Ночью прошел дождь и все поперло. Зацвел ранний абрикос, на солнечных холмах одуваны, а каштан вот-вот выстрелит фейерверком молоденьких листиков. По такому случаю куплю на ужин карпа, ведь рыбный день.

И погоды выровнялись и стали идеальными, как для начала апреля. Это, когда вечером  прохладно и хочется кутаться в дружочка, как в любимый плед, когда утром от свежей буйности нарождающихся запахов щиплет нос, а в обед на солнечной стороне улицы лето-леточко и ты сам не замечаешь, как подгорает нос.

А всего-то потому, что … в общем, расскажу вам лучше сказочку.

У одной дамочки жили-были, не тужили, сестричка с братиком, и такие они были хорошие и пригожие, что она не могла на них налюбоваться. Сестричку звали Чашечкой, а братца – Блюдечко. И был у Чашечки один секрет: в ее глубинах, о которых невозможно было и предположить, такая она была маленькая и аккуратненькая, жила жадная к кофе уховертка.

Если уховертку вовремя не напоить кофе, она входила в раж и начинала кураж. Поэтому, каждое утро, придя на работу, дамочка первым делом наливала в Чашечку черный-пречерный кофе.

Но однажды в начале марте что-то там у дамочки с кофе не заладилось (http://www.liveinternet.ru/users/658348/post385722966/) и уховертка вышла из берегов, пошла в разнос. Весна – сезон обострений, вечно у всех что-то булькает, трещит и стонет, плачет и гогочет, депрессирует и маньячит. Разнос произошел стремительно, в одно мгновение укоротив жизнь Блюдечку.

Чашечка рыдала горько и неустанно: Все, уйду в посудный монастырь, в мир вечных сумерек! – кричала она сухими глазами дамочке. – Не могу я уже сносить насмешки этих счастливиц со своими блюдечками.

И не было бы счастья, да несчастье помогло. За семью горами, за семью морями услыхала о горечке Фея Лета и сказала: Не позволю сумеркам воцариться на земле! Ахалай-махалай, габриэль, рафаэль, ориэль, вон, уходите! И до зимы своими жуткими историями молчите. И махнула Фея Лета правой рукой – появился живее живых братец Блюдечко, махнула левой рукой – появился почтовый голубок.  

А сегодня у Блюдечка произошла слезливая встреча с Чашечкой.

Света, ты невероятная волшебница! Мы с Чашечкой шлем тебе апрельский привет и букет фиалок.
 

О, какой гранд-скандал разразился в нашем погодном доме! Новенькая горничная, эта девка Весна, не отработав еще и трех недель испытательного срока, нос задрала, себя возомнив. Решила, что раз сделала себе пронзительно высокую небесную прическу, научилась пить шампанское у Клары и Розы и играть веером Ветра проворнее куртизанки, то ей все двери открыты. Пока госпожа Зима была в командировке с инспекцией северных регионов на предмет выполнения циркуляра «Смена сезонов», эта шалопайка разошлась не на шутку – позавчера пробралась  в хозяйскую спальню и всю ночь кувыркалась с Ветром на мягких перинах.

Вчера ранним утречком вышла на улицу делать субботочку, а вокруг пух любовных утех. Борисфен, негодуя, шумит, над ним чайки-насмешницы нервно кружат, крича «Ай-ай-ай!», Ветер бьет в глаз: Не гляди!  Ша! – говорю ему, натягивая капюшон на голову крепче. – Давай в этот раз без нервочков. Мне всего-то нужно перебраться на тот бережок, ухватить у Ларисы творога, да и тут же сразу обратно, твоим шашням я не свидетельница. Творог ухватила, принесла. Правда, фасоли так и не нашла, слишком скуден оказался базарчик. Ох, а надо бы! Мелодия постного борща с бычками от ноты "фа" строится.

А вечером, когда возвращались со старшеньким домой с лекции, догоняли закат, жуя кайзервальд, нам на горизонте в ярчайших красках транслировали, как две бабы – Зима и Весна между собой буйно Ветер делили. Госпожа оказалась далеко не развалина, а еще тетка хоть куда, сегодня все вокруг белее белого.

... опять, как вновь, в плену, в осаде весны. Вокруг, куда не глянь, она – курчавая, молодая, статная, синевой пронзительна, из земли древней мощной силой напитанная, зеленоглазая, сладкоголосая сирена-весна, то ли девка, то ли видение. Полуптица, полурыбица, полуженщина.  Качает погодные качели, укачивая: то лупит солнечным лучом по линялым после зимы картофельным лицам, то нежно утренним холодком в румяную щечку целует, да все легкокрылым взмахом ветреных крыльев песню песни в уши напевает: «Ша, милые, ща, милые, жизнь теперь у нас с вами одна! Новая позабытой старью, старая позабытая новью.»

Одна на всех полновластная, неделимая, несокрушимая. Жизнь – это движение соков. Жизнь – это набухшая липкая почка каштана, прущая неистово наперекор смертной черни зелень травы, рассветная звонкая птичья перекличка, внезапно рано куцые шорты на девичьих голых ногах в гусиной коже, ересь неусыновленного восьмимартовского тюльпана, вывернутого наизнанку в подземном сезонном переходе. Жизнь – это именно те лики трех братцев весны (марта, апреля и мая), внезапно вынырнувшие из подворотни чудным образом не во время катетеризации вен Города в качестве доктора волшебной страны ОЗ, рыскающего в поисках адреса вызова, а в час прогулки такой себе по образу выходных принаряженной горожаночки, напитанной и пропитанной расслабленной послезимней свежестью. И мне кажется, что это – тоже знак, символ непересыхающей любви вечности.

На следующей неделе, правда, синоптики грозятся похолоданием, практически нулем грозят, но тут же успокаивают: «Не сильно тревожьтесь, люди! Весна в конце марта разогреется до плюс двадцати-двадцати двух!»

"Лето умирает. Осень умирает. Зима – сама смерть. А весна постоянна. Она живет бесконечно в недрах вечно изменяющейся материи, только меняет свои формы." 

Наверное, есть те, кто с Катаевым спорит, а я в этом случае категорически нет. Еще бы срочно новое платье успеть к тому сроку сшить – шуршащее и летящее, и вовсе не будет разногласий ни с весной, ни с внутренним восприятием вечной весны.

P.S. А еще, знаю, бельевой стиль опять в этом сезоне в тренде, и голые ноги с носками, всунутые в босоножки. Новое белье, носки и даже босоножки есть, я даже эту моду, вопреки привытому стилю, внезапно в этот раз одобряю, а вот свои ноги в этом образе "Вскочила с постели и по первому зову полетела за тридевять земель к любимому" нет. И дело ведь, на самом деле, не в моде, и даже не в любимом, все дело в возрасте весны во мне.

Сегодня солнце капризничает, лежит под хмурыми ватными одеялами, глядит на мир букой. То ли несварение у него, то ли зубы ломит.

Вчера же целый день  по улице скакало щекастой румяной деточкой, щекотало мир за самые темные переулочки.  С самого раннего утра  из своих насиженных зимних нор в проклюнувшуюся весну повылазила живность – люди, звери, дети, птицы; кричали, лаяли, хохотали, сновали туда-сюда, как муравьи, деловито. Даже местная достопримечательность – древние старушки, напомазав морковной помадой ротики, выпрямив спинку, накинув на плечи горжеточки, фланировали по набережной, помахивая задорно лаковыми ридикюльчиками: Нет, милочки, мы не догуливаем свои последние деньки, мы показываем вам вечную молодость.

А на Днепре рыбаков видимо невидимо, пришел сигнал: «Плотва пошла!»

О, тут и мне сигнал пришел. Пошла-ка я с девками в баню, как Клара и Роза нам завещали.

А что вы, как вы, уже блинов откушали?