... , кроме сельца
, имело деревни: ... господского сельца
крайне недостаточно, ...
[1], который с 1854 по 1863 год служил предводителем дворянства Белозерского уезда Новгородской губернии, а впоследствии стал архангельским губернатором. Николай Александрович подробно описывает, как в наших краях происходило объявление Манифеста 19 февраля. Напомню, что две нынешние кадуйские территории – Мазское и Барановское муниципальные образования - до 20-х годов прошлого века были белозерскими, а до 1885 года к Белозерскому уезду относилась и Смердячевская волость[2] (деревни Смердяч, Горка, Вершина, Малофеево, Холмище, Крыльцово, Прямиково, Верховье).
Во-первых, Качалов отмечает, что даже предводители не знали, на чём остановится правительство. Большинство помещиков считало, что они полностью лишатся своего состояния. Одна часть крепостных была уверена в том, что рано или поздно свобода им будет дарована, другая, преимущественно состоявшая из людей старых, не верила в это и ехидно замечала, что свобода будет тогда, когда появится белая ворона. Впрочем, с улыбкой пишет Николай Александрович, белая ворона всё же появилась в Екатерининском саду в 1859 или в 1860 году. Вначале думали, что она кем-то была выкрашена, но когда поймали, то убедились, что белый цвет её собственный.
Во-вторых, люди с самого начала 1861 года напряжённо ожидали объявления Манифеста. У всех – и у крестьян и у их хозяев – нервы были сильно натянуты, ходило множество разнообразных и нелепых слухов. В конце февраля толпы народа стали приходить в уездный город за справками, пошли толки, что воля объявлена, но местное начальство скрывает это. Чтобы не было никаких беспорядков, чтобы вовремя принимать успокоительные меры, Н. А. Качалов постоянно находился в Белозерске. Все свои распоряжения делал гласными, объяснял, что как только манифест доставят, сразу же его объявит. Выполнил всё, что необходимо для рассылки по приходам этого документа, подготовил одного голосистого священника, способного ясно прочесть текст.
В-третьих, Николай Александрович сетует на непростительную небрежность и непрактичность чиновников-распорядителей. Тюки с положением отправили на подводах, но так как зимний путь уже испортился, во многих местах наступила распутица, то тюки везли медленно, некоторые из них подмокли. В Белозерск они были доставлены в ночь с 4-е на 5-е марта[3].
«5-го марта, - рассказывает Качалов, - колокольным звоном в соборе, было заявлено об акте объявления Манифеста. Собрано было всё духовенство, и служба была обставлена с возможною для уездного города торжественностью. После литургии был прочитан Манифест, и потом отслужен благодарственный молебен. Я следил, какое впечатление произведет на народ Манифест, и ясно было видно, что никто ничего не понял, свободы никакой не оказалось, все, понуря головы, направились к выходу из собора. Действительно, даже вполне грамотному было невозможно уяснить себе новое положение, а неграмотному оно было окончательно непонятно. Манифест был написан напыщенно высоким слогом, и, кроме трескучих фраз, ничего не объяснял простому человеку. На 2 года крестьянам приказывается ходить на барщину, дворовым по-прежнему служить помещику, что положительно не вязалось в понятиях крестьян с дарованной свободой. Я это предвидел и, чтобы не распустить слушателей по уезду в таком настроении, поручил полиции не выпускать никого из собора, взошел на амвон и, с разрешения протопопа, разъяснил главные основания нового положения, получаемые крепостными выгоды и необходимость в течение 2-х летнего срока сохранить прежние отношения к своим помещикам».
Затем Николай Александрович Качалов составил маршрут поездок по уезду и побывал в 20-ти населённых пунктах, в которых собирал крестьян из близлежащих селений и разъяснял им Манифест и положение. «Конечно, не обходилось дело без возражений и недоверчивости со стороны крестьян, - вспоминает Н. А. Качалов, - но до беспорядков дело не доходило. В каждой вотчине оказывались говоруны и протестующие, но этих-то говорунов я назначал сельскими старостами и ответственными за всю вотчину, как по сохранению вообще порядка, так и по исполнению Положения и оставленных на крестьянах повинностей. Мера эта очень удалась. Сколько я помню, таких сельских старост я установил до 160 человек; это все были мужики горластые и влиятельные и, поставленные в ответственное положение, не только не мутили свои вотчины, но хлопотали о сохранении порядка».
МОРОЗОВЫ – МОШНИЦКИЕ ПОМЕЩИКИ
В своих записках Н. А. Качалов останавливается на событии 1859-60 годов, которое непосредственно относится к нашим местам, а именно к деревням Усть-Колпи, Заяцкому, Пименово.
Но обо всём по порядку.
В вышедшей в 1995 году книге «Кадуйские зори», которая рассказывает об истории нашего района, упоминается об одном происшествии первой половины XIX века. «Растущей эксплуатации и издевательствам помещиков, - говорится в книге, - крестьяне оказывали сопротивление. В деревне Мошницкое (недалеко от Мазы) барин Морозов издевался над крестьянами, и они однажды устроили засаду на него, когда он пошёл в баню. В бане они посадили барина в котёл с горячей водой, а когда он умер, одели его и подбросили в дом, а сами разбежались»[4].
Это событие сохранилось не только в исторических очерках, но и в человеческой памяти. Ещё в 50-ые годы прошлого века бабушка А. Д. Козлова (сейчас он живёт в Петрозаводске и активно занимается составлением своей родословной), Мария Садофьевна, упоминала об убийстве барина. «Отец дедушки, - написал мне Альберт Дмитриевич, - был сыном помещика Морозова и дворовой девушки. Барин отдал его бездетным крепостным Алексею и Катерине. Они не хотели его брать, Катерина сбежала и пряталась, и тогда Алексея выпороли… Морозов же был убит в бане. Так что отчество и фамилию мой прадед получил от приемного отца». А. Д. Козлов решил найти документальные свидетельства, подтверждающие рассказ его бабушки. И вот, что обнаружил.
В 1797 году император Павел I указом от 16 апреля[5] пожаловал гвардии капитану Семеновского полка Ивану Морозову 150 душ в деревнях Горка, Еремеева, Торчилова, Алеканова, Старостина, Заручевье, Кочкарева Троицко-Танищенской волости Белозерского уезда Новгородской губернии. Помещичья усадьба находилась в сельце Мошницком. Ещё до женитьбы на Александре Дмитриевне у Ивана Прокофьевича Морозова от другой женщины родилось двое детей: сын Дмитрий и дочь Елизавета. Хотя эти дети и были незаконнорожденными, но они носили фамилию своего отца и содержались на его средства. Они воспитывались в Туле, в Успенском Девичьем монастыре. В 1836 году Дмитрий, по всей видимости, поступил в военное училище, а Елизавета в 1848 году вышла замуж за дворянина Шувалова. После того, как И. П. Морозов скончался, жена его по его завещанию получала имение Мошницкое с деревнями. В 1847 году она большую часть имения продала сыну своего мужа Дмитрию Ивановичу Морозову, который и был убит в октябре 1848 года в бане в возрасте 26-ти лет. После его неожиданной смерти права на наследство заявила Елизавета Шувалова. Между тем крестьяне предъявили в судебных местах иск о предоставлении им свободы из крепостного состояния, ибо действительный статский советник Иван Морозов в своём завещании объявил, что он законных детей не имеет. И поэтому Белозерский уездный суд отклонил притязания Е. И. Шуваловой. Таким образом, имение Д. Морозова по решению суда признавалось выморочным и было взято в опеку, а спустя 10 лет в соответствии с Указом Правительствующего Сената от 2 июня 1858 года принято в казну.
В 1858 году, согласно документов дела, имение в своём составе, кроме сельца Мошницкого, имело деревни: Заручевье, Горки, Еремеево, Торчилово, Алеканово, Старостино и часть Мазы (18 душ). В них проживало 140 мужчин и 139 женщин. Общая площадь его равнялась 2782 десятинам.
В сельце же Мошницком находилась господская постройка: одноэтажный, четырёхстенный с двумя перегородками флигель, четыре избы разных размеров, пять амбаров, в том числе три хлебных, два погреба, курятник и конюшня в одной связи, скотный двор, баня, два овина, мякинница, ещё один двор, два небольших хлева, две пелевки. В отчёте отмечается, что вся постройка ветхая и некоторая вовсе негодная к употреблению. Во флигеле имелась мебель – стол и стулья простые деревянные. Кроме этого в Алеканове находился особый запасной хлебный магазин.
Господский скот – это одна лошадь, 12 коров, 5 быков, 7 нетелей, 3 телёнка, 3 овцы, 4 куры и петух. Хлеба в зерне имелось: ржи - 43 четверти[6], овса – около 53 четвертей, жита – 9 четвертей, ярицы – 1 четверть и 1 четверик. Хлеба не молоченного в скирдах – 300 суслонов ржи. И 15 четвертей хлеба, посеянного к 1859 году, находились в земле.
«При имении состоит дворовых людей, - говорится в отчёте о приёме в Казённое Ведомство наследства Дмитрия Морозова, - три мужского пола души, но из них один только работник, а прочие старики, имеющие отроду более 60 лет, чего для населения господского сельца Мошницкого крайне недостаточно, почему и признаётся полезным выселеть их как неимеющих никакой оседлости по количеству земли в деревню Мазу, снабдив для первоначального обзаведения из господского скота одной лошадью и двумя коровами и на обустройку лесом из принадлежащих к имению дач… Господскую запашку при сельце Мошницком обратить в оброчную статью[7]»[8]. Крестьянам других деревень имения была предоставлена свобода и они были признаны выморочными[9].
Ещё одну часть своего состояния, находящегося в Белозерском уезде, помещица Морозова решила продать в 1859 году. Вот о столкновении с нею в этой связи и вспоминает Н. А. Качалов в своих записках. Он пишет: «Морозовой принадлежали небольшая деревня с малым количеством плохой земли в Вадболе и большая дача в Сухаче, с небольшой деревней на Усть-Колпе, т. е. при впадении реки Колпи в Суду. На покупку всей Сухачской дачи нашелся покупатель за хорошую цену, но требовал, чтобы крестьяне были перевезены. Морозова оказалась кулак-баба и, снюхавшись в Белозерске с полицией, придумала следующую механику: при крепостном праве помещик мог по ревизии записывать крестьян, где ему было угодно, правительство наблюдало только за общим счетом ревизских душ каждого помещика. На основании этого права, Морозова всех крестьян, живущих в деревне Усть-Колпе, писала по многим ревизиям по Вадболу, следовательно, земля по Сухачу, по бумагам, была не населенная. Пользуясь этим, Морозова подала прошение исправнику, что крестьяне самовольно поселились в Усть-Колпи, и она требует, чтобы полиция перевезла их в Вадбол, где они записаны по ревизии, и полиция была готова исполнить это варварское требование. Я, конечно, остановил полицию, так как переселение не могло состояться без согласия предводителя, и доказал, что при деревне Усть-Колпе несколько лет была помещичья запашка, куда эти крестьяне ходили на барщину, помещица несколько раз посещала эту запашку и видела не только живущих тут крестьян, но даже на нее работающих… Морозова отправилась в Петербург, и нашла себе защитника в директоре департамента Министерства Внутренних дел Гвоздеве, имевшем тогда громадное влияние на министра Ланского, человека честного, искренно-преданного крестьянской реформе и много для этого поработавшего. Вероятно, Гвоздев выставил Морозову жертвой, а меня гонителем… В одно прекрасное утро я получаю письмо от бывшего тогда губернским предводителем, Николая Павловича Бахметьева, человека доброго, но не дальнего, который уведомляет, что его вызывал министр Ланской, и высказал с большим раздражением сильное неудовольствие на меня за мои действия по делу Морозовой, и Бахметьев умолял меня отступиться от этого дела. Я отвечал Бахметьеву, что действия мои по делу Морозовой основаны на буквальном смысле правил о переселении, и настоящее уведомление Бахметьева, что министр Ланской требует от меня с угрозами не исполнять этих правил, я считаю, по меньшей мере, недоразумением. Бахметьев вынужден был представить мой ответ министру; и Ланской объявил, чтобы ему не вспоминали фамилий Качалова и Морозовой. Интрига эта разрушилась, крестьяне остались на своем месте, где и получили надел. В Петербурге я был у Морозовой по ее приглашению, объяснения наши, конечно, оказались бесплодными, и в заключение она заявила, что она много в жизни перенесла несчастий, но из них самое главное, что судьба столкнула ее со мной».
Но и сами крестьяне деревень Заяцкой, Усть-Колпи и Новой Пименова не только роптали. 17 декабря 1859 года они подали прошение на имя министра внутренних дел С. С. Ланского, в котором сообщили, что в 1847 году помещица Александра Дмитриевна Морозова 122 души из 132-х, состоящие в её крепостном владении, продала подпоручику Дмитрию Морозову. Оставшихся за помещицей 10 душ переселила из деревень Алеканово и Еремеево в деревню Усть-Колпь, близ которой в деревне Заяцкой ею был устроен скотный двор и разведено хлебопашество. В 1853 году туда же ею были переселены ещё две души мужского пола из дворовых людей из имения, находящегося в Калужской губернии. «Но ныне мы узнали, - продолжали крестьяне, - что помещица наша г. Морозова в апреле месяце сего года всю оставшуюся землю свою в Троицко-Танищенской волости, на которой мы поселены ею, продала московскому купцу Федору Яковлеву Свешникову, а нас условилась переселить в течение года в дер. Кочкарева Вадбальской волости, отстоящей от места обитания нашего на расстоянии 70 вёрст по предлогом тем, что будто бы мы переселились из указанной деревни Кочкарева самовольно»[10]. Крестьяне просят министра защитить их от притеснений помещицы, приняв во внимание те обстоятельства, которые уже в своих записках изложил Н. А. Качалов.
Этот крестьянский протест был замечен советскими историками. Факт подачи прошения зафиксирован в хронике крестьянского движения за период с 1857 г. по май 1861 г.[11]
СПРАВКА
Мошницкое – древняя деревня. Впервые она упоминается как Мошенник в «Писцовой книге письма и меры Никиты Шеховского и подъячего Максима Козлова» в 1626 году[12]. Через 20 лет согласно «Книге переписной переписи Селуяна Павлова да подъячего Григорья Белого»[13] в её составе было 7 дворов, в том числе 6 – крестьянских, и проживало 20 душ мужского пола. Её владелец - можаитин (выходец из Можайска) Иван Усов. Если сравнивать с другими деревнями волостей Сухоч, Дуброва, Танища (территория нынешних Мазского и Барановского муниципальных образований), то Мош(щ)енник будет относиться к деревням с количеством жителей выше среднего.
Как следует из «Алфавита селений Белозерского уезда» Мошницкое (так эта деревня, предполагаю, называется с тех пор, когда она стала сельцом, то есть в ней или рядом с нею появилась помещичья усадьба) в середине XIX века относится к Рыконецкой волости государственных имуществ, на три её двора (один из них белый) приходилось только два крестьянина, площадь земель, отнесённых к ней - 14 десятин[14].
В 1912 году владелицей мошницких земель была помещица Глазова, деревня по-прежнему имела три двора, в которых жил 21 человек[15], а входила она в состав Боровской волости.
Александр Дудкин
ИЛЛЮСТАРЦИИ
«Николай Александрович Качалов. Парадный портрет. Вторая половина XIX века. Работа неизвестного художника. Иллюстрация с сайта журнала "Наше наследие".» на Яндекс.Фотках
«Николай Александрович Качалов. 1860-е годы. Иллюстрация с сайта журнала "Наше наследие".» на Яндекс.Фотках
«Фрагмент составленной А. И. Копаневым карты "Землевладение Белозерского края начала XVII века".» на Яндекс.Фотках
«деревня МОЩЕННИК» на Яндекс.Фотках
[1] Голос минувшего: журнал истории и истории литературы. № 5/6 1916 г., № 2 1917 г.
[2] В. Э. Ден. Население России по пятой ревизии. Том первый. Москва, 1902 г., с. 303. В других источниках, в частности в «Памятной книжке Новгородской губернии на 1877 год» эта волость именуется не как Смердячевская, а как Смердячская (Часть III. Справочный указатель. с. 8).
[3] Все даты по старому стилю.
[4] Кадуйские зори. Кадуй, 1995 г., с. 22.
[5] Российский государственный исторический архив (в дальнейшем: РГИА), фонд 1374, опись 1, дело 394.
[6] 1 четверть – 209, 9 литра, 1 четверик – 1\8 четверти.
[7] Казенными оброчными статьями называются казенные недвижимые имущества, отдаваемые в оброчное, с публичных торгов, содержание или, по безуспешности торгов, временно оставляемые в хозяйственном управлении того или иного учреждения ведомства министерства земледелия и государственных имуществ.
[8] РГИА, фонд 383, опись 21, дело 29721.
[9] Отписные выморочные крестьяне – категория крестьян, оставшихся после смерти помещика, который не имел наследников.
[10] РГИА, фонд 1286, опись 20, дело 1170.
[11] Крестьянское движение в России в 1857 – мае 1861 г.: Сборник документов. Москва, 1963 г., с. 650.
[12] А. И. Копанев. История землевладения Белозерского края XV-XVI в.в. Москва, 1951 г., с. 230.
[13] Кадуй: краеведческий альманах. Вологда, 2005 г., с. 204.
[14] Новгородский сборник. Выпуск 2: Алфавит селений Белозерского уезда. Новгород, 1865 г., с. 24-25.
[15] Список населённых мест Новгородской губернии. Выпуск XI. Белозерский уезд. Новгород, 1912 г., с. 28-29.
... в деревне Мощенник (
) Мазского сельсовета Кадуйского ...
