Ребята из ансамбля зазвали к себе; пока мы были с комсомольцами, исчезли, видимо, переговорить с домашними, и вот на «буханке» куда-то едем. На рынке купили моченую черемшу и маринованный чеснок, в спокойных условиях и внимания не обратишь, а тут восторженно цокали: идеальная закуска! Приехали на окраину. Толя: двухэтажки на краю пустыни. В ванной ржавая вода или какое-то соление. Срать местные ходили в пустыню. Нищета.

  Пару кадров у машины. Ну, не двух – трехэтажки, застекленные лоджии, палисадники и вообще, чистенько, на заднем плане автомобиль «Волга» (может, местный комсомольский). Видно, что мы уже датые: Толя - вполоборота, отставив ножку; наверняка, только что сказал что-нибудь самокомплиментарное (один из местных глядит на него, слушая), я – тоже в-позе и с-лицом.





  Полутемная квартира. Хозяин, Саша Зыков (тот, что глядел на Толю) разыскал меня в-контакте: наткнулся в ютьюбе на «Бруснику» с фотографией летней эстрады в госпитале. Взволнованно поговорили. Напомнил: жена приготовила плов, пили, пели, роняли вилки, звон которых записывался на магнитофон; Исаев на третьей рюмке покрылся красными пятнами – аллергия, но на шестой, по его словам, должно было пройти, прошло. Александр выслал пленку. Небрежно, пьяно, занятая у кого-то в Москве перед поездкой двеннадцатиструнка звучит тяжело, вязко; «Листопад» вышел гладко, в полный голос, но мое финальное соло на гитаре – стыдная лажа. А до пленки, представлялось: говорили умно, играли легко, нравились себе, и соло выходило. Как ехали назад не помню.
  Наконец, Ашхабад. Большая гостиница, коридоры с ковровыми дорожками, цветы в кадках, скрипучий паркет, номер на четверых с балконом, тараканы, пришлось отодвигать кровати от стен. Дмитриев позвонил в местный комитет комсомола. Там ответили, но появляться не спешили, мы их застали врасплох и нафиг были не нужны. Два дня слонялись по Ашхабаду. В чайхане ели лагман-люля-кебаб, непременно брали зеленый чай – каждому по маленькому чайничку и несколько карамелек на блюдце.



  Заходили в книжный, Коля купил роман-газету («Ягодные места» Евтушенко), я – не меньше, как «Эстетику немецких романтиков» в серии «История эстетики в памятниках и документах», Шлегель, Тик, Новалис. Сережа дал покопаться в коробке с книгами «Молодой Гвардии», которые вез раздавать бойцам или в госпитальные библиотеки; как-то, видимо, не раздавалось или библиотек не было. Я выбрал свежего «Шеллинга» в серии ЖЗЛ. Как обнаружил потом, со штампом «Доблестным Советским войнам. ЦК ВЛКСМ» и автографом автора: Молодому современнику с добрыми пожеланиями от автора. ХI. 82. А. Гулыга (позже читал, внимательно, с выписками на закладках, о чем, - не помню, не перечитать ли?)
  Ашхабад был хорош: площади, арыки, фонтаны, памятники народным аксакалам, огромные акации. Зашли на рынок. Толя вспоминает большие пространства, обилие шкур, виноград, дыни (и вяленые), гранаты, всё дорого, острую колючку, попавшую в подошву; русского языка не слышно. Я деталей не помню, только общий план, серый свет и гулкий ровный шум под гигантским бетонным навесом.







  Вечером прошлись по главной улице, у летнего театра под фонарями у касс быстрыми тенями шлындали подозрительные лица (фарцовщики, торговцы билетами?), гремела музыка, шел концерт Софии Ротару. Сидели в ресторане, злились на обслуживание, платил Дмитриев. На обратном пути в гостиницу Исаев воскликнул: «У нас же еще есть «Ягодные места»! и я его понял - наркотик, лазейка, в которую спрятаться, - Ашхабад стал наскучивать. По приходу бухнулся на кровать и углубился.
  Наконец, появились местные комсомольцы: два верзилы в костюмах, спортсмены, водное поло. На рафике повезли в окрестности: Фирюза, Старая Ниса. Вдоль дороги желтый (серый) ручей, ощущение, что течет в гору (Толя). Самый большой в Средней Азии чинар «Семь братьев». Купался в водохранилище, вдруг захотелось! по словам Толи, зло, агрессивно, на грани срыва, трусами мокрыми замахивался, пьяненький был, в таком состоянии из тебя всякое прет, в коллективе копилось напряжение. Агрессии не помню, скорей азарт, да, снимал трусы, выжимался, Толя принялся фотографировать, замахнулся на него, вдруг стало обидно.



  Старая Ниса, верблюды, пацан на ишаке, дал посидеть Дмитриеву, седло ерзало, и он с трудом держал равновесие; барханы, раскопки на горизонте, на фотографиях – лунный пейзаж. Шашлык, дыни, водка на обочине в кафе. У стола три пустых стула: я – фотографирую, спортсмены быть в кадре предусмотрительно отказались.








  Продолжение в гостинице. Опять пили, пели. А потом я отвалился и уснул от усталости и водки.
  В Ашхабаде не выступали.



  Наутро ждали рафик (договорились с шофером, что утром подкинет до аэропорта). Параллельно фоном разговор, что эти двое вчера вроде хотели продолжения, - большие, им много надо, - но мы уже не могли пить, и они уехали будто бы с сожалением. Может, потому и рафик не дали; когда вышли сроки, мы кинулись со скарбом (гитары, сумки, книжки) на троллейбус, своим ходом.