berezin Голосов: 1 Адрес блога: http://berezin.livejournal.com/ Добавлен: 2007-11-28 17:02:17 блограйдером Lurk

История про Nokia E7

2011-09-19 21:47:32 (читать в оригинале)

Я должен сказать, что всю свою мобильную жизнь пользовался телефонами Nokia. (За исключением одного «Ericsson’а» моего доброго товарища Славы Сорокина и чудесной «Мотороллы» Миши Бидниченко. (Это были такие замечательные «Мотороллы», которыми в своё время дрались в барах – не раскрывая эту лопату, но держа её за выдвинутую тонкую антенну).

Первый мой телефон  был  Nokia 6100 – он был прост и незатейлив. Потом я съездил с ним в Латинскую Америку, и другой мой добрый товарищ Леонид Александрович дивился, увидев, что внутри аппарат оброс какой-то восхитительной зелёной плесенью. Я тут же купил точно такой же.

А потом началась пора коммуникаторов и понеслось.

Мне, как человеку, чрезвычайно любящему всякие гаджеты, всё это было по сердцу, и большие коммуникаторы, которые многие ругали за размер, мне пришлись удивительно по сердцу. При моей комплекции мне было легко прятать их в складках тела. Итак, мир совершенствовался и прогресс наступал.

Оттого, после изучения Nokia E7 я считаю своим долгом написать некие соображения по поводу этого аппарата и развития коммуникаторов вообще. E7 – вполне хороший прибор, сохранивший выезжающую клавиатуру (или же – снабжённый отъезжающим активным экраном). Экран большой, всё решительно прекрасно, но я всё же рассматриваю этот аппарат как переходный.

И вот почему:

Во-первых, камера 8 мп без автофокуса (Этим все особенно возмущаются, но, сдаётся мне, что все всё равно так плохо снимают, что это все равно. Мотив «она не может сфотографировать и распознать визитку»,  - который я наблюдаю у некоторых, мне чужд абсолютно. Я визитки не распознаю, печали от отсутствия автофокуса я не испытываю, но
некоторое бурление народных масс наблюдаю.

Во-вторых, налицо странная история с аккумулятором. Аккумулятора в рабочем режиме мне хватает на сутки. Ну много жрёт большой экран и всё остальное.

Есть с чем сравнивать -  предыдущий E90 значительно дольше жил. Те есть, у моей Е90 было  - 1500 мАч, а у Е7 - 1200 мАч - и это при возросшем энергопотреблении.

Особенностью этой  Nokia стал неизвлекаемый аккумулятор. То есть, везде написано, что его может вынуть (разобрав корпус) специалист – но это понятный маркетинговый ход, не диктующий, но подталкивающий к покупке  потом, спустя года два-три нового телефона.  Этот ход мне понятен,

Но тут есть  некоторая деталь: на второй день работы машинка зависла. Я при этом жду важного звонка. На E90 я бы выключил её, а если не помогает, то вынул-вставил аккумулятор. Тут я жму на клавишу выключения (я довольно долго жал, но мне подсказали, что может быть недостаточно долго – говорят больше десяти секунд надо – но это подсказка товарищам), а машина не реагирует.

То есть - никак. На экране горит застывшая страница телефонной книжки, и ничего не происходит. И что, спрашивается, делать? Ждать, пока зарядка сядет? Из положения я вышел, что не отменяет проблемы. И, может, это не беда, но всё же – это называется не-friendly. (Я, кстати, думаю, что всё уже придумано, но мы, пользователи, разберёмся в этой мелкой моторике как раз в тот момент, когда придёт пора кардинально новой модели).

В-третьих, такие вещи не-friendly есть в любом телефоне – тут важно соблюсти баланс. Чему-то человек учится, а что-то должно быть понятным и не гению. Не имбецилу, но всё же не сумасшедшему геймеру.

Например, я там долго бился, чтобы телефон не подключался к домашней сети без спроса. А то он норовит подсосаться как алкоголик – бьёшь по рукам, а он всё лезет. Я уж и выставил «ручное подключение», пытался найти «отключить поиск WLAN» (не нашёл сразу) – ну и всё такое.

Но машина-то хорошая, спору нет – наследница по прямой. Только уже стоящая на пороге качественно иного состояния.

В-четвёртых, (и в самых интересных) мы сталкиваемся со следующей проблемой.

На E7 неудобен набор больших текстов вообще. Собственно, для меня открытым остаётся вопрос - зачем там вообще слайд-клавиатура. Если для англоязычного набора она худо-бедно годится, то в кириллице исключена буква "ё". Буква «ё»! А буквы "Х", "Э", "Ъ" зашифтованы под комбинацию клавиш, а сами клавиши стали меньше.

Это плата за уменьшение размера клавиатуры - и сколько не говори "халва-халва", она удобнее от уменьшения не становится. Площадь клавиатуры на Nokia Е90 125x53=6519 мм - на E7 - 99x25=2475 мм. 65 кв. сантиметров против 25. О чём говорить-то?

То есть, можно переучиться на быстрый набор с нажатиями дополнительных клавишах - но зачем, если экранный аналог умещает там все буквы (тут происходит извечная борьба за минимизацию - чтобы клавиатура стала более удобной она должна быть больше, а маркетологи думают, что чем меньше телефон, тем он лучше).

Но тут есть и другая проблема - поскольку выдвижная клавиатура находится под активным экраном, пальцы, если они недостаточно миниатюрны (мой закрывает шесть клавиш) задевают за экран с понятным результатом перескакивания).

Я начал думать, не стоит ли работать с емкостным стилусом - но он стоит $40.

Резюмирую - я сталкиваюсь с печальной тенденцией уничтожения коммуникаторов как субноутбуков. Причём это тенденция не Nokia, (она-то как раз была островком в этом селевом потоке, державшимся дольше прочих), а тенденция мировая. То есть, из коммуникатора вымывается возможность набрать текст больше двойной SMS.

Вышеупомянутый Слава Сорокин, побывавший компьютерным начальником в разнообразных представительствах, говорил, что стратегия одна – иметь планшетник и маленький туповатый телефон для звонков. Я ему доверяю, но, как говорится, возможны варианты.

То есть, какое-то время мы попрыгаем, подёргаемся на новых моделях, а потом уйдём на комбинацию планшетник с симкой + блютус гарнитура в ухе, или будем таскать с собой два прибора.


Извините, если кого обидел

---

История про жюльверновские описи

2011-09-19 12:55:39 (читать в оригинале)

Испытывая очередной приступ прокрастинации, переделал массу дел, но при этом перечитал «Таинственный остров». То есть, я понимаю, что нормальный человек Жюль Верна читать сейчас не может - и всё же. Это совершенно безумная книга, пи том, что я только что намекнул, что это общий стиль автора.

Так вот, герои «Таинственного острова» как-то чудовищно деятельны. Они хлопотливы, как муравьи, и действуют будто кто-то пустил плёнку с увеличенной скоростью. Но за последние годы привыкаешь к тому, что заброшенные на необитаемые острова стремятся выжить, но тут они и создают цивилизацию.

Чем чаще я вспоминаю своё детское чтение первофантаста, тем большую оторопь он у меня вызывает – то есть, меня удивляет феномен нехудожественности его прозы. Понятно, что она как бы проза образовательная, вслед за блесной сюжета тянущая острый крючок образовательного процесса, но всё же, всё же, всё же…

Только золотым веком доверия к прогрессу можно объяснить любовное чтение жюльверновских описей: «Вот точный перечень его содержимого,записанный в блокноте Гедеона Спилета: «Инструменты 3 ножа с несколькими лезвиями, 2 топора для рубки дров, 2 топора плотничьих, 3 рубанка, 2 тесла, 1 топор обоюдоострый, 6 стамесок, 2 подпилка, 3 молотка, 3 бурава, 2 сверла, 10 мешков винтов и гвоздей, 3 ручные пилы, 2 коробки иголок.  Приборы: 1 секстант, 1 бинокль, 1 подзорная труба, 1 готовальня карманный, 1 компас, 1 термометр Фаренгейта, 1 барометр металлический, 1 коробка с фотографическим аппаратом и набором принадлежностей - пластинок, химикалий и т. д. Одежда: 2 дюжины рубашек из особой ткани, похожей на шерсть, но, видимо, растительного происхождения, 3 дюжины чулок из такой же ткани. Оружие: 2 ружья кремневых, 2 пистонных ружья, 2 карабина центрального боя, 2 капсюльных ружья, 4 ножей охотничьих, 2 пороха фунтов по 25 каждый, 12 коробок пистонов. Книги: 1 Библия (Ветхий и Новый Завет) 1 географический атлас, 1 естественно-исторический словарь в 6 томах, 1 словарь полинезийских наречий, 3 стопы писчей бумаги, 2 чистые конторские книги. Посуда: 1 котел железный, 6 медных луженых кастрюль, 3 железных блюда, 10 алюминиевых приборов, 2 чайника, 1 маленькая переносная плита, 6 столовых ножей». «Нельзя не признаться», - сказал журналист, окончив опись,что владелец этого ящика был человек практичный».

Извините, если кого обидел

 

---

История про сюжеты и сплетни

2011-09-18 14:02:34 (читать в оригинале)

По следам одного ночного разговора начал думать об отличии сплетни от литературного сюжета.
Вот есть старая история об адмирале и царице. Это история старая, к примеру, её рассказывают так: в царствование Екатерины II  Россия воевала со Швецией. Русские моряки разбили шведскую эскадру, и даже взяли абордаж шведский флагман. Героического моряка принимает Екатерина, и тот, выпив по случаю, раскрасневшись от напитков и воспоминаний, начинает рассказывать, всё более увлекаясь: «И вот захожу я шведу с кормы, ё…! И тут …! Ну думаю, …! А потом всем бортом как ё…!». И тут, опамятовавшись, падает на колени.
- Ничего, - отвечает Екатерина, - продолжай, голубчик, я ведь ваших морских терминов всё равно не понимаю…
Так вот, эту историю  и про Чичагова рассказывают, и про Апраксина, и про Сипягина. Да и государыню можно другую в его поместить, а сюжет всё равно работает.
Так вот, иногда и с частной жизнью людей такие пердимонокли выходят, что становятся сюжетами. Если их рассказать складно.
А иногда – срамота одна. Как не бейся, не сюжет, а сплетня.
Ну, не совсем сказки - настоящая сказка должна быть наполовину создана из реальности.
Сюжет таков, что если вычеркнуть имена, он продолжает оставаться интересным.
А вот сплетня без имён тускнеет.

Извините, если кого обидел

---

История про битву титанов

2011-09-17 12:12:09 (читать в оригинале)

Нет, ну как не крути - битвы клоунов и пидорасов продолжаются. Однако ж вот что я скажу - тут мои симпатии на стороне КГБ, а не ВДВ.
И, чтобы два раза не вставать, скажу ещё: что-то это, наверное, означает, если политическая жизнь сводится к простому физическому действию.
Кстати, в копилку моему доброму товарищу, что час за часом в своём дневнике цитирует одного автора:
"Кстати, - сказал я. - Уточним детали. Вы с детства росли на высокооплачиваемых кормах. Я не так одарен физически, поэтому прибегаю к тяжелым предметам.
- Это все?.. - спросил он и медленно встал. - Уберите женщин.
Его команда, наконец, загалдела.
- Не все, - сказал я. - Я презираю салонный мордобой.
Он двинулся ко мне. Панфилов взял две пустые бутылки и о край стола отбил донышки.
- Дуэли не будет, - сказал Панфилов. - Уцелевших арестуют.
К Мите, наконец, кинулась Вика, стала хватать его за руки, а он делал вид, что сопротивляется ей.
- ...Митя, идемте... Митя, сейчас же идем... Я думала, вы интеллигентный человек, - сказала она Панфилову.
- Он не интеллигентный человек, - сказал я. - Это Митя интеллигентный человек, а он простой советский десантник". 


Кстати, в этом же произведении есть абзац, который может (конспирологическим образом) объяснить происхождение знаменитой фразы одной журналистки - импринтинг в детстве, то-сё: "Все было как вчера утром. Так же, словно лифт, загудел трансформатор. Так же начали тлеть контрольные лампы, и заметался зеленый шнур в трехшлейфовом осциллографе. Все было так же. Только стрелка на выходе, большая фосфоресцирующая стрелка спокойно, без дрожи прошла заветную черту и остановилась только тогда, когда уперлась в самый конец шкалы, показывая немыслимую, невероятную точность".

 

Извините, если кого обидел

---

История про русский лес

2011-09-16 22:02:27 (читать в оригинале)

Завтра, (у кого-то уже суббота) в воскресенье - особый праздник.  И на этот случай у меня есть праздничный рассказ:

ДЕНЬ РАБОТНИКА ЛЕСА

Третье воскресенье сентября

 

В пятницу я получил новую форму. Мама подглядывала в щёлочку двери, как я по-мальчишески кривляюсь перед зеркалом, примеряя зелёную фуражку с дубовыми листьями на околыше.
А в понедельник я уже ехал на место своего нового назначения. Колёса весело стучали, солнце всё катилось и катилось в вагонном окне, никак не в силах коснуться горизонта. Поезд забирался всё севернее и севернее, в таёжный край, как жучок-древоточец лезет ближе к центру ствола. Лесной институт стал прошлым, а зелёная форма – настоящим и будущим.
Перед тем как пойти спать, я пел на тормозной площадке (вагон оказался последним) гимн Лесной службы – ты сам по себе – никто. Ты всего лишь лист в могучей кроне. Но все вместе мы – корни и сучья, вместе мы составляем дерево… Гимн был неофициальным, но отцы-командиры обычно закрывали глаза на его хоровое исполнение. Предчувствие будущего счастья переполняло меня – я ещё не знал, что это за счастье, но уже верил в него. Ведь такую войну пережили… А теперь перед нами только сияние возвышенной жизни.
Меня встретили на станции, и резвый «виллис», кутаясь в облако пыли, повёз меня сквозь тайгу к лесхозу. У меня дважды проверили документы, мы пересекли две контрольно-следовые полосы, и наконец я ступил на землю Лесного хозяйства с пятизначным номером.
По этому номеру, просто на почтовый ящик, п/я 49058, будут теперь идти письма от матери и сестры. Больше не напишет никто.
Бросив чемодан, я пошёл представляться к директору. Меня уже ждали, и вот я ступил на ковровую дорожку в огромном светлом кабинете.
Всё тут было как во всяком кабинете – стол с зелёным сукном для совещаний, бюст товарища Сталина в углу, красное знамя на стене. Но было и несколько странных предметов: я посмотрел на гигантскую деревянную скульптуру – это была носовая корабельная фигура, изображавшая человека в костюме, с саженцем в руке.
– Министр Леонов, – перехватил мой взгляд директор. – Собираются построить лесовоз его имени, а пока вот передали нам на ответственное хранение.
Леонов был великий человек – у нас в актовом зале института даже висел транспарант с его словами: «Весь живой зелёный инвентарь есть громадный озонатор, гигиенический фильтр-уловитель из воздуха – газов, копоти и прочих примесей, вредных для общественного здоровья; следовательно, это и есть дополнительный источник сил и задора». На первом курсе мы учили это как мантру.
Ещё в кабинете у директора стоял бонсаи. Впрочем, это было одно название – в маленьком горшке на подоконнике росла простая русская берёза. Только очень маленькая.
– Знаете, зачем нужны малорослые деревья? – директор не ждал моего ответа. – Малорослые деревья нужны для того, чтобы насладиться и общим видом дерева, и его мелкими деталями. Вы ещё молодой человек, но скоро поймёте, что в созерцание большого дерева невозможно включить одновременно и рассматривание отдельных листьев, и ствола и корней, уходящих в землю, и вид дерева целиком. Поэтому, мы взяли в качестве трофея у немецких фашистов их ракеты, а у японских милитаристов – практику выращивания бонсаи, только, конечно, деревья у нас наши, родные.
В кабинет вошёл подтянутый офицер-лесник, и я понял, что это мой будущий наставник.
Савелий Суетин был красив, как человек с плаката, его лицо не портил даже тонкий шрам от уха к подбородку. Китель украшали два ряда орденских планок – я сразу понял, что он воевал и что рядом со мной настоящий герой. Мы пожали друг другу руки, и Суетин повёл меня устраиваться на новом месте.
Меня поселили в новом, пахнущем сосновой смолой общежитии, и даже выделили отдельную комнату. Суетин сводил меня в музей, где лежали, поднятые с глубины огромные окаменевшие деревья. Агатово светились их неровные обломанные стволы. На одной из фотографий я опознал нашего директора, стоящего рядом с гигантским мамонтовым деревом – он был в чужой военной форме, и я сразу понял, что это свидетельство тайной секретной командировки.
Над портретами лучших работников висел лозунг, составленный из кривоватых, но заботливо вырезанных фанерных букв: «Товарищ! Растекайся мыслию по древу! По мысленному древу – вперёд!» Справа значилось «Боян», но цифры идущей далее даты отвалились. Судя по шрифту, стенд висел ещё с довоенных времён.
Тут же, изображённое каким-то народным умельцем, висело Мировое древо, больше похожее на баобаб, который выращивал Маленький Принц. Ночью мне приснилось другое Мировое Древо, такое же маленькое, как бонсаи, то есть кустик-малорослик в кабинете директора.
Я изучил настенный план лесхоза. Там были запретные даже для меня зоны – например, яблоневый сад, на посещение которого требовался специальный допуск, а были и места общего отдыха – такие, как Берендеева роща. Был и Лес памяти Павших Героев, со статуей серебряного солдата в шинели и каске, куда мы потом приходили возлагать венки и жертвенные еловые лапы. На территории было много и других памятников – пионер со скворечником, пионерка с лейкой и молодая комсомолка с лопатой, которую она держала, как весло. Был и комсомолец верхом на лесном плуге, а также – Мичурин с секатором.
Больше всего мне понравился памятник дятлу, что стоял неподалёку от здания музея. Электрифицированного дятла можно было включить специальной кнопкой на столбе, и тогда он начинал стучать, как настоящий.
Наставник указал на него пальцем:
– Помни, если стучит дятел, то он стучит по тебе. Это ведь значит, что дерево заселено короедом-вредителем. А если увидал под ногами опилки или буровую муку, значит, потерял дерево. Одним боевым другом у тебя меньше. Если опала кора, то погиб твой друг, плачь о нём…

О чём – о чём, а о вредителях знал мой наставник всё.
Два дня на меня оформляли документы, а на третий Суетин повёл меня получать личное оружие и представил новым товарищам.
Коллектив был крепкий, давно сложившийся, и я понял, что я понравился этим суровым борцам за чистоту русского леса.
Зарядили дожди. Я всегда любил эту погоду – эти дожди скоро кончатся, а за ними настанет пора сухой и прохладной осени, времени спокойствия и рассудительности.
А пока потекли быстрые, наполненные трудной, но приятной работой дни. Я ездил на дальние кордоны, маркировал деревья для санитарных порубок и составлял планы подкормки лесного народа – от белок до огромных добродушных лосей. Но я понимал, что не для этого меня специально отбирали, проверяли, и, наконец, назначили мне это место службы.
Но я стал маленьким винтиком, листиком, веточкой, частью огромного организма и не должен был спрашивать лишнего. Я солдат эволюции, маленькая деталь биоценоза, и в этом я находил своё предназначение.
И вот, хорошенько приглядевшись ко мне, старшие товарищи решили, что я годен для настоящего дела.
Как-то утром на разводе Суетин забрал меня с собой, и мы поехали к зданию лесной шахты. Я давно понял, что этот день настанет – и вот он пришёл. Пока клеть опускалась вниз, я глядел на Суетина с восторгом.
Это мой день свидания с Мировым Древом – именно ради него и был организован сколь знаменитый, столь и секретный лесхоз. Великие сельскохозяйственные академики, лишённые фамилий, годами пестовали Мировое Древо – и сотни неизвестных стране лесников подкармливали почву, рыхлили землю, снабжали Древо удобрениями, холили и лелеяли этот святой для всякого гражданина символ нашей мощи. Через шахту, знал я, они имели доступ к каждому корешку Мирового Древа, заботливо поили их водой, вентилировали и удаляли вредителей.
Но свидания с корнями Мирового Древа в первый день, как и в последующие, не вышло.
Пару месяцев я работал на рыхлении и подводе кислорода, но настал и тот день, когда Суетин повёл меня на нижний горизонт. Мы шли по широкому тоннелю, облицованному кафелем, и вдруг резко повернули. От неожиданности я схватился за стену и понял, что под рукой не кафель, а тёплая, похожая на кожу поверхность. Суетин с улыбкой смотрел на меня, а я смотрел на Корень, что образовывал одну из стен тоннеля. Гладкий и приятный на ощупь, он уходил в бесконечность параллельно цепочке электрических ламп на потолке. Невозможно было даже оценить его толщину – корень не выгибался внутрь, а просто был неровен, бугрист и похож на бок гигантской картофелины. Савелий благоговейно погладил этот бок, и я тоже – за компанию.

Вечером, после смены, Суетин пришёл ко мне с большой растрёпанной книгой. Он эффектно хлопнул по корешку, и книга раскрылась на нужном месте: «А рядом лес густой, где древний ствол
был с головы до ног окутан хмурым хмелем...».
– Это товарищ Хлебников, – пояснил Савелий. – Он был лесником всего два года, в самых тяжёлых местах – на юге, у Каспия. Не выдержал, ушёл в бега, а потом погиб. Хмеля нужно в меру, вот что я тебе скажу, потому что в нашем деле важна трезвость и точность. Мы ничто – но Дерево… Дерево – всё. Мы, работники службы леса, похожи на жучков, что ухаживают за корнями. Есть жуки полезные, а есть… Но мы будем их давить, пока не додавим всех.
Я представил, как Суетин, угрюмо сопя, давит их – и Елового Лубоеда, и Сибирского Шелкопряда вкупе c Шелкопрядом непарным, и даже Чёрного Усача, – и мне стало не по себе.
Действительно, больше всего неприятностей нам доставляли жучки-древоточцы. Я сам не видел ни одного жучка, но Суетин утверждал, что спецотдел обнаруживает минимум полдюжины за месяц. Говорили, что американские самолёты-суперкрепости, пройдя на огромной высоте над Северным полюсом, открыли свои бомболюки над Лесхозом и специально сбросили тонны древоточцев над нами. Впрочем, я никогда не специализировался на древоточцах – разве как-то стоял в оцеплении, когда ловили Ясеневого Пильщика.
Я работал с техникой на глубоких горизонтах и даже не каждый день видел корни Древа.
Как-то у нас произошёл обвал – осели тяжёлые грунты, и отрезанным лесникам пришлось выбираться через вентиляционные штреки.
Мы с Суетиным блуждали до ночи и вылезли из шахты прямо в саду у запретной зоны. Сад был яблочный, небольшой и очень уютный, но Суетин отчего-то ужасно испугался. Мы выбрались за оградку, и Суетин настоял, чтобы я говорил, что мы вылезли из восьмого штрека, а с отчётами он как-нибудь сам разберётся.
Из дома писали ободряющие письма, сестра говорила, что все мои однокашники завидуют, а соседка по коммуналке так вообще сдохла от зависти, узнав, что я перевёл половину своего денежного аттестата матери. Я догадывался, что таких денег женщина не видела сроду. Но иногда странный жучок неуставного интереса заползал в мою душу – мне просто было интересно, каково оно, само Мировое Древо, которому я посвятил свою жизнь.
Старый профессор Грацианский и вовсе сказал нам как-то после лекций, в курилке, где он дымил на равных вместе с нами, что мы вообще не можем угадать, как выглядит Древо. Я часто думал о случайно обронённых словах профессора. Мысль, что Мировое Древо растёт как хочет, я встречал и у классиков – тут не было никаких открытий.
В десятках учебников мы, курсанты, видели размытые фотографии корней Древа, но я понимал, что корни корнями – но дерево может оказаться совсем обычным. От размера ничего не зависит.
Ну, будет это просто большое дерево, хотя я знал, что больше ста тридцати метров в высоту дерево вырасти не может – соки не дойдут по капиллярам до кроны. Но и в сто метров высотой дерева на горизонте не обнаруживалось.
Да, это мог быть бонса… то есть, малорослик, стоящий в специальной сторожке, но только малорослик могучий, раскинувший свои корни на сотни километров, как диковинную грибницу. Но именно для того была придумана присяга студентов Лесного института, чтобы они понимали: есть такие вопросы, на которые не отвечают. Потому что, собственно, их никто не задаёт.
Неважно, как выглядит Мировое Древо. Важно только то, что ты маленький солдат его армии, боец, помогающий Древу бороться с вредителями, случайными отклонениями погоды и опасным движением грунтовых вод. «Ты знаешь только свой участок и счастлив выполнить любую работу», – повторял я снова и снова.

Настал День работников леса.
Мы расселись в кинозале, надев парадную форму. Звенели медали, и сияли золотом погоны.
Вышел директор и без бумажки, от сердца, сказал приветственное слово.
– Мы, товарищи, здесь как на войне. На войне за наше будущее, – он сделал паузу. – А грозен наш народ, красив и грозен, когда война становится у него единственным делом жизни. Лестно принадлежать к такой семье. Хорошо, если Родина обопрется о твое плечо, и оно не сломится от исполинской тяжести доверия, как тонкая берёзка…
Я чувствовал, что праздник сравнял директора и его армию – от лесничих до простых лесников.
После праздничного концерта самодеятельности (жёны лесников разыграли спектакль, и даже сам директор спел пару песен, аккомпанируя себе на баяне) началось застолье. Мы сильно пили, и, притворившись пьяным, я пошёл вздремнуть в кусты. Однако из этих кустов я достаточно быстро вылез с другой стороны и припустил в направлении яблоневого садика. Я давно догадался, что именно там растёт Симиренко-50, яблоня познания.
Сигнализации у калитки не было, и часовых рядом – тоже.
Не дав себе подумать о будущем и испугаться, я сорвал нужное яблоко – большое и круглое. Оно легло в ладонь, как пушечное ядро. Оглянувшись, я проверил, не следит ли кто, и откусил. Удивительная горечь наполнила рот.
Я побрёл домой на заплетающихся ногах, хотя стремительно трезвел. Вся моя жизнь представлялась мне теперь ошибкой, а окружающая действительность – адом.
Никто ничего не заметил – так мне показалось. И мой дурной вид списали на похмелье.
Но теперь несколько мыслей не оставляли меня – и все они были связаны с Мировым Древом. Каково оно? Куда растёт? Какова его форма?
С одной стороны, каждый из нас знал, как оно может выглядеть, но только избранные видели его. А, может, и они только догадывались?
Давным-давно, в институтской библиотеке, я читал старую книгу, где говорилось, что Мировое Древо растёт не вверх, а вниз. Я давно забыл и автора, и название книги, но слова о том, что дерево может расти не вверх, а вниз, мне запомнились навсегда. Как это могло быть, у меня не укладывалось в голове – но как-то могло.
Я разглядывал в музее лесхоза нанайские свадебные халаты и видел на них деревья плодородия. Эти деревья росли в облаках, в царстве женского духа, причём у каждого рода было своё дерево, на ветвях которого сидели души нерождённых людей, больше похожие на птичек. Деревья в облаках переплетались, птички порхали, чтобы потом обрасти настоящими перьями и спуститься голубями прямо к ждущим потомства матерям.
Но всё же воздушные деревья меня не занимали. Куда больше будоражили душу слова «Атхарва веды»: «С неба корень тянется вниз, с земли он тянется вверх» или: «Наверху корень, внизу ветви, это — вечная смоковница».
На одном из столов в институтской библиотеке были вырезаны слова старого русского заговора, которые я запомнил: «На море на Океяне, на острове, на Кургане стоит белая берёза, вниз ветвями, вверх кореньями». Теперь всё шло в дело, я попробовал и это, но пока это были только намёки.
С нами вместе учились два плосколицых парня с Крайнего Севера, где деревьев, как я думал, не было вообще. Но оказалось, что у них по разные стороны шаманского чума ставили два дерева – одно из них символизировало древо Нижнего мира и росло ветвями вверх, а другое, ветвями вниз – древо Верхнего мира.
Я принялся их расспрашивать, но плосколицые мало рассказывали об этой конструкции мира. Она не вписывалась в официальное представление о Мировом Древе, да и весь Нижний мир был перевёрнут и крив, зеркален относительно дома Верхнего, но удивительно похож на наше бытиё. А кому понравится жить не то в Нижнем мире, не то в отражённом.

С тех пор я начал прикидывать трехмерную конструкцию и пытаться в уме построить карту Корней Древа.
Каждый день, путешествуя по шахте, я мог примерно угадать направление и расстояния перемещения. Корни Древа залегали очень глубоко, но это, повторяю, ничего не значило.
В институте я читал не только Докучаева с Морозовым и по памяти нарисовал как-то прутиком на песке стандартную двухкоординатную мандалу с вписанным квадратом, только для простоты расположил по краям ацтекские символы – красного бога востока, синего бога севера, зелёного бога юга и коричневого западного божества. Всё время выходило, как в «Гильгамеше», что надо выйти на четыре стороны, то есть непонятно куда.
Морочье русское заклинание помогло не больше: «На море на Океяне, на острове Буяне стоит дуб... под тем рунцом змея скоропея... И мы вам помолимся, на все на четыре стороны поклонимся»; «... стоит кипарис-дерево...; заезжай и залучай со всех четырёх сторон со востока и запада, и с лета и сивера: идите со всех четырёх сторон... как идёт солнце и месяц, и частые мелкие звёзды. У этого океана-моря стоит дерево-карколист; на этом дереве-карколисте висят: Козьма да Демьян, Лука да Павел».
Я как-то застал Суетина в печали (кажется, он получил какую-то дурную весть из дома). На столе в его комнате стояла бутылка водки и неровно вспоротая банка свиной тушёнки. Мы выпили, и он, разговорившись, случайно приблизил меня к разгадке:
– Ты не понимаешь, дело не только в том, что Древо держит корнями землю, не давая ей распасться. Дерево – это такой генетический код Земли – тут, гляди, если взять, например «три» – три части дерева – корни, ствол и крона. Поэтому всегда в сказках три героя, три попытки, три брата едут за красавицей… Мировое Древо – это и Мировая Энциклопедия, и Мировая Счётная машина. Вот если взять четвёрку, то есть четыре стороны света, четыре времени года и четыре начала мира – то ты увидишь, что она неравноценна, на северной стороне Древа по другому располагаются годовые кольца (впрочем, сейчас это смотровое дупло заделали, но поверь мне на слово), на южной стороне можно попасть в страну мхов, «Семь» – это «три» плюс «четыре» – семь ветвей семисвечника. У каждой ветви двенадцать сучьев… Это и живой арифмометр, и живой Информаторий…
Тут его повело, голова свесилась на грудь, и он, как был, завалился на койку. Я снял с него китель, сапоги и тихо ушёл.
Благодаря невольной подсказке, с помощью счёта по три и по четыре, я усовершенствовал мандалу, которую каждый раз рисовал на песке в роще, а потом затирал ногой, чтобы не осталось следов. Стройная геометрия Мирового Древа и направление его роста становились мне понятнее. Но невероятный вывод, к которому я пришёл, нужно было проверить.

Несколько месяцев я ждал, чтобы на меня выпало дежурство на северном горизонте, где подземные ходы были самыми глубокими.
Они уходили настолько далеко от поверхности, что там приходилось пользоваться дыхательными аппаратами. Но когда появился этот шанс отправиться в самостоятельное путешествие, оказалось, что со мной контролёром навязался Суетин.
Мы спускались в шахту, балагуря, хотя на душе у меня скребли кошки. Суетин смотрел на меня строго, но позволил вести вагонетку. Она весело стучала колёсами на стыках, точь-в-точь как поезд, что привёз меня сюда три года назад.
Я повернул рычаг, и вагонетка ушла в сторону от маршрута. Казалось, что Суетин ничего не заметил, но когда мы отъехали достаточно далеко, железные пальцы вцепились в моё плечо. Я почувствовал, как он выдирает из кобуры табельный пистолет.
Завязалась скорая и неравная борьба, но, на моё счастье, вагонетка в этот момент перевернулась. Её тяжёлый край придавил Суетину ногу. Черный пистолет отлетел далеко, и Суетин не смог до него дотянуться.
Лицо моего наставника побелело. Суетин явно боялся за свою жизнь, и было видно, что он пытается просчитать варианты – запугивать меня или льстить, подманивать или обещать что-нибудь.
– Не уходи.
– Не могу остаться, товарищ Суетин. Жаль, конечно, что так обернулось, но радиомаяк у вас работает, а это значит, что через три часа придут за вами и спасут. А вот у меня времени в обрез.
Я кривил душой, зная, что никто по моему следу не пойдет.
– Опомнись, сынок. До беды недалеко, – он снял фуражку и утёр вспотевший лоб.
– Вы, товарищ Суетин, ещё бы про Особый отдел вспомнили.
– Что тут вспоминать. Я и есть – Особый отдел, я. Не понял, что ли? Я, я! Я целый год за тобой следил, на карандаш брал, дурака пьяного изображал, да вот не знал, что жизнь так обернётся. А пока нам надо сидеть, да ждать, как за нами придут. Слышишь? О матери подумай! Я на тебя рапорт подам! – сорвался он в крик.
Но мне уже было всё равно. Я оставил Суетину флягу с водой и пошел, согнувшись, по штреку. Воздух в тоннеле изменился, он перестал быть спёртым, казалось, его стало больше. И это подсказывало, что я близок к цели. Я сорвал дыхательный аппарат и бросил его под ноги.
Вскоре идти стало невозможно, и я пополз, извиваясь, как червяк, подсвечивая себе фонариком. Наконец я начал двигаться головой вниз, и вот я очутился перед земляной стеной. Сразу было видно, как она непрочна. Я остановился, чтобы передохнуть – осталось последнее усилие. Я шёл к этому мгновению так долго, что последние несколько минут можно было растянуть, как последнюю сигарету. Что там, в ином мире? Откуда мне знать.
Мосты сожжены. Если даже я свалюсь в пропасть между трёх китов, то не буду жалеть, что сделал этот свой главный поступок в жизни.
Древо растёт вниз, но это низ только для нас, а на самом деле его ствол поднимается вверх в другом, зеркальном мире.
И я ударил кулаком в тонкую земляную перемычку.
Странный белый свет залил лаз.
Я вздохнул, набрался храбрости и высунул голову наружу.

Извините, если кого обидел