улучшать себя и помогать другим, а не наоборот! В смысле, улучшать свои качества, а не качества других людей, если они не пришли к нам с такой просьбой: ой, милый человек, улучшь нас, исправь, научи и образумь.
Понятно, что более занудной темы трудно себе представить. Но я все равно написал этот материл – для урока (куда приходят люди и говорят: ой, милый человек, улучшь нас и т.д.). Так что не пропадать же ему! А кому не надо, тот идет зеленой лужайкой мимо. (Хороший образ?)
Итак.
Предположим, мы видим, как ругаются двое людей. Говорят нехорошие, обидные слова друг другу, сами обижаются, бурно реагируют, кричат и даже оскорбляют один другого.
Кто ругается? Смотрите, ецер каждого из них говорит: скажи ему то-то и то-то; смотри, как он тебя обижает, добавь ему покрепче, сделай ему больно.
Каждый уступает своему ецеру и делает, что тот ему велит. Ведь без самого человека ецер ничего не сделает, он как бы безрукий. Человек его орудие. Орудие сделать зло. Кому это зло делается? Другому человеку, который тоже ведет себя под указанию своего ецера. Т.е., ругаются два ецера, а достается людям (ецер на обиду не реагирует). – Господа ссорятся, а у слуг чубы трещат.
Первый вывод: поскольку меня оскорбляет не этот человек (о котором сказано, чтобы я его любил), а его ецер (которого я любить не обязан), то – может быть, мне не надо делать этому человеку больно (руководствуясь советами моего ецера)? Ведь человек не виноват! Ему бы надо помочь освободиться от зависимости от его ецера – и если я не умею ему в этом помочь, надо уйти в сторону, но не участвовать в перебранке двух ецеров (уведя с собой своего), от которой больно нам обоим – людям.
Это соображение может помочь не слушать советов моего ецера против другого человека. Таков первый вывод.
Второе. Когда я кого-то учу (сына, ученика) и, предположим, учу его правильному делу, а он меня не слушает, – может, не надо вступать в длинный и нудный разговор с его ецером, который объяснит мне, почему я неправ? Может, следует перестать учить и устраниться? Или сказать несколько слов – чтобы сам человек услышал меня и потом обдумал (пока его ецер за него отвечает мне)? Второй вывод: не учи чужого ецера, не делай ему излишние замечания!
Третье. Ецер только тогда обнаруживает себя, когда человек понимает, что, кроме плохого поведения (или, по крайней мере, того, который предлагается его ецером), есть и другой вариант поступков. Например, если человек раздумывает, украсть или нет, и ецер подсказывает – украсть! – тогда есть надежда, что ецер будет побежден. Но если человек даже не задумывается – как Маугли – то тут нет ецера. И человека надо воспитывать и обучать – именно как Маугли, потому что он не виноват!
(Об это речь в недельной главе Хаей-Сара: кенаанцы – чистые Маугли в этических вопросах. Поэтому нельзя было брать из их среды жену для Ицхака.)
У каждого из нас тоже есть свой уровень Маугли. Смотрим на праведников – и, пересказывая истории из их жизни, говорим, что мы так поступать не можем. Вернее, теоретически можем, но просто еще не поднялись на их уровень. У нас даже ецера такого нет, чтобы с такого высокого праведного уровня нас опустить – мы не на том этаже. И мы считаем, что мы не виноваты. Вот и наш Маугли, который встретился нам на очень низких этажах, тоже не виноват!
Получается, что мы находимся на своем уровне борьбы с ецером. Ниже нас – Маугли, выше праведники. Наш ецер работает с нами только на нашем уровне-этаже!
Вопрос: но почему тогда, сказав, что человек не виноват, но виноват его ецер, которому он уступил по слабости, почему Тора его обвиняет – ведь есть куча наказаний в Торе! Ответ: небо знает, что человек знает, а чего он не знает. Где он Маугли, а где оступившийся праведник. Четвертый вывод: обвинять может только небо, а не мы! Кроме тех случаев, о которых Тора прямо сказал, какое наказание надо сделать такому-то человеку. Т.е., Тора сказала нам, что является проступком, как судить такие случаи и как наказывать.
Общий вывод: если другие ецеры не наша задача, то что наша задача? Мы сами – наша задача. Надо выстоять в собственном испытании, которое устраивается нам внешними обстоятельствами (в согласии с нашими уже совершенными поступками) и внутренними ресурсами – нашим ецером и своим осознанием свободы выбора.
Работаем по улучшению своих качеств!
**
Что-то такого типа будет мной произнесено с экрана на видео-уроке через неделю (сБп). Недельный раздел Хаей-Сара. Но и сегодня актуально, не правда ли? Хотя и без рассказов с притчами. Рассказы будут на экране, б/н.

Не знаю, посмотрел ли кто кино, запущенное мной буквально на днях (люди предпочитают Тору, а не кино, и это правильно), но текст к нему у меня давно составлен.
Итак, несколько слов о нашей телепрограмме "Шалом" и, в частности, о съемках первого сюжета. Тому уж минуло пять тысяч лет, а все и сейчас помню – будто вчера, хотя вчера как раз не очень помню, что вчера было-то, кто расскажет?
1. Наш фильм режиссер Саша Искин "сдавал" редактору на канале "Культура", женщине строгой и требовательной. Она рассказывала, что на просмотр приходила почти вся рабочая смена канала, хотя нельзя сказать, что ленты об Израиле были редкостью на тогдашнем советском телевидении. Кстати, когда мы озвучивали ленту в тон-зале, к нам тоже заглядывали из соседних студий.
По-моему, людей привлекал необычный ракурс рассказа: ведущий-ортодокс на чистом русском языке говорит не только о том, что появляется в кадре, но и просто "за Тору". Отмечено, что разговоры "за Тору" всегда привлекают нормальных людей, независимо от национальности, возраста, интеллигентности и прочих биографических параметров человека – если, конечно, эти разговоры ведутся хотя бы на минимальном уровне профессионализма. А у меня, повторяю, в режиссерах был один из самых известных московских киноумельцев нашего времени.
2. И все же без накладок не обошлось. Фильм (первая передача) был принят и уже прошел на экране, как вдруг оказалось – на что нам пожаловалась наша редакторша – что мы там совершили одну "страшную оплошность". А именно, я открытым текстом назвал Иерусалим еврейской столицей.
"Вы хоть понимаете, – сказала нам недовольная редакторша, – что до вас еще ни разу в России Иерусалим не называли столицей! Это государственная политика!
Мы обещали в следующий раз быть внимательнее. Нам ли бороться с чужой политикой?
3. Насчет моей встречи с Понтием Пилатом.
Пройти мимо Михаила Ульянова, даже когда он в полном гриме, и не обратить на него внимание, – вряд ли возможно. Я и обратил.
Было примерно часа полтора до полудня. Актеры сидели в тени и пили пиво из бутылок. Примета по тем временам – явно русская, это во-первых. Во-вторых, у римских солдат были усталые опять-таки до предела славянские лица. Ну, я и подошел. Пилату сказал по-еврейски: "шалом". Он в охотку откликнулся.
Я еще подумал: вот, римлянин (ну, хорошо, только его образ), да еще какой римлянин – сам прокуратор, ярый ненавистник евреев, мне отвечает по-еврейски. А ведь всего-то прошло 19 столетий с гаком. Ну, хорошо, русский актер – это еще не римский вельможа, ну так ведь ничего другого от римлян вообще не осталось, по крайней мере – в пределах Старого города. А я все тот же, только одежду сменил – с какой-нибудь накидки на черный костюм. Но не язык! Но не веру.
А от грозного властителя восточной провинции Сирия ничего не осталось – один актер в тени, да и тот говорит по-русски. И пиво в руке.
Именно пиво, как мне кажется, и расстроило бы Понтия – скажи ему, какая память от него осталась…
4. Хурба. Так называется ныне отстроенная синагога, самая большая в Старом городе. Слово означает – развалины. Во время съемок это действительно были развалины.
По ходу фильма я говорю, что синагога скоро будет отстроена. Верилось тогда в это с трудом. Никаких намеков на реставрационные работы не наблюдались. Я еще произношу за кадром: ее надо отстроить, поскольку из синагоги запрещено делать музей (а развалины с картинками на остатках стен выглядят именно как музей под открытым небом).
И помню, хотел привести это поверье – будто с ее восстановлением сразу будет выстроен Третий Иерусалимский храм, так гласит древняя легенда. Да постеснялся сказать – ну кто поверит?
И вот теперь оказалось, что мы с вами можем в это сколько угодно верить или не верить. Но арабы – все как один – именно так и восприняли известие о восстановлении Хурбы. (Об этом см. этнографическую заметку "Хурба и Храм", полную политкорректности и любви к двоюродным братьям нашим меньшим.)
автор текста: рав .Пятигорский, Иерусалим