Самые захватывающие интерпретации знаменитой сказки Образ красной шапочки и серого волка с самого ...
... не сценарий, просто
Нашёл у себя в архивах 12-летней давности. Немного переписал. Это не сценарий, просто сказочка.)
Сказочка про Тетрадочку.
На углу Большого Письменного Стола жила-была себе тоненькая школьная Тетрадочка в косую линеечку. И была у неё подружка – Розовая Промокашечка. Обе девочки были такими чистенькими, свеженькими, без единого пятнышка, что, глядя на них, просто сердце радовалось. По вечерам Тетрадочка с Промокашечкой ходили гулять в Центр Стола; там, в Круге Света от электрической лампы собиралось всё канцелярское общество. Там тусовались Шариковые Ручки – безликие и стандартные офисные работники; полуиссохшие Фломастеры, собравшись в кружок, заправлялись одеколоном; скромно гуляли мягкотелые перепачканные Ластики; шныряли мелкие и вредные Кнопки, так и норовя всех подколоть, а также Скрепки, которые вечно ко всем цеплялись; а ещё слонялись деревянные Карандаши – грубые и неотесанные деревенские парни, которые, к тому же, часто ломались. Эти были хуже всех – они вечно норовили сказать какую-нибудь гадость за спиной или ещё хуже – что-нибудь исподтишка написать на Тетрадочке. Но Тетрадочка с Промокашечкой были начеку и давали решительный отпор обидчикам. Ах, часто вздыхала Тетрадочка, где же мой Принц-Золотое-Перо? Но Золотое Перо «Паркер» не ходило гулять в Круг Света; оно покоилось где-то в ящике Стола, в бархатном футляре, и, по слухам, было уже женато на Чековой Книжке, которая, тоже по слухам, постоянно худела от такого замужества.
Один раз Тетрадочка и Промокашечка пошли гулять на другой угол Письменного Стола. А там горела Свеча; и там жил поэт – растрёпанное Гусиное Перо со своим другом Чернильницей. Гусиное Перо день и ночь сочинял стихи, бормоча их себе под нос, да вот беда – записать ему эти стихи было решительно не на чем. Он уже использовал и листы старого Перекидного Календаря, и трамвайные билетики, и все клочки бумаги, которые ему попадались навстречу. Поэтому можете себе представить, как он обрадовался, встретив нашу Тетрадочку. Такую славную, такую хорошенькую, у которой так много-много чистых листиков!
И поэт Гусиное Перо тотчас пустился охмурять Тетрадочку. Поэты – мастера на такие штуки! Не успела Тетрадочка и опомниться, как она уже гуляла под ручку с поэтом, а тот нашёптывал ей на ушко самые свои нежные, самые лирические стихи! У бедной Тетрадочки закружилась голова. Никогда ещё она не встречала поэтов, никто никогда не говорил ей таких слов! Напрасно розовая Промокашечка многозначительно покашливала, тащась позади влюблённой парочки, на неё не обращали ровно никакого внимания (что особенно выводило её из себя!) В общем, слово за слово, и Тетрадочка и сама не поняла как же так произошло, но она распахнула перед поэтом свою обложку. А тому только того и надо было! Он обмакнул свой тонкий острый расщеплённый конец в услужливо подскочившего друга Чернильницу, и….
Это было больно! Это было очень больно! Перо скрипело и трещало, брызгало кляксами, иногда перечёркивало написанное крест-накрест, или вымарывало целые строки! Оно рвало и царапало белую атласную тетрадочкину кожу и прокалывало её, с размаху ставя жирные точки. И всё же Тетрадочка была счастлива. Чего не вытерпишь от любимого, который пишет тебе (и на тебе) стихи!
А поэт неистовствовал, стремясь освободиться от груза накопившихся стихов! Вот он перевернул последнюю страницу, стремительно покрыл её россыпью самых причудливых клякс и… откинулся назад с тяжёлым вздохом. Тетрадочка закончилась.
Здесь Промокашечка, стоявшая всё это время поодаль как бы в оцепенении, подскочила к подруге и прижалась к ней, чтобы тоже приобщиться, чтобы хоть так познать радость любви; и бережно впитала в себя чернильную кровь, и осушила её раны.
А Тетрадочка – счастливая, обессиленная – отстранилась от подруги, и потянулась к поэту, чтобы прижать его растрёпанную шевелюру к своей некогда белоснежной груди; но Поэт уже заметил вдали новый объект вдохновения – лист грубой Обёрточной Бумаги, и устремился туда. Тетрадочка так и застыла. Как же так, выходит, она не единственная? А стихи, клятвы? Она отдала ему свою невинность, свою белизну – а он уже забыл про неё, уже в погоне за новой бумагой! Да и за какой? За обёрткой!!! Да есть ли справедливость на этом свете?!!
Друг Чернильница, прежде чем пуститься вдогонку за своим ветреным приятелем, задержался на мгновение. Он был свидетелем уже множества таких историй, и ему стало жалко наивную Тетрадочку. Вполголоса он посоветовал пойти ей на третий угол Письменного Стола – там помещалось издательство. Стихи издадут, чем плохо? А на поэтов обижаться бессмысленно, поэты они… такие… Здесь друг Чернильца помялся, и не находя более подходящих слов, поспешил туда, где растрёпанное Гусиное Перо описывало круги возле толстокожей и хладнокровной Обёрточной Бумаги.
Горько мне описывать возвращение опозоренной Тетрадочки на свой угол Стола. Как злорадствовали тупые карандаши; как улюлюкали фломастеры; как презрительно косились на неё шариковые ручки; как подкалывали её кнопки! Где же наша недотрога-чистюля-тетрадочка? Она ждала Принца-Золотое-Перо; а теперь поглядите-ка на неё! Живого места нет, вся исчёркана, испачкана! А выдеееелывалась…
Да и розовой Промокашечке досталось – она ведь тоже была запятнана.
И подруги, вспомнив слова Чернильницы, отправились на третий угол Стола. Там лежали толстые книги; там властвовали Очки в толстой роговой оправе; там находились Линейки, Ножницы, Клей, жирный Красный Карандаш. Там находилось Издательство. Попав в это царство тишины и мудрости, подруги оробели. А Очки уже нацелили свои толстые линзы прямо на поэтовы каракули. И не успела тетрадочка и пикнуть, как её схватили и начали грубо перелистывать! Её! Которая раньше и прикоснуться к себе не дозволяла! А Очки что-то командовали громко и властно. И тут началось самое страшное! Тетрадочку начали резать! Ножницы вырезали из неё отдельные куски, Клей небрежно и обильно пачкал её страницы, и куски приклеивали и переклеивали вкривь и вкось! Тетрадочка кричала, но на её крики не обращали ровно никакого внимания. Вдобавок жирный Красный Карандаш грубо и бесцеремонно начал чёркать в ней, и это было ещё противней. Он вымазал её всю красным. Он её изнасиловал.
Промокашечка стояла как вкопанная при этой экзекуции и не смела пошевелиться. Да и что бы она сделала? Что она могла?
Наконец, вся в клею, слезах, красная от гнева и каракулей карандаша, растерзанная, дважды опозоренная Тетрадочка вырвалась! Очки что-то говорили ей, но она не слушала. Прежде, чем кто-либо успел опомниться, она растолкала всех и побежала на четвёртый угол Стола.
Пуст, тих и тёмен был четвёртый угол Стола; и ничего, и никого не было на нём. Обрывался он пропастью; а там, через пропасть, внизу, жарко светилось пламя, танцевали огненные языки – там был Камин. Тетрадочка не знала, что это был именно Камин; но она интуитивно почувствовала, что это красное, шевелящееся – избавит её от позора. И с облегчением, почти с радостью прыгнула вниз и наискосок.
Вспыхнули тонкие исчёрканные, поруганные, истерзанные страницы, свернулись в трубочки; почернели и рассыпались пеплом. И не стало Тетрадочки.
А через год Издательство выпустило Книгу. Пусть Книга была не так толста и солидна, как прочие книги Издательства, но всё же это была настоящая Книга, в переплёте, это вам не тоненькая Тетрадочка! Называлась она красиво – «Сборник Стихов», и выступала рука об руку с некогда розовой Промокашечкой, которая теперь носила гордое имя Рукописи. Ведь именно с неё, с Промокашечки, и была напечатана эта Книга. И не беда, что строчки в ней можно было прочитать, только поднеся Книгу к зеркалу – ведь на Промокашечке они тоже отпечатались зеркально – но дело ведь не в этом, правда? Главное, что правда восторжествовала. Неважно, какая правда, и как именно восторжествовала; здесь главное слово – «восторжествовала».
Был на презентации и поэт Гусиное Перо, грустно покачивал некогда густой, а теперь сильно поредевшей и обмаслившейся шевелюрой. Давно не пишет он стихов; затупился и обломался его конец; по слухам, он теперь смазывает пироги маслом, прежде чем их поставят в печь. Друг его Чернильница совсем высох, и на дне его лежит дохлая муха…
Скучно на этом свете, господа!
... ] - самораспаковывающийся … Поискать «
о Чуде» в ...
опубликовал: Лариса Глушкова 
