Приезд Врангеля: умиротворение провинции расстрелами

Как известно, в Симбирск «По делу о пожарах» в течение шести лет, ровно столько шло следствие, было направлено несколько сановников, они были по характеру прямолинейны, строги и честолюбивы, имели достаточный вес в глазах царя и понимали всю важность их предприятия. Учитывая обострившуюся политическую обстановку того времени, эти генералы прекрасно осознавали острую необходимость скорейшего открытия виновных в случившемся. И всем им была не чужда мысль, что в девятидневном пожаре имели место поджоги, что на них указывали такие якобы улики как остатки фосфора на обуглившихся зданиях и подметные письма с угрозами, которые, опять же якобы, получили большинство симбирян, лишившихся крова, а то и всех средств существования.


Барону Врангелю выпала сомнительная честь быть первым в веренице следователей прибывших в город для раскрытия причин огненного бедствия и отыскания виновных. А. Зиссерман называет два пункта миссии приезда Врангеля в Симбирске: «а) возстановить доверие к власти открытием и наказанием виновных в поджогах; б) исполнением личнаго повеления Государя, высказанного в следующих словах: «Требую, чтобы ты снял с моих войск наложенное на них пятно оклеветанием в поджогах и, надеюсь, что сумеешь исполнить это...». [16J Уже немолодой барон приехал в Симбирск 28 августа, когда ещё едва развеялся дым, и волжский город пахнул не рыбой и хлебом, а гарью и золой, а масштабы бедствия поражали воображение, но приезд генерала сразу восстановил порядок в городе, и от него последовали чёткие и вменяемые приказы.

Первым делом Врангель распустил следственную комиссию губернии и создал новую под руководством генерал-майора Галлера, а далее, назвал главным виновником в случившегося губернатора Анисимова, который, по его мнению, не принял вовремя мер для предотвращения пожара, «дурно обращался с народом»[6] и, в общем, действовал слабо. Можно согласиться с мнением Врангеля, что меры для предотвращения огня приняты были не в полной мере, но результат борьбы с огнём можно было бы предсказать заранее, если знать об удручающем состоянии симбирской пожарной команды того времени. Несмотря на то, что содержание пожарного обоза обходилось достаточно дорого, город в решительный момент столкнулся с нехваткой средств и пожарных инструментов, как в дальнейшем и отрапортует Анисимов в докладной записке к императору.

Пожарная команда была создана в Симбирске только в 1818 году, она «состояла из 88-100 служащих, начальника пожарной команды - брандмейстера и четырёх его помощников. Этот штат сохранялся в течение многих десятилетий почти неизменным. Согласно указу «Обустройстве полиции в губернских городах и в особенности пожарной части» в городе было определено три части, в каждой из которой были созданы пожарные команды, построены здания пожарных депо с каланчой. На них велось круглосуточное дежурство. При первых замеченных признаках пожара караульный поднимал шары из парусины, покрашенные чёрной масляной краской - это пожарный сигнал днём. По количеству шаров определялось место пожара. Ночью пожарными сигналами были фонари из белого и цветного стекла...» [17] В 1857 году в Петербурге для тушения пожаров уже появилась первая паровая машина, а пожарные в Симбирске боролись с огнём по старинке: вёдрами, топорами, ломами, баграми, зачастую эта техника была в неисправном состоянии, конечно, симбиряне знали о новинках, но часто не имели средств для их покупки, потому власти и пожарная охрана были бессильны перед мощнейшим потоком огня, ввиду своей неподготовленности с технической точки зрения. Учитывая, что главным средством для тушения пожара была вода, мы можем назвать ещё одну причину опустошительного пожара - отсутствие водопровода. Д. Ознобишин отметил это даже с некоторой долей ироничности в повествовании: «Причиною этого был недостаток в воде, в которой Симбирск, расположенный в среде двух рек, Волги и Свияги, сильно нуждается, более двадцати лет вздыхая об устройстве водопроводов, которые, как клад, ему не даются в руки. Да и до водопроводов ли было Симбирску? Благодетельныя преобразования, начиная с эмансипации и оканчивая земством, поглощали всю деятельность администрации. Жалкая действительность повседневного быта от нея ускользала. При скудном пособии едва движущихся водовозов на тощих лошадёнках, в гору за пять вёрст привозящих воду из реки Свияги, пожар, начавшийся в полдень, был погашен к вечеру, и то с содейтвием солдат, призванных на помощь...»[7]

На наш взгляд, Анисимов не заслуживал уголовного суда, коего требовали от государя и Врангель и, впоследствии, Ден. Необходимо учитывать тот факт, что губернатор самолично участвовал в тушении пожаров, приложил много усилий к восстановлению техники, и максимально организовал людей, обеспечил погорельцев самым необходимым в первые дни после пожара, не дав торговцам взвинтить цены на хлеб, пригрозив спекулянтам острогом. Оставим без оценки события 19 августа, когда губернатор в числе других жителей бежал из города, спасая свою семью, но в этот день случилась катастрофа, пред которой не устоял никто.

Нельзя забывать и ещё о двух немаловажных факторах, обусловивших наступление огня - это метеоусловия и особенности архитектуры Симбирска. Стояла неимоверная жара, а Симбирск почти целиком состоял из деревянных построек, и достаточно было искринки, чтобы порохом вспыхнуло и забушевало пламя.

Не успел закончиться пожар, как явились первые подозреваемые, без всяких усилий со стороны властей. Уже 19 августа 1864 года мещанин Коробейников привёл в полицейский участок показавшегося ему подозрительным горниста Самарского пехотного полка Михаила Фёдорова, который качал воду у сараев дома Шлихтензейна, и на вопросы о поджогах отвечал только «да» и «виноват», при этом, не конкретизируя в чём его вина. В ходе допросов, когда по-видимому, до него дошла суть обвинений, Фёдоров «показал, что был арестован на улице пьяным мужичком, ни в чём никому не сознавался и ни в чём не виноват...»[6], но это не помешало барону Врангелю, который по приезду видимо сразу же ухватился за него как за возможность утихомирить жажду мщения тех симбирян, кои считали виновными в поджогах чужаков, и приговорил несчастного к расстрелу.

Фёдорова казнили 21 сентября 1964 года, недалеко от Киндяковки, симбиряне еще долгое время по ночам над его могилой видели светлячков, это было признаком того, что казнён невиновный, говорили они... Отставной солдат Григорьев так же был расстрелян по голословному обвинению в поджогах: солдат по неосторожности, возвращаясь домой после 25 - летней службы в Витебскую губернию, на базаре «публично объявил, что участвовал в сговоре с поляками» [6], громко говорил, что Симбирск «был сожжён поляками в отместку за поражение в восстании и «за вашу поганую веру». [8]

Поляк-ключевая фигура в расследовании дела о пожарах, ещё Валуев сделал в своём дневнике пометку от 22 августа 1864 года: «...Симбирск окончательно выжжен. Подозревают поляков в войсках. Народ убил одного офицера Самарского полка. Отправляю туда сегодня ген. Галлера и двух других чиновников от министерства...». [18] Врангель, как утверждает А.Зиссерман, в силу своей прямолинейности неверно истолковал приказ царя о восстановлении чести царских войск и рьяно взялся за дело, посчитав, что государь попросту просит его любыми путями снять клеймо виновника в поджогах с доблестной армии. Только этим можно объяснить, почему Врангель категорически отказывался, чтобы дознания проводились непосредственно и в Самарском пехотном полку, и в местном батальоне внутренней стражи, что могло бы привести «к существенным открытиям».[16]

Когда Врангель «стал тяготиться пребыванием в Симбирске» [там же], ввиду того, что не может полностью выполнить возложенную на него задачу, он, даже не взирая на неудовольствие государя, с которым тот отказал ему «в разрешении возвратиться в Петербург, настойчиво повторил просьбу о своём отозвании, которое и состоялось. В длинном письме к шефу жандармов, князю В.А.Долгорукову, барон подробно изложил результат своих действий в Симбирске. Между прочим он указывал, что «особые труды войск по охранению безопасности и имущества населения и по обыскам мест, где укрывались бродяги, заставили всех по-прежнему видеть в войсках охранителей спокойствия и безопасности мирных жителей. Дружелюбие и приязнь к войскам возвратились столь же быстро, как и были поколеблены», [там же]. Видимо, барон тем самым хотел сообщить, что и второй пункт его миссии выполнен.

Как бы то ни было, самодовольный барон отбыл из Симбирска «с серебряным подносом, на котором были высечены слова благодарности от всех сословий города Симбирска за помощь, оказанную в пожарах 1864 года».[19]

Между тем версия, что поляки были поджигателями Симбирска, не исчезла, и её придерживались многие. Упоминая многих, мы имеем в виду разные слои населения: простой народ, интеллигенция, - все искали причины в иноверных католиках. А.Зиссерман напоминает, что Н.С. Милошевич в одном из номеров «Русского вестника» писал, что в Симбирске «... слухи о пожарах зародились за 9 месяцев до начала пожаров. Польское нашествие заполонило Симбирский край со всех сторон; в полиции, администрации, в суде и в войсках, в городах и сёлах поляки везде имели соотечественников - пособников...»[16], об этом свидетельствовала и надпись, найденная на стенах сгоревшего собора в Симбирске после пожара 19 августа на польском языке «безнравственного содержания». [6] Город жаждал мести, народ, словно обезумел от навалившегося горя: нередки были и случаи самосуда, так в первые дни пожара был убит «смертельным ударом в голову» [там же] прапорщик Самарского полка М., командира местного гарнизонного батальона, Бендерского, тот был по происхождению поляк, «чуть не бросили в огонь».[20] Один из очевидцев трагедии вспоминает: «поляк» стал чем-то вроде египетской казни... Чернь точила на «поляка» свои зубы... Если где либо возникло подозрение, то оно неизбежно связывалось с именем «поляка», и, понятно, часто дело не обходилось без ошибок и даже курьёзов, порою очень печальных.Так, например, однажды, близ полночи, чрез овраг, прорезывающий Симбирск, пробиралась какая-то фигура, одетая во что-то белое.. Так как охрана была усилена обывателями - волонтерами, то немудрено, что фигура и в овраге наткнулась на сторожевого.

- Кто идёт?

Фигура, булькнув в доказательство своей благонадёжности: «здешний», побрела было дальше, но сторожевой, видимо, был большой скептик и, не удовлетворившись этою отповедью, крикнул: «Стой!., много вас здешних-то... сказывай, что за человек?
Но фигура не вняла оклику и ускорила шаги. Сторожевому мгновенно закрадывается в душу подозрение, и он, без дальних размышлений, во всё горло кричит: «Эй, сюда-а!...поляк!...». Как эхо, в разных концах оврага раздалось: «сюда, сюда», и через какия нибудь пять минут сторожевые, в числе пяти человек, гнались по пятам мелькавшей в ночной темноте белым пятном фигуре. Какого рода объяснение между ними произошло - неизвестно, но только ещё через минуту местность огласилась отрывочными, хаотически сплетающимися восклицаниями: «Катай его, робя!... знамо, поляк!...» - «Что вы, дьяволы, дерётесь?» - говорят вам, - здешний я... князь У-ский...» - «Князь?!. Морочь больше... станет князь ночью по оврагам шататься ...Волоки его в участок...».

- Извините, ваше сиятельство, - говорил в части полицейский чиновник: - народ-то уж очень озлоблен...

И князь У-ский, коренной сибирский аристократ, удалился с помятыми боками...». [10]

В.В. Черников, бывший в то время в должности судебного следователя, ярко помнит, как капитана жандармов Чалеева «стащили с лошади и вероятно, убили бы, если б на выручку не подоспели солдаты... Много безвинных людей поплатились жизнью или страшными побоями не только за любопытство «поглазеть» на пожар вблизи, но, даже, за отыскание своего имущества на пожарище в неурочное время».[20] Поэтому приезд Врангеля в Симбирск в качестве генерала - губернатора, восстановил порядок в городе, а казнь горниста - это плата за спокойствие... А что говорить о поляке, когда отчаявшийся народ даже, как говорится, в соседе видел поджигателя, десятки дел хранятся в архиве: крестьянина Ефима Иванова, помогавшего выносить товар из чьей-то лавки, арестовали под горою солдаты и доставили в часть, при этом отобрав паспорт; беднягу Потапова «застали», когда он заснул, утомившись, охраняя мешки купца Колпакова «...какие-то люди схватили его... отвели в полицию»[6]). Публичную девку Александру Чурванову доставили в полицейскую часть за самоволку, Чурванова отсутствовала «на работе» 19 августа всю ночь, но смотрительница публичного дома пояснила, что девка не поджигала город, а провела всю ночь с каким-то офицером. И все они были честно допрошены, на них были заведены дела, истрачено время, которое можно было бы направить на истинные поиски виновников.

А сколько всякого хлама было принесено в полицейский участок, в каждом предмете, у которого не было хозяина, всякий видел, даже в пустой банке из-под сардин, то бомбу, то флакон с зажигательной смесью. Например, в деле горниста Фёдорова фигурируют некие флаконы, пропавшие во время пожара в полиции, которые источали, как показалось всем тем, кто присутствовал при аресте солдата, запах горючего вещества, но никакого самовозгорания не последовало. Один из смельчаков попробовал жидкости на вкус и установил, что «одна из них масло, а другая - водка...».[6]

Странное следствие. Смерть сенатора Жданова

Начальник следственной комиссии по расследованию причин Симбирского пожара сенатор С.Г.Жданов прибыл в город 10 октября 1864 года с обширными полномочиями: государем на него было возложено «особое наблюдение в приволжских губерниях за действиями злонамеренных людей и за возбуждением противоправительственного волнения в умах. Для более энергического преследования поджигателей ему было поручено учредить особые губернские комиссии, под председательством вице - губернаторов и с участием жандармских штаб - офицеров для надзора за скорейшим и правильным производством исследований о пожарах».[21] Валуев так же упомянул Жданова как человека «по части пожаров после безуспешной поездки Врангеля...» [18], таким образом, мы можем сделать вывод, что от Жданова ждали плодотворных результатов, и это повлияло на ход его расследований: «Он привёз с собою полную канцелярию крупных и мелких чиновников и сыщиков, занял под своё помещение весь обширный дом Симбирской Удельной Конторы, а впоследствии переселился на дачу в Киндякову рощу. Началось деятельное следствие; очень многие из Симбирских жителей были привлечены в качестве обвиняемых; в тюрьмах не хватало места для арестованных за время его пребывания в Симбирске...»[20]

Следствие дало-таки результаты: в донесении к Валуеву от 29.05. 1865 г. Жданов писал: «Моя комиссия подобрала улики против виновных. Последние запираются, и их запирательство осознанно говорит, что они не более как наёмщики за деньги» [22], а в черновиках донесения к Александру II Жданов пишет, что комиссия «не достигла полного обнаружения причин пожаров в Симбирске» [6], хочу обратить внимание читателя на слово «полное», то есть какие-то зацепки всё же у сенатора имелись, но он по какой-то причине не спешил оглашать их. На это указывает, на наш взгляд, и скоропостижная смерть сенатора в Нижнем Новгороде при возвращении в Петербург, куда ехал Жданов с докладом о проведённой работе, точнее не сам факт смерти, а толки, возникшие вокруг сего обстоятельства, так писатель В. Ф.Одоевский пометил в своём дневнике от 11.11.1865: «... Разнёсся слух, что сенатор Жданов, посланный для следствия о симбирском пожаре и открывший зажигателя в поляке - полковом командире, уличённом солдатами, умер отравленный...»[23] (здесь видимо, под поляком - полковым командиром Одоевский подразумевает полковника Дубинского, которого Жданов в ходе расследования «отрешил» от командования Самарским полком, ввиду подозрения в виновности в поджогах, но впоследствии полковник был реабилитирован), член ЦК «Земли и Воли» И.И. Утинин так же предположил: «Если бы не таинственная смерть Жданова, то виновникам не сдобровать. Улики, бывшие у Жданова, исчезли после его смерти».[24]

Во многих работах упомянуто, что портфель с бумагами Жданова был утерян, но настораживает тот факт, что в материале дела о поджогах в Симбирске, имеется телеграмма о смерти Жданова от 9 ноября 1865 года в тексте которой достаточно интересна фраза: «...Сообщите Чиновнику: бумаги запечатаны в Чемоданах гостиницы» [6], понятно, что под бумагами имеется в виду секретный доклад Жданова, это, собственно говоря, и наводит на мысль о том, что пропажа портфеля - это официальная версия, по какой-то причине удобная власти.

Если рассматривать этот пожар как террористический акт, которым бы он явился в современной России, то можно и смело предположить, что Жданова попросту убрали с дороги, пытаясь тем самым скрыть какие-либо факты. Отсюда, пожалуй, и столь пристальное внимание В.Н. Дена, который, после смерти последнего, начал рьяно искать доказательства в фальсификации дел о поджогах, обвинил Жданова в их сфабриковывании, хотя в тот период уже состоял в комиссии сенатора и мог гораздо ранее выдвинуть свои обвинения... В.Н. Ден был уверен, что С.Р. Жданов « не обнаружив преступников, решил создать их путём наговоров...»[25], особо пристально его привлекло дело Никануровны, которая по приказу частного пристав Розова, должна была «уговорить уже арестованных солдат Иванова, Емельянова и Пузырёва признаться в поджоге города. С этой целью Никануровна получила свободный доступ в камеру заключённых солдат, куда доставляла водку и закуску, купленные на деньги Розова. Солдаты должны были сделать признание в том, что всё было совершено по прямому приказу полковника Дубинекого... В итоге сам Розов стал объектом следственного разбирательства, а сфабрикованное «дело» лопнуло. [8]

Впоследствии «Дело о пожарах» было передано в введение генерала-адъютанта Ланского, который в свою очередь направил для расследования в Симбирск генерала -майора Огарёва. В результате дело о симбирских пожарах 1864 года было закрыто 30 сентября 1870 года: «специальная резолюция сената, констатировав «неоткрытие» виновных в произведённых поджогах, закрыла дело».[там же]

Мнение специалиста

Мы обратились с комментариями к начальнику сектора Судебных экспертиз ГУ «СЭУ ФПС "ИПЛ" по Ульяновской области» Дмитрию Абулееву, который, изучив материалы событий 1864 года, дал своё компетентное заключение:

«Как писал Ознобишин, лето было знойное, погода безветренная и сухая при тридцати шести градусах выше нуля. В таких условиях, безусловно, достаточно малейшею источника зажигания, малейшей искры, чтобы возникло горение. Вероятно, первое загорание 13 августа действительно произошло по причине неосторожною обращения с огнем некой старообрядки Зеленчухи.

Следует отметить отсутствие 13 августа какого-либо вегра, так как, учитывая описание событий, данный факт вряд ли ускользнул от автора. Поэтому, маловероятно, что второе загорание произошло по причине разлёта искр от первого пожара. Во-первых, прошло достаточно времени (с вечера до полуночи), чтобы была исключена возможность переноса искр. Во-вторых, на пожарище были оставлены двое солдат для охраны, и если бы второе загорание произошло именно по этой причине (перенос искр ветром), они бы это видели, и причина пожара, несомненно, сохранилась бы в истории.

Второй пожар в холодном (нежилом) строении купцов Репьева и Кирпичникова, произошедший в полночь, скорее всего, действительно случился по причине поджога. И поводом могло послужить желание различного рода жуликов поживиться чужим добром при тушении пожара, в ходе чего обязательно присутствуют суета, и отсутствует контроль участников тушения.

Это относится и к пожарам, произошедшим 15 и 16 августа на Лосевой улице, в результате которых. в числе прочих, пострадал и базар (естественно с товарами), и дом купца Завьялова на Большой улице. Вес-таки, горожане, даже будучи беспечными, после первых двух пожаров, уничтоживших большое число строений, вряд ли бы не стали осторожнее. Лишним доказательством поджога может явиться замечание Ознобишина о большом количестве карманников и бродяг, появившихся в Симбирске на второй день пожаров.

17 августа опять загорелся купеческий дом (купца Беляева на Покровской улице). И наличие обнаруженных фосфорных спичек в конюшенных мётлах прямо показывает на причину - поджог. Дом был нежилым и недостроенным, поэтому наличие спичек не могло быть случайным.

18 августа снова произошли пожары и снова в довольно благополучном и зажиточном районе. Свидетельством тому служат записи Ознобишина о гибели архиерейского дома, домов Ивашевых и Языковых и др. Наличие нескольких очагов пожара одновременно является одним из основных признаков поджога. Поэтому здесь можно категорично утверждать, что причиной пожаров 18 августа послужил поджог. Сильный ветер при недостаточном количестве воды для тушения способствовали быстрому распространению огня по строениям.

Я считаю, что хаос, который царил в Симбирске к исходу 18 августа, некоторые злоумышленники стали использовать в своих целях. В условиях паники достаточно легко поджечь строение и остаться незамеченным. Примером тому может служить пожар в доме, где квартировался каретник Голубков. Сначала прошёл слух об угрозах в его адрес, затем дом все-таки загорелся. Случайностью это никак объяснить нельзя. Просто сложившуюся ситуацию стали использовать в своих целях - для отмщения или из зависти и т.п.

Такая ситуация была и 20 - 21 августа, когда сгорели телеграфная станция, почта и прочие административные здания.

Ещё одним подтверждением поджога, как причины произошедших в последние дни пожаров, может служить то, что все пожары произошли в благополучных районах. Ознобишин отметил, что сохранилась худшая часть Симбирска, то есть бедняцкие районы. А ведь в них с плотностью застройки дела однозначно обстояли намного хуже, чем на Венце, где стояли отдельные особняки...

В записях Ознобишина отмечено, что видели людей, мазавших дома какой-то загорающейся на солнце жидкостью. Кроме того, был задержан горнист, обмазывавший стену фосфорным составом. Скорее всего, поджигатели действительно использовали водный раствор фосфора или другой самовоспламеняющийся состав.

Веществ, склонных к самовоспламенению, существует множесгво...

Отдельно следует сказать о белом фосфоре (его ещё называют жёлтым).

Кусок белого фосфора, вынутый из воды и осушенный фильтровальной бумагой, воспламеняется при комнатой температуре. При смачивании горючих веществ (например, древесины) раствором фосфора в сероуглероде, происходит испарение сероуглерода; остающийся на поверхности тонкий слой фосфора быстро окисляется и самовозгорается. В зависимости от концентрации раствора, смоченные им вещества, самовозгораются через разные промежутки времени. В специальной литературе описан поджог дома, когда фосфорный порошок в воде был разлит на крыльце под прямыми солнечными лучами. После испарения воды, через какое-то время фосфор воспламенился. Сам по себе белый фосфор очень ядовит. Хранят и режут его под водой, так как на воздухе он может воспламениться от теплоты трения.

Другой пример - негашёная известь (окись кальция). Она реагирует с небольшим количеством воды, разогревается до свечения и может поджечь соприкасающиеся с нею горючие материалы.

В 19-ом веке, как известно, спички изготовляли из фосфора, поэтому недостатка в том материале, я считаю, не было. И при определённых знаниях в химии можно было легко изготовить самовоспламеняющуюся смесь. А уж о негашёной извести я и не говорю.

Так что, очень даже вероятно, что при пожарах в Симбирске в 1864 году злоумышленниками при поджогах использовался фосфор или скипидар».

Вместо заключения

Около шести лет велось следствие по пожарам в Симбирске, которое, к сожалению, так и не дало чёткого ответа на вопрос «кто виноват», да и можно ли было в стране, которая в те годы кишела недовольными, определить ответственных за огненную катастрофу, уничтожившую почти полностью губернский город?!

Жаль, конечно, что мы не имеем в своём распоряжении машину времени, чтобы иметь возможность на минуту отступить в прошлое на 149 лет и узнать хоть толику того, что навсегда остаётся для нас тайной, приоткрыть которую дано лишь поэзии:

...И не один Симбирск горел в то время:
Горели петербургские дворы.
Но ветер окаянства и безверья
Лишь только начал раздувать костры
Братоубийства и безбожной розни,
Посевов зла, из коих встала смерть.
И, может быть, понять ещё не поздно,
Когда Россия начала гореть.

Николай Полотнянко. Пожар 1864 года.


1. В.И.Ленин. Сочинения. - М.: ОГИЗ, 1952. - т. 5.
2. И.Г.Чернышевский. Полное собрание сочинений. - М.: 1939. -т.1.
3. А. И. Герцен. Былое и думы. - М.: ОГИЗ,1947.
4. Стяжатель духа. М.: НИОЛА-ПРЕСС, 2006.
5. Наука и жизнь, №9. 1987.
6. ГАУО. Ф.213, ОП.1, ЕД. ХР. 28.
7 Д.П.Ознобишин. Симбирский пожар 1864.//Отчёт Ученой арх. комиссии за 1904г.
8. А.И. Стеценко. Дело о пожарах, бывших в Симбирске в 1864 году.//А.И. Стеценко//Материалы первой научной конференции, посвящённой учёному и краеведу С.А. Сытину. - 2004.
9. В.Дублицкий. Рассказ очевидца о пожарах в Симбирске в 1864 г.//Исторический вестник. - 1901, №1.
10. С.И С-ков. Симбирские пожары 1864 года. Исторический вестник. -1886, №9.
11. Сабанин. Заметки очевидца о Симбирском пожаре 1864.//Отчёт о деятельности Симбирской губернской учёной архивной комиссии за 1909 г.
12. СТВ. 1893, №55.
13. СГВ, 1893, №78.
14. СГВ, 1893, №77.
15. Северная почта, №20, 8(20) октября 1864 г.
16. Л.3иссерман. К делу о Симбирских пожарах.//Русский архив. 1891. №9.
17. Ульяновская-Симбирская энциклопедия. Том 2.//Редактор и составитель В.Н Егоров. Ульяновск: Издательство «Симбирская книга», 2004.
18. П.А. Валуев. Дневник, т.2 * М. 1961.
19. И. Курасова. Время пожаров в Симбирской губернии. //Молодёжная газета. 2000. -14 января.
20. СГВ,1893, №83.
21. ЦГИАМ. Ф. 109. ОП.85, Д.30.
22. Отчёт о деятельности Симбирской губернской учёной архивной комиссии за 1890 год. - Симбирск, 1901.
23. В.Ф.Одоевский. Дневник 1859-1869.
24. Н.И Утин. Пропаганда и организация. Литературное наследство, т.87., М.. 1977.
25. В.И. Ден. Записки. //Русская Старина. -1890. -т.67.

Автор: Аверина Мария Николаевна родилась в 1980 году в Ульяновске. Окончила Ульяновский государственный педагогический университет.

Ежеквартальный журнал писателей «Литературный Ульяновск» №1 2010 г.


Сказ о великом Симбирском пожаре. (Начало)


ertata

«Поджоги у нас делаются чем-то вроде мании, чем-то вроде препровождения времени. Недавно поймали одного поджигателя. У него спросили, что побудило его к поджогу: мщение, желание воровать? Он отвечал, что ни то, ни другое, а он поджег так, и сам не знает почему. Другой сам донёс на себя и на подобные вопросы отвечал таким же точно образом. Вот широкая натура! Однако ж, что это такое? Аксаков скажет, что это - великие силы великой национальности, не направленные как должно и потому проявляющие в себе преимущественно элементы разрушения. А в сущности, я думаю, это объясняется проще. Русский человек в настоящий момент не знает ни права, ни закона. Вся мораль его основана на случайном чувстве добродушия, которое, не будучи ни развито, ни утверждено ни на каком сознательном начале, иногда действует, а иногда заглушается другими, более дикими инстинктами. Единственною уздою его до сих пор был страх. Теперь страх этот снят с его души. Слабость существующей ещё над ним правительственной опеки такова, что он опеку эту в грош не ставит. Безнаказанность при полном отсутствии нравственных устоев подстрекает его к подвигам, которые он считает простым молодечеством, а нередко и корысть руководит им... Безнаказанность и «дешёвка» - вот где семя этой деморализации, которая свирепствует в нашем народе и превращает его в зверя, несмотря на его прекрасные способности и многие хорошие свойства».

Никитенко А. В. Записки и дневник. 15.10.1864.

Весть о сгоревшем граде

Вторая половина августа 1864 года радовала петербуржцев нежаркими солнечными днями. Дачники ещё не вернулись на свои зимние квартиры, и по утрам в парадной части столицы было малолюдно, свежо и просторно от близкой большой воды и бледно-голубого безоблачного неба. Почти всё высшее руководство пребывало в эти погожие дни на отдыхе, но только не министр внутренних дел, граф Валуев, который помимо приёмных часов, имел доступ к государю в любое время, и сейчас направлялся в Царское Село, сидя в запряжённом четвернёй вороных рысаков элегантном экипаже и, несмотря на весёлое улыбающееся утро, поглядывал вокруг цепко и настороженно.


Проезжая мимо восстановленных после гигантского пожара торговых рядов Апраксина двора, граф потянул ноздрями воздух и поморщился: ему почудилось, что из обгорелых строений, хотя они были обновлены масляной краской и побелкой, ощутимо несло застоявшимся запахом гари, который преследовал Петра Александровича с тех пор, когда начали полыхать торговые ряды на Неве и лесоторговые причалы. В последние месяцы больших пожаров в столице не случалось, но начали гореть города центральной России и Поволжья.

Граф с неудовольствием глянул на портфель из крокодиловой кожи, который держал на коленях, и скорбно вздохнул. Опять ему придётся огорчить государя дурной вестью, а хорошей новости, чтобы подсластить пилюлю, у него не было, только свежий нумер «Колокола», изготовленный неугомонным поджигателем своей родины, давним лондонским сидельцем Александром Герценым.

Караул на петербургской заставе приветствовал министра, стоя во фрунт возле полосатого шлагбаума. Граф милостиво кивнул служивым и откинулся на мягкую подушку сидения. Вчера, после театра, у графини был раут, и Петру Александровичу не удалось избежать, отговорившись делами, обязанностей гостеприимного хозяина, и он был вынужден выслушивать какое-то время глупейшие разговоры подружек жены, относительно недавно замиренного бунта в Польше. Раут затянулся далеко за полночь, граф не успел окунуться в сновидения, как явился дежурный чиновник и вручил ему воистину трагическое известие из Симбирска. Едва рассвело, как Петр Александрович был уже в своём кабинете на совещании, где с помощью опытных крючкотворов облёк телеграфные вопли симбирского губернатора Анисимова в форму, удобную для доведения его императорскому величеству.

С некоторых пор после появления непримиримых нигилистов, кои всё более и более нагло звали Русь к топору, охрана в Царском Селе была усилена патрулями казаков-конвойцев, которые разъезжали по периметру царской ставки, и задерживали всякого, кто переступал невидимую границу запретной зоны. Экипаж Валуева был им хорошо знаком, как и страже на воротах, и министр без промедления проследовал ко дворцу, где был встречен дежурными служителями, препровождён в просторный холл, сбросил с плеч лёгкую летнюю перелину и вручил её, вместе с шёлковым цилиндром дворцовому лакею.

Бухарская ковровая дорожка легко пружинила под ногами, когда он поднимался по лестнице, далее граф прошёл по коридору и очутился в государевой приёмной, оглядел себя в зеркале и шагнул в распахнутые перед ним двери царского кабинета.

Александр Николаевич встретил своего министра изучающим взглядом и лёгкой улыбкой.

- Надеюсь, Пётр Александрович, ты явился не за тем, чтобы испортить мне столь приятное утро?

Валуев подошёл к низкому резному столику, положил на него портфель, щёлкнул застежкой и взял в руки сафьяновую папку для доклада.

- Я слушаю, граф, - государь встал с кресла и подошёл к просторному окну, которое выходило в парк.

- Есть отношение от главнокомандующего в Польше о возмещении обывателям части убытков, понесённых ими во время укрощения войсками недавнего бунта.

Александр Николаевич подошёл к своему письменному столу и задумчиво вымолвил:

- Беда с этой Польшей. Я всё чаще начинаю думать, что моя прабабка оплошала, соблазнившись поучаствовать в её разделе вместе с Пруссией и Австрией. Но тогда вряд ли кто мог предположить, что с частью Польши мы получим неисчислимое множество смутьянов и крамольников. Сейчас с этим наследством не развязаться так просто, - государь поморщился. - Я должен помнить о европейском равновесии. Неосторожность в этом вопросе может нарушить мир в Европе, а он после Крымской беды весьма необходим.

- Выплата денежных компенсаций позволит хотя бы на время поддержать в Царстве Польском русскую партию, - ловко ввернул министр.

- Нужно отнестись к решению этого вопроса взвешено, - шевельнул усами Александр Николаевич. - Наш либерализм не должен простираться на явных преступников, а многие из поляков - пламенные пособники нигилистов и поджигателей.

- Так точно, ваше величество, - поспешно согласился Валуев и огорчённо, с виноватым видом, посмотрел на царя. - Ночью, по телеграфу было доставлено сообщение об ужасном доселе невиданном пожаре в Симбирске. Начальник губернии сообщает, что выгорела самая лучшая часть города: соборы, присутственные места, гимназия, торговые ряды, жилые дома, словом, всё...

- Что, опять поджоги? - слегка дрогнувшим голосом вопросил государь замершего в почтительном ожидании министра.

Пётр Александрович скорбно вздохнул, развёл руками и потупился, дескать, неисповедимы пути господни, который попустил выпустить на Россию столь много «красных петухов». Начиная с 1862 года, пожары из бытового явления превратились в вопрос первостепенной политической важности. Началось всё с Петербурга, сейчас столицу несчастья вроде бы обходят стороной, но запылали города коренной России. Царя угнетало то, что ни в одном случае не были обнаружены виновники поджогов, а это вызывало в народе уйму самых диких слухов, произошли случаи самосудов над невинными людьми, русское море, конечно, эти события не покачнули, но всё-таки слегка взморщили. Появились недовольные из студентов, масло в огонь подливал своим «Колоколом» Герцен, совсем неожиданно восстала Польша, и Европа привычно оскалилась на Россию.

Александр Николаевич был памятлив, и ему не составило большого труда вернуться мысленно в Симбирск, который он посетил, будучи наследником, в 1837 году, во время путешествия по России. На засвияжской стороне, при въезде на мост, державный поезд встретила толпа почтительно склонённых долу симбирян. Лучшие люди губернии, во главе с губернатором Хомутовым, преподнесли пышный каравай, наследник отломил кусочек хлеба, обмакнул в солонку и вкусил, совершив тем самым символический акт единения с народом.

«А ведь с той поры прошло почти тридцать лет», - подумал Александр Николаевич, уже почти готовый объявить Валуеву своё резюме по симбирскому пожару, но что-то мешало ему это сделать, потому что, кроме хлеба - соли, в Симбирске произошло и нечто особенное, о чём он всё-таки вспомнил.

После посещения выстроенного попечением симбирян всех сословий величественного собора, где наследника приветствовал преосвященный Анатолий, епископ Симбирский и Сызранский, царственный гость осмотрел город и направился на устроенную по случаю его приезда промышленную выставку. Сопровождал его, конечно, начальник губернии, который так усердно опекал Александра Николаевича, что наступил на ногу воспитателю наследника Жуковскому, отчего тот вскликнул, и это заставило общество вздрогнуть и смутиться происшествием, а гость оживился и, оглядываясь вокруг, нечаянно заметил, что дюжие полицейские прячут за своими широкими спинами какого- то оборванца, которому эта опека служивых явно не нравилась.

- Это наш блаженный Андрей, - заметив взгляд цесаревича, смущённо доложил Хомутов.
- Чем же он стал известен?
- По общему согласному мнению горожан, Андрей Ильич спасает город от пожаров!
- Даже так! - удивился цесаревич. - Тогда это действительно незаурядная личность. Жить в деревянном царстве и не гореть - это чудо!

Он задумался над тем, чем одарить юродивого, и ему на помощь пришёл хозяин палатки с хлебным товаром, возле которой и случилась заминка.

Мещанин с поклоном подал на серебряном подносе ситный калач.

Царский подарок пришёлся Андрею Ильичу по душе, и он, размахивая им, побежал мимо выставочных рядов.

- В сообщении о поджогах ничего нет, - сказал Валуев. - Но как дыма без огня не бывает, так и пожара без причины. Я думаю послать в Симбирск твёрдого в убеждениях следователя, чтобы он отыскал виновных и утишил народ.

- Направь генерал - адъютанта Врангеля, - решил государь. - Он, правда, слегка прямолинеен в своих действиях, но это расследованию не повредит. Там сейчас в оба глаза надо глядеть, чтобы не было волнений. И обязательно укажи ему, чтобы он не прошёл мимо польского следа.

В Петербург Пётр Александрович возвращался весьма довольный тем, что сумел донести до государя весть о несчастии с тактом, подобающим государственному сановнику высшего ранга. Скоро в его кабинете появился Врангель, который воспринял посылку в Поволжье как важное государственное задание, и отбыл вечерним поездом в Москву, в сопровождении всего нескольких помощников.

- Будьте тверды в своём стремлении разоблачить и арестовать поджигателей. Его величество весьма надеется на успех вашей экспедиции, - напутствовал Валуев чиновника.

- Я пребываю граф, в полной уверенности, что злоумышленники будут в ближайшее время мной схвачены и преданы скорой и беспощадной расправе, - ответил Врангель.

На следующий день министр внутренних дел получил из Симбирска новое более пространное донесение губернатора Анисимова. Чуда не произошло: город, дворянская столица Поволжья, был действительно выжжен, начальник губернии и обыватели в поджогах обвиняют поляков. Произошло несколько попыток учинить над ними самосуд, в результате народ избил нескольких офицеров Самарского полка, а одного растерзал до смерти.

Это сообщение не было срочным, чтобы его немедленно доносить государю, подобное в Российской империи случалось довольно часто. Однако на него надо было реагировать, и граф Валуев отправил вдогонку за Врангелем, ему в помощь, ещё несколько чиновников и среди них - флигель-адъютанта Эссена и генерала Галлера.

«Красные петухи» над Невой

Начало царствования Александра Второго было омрачено поражением России в Крымской войне, которая выявила экономическую и военную отсталость государства, где основное население - крестьяне, в своей подавляющей части, находились в подневольном состоянии по отношению к помещикам, царю и государству.

Крепостное право сковывало развитие производительных сил страны, и 19 февраля 1861 года Александр II подписал великий освободительный акт, который через две недели был обнародован и вызвал неоднозначную реакцию всех сословий. Крестьяне были недовольны, их положение во многих случаях ухудшилось, помещики считали, что их ни за что, ни про что ограбили, лишив дармовой рабочей силы, разночинная интеллигенция требовала демократических свобод. И это брожение в обществе, взрывающееся крестьянским бунтами, чем-то было похоже на состояние современной России перестроечных лет.

«Распалась цепь великая, - писал поэт либерал Н.Некрасов. - Распалась, расскочилася: одним концом - по барину, другим - по мужику». Как и сейчас, тогда, «разрыв цепи», большая гласность и открытая проповедь к насилию («Зовите Русь к топору!») привела к тому, что Петербург начала 1860-х годов, был разительно не похож на чиновно-чопорный стольный град николаевской эпохи. Студенчество, в котором было много выходцев из разночинной среды, гудело как улей, развороченный указами державной власти: в 1862 году было объявлено о начале военной реформы; министр внутренних дел П.Валуев предложил преобразовать Госсовет в представительское учреждение, стало быть, речь шла о конституции; осенью государь утверждает основные положения судебной реформы, подан на утверждение указ об отмене жестоких телесных наказаний (плетей, кошек, клейм, шпицрутены), изданы законы, ускоряющие крестьянский выкуп. Россия твёрдо вступила на путь демократических преобразований, казалось, она вот-вот встанет вровень с западными демократиями, но в этом же 1862 году начались печально знаменитые петербургские пожары, как огненная метафора будущих великих потрясений России.

Горели дома, на Большой Охте выгорела солдатская слобода, торговые амбары, громадные штабеля дровяного леса, но самое тягостное впечатление на петербургских обывателей произвёл пожар на Апраксином дворе, который полностью уничтожил постройки обоих оптовых рынков (нечто вроде пресловутого Черкизона наших дней в Москве).

16 мая в Духов день, всё петербургское купечество традиционно собиралось в Летнем саду, происходил своеобразный смотр невест: купеческие девушки в сопровождении своих семей прогуливались по аллеям, а потенциальные женихи высматривали тех, кто им придётся по сердцу. Тут же сновали свахи, любопытствующие. Большинство лавок было закрыто. Пожар, по - видимому, начался сразу в нескольких местах. Лавки по преимуществу строились из дерева и быстро занялись огнём. Дул сильный ветер. Потоки пламени охватили весь квартал, барки на Неве, склад дров на углу Апраксина переулка и набережной. Огонь перенесся на другую сторону реки. Загорелись дома в Щербаковском и Графском переулках. Узнав о несчастье, купцы бросились спасать своё имущество. В Летнем саду образовалась давка, людей затаптывали насмерть. Извозчики заламывали за провоз до Невского невиданные суммы, с упавших на землю купчих воры под шумок срывали драгоценности. Да и на самом рынке грабёж шёл страшнейший. На тушение пожара был брошен гарнизон, мобилизованы все пожарные части. Но из-за сутолоки и отсутствия руководства всё было тщетно. К концу дня Апраксин двор представлял из себя гигантское пепелище, убытки составляли 60 миллионов рублей. Двадцать тысяч человек остались без куска хлеба.

Этот грандиозный пожар совпал по времени с проявлением прокламации «Молодая Россия», которую написал московский студент Пётр Заичневский, весьма «поджигательного» свойства. В частности, там объявлялось, что «мы будем последовательнее... великих террористов 1793-го года, мы не испугаемся, если увидим, что для ниспровержения современного порядка приходится пролить больше крови, чем пролито якобинцами в 1790-х годах».

Наш великий земляк В.И. Ленин в своей известной статье «Гонители земства и Аннибалы либерализма», опираясь на воспоминания Л.Пантелеева, приводит «очень интересные факты о революционном возбуждении 1861-1862 гг. и полицейские реакции».[І] Владимир Ильич был как всегда, прямолинеен и беспощаден в своих выводах, хотя не имел для этого полностью обоснованных доказательств:

«К началу 1862 года общественная атмосфера была до крайности напряжена; малейшее обстоятельство могло резко толкнуть ход жизни в ту или иную сторону. Эту роль сыграли майские пожары 1862 года в Петербурге». В народе стали обвинять в поджогах студентов, и эти слухи повторялись газетами. Прокламацию «Молодой России», которая объявляла кровавую борьбу всему современному строю и оправдывала всякие средства, рассматривали как подтверждении слухов об умышленных поджогах. «Вслед за 28-ым мая в Петербурге было объявлено нечто вроде военного положения. Учрежденному особому комитету было поручено принятие чрезвычайных мер к охране столицы. Город был разделён на три участка, с военными губернаторами во главе. По делам о поджоге введён военно-полевой суд. Приостановлены на 8 месяцев «Современник» и «Русское слово», закрыт «День» Аксакова, объявлены суровые временные правила о печати (утверждённые ещё 12-го мая. т.е до пожаров. Следовательно, «ход жизни» резко направлялся в сторону реакции и независимо от пожаров, вопреки мнению г. Пантелеева), правила о надзоре за типографиями, последовали многочисленные аресты политического характера (Чернышевского, Н.Серно-Соловьевича, Рымаренко и др.), закрыты воскресные школы и народные читальни, затруднено разрешение публичных лекций в С.-Петербурге, закрыто 2-ое отделение при Литературном фонде, закрыт даже Шахматный клуб.

Следственная комиссия не открыла никакой связи пожаров с политикой. Член комиссии, Столбовский, рассказывал г. Пантелееву, «как удалось ему в комиссии вывести на свежую воду главных лжесвидетелей, которые кажется, были просто орудием полицейских агентов».

Итак, есть очень веское основание думать, что слухи о студентах - поджигателях распускала полиция. Гнуснейшее эксплуатирование народной темноты для клеветы на революционеров и протестантов было, значит, в ходу и в самый разгар «эпохи великих реформ».

К студентам поджигателям людская молва скоро причислит поляков, но либералы будут всё громче, всё настырней кричать, что не обошлось в этом «огненном деле» без полиции, которая причастна к поджогам с тем, чтобы бросить тень на прогрессивно - демократическую общественность. Это вопли своей несуразностью задели писателя Н.Лескова, и он в газете «Северная пчела» выступил с передовой статьёй, в которой потребовал от полиции или опровергнуть порочащие её слухи, или обнаружить реальных виновников и примерно наказать их. В накалённой обстановке тех лет статья была сочтена так называемыми передовыми демократическими кругами провокационной, а сам писатель был подвергнут остракизму. В судьбе Лескова с большой ясностью определилось, что демократическая публика по своей злобности в нападках и расплёскивании грязи не только не уступает консерваторам, но зачастую их превосходит.

Слухи о причастности революционных кругов к поджогам были столь убедительными и распространёнными, что общественное мнение их вполне разделяло. Об этом говорит факт посещения Ф.Достоевским Чернышевского с целью уговорить последнего повлиять на «людей, которые сожгли толкучий рынок».[2]

Сейчас, даже трудно представить насколько высоким был авторитет А.Герцена среди образованных слоёв русского общества. Какое - то время он правил мнениями людей, и несколько слов, напечатанных в «Колоколе», могли обрушить карьеру чиновника или журналиста, если последний рискнёт не согласиться с мнением заглавного эмигранта всея Руси. Судя по его книге воспоминаний «Былое и думы», эта роль Герцену нравилась, тем неожиданнее для него оказалось то, что его в Петербурге стали считать главным подстрекателем поджигателей. И как-то к Герцену явилась взволнованная посетительница: «Она вынула из кармана последний «Колокол» и прочла: «Что за огненная чаша страданий идёт мимо нас? Огонь ли это безумного разрушения, кара ли очищающим пламенем? Что довело людей до этого средства, и что эти люди?..

- Страшные, тёмные строки, ничего не говорящие против вас и ничего за вас. Верьте мне, оправдывайтесь - или вспомните мои слова: друзья ваши и сторонники ваши вас оставят». [3]

Петербургские пожары, ставшие причиной ожесточенного противостояния демократов и консерваторов, приобрели политическое значение. Наэлектризованное печатной полемикой и слухами обывательское сознание стало воспринимать каждое известие о пожаре в России, как очередную вылазку поджигателей - нигилистов, к которым вскоре были причислены и поляки, потому, что в 1863 году вспыхнуло восстание в Польше, поддержанное Герценым, наглядно продемонстрировавшим всем своим почитателям, что для него вполне спорная идея свободы Польши гораздо ближе и дороже, чем умиротворение взбаламученной отменой крепостного рабства России.

«Дворянское гнездо» на Венце

В Симбирск чёрная весть о петербургских пожарах прилетела на газетных крыльях «Северной пчелы» - официоза министерства внутренних дел, которая доставлялась в губернскую канцелярию, а так же нескольким подписчикам, из числа консерваторов, чтобы они с газетой в руках, могли убедительно брюзжать по поводу либерализма реформы и пророчить, что всё это добром не кончится. После февраля 1861 года многое изменилось в России, и проницательные люди в провинции скоро могли убедиться, что из Петербурга благородному сословию добра ждать нечего, и все вести оттуда идут только во вред державному столпу - дворянству, а в граде Симбирске, именуемом «похвальным и славным», дворянство испокон веку было отборным и коренным. И вот дождались: зимой 1862 года плескануло из столицы империи таким вонючим дёгтем, что худо стало многим, кого уел в «Гудке» некий Ж.Свияжский, рифмоплёт и пасквилянт, в чьих ядовитых виршах симбиряне узрели руку и сноровку Митьки Минаева, который в «Губернской фотографии» вдоволь поизгалялся над почтенными гражданами. Но, как говориться, яблоко от яблони недалеко падает, его отец Дмитрий Иванович, как-то приютил в своём доме Чернышевского - будущего поджигателя всея Руси, от него и сынок его набрался либеральной гнили. И когда полыхнуло в Петербурге, проницательный симбирский обыватель вполне резонно рассудил, что Апраксин двор подожгли, стакнувшись с нигилистами и поляками, младший Минаев и адвокат Соколовский, два симбирских приятеля (см. Ж. Трофимов. Д.Д.Минаев. Саратов, 1989.)

В Симбирске, небольшом по количеству жителей городе, обыватели знали друг друга в лицо, и каждый занимал отведённое ему место. Подобное положение существовало на протяжении 200-летней истории города, но с 1861 года в нём стали появляться совершенно новые персонажи. Ими стали, в первую очередь, ссыльные, их было в то время в губернии до ста человек, но жили они, в основном, по уездам. Недоверие обывателям внушали военные чины, среди которых было немало поляков, коих, в связи с восстанием в Царстве Польском, считали смутьянами, решившими досадить русским поджогами. Поэтому некоторые из симбирян, что жили не мнением официозной «Северной пчелы», а свои умом, знали, что петербургские пожары непременно распространятся по всей России, и иногда некто в дворянском клубе за картами вдруг задумчиво ронял: «А ведь у нас, господа, есть чему гореть». В ответ кто-нибудь из игроков, после некоторого молчания, покрыв карту, возглашал: «Ежели у нас полыхнет, так полыхнёт, Спаси господи!» И все перекладывали карты в левую руку, а правой осеняли себя спасительным крестным знамением, и какой-нибудь дворянин, из самых почтенных, подытоживал затянувшуюся мизансцену:

- Симбирск не смогли спалить ни Стенька Разин, ни Пугачёв, и ни один город не имеет такого заступника как наш Андрей Ильич, пронесёт и на это раз: мы ничем Бога не прогневили.

С этим мнением был решительно не согласен Николай Мотовилов, богатый помещик, бывший совестный судья, блаженный собрат Андрея Ильича, служка Божьей матери и Серафимов, который обличал благородное сословие в масонской ереси и равнодушию к православию. Он возглашал свои обличения не только перед равными себе, но и обращался с докладными записками к императору Александру II: «...о главнейшей причине симбирского пожара, о коей великий старец Серафим ещё в 1832 году, в четверток на Светлую пасху, сказал, что она через реформы и декабристов заговором устраивается в России» .[4]

Обличения Мотовилова не дошли до ушей власть придержащих, а в Симбирске, действительно, было чему гореть. Первые фотографии города, относящиеся к середине 19-го века, передают нам изображение Симбирска как скопление горючего материала: дома, заборы, прочие постройки были сплошь деревянными; в 1861 году всего 3021 деревянный жилой дом, 38 каменных зданий, в которых проживали чуть более 25 тыс. жителей.

Город делился на три части: дворянскую (между Венцом и Большой Саратовской и улицами Панской, Лисиной, Покровской), торговую (постройки Ярмарочной площади и ближайших к ней улиц) и мещанскую (Волжское подгорье и окраинные улицы).

Из-за деревянных построек и отсутствия водопровода Симбирск представлял собой лакомую добычу огню. Но чтобы случиться такому пожару, который произошёл в августе 1864 года, нужно было, чтобы все причины сошлись вместе. И первыми чёрными вестниками, что предвещали неминуемую беду, стали слухи о скорой огненной катастрофе, которая поразит Симбирск. Они начали множиться в обывательской среде, начиная с весны, и вполне возможно, что их распространяли злонамеренные люди. Сейчас об этом судить трудно, но после пожара эти слухи выглядели, как мрачные пророчества, скоро воплотившиеся в жуткую явь.

Первые шквалы огненной бури

Симбирская катастрофа, к счастью, была описана очевидцами, главнейшим из которых является Д. Ознобишин, пользующийся среди исследователей репутацией добросовестного повествователя. Сохранились свидетельства и других лиц, которые мы так же используем для того, чтобы придать нашему рассказу документальный характер. Подробности симбирского пожара поражают, и достаточно сказать правду, чтобы донести до читателей весь ужас случившегося.

В России «шестидесятые годы 19-го века отличались необычайным сочетанием экстремальных явлений» [5], не миновавших и Симбирск: знойная удушающая жара, сменившая череду ливневых дождей, накрыла город как одеялом, по воспоминаниям очевидцев, летом 1864 года температура воздуха в городе достигла 40 градусов, «даже деревянные строения накалялись так, что был чувствителен особый... запах»[6], «стены домов были так горячи от солнечного накала, что нельзя было приложить к ним руки...».[7] Таким был и август 1864. Далее последуем за хронологией бедствия, обратившись к воспоминаниям очевидцев трагедии, сохранив стиль и язык повествования.

«13 августа, вспыхнул пожар на Дворцовой улице. Говорили, что какая-то старообрядка, Зеленчуха, вздумала варить варенье под навесом сеновала; случайно искра зажгла сено, и несколько домов купца Андреева сделались жертвою пламени. Загорелась городская дума, в правом крыле которой помещалась гражданская палата. Был в опасности и дом симбирского уездного предводителя дворянства В.П. Языкова. Но первую отстояла пожарная команда, явившаяся на помощь к ней во время, и присутствие на месте пожара гражданского губернатора. Второй отстоял каретник Голубков, подоспевший со своею пожарною трубою и рабочими. Древняя обитель спасского девичьяго монастыря... была в большой опасности. Спасли её на этот раз... молитвы инокинь, вышедших с образами навстречу к огню, и направление ветра в противоположную сторону. Стечение народа было необъятное, потому - что пожары в Симбирске дотоле, благодарение Богу, были в редкость. Последний припоминали назад тому за полгода: горел питейный дом на Панской улице, окружённый ветхими постройками, и, надо отдать честь пожарной команде, сгорел только один питейный со своею стереотипной вывескою «Распивочно и навынос». Настоящий пожар был, однако-ж не маленький: сгорело до девяти домов, и в числе их четыре каменные... Пожар этот замечателен по двум случаям: в числе погоревших домов был один, занимаемый квартирою исправляющего должность губернского прокурора; чиновники его не дали сгореть ничему из его имущества: всё было вынесено их похвальным усердием. Пример преданности к начальнику, нечасто встречаемый!.. Второй случай носит на себе отпечаток германского флегматизма. Хозяин одного горевшего дома, старик, родом немец, не приказал ничего выносить из него, запер все двери на ключ и в безмолвии смотрел, как пылало всё его последнее достояние...».[7] «Лишь после четырёх часов совместной борьбы пожарных и жителей города пожар, охвативший три дома, был ликвидирован». [8]

«Наконец народная толпа разошлась. При ночной темноте дымились обгорелые остовы строений и обуглившиеся кучи имущества. В виду их поставлены были двое часовых, но вся пожарная команда разъехалась по частям своим... На пожарище не осталось ни одной трубы пожарной, ни одной бочки с водою!...

И вот в самую полночь загорелись холодныя строения купцов Репьёва и Кирпичникова. Последний, симбирский городской голова, был в то время в отлучке, на нижегородской ярмарке. Но между тем ни бочки с водою, ни трубы пожарной под рукою! Ударили в набат. Пока приехали полицейские части, уже не холодныя строения, а два большие двухэтажные каменные дома пылали как бы для новой потехи зрителям. Оба дома сгорели по недостатку в воде и негодности пожарных труб: четыре из числа их сломались на этом пожаре. Так прошла ночь с 13 на 14 августа. После этого пожарные сделались осторожнее и оставались долее на местах погорелых.

Магазин городского головы Кирпичникова с бриллиантовыми, золотыми и серебряными вещами, помещавшийся в особой от дома его палатке с каменным сводом, был спасён тем, что при начатии пожара окна его заложили кирпичом. К нему представлены были часовые; находились при нём и пожарная команда с жандармами. Последние были необходимы, чтобы воздержать пылкое усердие некоторых лиц, явившихся с железными ломами, будто-бы для спасения вещей, хранящихся в каменной палатке. И при этом втором пожаре никто не был забираем в полицию по подозрению в умышленном поджоге. Начальство было твёрдо убеждено, что пожар произошёл от неосторожности, что ветром раздуло тлевшияся кучи пожарища, и это было более чем правдоподобно. Народная молва утверждала, по какому-то предчувствию, противное, но на неё мало обращали внимания». [7]

15 августа в 9 часов вечера «вновь раздались крики: «пожар! пожар!», и быстро огромное зарево осветило весь город.... Горела Лосева улица, одна из самых людных частей города, за мостом или дамбою, где бывает базар, тесная, с деревянными сплошными постройками...»[7] Пожар начался со вспыхнувшего сеновала, за земляным мостом в Лосевой улице «и очень скоро, благодаря северному ветру, охватил почти всю восточную сторону улицы».[8] «Огонь шёл с чрезвычайной быстротой не только по ветру, который сначала дул с севера, но и против ветра...»[6], угрожая торговым рядам Ярмарочной площади.

Пожарные, горожане, буквально обессилив от двух предыдущих пожаров, все силы бросили на тушение и предотвращение нового пожара: «таким образом, несмотря на сплошную постройку всего этого квартала, на узкость самих улиц, заваленных имуществом..., пожар был остановлен в пределах квартала..., потеря рядов принесла бы городу значительные убытки от несостоявшейся ежегодной ярмарки. Именно поэтому усилия пожарных направлялись не столько на борьбу с огнём, сколько на локализацию очага пожара».[6] В этот день было полностью истреблено 10 домов: часть базара и гостиный двор, и все постройки, вплоть до Ярмарочной площади.

«Утром 15 августа сильно дымилось ещё пожарище в Лосевой улице. Повещено было собраться всем домовладельцам в 6 часов вечера в градскую думу для совещания и принятия деятельных средств против пожара. Давно было нужно об этом подумать. Знойный день прошел, однако - ж, при совершенном безветрии спокойно.

В 7 часов вечера собралось в Думу более 120 человек домовладельцев разных сословий. Спорили, голословили, каждый предлагал своё мнение, считая его лучшим. Но толку никакого не вышло, не пришли ни к какому результату. Наконец, положили избрать из среды себя двенадцать человек вроде депутатов и предоставить им обдумать средства, чтобы обезопасить город от дальнейших пожаров. На городскую полицию надеялись мало. Ещё более недоверия выказывалось к солдатским ночным патрулям, делающим обход по городу в ночное время. Предположено было, чтобы два или три домовладельца из людей благонадёжных были непременно присоединены к обходу по каждой части города. Высказаны были и другия требования, весьма практичныя, подлежащия немедленному выполнению, как-то: выписка новых благонадёжных пожарных труб, наёмка сотни рабочих постоянных для бытия на пожаре с баграми, топорами, вёдрами и проч., освещение города фонарями в тёмных улицах, запрещение ходить ночью по тротуарам, а только по средине улицы, увеличение платы водовозам. Собрание разошлось из думы, оставя в ней избранных в тот- же вечер депутатов, которые далеко за полночь все придуманныя ими предположения изложили на бумаге, чтобы представить к утреннему заседанию градской думы для окончательного их всеми вообще домовладельцами утверждения и подписи. Медлить было не время.

Августа 16 перед ранним обедом собрались все в градской думе, готовясь слушать предложения депутатов. День был тихий и знойный, как и предыдущие. В самый разгар заседания вошёл в залу гражданский губернатор. Его никем неожиданное появление всех удивило. Все встали с своих мест и окружили его в молчании. Он был в виц-мундире со звездою, как видели его на всех пожарах, дотоле бывших. Но бледное изнемождённое лицо его свидетельствовало, что много бессонных ночей проведено им было в душевной тревоге. Он хотел говорить стоя, физические силы ему изменили, и невольно должен он был присесть на скамью, стоящую у стены близ балкона, выходящего на дворцовую площадь. - «Извините меня, господа, - сказал он взволнованным голосом, - что я не могу стоя говорить с вами. Но мне нужно было Вас видеть и просить вашего содействия. Не буду распространяться о действиях здешней полиции: скудные средства ея вам известны. А второй пожар, бывший в городе, не оправдывает ея безпечности. Но теперь не время судить об этом. Нужна ваша деятельная помощь, и я уверен, что вы мне в ней не откажете, этого требует собственная ваша польза». Здесь он представил целый ряд мер, которыя могли бы быть спасительны в настоящем бедственном случае: наполнение огромных уличных чанов водою, холщёвые щиты для покрышки соседних к пожару строений и проч. Он говорил красноречиво и с убеждением. Все присутствующие признали меры, им предлагаемыя весьма полезными. Некоторые из них уже заранее были предусмотрены и представлены депутатами думы общему собранию домовладельцев, которые не скрыли от г. начальника губернии своего недоверия к солдатским ночным патрулям. Вскоре губернатор удалился, и дума вновь приступила к обсуждению мер против пожаров. Предположено было ходатайствовать у начальника губернии о немедленном отпуске двух или трёх тысяч рублей серебром из городских домов на экстренныя по городу издержки. Было много и других предположений, требующих разрешения начальства: все они были утверждены е