже над членами партии, к которой он при­надлежит" (напомним, что процитированный пассаж написан в IS35 г.)⁶⁴. И далее продолжают, ясно выявляя амбивалентность властных структур первого в мире государства рабочих и крестьян: "...хотя по консти­туции Сталин ни в коей мере не является диктатором и не имеет влас­ти приказывать ... можно считать, что он стал несменяемым на этом посту верховным вождем партии и, следовательно, правительства"⁶⁵. Та­ким же образом, отмечая недиктаторский характер правления в СССР, упомянутые авторы специально, оговаривают, что дело "касается легаль­но конституированных властей"⁶⁶.

И все же С. и Б.Вебб не воссоздают достоверную картину двойст­венности властных структур в СССР. Их основная ошибка состоит в том, что они неправильно оценивают роль и статус конституционных и не­конституционных институтов, норм и отношений в политической системе Советского Союза, а главное - характер их взаимосвязи.

Прежде всего С. и Б. Вебб явно преувеличивают интеллектуальное, идейное влияние партии на непартийную массу (в связи с этим для обозначения режима они вводят даже новый термин - "кредократия")⁶⁷ и умаляют меру ее - в лице партийных органов и чиновников - административного, командно­го воздействия как на государственные органы, так и непосредственно на трудящиеся массы. Точно так же они преувеличивают меру коллеги­альности и коллективности при принятии решений в партийных, государ­ственных, профсоюзных, комсомольских и иных органах и организациях. Вместе с тем чета Вебб фактически как бы не замечает огромную роль репрессивной системы для стабильного функционирования,”советской” по­литической системы, переоценивает фактор согласия и сознательного, свободного участия широких масс в управлении и осуществлении власти, степень их реальной самодеятельности.

Во-вторых,положительная в целом оценка С. и Б.Вебб политичес­кого режима в СССР в значительной степени обусловлена тем, что, кри­тически относясь к реально существующей на Западе либеральной демо­кратии, они увидели в СССР чуть ли не реализацию нового типа демок­ратии, во многом напоминающей их собственный идеал сложной, много­составной демократии (производителей, потребителей и политической), о которой мы писали выше.

Это наглядно видно из сопоставления оце­нок режима в СССР С. и Б.Вебб и известного французского писателя А. Жида, разделявшего ценности либеральной демократии (точнее, гуманистическо-либеральной демократии). В 1936 г. он посетил Советский Союз и изложил свои впечатления обэтой поездке в книге "Возвраще­ние из СССР" (1936 г.).

Чета англичан с воодушевлением и восторгом пишет об установле­нии в СССР "многоформенной демократии", в которой "советы и проф­союзы, кооперативные общества и добровольные организации обеспечи­вают личное участие в общественных делах всего взрослого населения в размерах, не имеющих прецедента"⁶⁸, о тем, что в  Советском Союзе "есть управление, осуществляемое всем взрослым населением, организо­ванным в различного порядка коллективы, имеющие свои различные функ­ции"⁶⁹. По их мнению, в отличие от всех других стран, в которых правительства и народы противостоят друг другу, в СССР они объеди­нены.

Противоположной позиции придерживается А.Жид. В упомянутой книге (точнее, в дополнении к ней, названном «Поправки к моему  "Возвращению из СССР"» - 1937 г.) он приводит разделяемое им все­цело мнение У.Ситрайна: "СССР, так же как и другие страны под дик­таторским режимом, управляется небольшой группой людей и... народ­ные массы не принимают никакого участия в управлении страной, или, во всяком случае, это участие очень незначительно"⁷⁰. По мнениюА.Жида, вместо диктатуры пролетариата в Советском Союзе утверждается диктатура бюрократии над пролетариатом. "Потому, - разъясняет он, - что пролетариат уже не имеет возможности выбирать своего представи­теля, который защищал бы его ущемленные интересы. Народные выборы - открытым или тайным голосованием - только видимость, профанация: все решается наверху. Народ имеет право выбирать лишь тех кандидатов, ко­торые утверждены заранее. С кляпом во рту, угнетенный со всех сторон, народ почти лишен возможности к сопротивлению"⁷¹. В примечании же к процитированному фрагменту А.Жид приводит в качестве аргумента суждение Б.Суварина, солидаризируясь с ним: "В сущности, профсоюзы, так же как и Советы, прекратили существование в 1924 г."⁷².

По прочтении текстов обоих авторов естественно напрашивается вопрос: кто ближе к истине в своей оценке политического строя в СССР в середине 30-х гг.?

Здесь мы как раз и сталкиваемся еще с одной атрибутивной особенностью большевистского режима, характерной не только для З0-х, но и для 20-хх гг. (наряду с амбивалентностью властных и управленческих структур), которую фактически игнорирует А.Жид (как и многие другие критики - "тогда и теперь" - режима в СССР) и масштабы, а главное характер которой явно переоценивает че­та Вебб (хотя по существу она правильно констатирует сам факт и  многие черты отмеченного феномена): массовая социальная база боль­шевизма, подлинный энтузиазм широких масс трудящихся, в основ­ном горожан, и прежде всего молодежи - рабочей и учащейся (энтузи­азм в СССР признавали абсолютно все "гости Сталина" - виднейшие за­падные писатели, посетившие Советский .Союз в 30-е гг. Г.Уэллс, Б.Шоу, Э.Людвиг, А.Барбюс Р.Роллан, А.Жид, Л.Фейхтвангер),естественно-доб­ровольное, заинтересованное, с долей спонтанности и в то же время организованное участие в обсуждении и одобрении принимаемых, а чаще принятых решений со стороны широких народных масс, идентификация се­бя с "родной" властью "своего" государства, "своей" партии, "своего" вождя.

И не только в силу пропагандистского воздействия большевист­ской идеи о рабоче-крестьянском характере власти, но и вследствие того, что содержание и процедура принимаемых решений были созвучны мировоззрению, уровню понимания, типу политической культуры, отвеча­ли субъективно воспринимаемым интересам широких слоев трудящихся, и не столько потомственным пролетариям, сколько новым группам рабо­чего класса, служащих и интеллигенции, новым жителям городов, "рек­рутированных" из сельской местности, не говоря уже о рабочей, уча­щейся и частично крестьянской (в основном бедняцкой, а затем кол­хозной) молодежи. Многие из перечисленных групп по социальной сути своей были маргиналами и люмпенами, что и определяло их безусловную поддержку большевистского режима. Из этого следует, что А.Жид в зна­чительной степени упрощает и искажает картину политического процес­са в СССР, описывает его не всвгда в  адекватных терминах и понятиях.

ПРИМЕЧАНИЯ

Предисловие

⁴¹П о п п е р К. Демократия и народоправие. С.42.

          ⁴²Там же.

          ⁴³Там же.

              ⁴⁴Томас Джефферсон о демократии / Сост.: Сол. К. Падовер. СПб.: Лениздат, 1992. С.67.

Реально функционирующая поли­тическая демократия подвергалась справедливой критике в течение всего XX века и подвергается ей до сих пор.

Особо острой эта кри­тика была до середины 80-х гг. нашего века. Достаточно взглянуть на название некоторых работ того времени: "Самоубийство демократии" К.Жюльена, "Как заканчиваются демократии" Ж.Ревеля, "Эпоха тираний” и "Кара демократии” Д.Халеви, "Закат демократии" П.Барсельоны и др. (См. JulienG.Suicide of the Democracies. L.: Calder and Boyars, 1975. - 272 p.; Л о б epВ.Л.Демократия: от зарожде­ния идеи  до современности. М.: Знание, 1991. С.3-4). В дальнейшем под влиянием эпохальных перемен по международной арене с середины 80-х гг.,реальной способности демократии не только к выживанию, но и к адаптации к новым историческим условиям и к совершенствова­нию, а также к распространению ее там и туда, где ее никогда не бы­ло или где она была уничтожена, многие западные ученые отказались от негативной оценки эволюции демократии в исторической перспективе и высказываются теперь, как правило,со значительной долей оптимизма об ее будущем.Продекларировав,что демократия является динамичны про­цессом, аналитики занялись исследованием путей и условий перехода к демократии, вектора ее развития,факторов,способствующих повышению ее стабильности и эффективности. Вместе с тем изменились и пред­ставления о ней. По справедливому замечанию отечественного ученого В.Лобера,современные представления о демократии отличаются от прош­лых взглядов так же, как "Декларация прав человека и гражданина,при­нятая 26 августа 1789 г. Учредительным собранием революционной Фран­ции, отличается от Всеобщей декларации прав человека,одобренной Ге­неральной Ассамблеей ООН 10 декабря 1948 г., а последняя - от пос­тановки проблемы прав человека в наши дни" (Там же. С.5). И тем не менее критика в адрес демократии продолжается и будет продолжаться, что является вполне естественным феноменом, учитывая как разрыв между демократической практикой и демократическим идеалом и, следо­вательно, необходимостью дальнейшего совершенствования самой демо­кратии, так и постоянное изменение параметров общественного бытия, в рамках которых она функционирует, и соответственно необходимость все новой и новой ее адаптации к ним.

              ⁴⁵Томас Джефферсон о демократии. С.15.

               ⁴⁶См.: СытинА. Г. Политическая социология Мориса Дюверже // СПН. 1990. № 12.С.86-87.

              ⁴⁷См.:Алмонд Г., ВербаС. Гражданская культура и стабильность демократии // Полис. 1992. № 4. С.122-134.

        ⁴⁸Там же.С.124. Отмеченный парадокс (выражающий стабильное состояние демократии) является модификацией основного парадокса де­мократии (характеризующего ее нестабильное состояние; см. первую часть нашего примечания № 40) и отражает собой одновременно две противоположные точки зрения. Согласно первой (позиция сторонников партиципаторной концепции демократии), нормативная модель либераль­ной демократии может быть более или менее наполнена реальным содер­жанием только при условии активного участия масс в политической жиз­ни; согласно второй (взгляд приверженцев элитарной концепции де­мократки), именно от активного участия масс в политике и исходит основная угроза демократии [см.: Дай Т., ЗиглерX.Де­мократия для элиты (Введение в американскую политику). М.: Юриди­ческая литература, 1984, С.47-50].

⁴⁹См.: ЛейпхартА. С о-общественная демократия.С.86.

                 ⁵⁰См. подробнее: АхметшинН. Ж.Модели политичес­ких реформ (По материалам и законодательным документам СССР и КНР - конец 80-х и начало 90-х годов) // ГП. 1993. №I. С.80-91; Власть при переходе от тоталитаризма к демократии (Материалы конференции)// СМ. 1993. № 8. С. 54-64; ГлуховаА. В.Формирование демо­кратического консенсуса в переходном обществе: Опыт и проблемы // СПЖ. 1993. №1-2. С. 14-23; ДарендорфР. Дорога к свободе: демократизация и ее проблемы в Восточной Европе // ВФ. 1990. № 9. С.69-75; Демократия и тоталитаризм (Материалы дискуссии)//СМ.1991. № 15. С.30-42; КрасинЮ. А.Долгий путь к демократии и граж­данскому обществу // Полис. 1992. № 5-6. С.97-105; ПерепелкинЛ. С., Ш к а р а т а н 0. И. Переход к демократии в поли­этническом обществе // Полис. 1991. № 6. С.55-68; Стрижевская Ю.Переходы от авторитарных режимов // ОНС. 1992. № 5. С. 145-154; ФадеевД. А.Опыт политики переходного периода. (Испания после Франко) // Полис. 1991.№5.С.121—127;Он же. От авторитаризма к демократии: закономерности переходного периода// Полис. 1992. №1-2. С.117-123; ХенкинС. М.От авторитариз­ма к демократии: что происходит с общественным сознанием (Из опыта Испании) // РКСМ. 1990.№3.С.128-142; ШкаратанО.И.,Гуренко Е. Н.От этакратизма к становлению гражданского общест­ва // РКСМ. 1990. № 3. С.153-162;и др. См. также:  Ch i еs a G.Transition to democracy in the USSR: Ending the monopoly of power a. the evolution of new polit.forces.Wash.: Woodrow Wilson Center: Kennan inst for advanced Husa. studies, 1990. - II, 29 p.; Lamentowicz W., Ostrowski K., Perczynsкi U.Eastern Europe and democracy: The case of Poland. N.Y.: Inst. for East-West security studies,1990.- IX, 45 p.;L ew i s P. Democratization in Eastern Europe//Co-existence. Glasgow, 1990. Vol.27. N 4. P.24-5-267; MarcallaG.The Latin American mili­tary, low intensity conflict, and democracy//J.of interamer, studies a.world affairs.- Coral Gables (Fla),1990.Vol.32. N 1. P.45-82.

       ⁵¹См.: Из западной литературы о демократии и социализме// СП. 1922. № 2. С.119.

⁵²B r y c eJ. Modern Democracies. V. II. London, 1921.P.601.

    ⁵³Ibid. P.600. Примечание.

    ⁵⁴Ibid. P.659.

    ⁵⁵См.: БенешЭ. Демократия сегодня и завтра//ВИ. 1993.№ 1. С.88-108; № 3. С.129-156.

    ⁵⁶См.: Из западной литературы о демократии и социализме. С.127.

    ⁵⁷См.: Там же. C.I28.

    ⁵⁸См.: Там же. С.122. См. также: Советская демократия. Сб.ст. под ред. и с предисловием Ю.М.Стеклова. М.: Советское строительство, 1929. С.312.

    ⁵⁹См.: Там же.

    ⁶⁰В е б б С. и Б. Советский коммунизм - новая цивилизация? Пер. с англ. В 2-х томах. T.I. М.: Государственное социально-эконо­мическое издательство, 1937. с.423.

    ⁶¹Там же. С.424-425.

    ⁶²См.: Там же. С.425-443.

    ⁶³Там же. С.425.

    ⁶⁴Там же. 0.426.

    ⁶⁵Там же. С.433.

    ⁶⁶Там же. С.425.

    ⁶⁷Там же. 0.444,

    ⁶⁸Там же.

    ⁶⁹Там же.

    ⁷⁰Два взгляда из-за рубежа» Андре Жид.Возвращение из СССР. Лион Фейхтвангер.Москва 1937. М.: По­литиздат. 1990. С.130.

    ⁷¹Там же. С.126-127.

    ⁷²Там же. С.126.

Трудность определения данного понятия объясняется еще тем, что вследствие и наряду с отмеченными причинами, во-первых, в настоящее время имеется множество концепций демократий [элитарная, плюралистическая, плебисцитарная, партиципаторная, сообщественная (консоциальная), коммуникативная (интерсубъективная), К.Поппера, марк­систская, большевистская и др.]; во-вторых, в XX в. произошла опре­деленная компрометация самого термина "демократия", вызванная ис­пользованием его для обозначения авторитарных режимов, что и послу­жило основанием для высказывания Ф.А. фон Хайеком в 1968 г. предло­жения о замене его на термин "демархия" (по аналогии с широко из­вестными терминами "монархия", "олигархия"), который, по его мнению, "помог бы нам сохранить образ идеала в эпоху злоупотреблений поня­тием демократии"¹⁴; в-третьих, существованием разрыва между демок­ратическим идеалом и конкретным институциональным, правовым, реля­ционным и т.д. воплощением его в политическую жизнь в конкретном культурно-историческом контексте, что и обусловливает существование различных форм, практических моделей демократии в рамках либераль­но-демократического архетипа политического режима.

 Многими западны­ми исследователями принята классификация А.Лейпхарта. Исходя из критериев оценки "разумно-ответственной демократии", предложенных Р.Далем в 1971 г. в работе "Полиархия: участие и оппозиция"¹⁵,А.Лейпхарт различает две основные модели западной демократии: "вестминс­терскую", и "консенсусную" с их разновидностями¹⁶.

 Суть первой за­ключается в правиле большинства. Для нее и ее разновидностей ха­рактерны: концентрация исполнительной власти (однопартийный кабинет или кабинет "чистого большинства"); слияние властей; асимметричная двухпалатность парламента; двухпартийная система; однотипные партии; плюралистическая избирательная система; унитаристское и централизо­ванное управление; неписанная конституция и суверенитет парламента; это, наконец, исключительно представительная демократия¹⁷. Нацио­нальные формы данной модели демократии существуют в Великобритании и Новой Зеландии.

Особенностями второй, "консенсусной модели" являются: разделе­ние властей; сбалансированная двухпалатность с представительством меньшинств; многопартийность; разнотипные партии; пропорциональное представительство.; территориальный и иной федерализм и децентрализа­ция; писаный закон и право вето меньшинства¹⁸. Классическими образ­цами такой модели автор считает Бельгию и Швейцарию.

Большинство же демократий Запада А.Лейпхарт относит к "проме­жуточным формам" обеих моделей, несущим к тому же и элементы непо­средственной демократии.

Имеются и другие типологии, в которых классификация практичес­ких моделей демократии осуществляется по иным критериям, в частнос­ти по степени реального разделения властей или по характеру струк­турированности гражданского общества. Согласно последнему критерию, различают "американскую" ("североамериканскую") и "западноевропей­скую" ("французскую" - Ги Сорман) модели¹⁹.

Вместе с тем в рамках единого архетипа демократии возникла со своими существенными чертами и японская (восточная) модель, которую нельзя назвать в "чистом" виде западной, классической либерально-демократической. Если в последней фиксируется внимание на защите лич­ности от давления общества и государства, то в японской (восточ­ной) делается акцент на ее самоограничении, стремлении контролиро­вать ее порывы, встраивать их в систему общественных и государствен­ных интересов²⁰. В ходе "круглого стола", проведенного в конце 1990 г. журналом "Народы Азии и Африки", указывались такие ее чер­ты, как: а) органически сложившийся симбиоз институтов и норм классической демократии (конституция, парламентаризм, разделение властей, всеобщее избирательное право, многопартийность, гарантия равноправия граждан и т.д.) и традиционных японских структур, внут­ренне характеризующихся жесткой иерархичностью, четкой системой со­подчинения, что отнюдь не ведет к угнетению личности, ибо этим струк­турам свойствен высокий уровень доверия начальства подчиненным;б) принцип принятия решения "нэмаваси", предполагающий участие в принятии решения и учет мнений практически всех участников процесса, причем движение к консенсусу происходит, как правило, скрыто, заку­лисно, путем многократных неофициальных обсуждений и согласований;в)исполнительная власть сильнее представительных институтов и др²¹ .

Разнообразие практических моделей, а главное несовпадение де­мократического идеала и реальных демократических устройств дали ос­нование известному исследователю теории демократии Д.Сартори оха­рактеризовать демократию как "высокопарное название того, чего нет"²² .

Конечно, процитированные мнения выражают предельную позицию. Но и более умеренная точка зрения одного из всемирно признанных классиков современной теории демократии Р.Даля сводится к тому, что “… после стольких веков раздумий о политике, теория демократии про­должает оставаться ... довольно неубедительной, независимо от того, рассматривать ли ее как этическую теорию или как попытку описать ре­альный мир"²³. Разнообразие подходов к теории демократии является, по мнению Р.Даля, результатом того, что к каждой общественной проб­леме существует множество возможных, альтернативных подходов.

Мы не будем анализировать определения демократий, даваемые со­ветскими учеными в былые годы. Очевидно, что в условиях коммунисти­ческого тоталитарного (тоталитарно-демократического, тоталитарно-авторитарно-демократического etc.) режима все они разделяли парадигму о противоположности "социалистической" и "буржуазной" демократий, исходили из концепции “радикальной”, а не либеральной демократии. Интересующихся этим вопросом отсылаем к подробному обзору А.И.Ковлера, осущест­вленному им в весьма содержательной, хотя по ряду позиций спорной монографии "Исторические формы демократии: проблемы политико-право­вой теории"²⁴. 

Ограничимся, во-первых, приведением "формулы" Г.Х.Шахназарова: "Под демократией принято понимать форму государственного устройства, основанную на принципах народовластия, равенства и свободы"²⁵. По поводу процитированного определения заметим, что, с одной стороны, оно, как воплощение общечеловеческих демократических ценностей, универсально, но, с другой стороны, в силу своего общего и абстрактного характера недостаточно, неоперационально, не может служить, мерилом демократичности того или иного конкретного полити­ческого режима, ибо входящие в него три ключевых термина - "народо­властие", "равенство", "свобода" - нуждаются, в свою очередь, в оп­ределении, интерпретации.

Во-вторых,остановимся на позиции самого А.И.Ковлера. Резюмируя свой обзор отечественных изарубежных определений демократии ,он вы­деляет следующие ее моменты как сложного, многомерного понятия: 1) на­родовластие (автор полагает, что оно применимо только к обществу со­циалистического типа); 2) форма государства; 3).форма и принципы организации политических партий и общественных организаций; 4) поли­тический режим; 5) политическое мировоззрение и политическая цен­ность²⁶.

Политология Запада знает бесчисленные вариации классических (как определенной формы правления, господства, организации государства, государственной власти и вида политического режима), и новых дефини­ций демократии.

Причем политологи "новой волны" (обобщая трагичес­кий опыт поражения демократии в 30 - 40-х гг.) исходили и исходят из того, что теория демократии должна выводиться из наблюдений над политическим процессом в реально функционирующих демократиях, не­зависимо от абстрактных принципов. Она должна принимать во вни­мание эмпирические данные и знания, выработанные в ходе социологиче­ских исследований партий и организаций, изучения выборов, в полити­ческой психологии и других специальных дисциплинах. Вместе с тем теория демократии должна учитывать и так называемые "релевантные вопросы", социальные целеполагания и социальные оценки, надежды и опасения, которые так или иначе соотнесены с демократией.

По справедливому выводу немецкого ученого Б.Гуггенбергера, тео­рия демократии “не может ограничивать себя одной единственной из каких-либо двух целей (соучастие или эффективность, свобода или ра­венство, правовое или социальное государство, защита меньшинства или власть большинства, автономия или авторитет);наоборот она должна комбинировать возможно большее число тех представлений о целях, ко­торые выкристаллизовались в западной философии демократии, а также в демократической практике и оказались социально значимыми. Теориядемократия, специально повторяет немецкий ученый свое кредо не долж­на просто отражать, воспроизводить действительность или безнадежнорастворяться в крайне далеких от действительности утопиях. Она нуж­дается в комплексных предпосылках, в принципах. занимающих как бысерединное положение между образами демократии и действительностью:нужна теория демократии, которая постоянно опережает свою реальность,но никогда не теряет ее из виду”²⁷(Подчеркнуто нами, - Э.В.-П.).

Американские обществоведы чаще всего используют классическое определение демократии, данное выдающимся австро-американским мыс­лителем Й.Шумпетером в книге "Капитализм, социализм и демократия:”...Институционное установление для принятия политических решений, которое служит общественной пользе, предоставляя народу право ре­шать путем выборов, кто из избранных им лиц должен выражать его чая­ния"²⁸. (Другой вариант:”…Институциональное устройство для дос­тижения политических решений, в котором индивиды приобретают власть решать через конкурентную борьбу за голоса избирателей"²⁹).

Как вид­но, по Й.Шумпетеру (и многим современным теоретикам), демократия - это, собственно говоря, не власть народа, не самоуправление народа в пря­мом смысле, а власть, формируемая и осуществляемая с согласия наро­да, по его выбору из конкурирующих политических сил.

Современные американские политологи Ф.Шмиттер и Т.Д.Карл,в це­лом принимая многие аспекты классического процедурного подхода к демократии Й.Шумпетера, в то же время в своем определении демокра­тии делают в первую очередь ударение на отчетности правителей перед гражданами, а также на иных (помимо выборов) механизмах конкуренции: "Современная политическая демократия - это система правления, в ко­торой правители публично подотчетны перед гражданами. Те же, в свою очередь, действуют не прямо, а с помощью конкуренции и кооперации через своих представителей"³⁰.

 Иные существенные черты демократии высвечивает в своем опреде­лении известный французский политолог Ж.-Л.Кермонн: "Политическая власть народа, отправляемая свободно выражающим себя большинством, уважающим право меньшинства проявлять свое несогласие", или лако­ничнее - "власть большинства, уважающая права меньшинства"³¹.

 Фран­цузский ученый выделяет два принципиально важных обстоятельства: де­мократия - это (I) всегда политическая власть большинства и (2) всегда неизменное уважение мнения меньшинства и его право свободно конституировать оппозицию. Ж.-Л.Кермонн выделяет следующие общие принципы плюралистической демократии: I) сводные выборы правите­лей. предполагающие по крайней мере три условия - свободу выдвижения кандидатуркак следствие свобода образования и функционирова­ния партий; свободу избирательного права, т.е. всеобщее и равное избирательное право по принципу "один человек - один голос"; свобо­ду голосования, понимаемую как тайное голосование и равенство всех в информации и возможности вести пропаганду во время избирательной кампании; 2) политическая властьпринадлежит большинствународа, которое может выделиться либо путем прямых (президентских), либо не­прямых выборов (парламентское большинство и инвеститура правительства ассамблеей сформированного по итогам всеобщего голосования); 3) ува­жение к оппозиции, ее праву на свободную критику и праву сменить, по итогам новых выборов, бывшее большинство у власти (чередование); 4) конституционализм- общественные власти и граждане должны ува­жать конституцию, что обязывает партии доказать свою способность к минимальному согласию, а сами власти - подчиняться юрисдикции неза­висимого органа конституционного контроля; 5) гарантия основныхправграждан, что требует осуществления правового государстваи его уважения каждым человеком и каждой политической структурой.

Известно, что американская политология отличается от западно­европейской. Мы могли в этом убедиться, сопоставляя определения де­мократии,. данные американскими политологами и французским.

В до­полнительное подтверждение сказанному и для более полного представ­ления о взглядах на демократию, широко распространенных среди части американских ученых, приведем текст американского политолога Р.Уот­сона: “Таким образом, буквально демократия означает правление наро­да. Для того чтобы общество было демократическим, значительное ко­личество его населения должно пользоваться правом высказываться в отношении важных решений, которые затрагивают их жизнь. Иначе гово­ря, демократическое правление основано на согласии управляемых. Рас­сматриваемая подобным образом демократия озабочена тем, как прини­маются политические решения, каковы процедуры, посредством которых простые люди участвуют в принятии таких решений.Хотя демократия чаще всего определяется в терминах способов принятия правительствен­ных решений, она также связана с содержанием этих решений. Другими словами, демократия включает в себя не только процесс определения об­щественной политики, но также и результаты этого процесса. Демокра­тическое правление, по определению, порождает политику, которая спо­собствует утверждению ряда таких основополагающих ценностей, как сво­бода, равенство и справедливость. Главная идея состоит в том, что, если значительное число людей участвует в принятии государственно - управленческих решений, эти решения породят свободу, равенство и справедливость для значительной доли граждан. Демократия, таким об­разом, основана также на определенных предположениях о природе человека, а именно на предположении о том, что простой человек является достаточно рациональным, чтобы использовать свое политичес­кое влияние с целью утвердить названные ценности”³³.

Российские исследователи А.К.Ковлер и В.В.Смирнов, анализируя процитированный текст Р.Уотсона, вычленили следующие аспекты тради­ционно-либерального видения понятия демократии: I) правление боль­шинства; 2) консенсус управляющих и управляемых; 3) процедура принятия решений; 4) участие народа в принятии политико-управленческих решений (т.е. как особый процесс); 5) содержание и результат этого процесса; 6) ценность; 7) организация людей, обладающих определен­ными качествам (свойствами)³⁴.

Но многие ученые Запада в отличие от Р.Уотсона (и, кстати, марк­систской традиции тоже) отвергают взгляд, согласно которому функцио­нирование демократии жестко увязано с утверждением в обществе де­мократических ценностей.

Ф.А. фон Хайекв своей книге "Политический строй свободного общества"пишет: "Наибольшее злоупотребление сос­тоит ... в трактовке демократии как инструмента для достижения оп­ределенных целей. На самом деле демократия есть всего лишь процеду­ра, ведущая к выработке согласованного мнения по поводу общих дей­ствий. Как это ни абсурдно, многие из современных призывов к демократии простираются до указок демократическому законодательному соб­ранию, что ему следует делать. Между тем термин "демократия" каса­ется исключительно организационной стороны правления и не имеет никакого отношения к целям, за которые люди голосуют на выборах"³⁵.

По мнению Ф.А. фон Хайека, подлинная ценность демократии сос­тоит в том, что она должна защищать рядовых граждан от злоупотребле­ний властью. Демократическая система, по его мнению, позволяет им избавиться от одного правительства и выбрать себе другое. "Иными словами, - продолжает он, - это пока единственная известная конвен­ция, обеспечивающая нам мирную смену власти... Как бы ни было устро­ено правительство, если народ не имеет возможности избавиться от не­го посредством установленной процедуры, оно рано или поздно попадет в дурные руки. Но демократия - отнюдь не величайшая политическая ценность, и неограниченная демократия, возможно, хуже, чем ограниченная власть любого другого рода”³⁶.

 Нетрудно установить, что содержание процитированного текста Ф.А, фон Хайека зиждется на теории демократии К.Поппера. По мнению последнего, еще Платон, а вслед за ними и большинство по­литических мыслителей в течение тысячелетий, выражая основную поли­тическую проблему в форме вопроса: "Кто должен править?", или"Чья воля должна быть верховной?"- надолго запутали политическую фило­софию. На место вопроса "Кто должен править?" следует поставить, счи­тает Поппер, другой вопрос: "Как нам следует организовать политичес­кие учреждения, чтобы плохие или некомпетентные правители не нанесли слишком большого урона?"³⁷ .

Другая редакция этого же вопроса гласил “Как должно быть устроено государство, чтобы от дурных правителей можно было избавиться без кровопролития, без насилия?”³⁸.

 К.Поппер всячески подчеркивает, что его теория пытается описать политические реалии современных ему демократий, а отнюдь не логически скон­струированную теоретическую модель, что его теория "демократии" не является теорией "народоправства" (он специально оговаривается, что "в действительности народ нигде не правит"), а скорее, теорией прав­ления закона, который постулирует бескровный роспуск правительства простым большинством голосов. Английский философ полагает, что его теория позволяет избежать противоречий и трудностей классической тео­рии и, прежде всего, вопроса: "Что делать, если однажды народ прого­лосует за установление диктатуры"³⁹. Сформулированный вопрос и со­ставляет суть парадокса демократиив другой редакции гласящий, что правление большинства (неконтролируемый суверенитет народа) гипоте­тически подразумевает и принятие такого решения, которое упраздняло бы самое себя, т.е. правление большинства.

 (Здесь заметим, что с па­радоксом демократиивзаимосвязаны парадокс свободы, означающий, что свобода без ограничивающего ее контроля рано или поздно должна при­вести к значительному ограничению свободы , к ее упразднению вообще, и парадокс терпимости, означающий, что неограниченная терпимость должна привести к исчезновению терпимости. "Поэтому во имя терпимос­ти следует провозгласить право не быть терпимым к нетерпимым"⁴⁰).

ПРИМЕЧАНИЯ

Предисловие

¹⁴X а й ек Ф.А.Указ. соч. С.71-72.

 ¹⁵См.: Dahl R.Polyarchy: participation and opposition.New Haven, 1971. Р.З (свобода создавать организации и вступать в них; свобода слова; избираемость общественных управляющих, право политических лидеров соревноваться за поддержку и голоса избирате­лей; альтернативные источники информации; свободные и равные выборы; институционализация зависимости управляющих от голосования и других способов выражения предпочтений граждан).

¹⁶См.: LijphartA.Democracies. Patterns of majoritarian and concensus government in twenty one countries. New Ha­ven, 1984. P.4—36.

 ¹⁷Ibid. P.6-9. См. также: К о в л е р А. И. Указ. соч. С.238-239.

  ¹⁸Ibid. Р.23-29.

  ¹⁹Французский политолог, экономист и писатель Ги Сорман в сво­ей книге "Либеральное решение" по этому поводу пишет: "По сути, мы имеем дело с двумя противоположными концепциями демократии. Для простоты анализа назовем их американской и французской. Согласно французской концепции, между государством и его гражданами не долж­но существовать никаких промежуточных структур. Легко заметить, что такая социальная распыленность выгодна только государству. В Соеди­ненных Штатах промежуточные структуры - основной фактор, обеспечива­ющий жизнеспособность демократии. Это проявляется во вполне закон­ном и общепризнанном увеличении числа групп, оказывающих давление на парламент Соединенных Штатов. Лоббизм не является здесь ни тай­ным, ни позорным. Этот институт призван лишь способствовать соблю­дению непосредственных интересов граждан и служить противовесом бю­рократической власти". (С о р ма н  Г и. Либеральное решение. М.: Изд-во "Новости", 1992. С.92-93). Данная типология восходит к Д.Мэдисонуи А. де Токвилю. См.: Федералист. Политические эссе А.Гамильтона, Д.Мэдисона иДж.Джея. М.: Издательская группа ''Прогресс'' - "Литера", I993. С.78-86;Токвиль А. де Демократия в Америке. С.69-71, 155-159, 375-386. В част­ности. А. де Токвиля в первой трети XIX в. поразило увиденное им в США пестрое разнообразие локальных, религиозных, профессиональных и семейных ассоциаций и множество взаимопересекающихся раздели­тельных граней в обществе, в чем он усматривал отличительную черту североамериканского гражданского общества от европейских, в которых обнаруживалась единая разделительная грань между имущими и неимущи­ми классами и между государством и его гражданами. Более подробно о различиях практических моделей см.: LauvauxPh.Les gran­dee democraties contemporaines. P.: PUF, 1990. - 713 p.

²⁰См.; Демократия в Японии: опыт и уроки ("Круглый стол" со­ветских японоведов). М.: Наука, 1991. С.21. См. также: KoichiК. PoliticsinmodernJapan: Developmentandorganization.- 3ded. Tokyo: JapanEcho,1988,- X,193 p.;MarriageA. Japa­nese democracy: another clever imitation?//Pacific affairs.- Van­couver, 1990. Vol.63. N 2. P.228-233.

²¹См.:Демократия в Японии ...С.19-30.

                ²²Цит. по: Ковлер А. И., СмирновВ. В. Демократия и участие в политике …С.152.

               ²³ДальР. Введение в теорию демократии. С.6

               ²⁴См.:КовлерА. И. Исторические формы демократии: проблемы политико-правовой теории. С.55-107.

   ²⁵Там де. С.56.

               ²⁶Там же. С.87-88. Для иллюстрации и сопоставления приведем и другие определения.

Так, в "Энциклопедии государства и права (1929 г.) чи­таем: "Демократия... форма правления, при которой власть в госу­дарстве принадлежит не одному лицу (монархия) или замкнутому кругу привилегированных лиц (аристократия), а формально всемународу, ко­торый осуществляет эту власть организованным путем, отчасти непо­средственно (референдум, инициатива, - непосредственная Д.),отчасти через представительные органы (парламент, палата депутатов), избираемые народным голосованием.В Д. управление происходит формально по воле большинства,и все члены государства формально считаются в политическом отношении равными,как участни­ки народного суверенитета. Но эта формальная сторона не должна скрывать от объективного исследования того факта, что всякая Д. есть форма государства, т.е. форма организации классового господства. Подлинного, полного равенства в классовом обществе быть не может. Государство есть всегда организация власти меньшинства над большинством..”. (Энциклопедия государства и права/Под ред. П.Стучка. Том первый. А.-И. М.: Изд-во Коммунистической академии, 1929. С.581).Не­трудно убедиться, что автор статьи В.Адоратский в своем определе­нии пытается сочетать два подхода - классический и радикальный.

 Об­ратимся к определению демократии, данному В.Е.Гулиевым (спустя 45 лет после только что процитированного) в "Юридическом энциклопе­дическом словаре": "Демократия... форма (разновидность) обществен­ной власти, государства, основанная на признании народа в качестве источника власти. Подлинно научное понимание Д. дано марксизмом-ленинизмом, который рассматривает ее в неразрывной связи с материаль­ными условия жизни общества и его классовой структурой. Как исто­рическое явление Д. развивается и изменяется по мере развития об­щества, смены общественно-экономических формаций.[...] Развитие Д. в классовом обществе неразрывно связано с государством как учреждени­ем политической власти. Как одна из форм государства Д. отличает­ся от иных его форм (деспотизма, автократии, тоталитаризма и др.) следующими основными признаками: официальное признание принципа под­чинения меньшинства большинству; декларируемое или фактическое рав­ноправие всех граждан, политические и социальные права и свободы, закрепленные в законодательстве, а также равное право всех граждан на участие в управлении обществом и государством.

Производными от основных признаков Д. являются: выборность основных органов государ­ства и должностных лиц, их подотчетность избирателям; подконтроль­ность и ответственность органов (и служащих) государства, формируе­мых путем назначения, перед выборными учреждениями; гласность в дея­тельности государства и др. [...].Принципы Д. используются также в сфе­ре негосударственной общественно-политической жизни, где они могут лежать в основе построения и деятельности различных общественных организаций (партий, профсоюзов и др) [...] Соответственно в поли­тической терминологии демократическими называют не только государст­во определенной формы, но и общественные движения, организации и соответствующие течения политической мысли, общим признаком которых является провозглашение в качестве политического идеала равнопра­вия и полноправия всех членов общества, их равного участия в управ­лении обществом, государством, общественной организацией и в их деятельности, принятие решений большинством голосов. Марксизм исхо­дит из классового и конкретно-исторического понимания Д.

История классового общества не знает надклассовой или внеклассовой Д.: все и всякие учреждения (и принципы) Д. имели и имеют классовую природу, выражают интересы и волю определенных классов и   социальных групп. Наиболее развитой исторический тип Д. в эксплуататорском обществе - буржуазная Д. - является формой диктатуры капиталистов по отношению к пролетариату и иным трудящимся классам и группам населения. Это означает, что в эксплуататорском обществе демократические учрежде­ния по преимуществу служат формой властвования имущего меньшинства над неимущим большинством[...]. Исторически высшим типом политической Д. является социалистическаяД.  -  единственно адекватная форма власти трудящихся, социалистического государства и социалистической политической системы общества. Она возникает как революционное отрицание буржуазной Д., воплощается в целостной сис­теме качественно новых институтов и базируется на экономических и социальных принципах социализма[...] Для социалистической Д. харак­терно соответствие формы и содержания - демократических учреждений, законов и т.д. и власти трудящихся[...]”. (Юридический энциклопедичес­кий словарь. Гл. ред. А.Я.Сухарев; Ред. кол. М.М.Богуславский и др.М.: Сов. энциклопедия, 1984. С.83).

В тео­ретическом аспекте определение В.Е.Гулиева также зиждется на соче­тании классического и радикального подходов в понимании демократии. В практическом же пла­не, в описании реально функционирующей социалистической "демократии" оно просто неадекватно, искаженно отражает политическую жизнь стран "социалистического лагеря", выдавая желаемое и иллюзорное за дейст­вительное.

В период перестройка определения демократии, даваемые советскими учеными, все в меньшей степени несли на себе печать ра­дикального подхода. К примеру, Б.Курашвили в словаре "50/50" писал: "Демократия... способ организации социальных взаимодействий, харак­теризующийся, в противоположность авторитарности, равенством сторон или доминированием управляемых над постоянными профессиональными уп­равляющими. Демократия и авторитарность (односторонняя властность, доминирование управляющих над управляемыми) - полярно противополож­ные моменты организованной деятельности любой социальной системы. В норме они образуют гармоничное сочетание, в котором ситуационно преобладает один иди другой момент. Абсолютная демократия (без ка­кой бы то ни было примеси авторитарности) является такой же органи­зационной аномалией, как и абсолютная авторитарность (без всякой демократии). Они могут встречаться в общественной жизни именно как аномалии, извращения, организационные уродства (в первом случае это анархия, во втором - тоталитарность). В праве и законодательст­ве соотносительная неразрывность демократии и авторитарности выра­жается в форме взаимного корреспондирования прав и обязанностей: нет прав без соответствующих им обязанностей и нет обязанностей без со­ответствующих им прав[...].

 Демократическая организация общественной жизни характеризуется тем, что действия ее субъектов организуются в максимально возможной мере в рамках координации и той разновидности субординации, при которой верхнюю позицию занимают управляемые (ре­ферендум, выборы), а обычная, административно-командная субординация применяется лишь в минимально необходимых пределах и к тому же уме­ряется гарантированно ненаказуемой, поощряемой реординацией[реординация, по Б.Курашвили, - обратное вертикальное упорядочение снизу вверх (управляемый предпринимает организационные действия, на кото­рые обязан реагировать управляющий, например вносит предложение, по­дает жалобу...), - З.В.-П.][...].

Спектр альтернативных политических режимов составляют тоталитарный, жестко авторитарный, умеренно ав­торитарный, ограниченно демократический, развернуто демократический, попустительски демократический (анархистский) ... Типичная картина демократического режима лучше всего может быть представлена описа­нием развернутой демократии. Для нее характерно следующее. Представи­тельая демократия во всех возможных случаях уступает место непо­средственной: малые общности управляются общими собраниями их чле­нов, в больших общностях для решения наиболее важных вопросов, осо­бенно спорных, проводятся общегосударственные или местные референ­думы. Постоянно изучается общественное мнение. Представительные ор­ганы государственной власти и местного самоуправления избираются населением путем всеобщих равных прямых выборов при тайном голосо­вании, Функционирует многопартийная система. Выборы являются глав­ной ареной соперничества политических партий, определителем их влия­ния в народе и их места в системе власти. Политические партии не имеют никаких непосредственных публично-властных полномочий, они раз­рабатывают государственную политикухю[...]. Но эта политика проводится в жизнь лишь в меру ее принятия представительными органами. Многопар­тийная система включает как политические партии, стоящие на почве существующего общественного строя, так и партии, отрицающие его, но действующие в рамках конституции[…].Решения принимаются большинст­вом, но уважаются интересы и права меньшинства, которое, уважая в свою очередь общеобязательные решения и выполняя их, сохраняет за собой право отстаивать свои позиции (право быть услышанным).Призна­ется право каждого гражданина на критику властей и любых их предста­вителей, в том числе и в форме обращения в суд по поводу их неза­конных (выглядящих таковыми) действий[...]. Высшему представительному органу (парламенту) принадлежит исключительное право издавать обще­государственные законы (если они не принимаются референдумом). За­конодательная, исполнительная и судебная власти отделены друг от друга. В рамках общего верховенства первой они действуют самостоятельно, но, во избежание чрезмерной концентрации власти, частично дополняют и уравновешивают друг друга. Бюрократические извращения в дея­тельности администрации предотвращаются и пресекаются контролем со стороны представительных и судебных органов. В то же время админист­рации в лице ее главы принадлежат реординационные по своей природе права - законодательной, бюджетной, кадровой инициативы, отлагатель­ное вето на решения представительных органов. Аналогичным образом независимому суду предоставляется право определять соответствие за­конов конституции страны. Провозглашается и юридически гарантирует­ся безусловное равноправие граждан. Права человека и гражданина рас­сматриваются как высшая данность, а их гарантирование - как главная социально-политическая функция государства.

Демократия всегда слу­жит определенному общественному строю и в своих особенностях обус­ловливается им. Социалистическая демократия имеет относительно недолгую и неблагополучную историю. Строительство социализма протека­ло в условиях непримиримой социально-классовой и межгосударственной борьбы, осложнялось различными ошибками и извращениями, и это за­трудняло освоение демократических форм. В этом же направлении дей­ствовали утопические представления о несовместимости социализма с традиционными демократическими институтами". (50/50: Опыт словаря нового мышления/ Под общ. ред. М.Ферро и Ю.Афанасьева. М.: Прогресс, 1989. С.468-473).

Особенно зримо изменение под­ходов советских ученых к определению демократии выявляется при со­поставлении концовок текстов В.Гулиева и Б.Курашвили, где характе­ризуется социалистическая демократия.

И, наконец, приведем опреде­ление из "Философского словаря" (1991 г.): "Демократия[...] I. Форма государственно-политического устройства, которой присущи следующие признаки: признание воли большинства в качестве источника власти, установление и соблюдение прав и свобод граждан, их равнопра­вие, возможности управлять процессами общественной жизни,выборность основных органов власти, верховенство закона[...]. 2. В широком смысле слова Д. - форма организации и функционирования самоуправляющегося общественного организма (понимае