Франкистофашисты
белы и пушисты,
а Лорка
оболган
одним коммунистом.

Ведь Лорка
мечтал о порядке,
и только,
о том, чтоб солдаты
всё вымели чисто.

Ах, как воспевал он
расстрелы не-правых!
Ах, как восхищался, бывало,
расправой!

О, Франко, не ты ли
надежда поэта?

И был ли, и был ли
расстрел
на рассвете?..


Интересное мнение нам сегодня предлагают:
http://www.svobodanews.ru/content/transcript/24308695.html

via margarita_const

Запись сделана с помощью m.livejournal.com.

Попытка просквозит полностью

Кирки петушиных криков
добыть пытаются зорю,
когда идёт из-за тёмной
горы Соледад Монтойя.
Конём и сумраком пахнет
жёлтая медь её плоти.
Тёмных грудей наковальни
звончато-песенно стонут.
— Кого, Соледад, ты ищешь
одна тут в час неурочный?
— К чему твоё любопытство?
К чему вопросы так срочно?
Ищу я то, что ищу я,
себя и отраду в горе.
— О, Соледад моей грусти,
себя обнаружит в море
понёсшая кобылица,
и волны её поглотят.
— Ни слова о море пенном,
что чёрную боль приводит
в земли оливковой рощи,
где листьев немолчен ропот.
— Соледад, как тебя жалко!
Как мука твоя огромна!
Рыданья с губ твоих едким
соком стекают лимонным.
— Как боль велика! Бегу я
безумицей прочь от дома,
Тянутся две косы мои
от кухни к спальне по полу.
Как больно! Вся из агата,
и платье, и медность плоти.
Ай, маковость моих бёдер!
Моих рубашек полотна!
— Омой, Соледад, себя ты
жавороночьей водою,
позволь наконец смириться
душе, Соледад Монтойя.

Снизу река выпевает:
небес и листвы оборка.
Тыквенным цветом венчает
день свою голову новый.
О, чистая боль цыгана!
Всегда одинокое горе.
О, боль от скрытого русла
и слишком далёких зорей!



Оригинал:

Las piquetas de los gallos
cavan buscando la aurora,
cuando por el monte oscuro
baja Soledad Montoya.
Cobre amarillo su carne,
huele a caballo y a sombra.
Yunques ahumados sus pechos,
gimen canciones redondas.
– Soledad, ¿por quién preguntas
sin compaña ya estas horas?
– Pregunte por quien pregunte,
dime: ¿a ti qué se te importa?
Vengo a buscar lo que busco,
mi alegría y mi persona.
– Soledad de mis pesares,
caballo que se desboca
al fin encuentra la mar
y se lo tragan las olas.
– No me recuerdes el mar,
que la pena negra brota
en las tierras de aceituna
bajo el rumor de las hojas.
– ¡Soledad, qué pena tienes!
¡Qué pena tan lastimosa!
Lloras zumo de limón
agrio de espera y de boca.
– ¡Qué pena tan grande! Corro
mi casa como una loca,
mis dos trenzas por el suelo,
de la cocina a la alcoba.
¡Qué pena! Me estoy poniendo de
azabache carne y ropa.
¡Ay, mis camisas de hilo!
¡Ay, mis muslos de amapola!
– Soledad, lava tu cuerpo
con agua de las alondras,
y deja tu corazón
en paz, Soledad Montoya.
Por abajo canta el río:
volante de cielo y hojas.
Con flores de calabaza
la nueva luz se corona.
¡Oh pena de los gitanos!
Pena limpia y siempre sola.
¡Oh pena de cauce oculto
y madrugada remota!

Полностью сквозную не удалось сохранить, но я старалась сквозить по максимуму.

Люблю тебя, цвет зелёный.
Зелены ветер и ветви.
В море качается лодка,
конь по горам предрассветным.
Она у перил бездвижна,
по пояс во мгле дремотной,
глаз серебро ледяное,
вызелень волос и плоти.
Люблю тебя, цвет зелёный.
Луна цыганская выйдет,
вокруг на неё всё смотрит,
она ничего не видит.

Люблю тебя, цвет зелёный.
Звёзды с морозом во взгляде
являются с рыбой мрака,
рассвету пути изладив.
Шершавой ветвей наждачкой
смоковница ветер драит.
Гора жиганистой кошкой
щетинит бока лесами.
Но кто придёт? И откуда?
Она сидит и не встанет.
Вызелень волос и плоти.
Море во снах её давних.

— Земляк, хочу поменяться.
Отдам я коня за кровлю,
отдам за зеркало упряжь,
нож я отдам за покровы.
Земляк, с перевалов Кабры
иду, истекая кровью.
— Парень, была б моя воля,
хватило бы мне и слова.
Только я ведь уже не я,
и кров мой уже не кров мой.
— Земляк, умереть в кровати
хочу я, не под забором,
в кровати, может, железной,
на простыни чистой и новой.
Разве не видишь ты рану
от сердца и вверх до горла?
— На белой твоей рубашке
триста роз расцвело чёрных.
До пояса кровь стекает,
и всё здесь пропахло кровью.
Только я ведь уже не я,
и кров мой уже не кров мой.

— Так дай мне хотя б подняться
к высоким этим перилам!
О, дай мне, дай мне подняться
к зелёным этим перилам!
К перилам лунного света,
где воды гудят уныло!
Вот поднимаются оба
к высоким лунным перилам.
Следы оставляют кровью,
болью своей наследили.
Под крышами трепетали
фонарики жестяные.
Бубны стеклянные рани
лицо до крови разбили.

Люблю тебя, цвет зелёный.
Зелены ветер и ветви.
Вот поднялись они оба.
Оставил им щедрый ветер
привкус на губах нестойкий
жёлчи и пряной зелени.
– Земляк мой! Где же дочь твоя
горькая, ты поведай мне?
- Сколько тебя дожидалась,
высматривала преданно -
нежность лица, смоль её кос
за перилами в темени!

На лике воды цыганка
покачивалась дремотно.
Глаз серебро ледяное.
Вызелень волос и плоти.
Луна на воде цыганку
держала лучом холодным.
Уменьшилась ночь до тени
тихого сонного сквера.
Пьяные злые жандармы
в доме выбивали двери.
Люблю тебя, цвет зелёный.
Зелены ветер и ветви.
В море качается лодка,
конь по горам предрассветным.

Прокол с рифмой (точная вместо асонансной) в одном месте, чё делать, не знаю. И сквозную не удалось сохранить, я её чуть перенесла с того места на другое.

Кэ ви камав тут зэлэно. Зэлэна кашта тэ бавал. Лодка про паны зэлэно, прэ бэрга зэлэно сы грай. Ёй сыс бэшты про балконо кыж о колын дро калыпэ, о муй тэ бала зэлэна, шылалэ якха рупувэ. Кэ ви камав тут зэлэно. Сыр выджяла романо чён, саро кругом ла дыкхэла тэ нисо на дыкхэла ёй. Кэ ви камав тут зэлэно. Ивитка барэ чергэня явэн калыпэ- мачеса тэ лыджял кхамэскрэ сувья. Дрэво жужэс тхиинэла наждачна патряса бавал, тэ бэрга, хараны мыца, ґаздэла егли сыр бала. Нэ кон тэ катыр явэла? Ёй са про балконо бэшты, о муй тэ бала зэлэна, тэ дро сунэ кирко паны. — Камав тэ парував, морэ, миро грай пала тро паринд, андрыпэ пала глындало, пала порница — мри чюри. Форостыр Кабра проклято нашэл мандыр, морэ, мро рат. — Э зор т’ авэл мандэ, чяво, на трэби авэлас лава. Нэ мэ на сом бутыр мэ жэ, тэ мро кхэр на сы мро бутыр. — Камав тэ мэрав мэ, морэ, патывьяса про пасинды. Можэт, про саструны, морэ, простыньенса жужэ парнэ. Дыкхэс ту рана прэ мандэ кирлэстыр кыж о колын, пхэн? — Шэла калэ розы, чяво, про парно тыро гадоро. Кыж о кустык рат прастала, о рат кхандэла дарано. Нэ мэ на сом бутыр мэ жэ, тэ мро кхэр на сы мро бутыр. — Тапордэ мэк тэ джяв, морэ кыж перила упрэ дастыр. Мэк мэ, мэк мэ тэ ґаздавпэ кыж перила дастыр упрэ! Чёнытка перила сы кай зэлэно паны гудинэл. Акэ, дуй рома ґаздэнпэ кыж уче перила упрэ. Ачявэн сляды ратэса. Ясваса сляды ачявэн. Издрана крыши кхэритка — фонарики орчичюнэ. Бут шэла бубны хрустальна парны зоря дро рат мардэ. Кэ ви камав тут зэлэно. Зэлэна бавал тэ кашта. Акэ, рома ґаздынэпэ. Ачявэлас шшедро бавал чёраханэс дро муй вкусы: э жёлчь, гудлы мята тэ чяр. Морэ, ракир мангэ, кай жэ тыри кирки романы чяй? Кицык ратя дужакирлас, дужакирла кицык ратя ёй про зэлэно балконо, калэ бала, лолэ чямья. Про муй прудо чяй пасёлас, про паны пасёлас тэлэ, о муй тэ бала зэлэна, шылалэ якха рупувэ. Льдисто шэло чёнэскро рикирэлас ла про паны. Адасави сыр о дворо уютно ячья рат калы. Матэ рая-халадытка вымарэнас парно удар. Кэ ви камав тут зэлэно. Зэлэна кашта тэ бавал. Лодка про паны зэлэно, прэ бэрга зэлэно сы грай.

Ведь я люблю тебя, зелёный. Зелёные ветви и ветер. Лодка на воде зелёной, на горе зелёной конь. Она сидела на балконе по грудь во мгле, лицо и волосы зелёные, холодные глаза серебряные. Ведь я люблю тебя, зелёный. Когда выходит цыганский месяц, всё кругом её видит и ничего не видит она. Ведь я люблю тебя, залёный. Снежные огромные звёзды приходят с рыбой темноты чтобы она привела солнечные лучи. Дерево чисто трёт наждачными листьями ветер, и гора, вороватая кошка, вздыбливает сосны шерстью. Но кто и откуда придёт? Она всё на балконе сидит, лицо и волосы зелёные, и во сне — горькая вода. — Хочу обменять, друг мой, своего коня на твоё одеяло, упряжь на зеркало, на перину — мой нож. От проклятого города Кабры убегает из меня, друг мой, кровь. — Была бы моя власть, парень, не надо было бы и слова. Но я уже не я, и дом мой не мой уже. — Хочу умереть я, друг мой, с честью на кровати. Может, на железной, друг мой, с простынями, чистыми, белыми. Видишь ты рану на мне от горла до груди, скажи? — Сотни тёмных роз, парень, на белой твоей рубашке. До пояса кровь сбегает, кровь пахнет страшно. Но я же уже не я, и мой дом не мой уже. — Тогда дай мне взойти, друг мой, до перил наверх отсюда. Дай мне, дай мне подняться до перил отсюда наверх! Лунные перила там, где зелёная вода гудит. Вот, два цыгана восходят к высоким перилам наверх. Оставляют следы кровью. Слезами следы оставляют. Дрожат крыши домов — фонарики жестяные. Много сотен хрустальных бубнов бледную зарю в кровь избили. Ведь я люблю тебя, зелёный. Зелёный ветер и ветви. Вот, цыгане поднялись. Оставляет щедрый ветер украдкой во рту вкусы: жёлчь, сладкая мята и трава. Друг мой, поведай мне, где же твоя горькая цыганская девушка? Сколько ночей прождала, прождёт сколько ночей она на зелёном балконе, чёрные волосы, румяные щёки. На лице пруда цыганочка лежала, на воде лежала внизу, лицо и волосы зелёные, холодны глаза серебряные. Льдистая верёвка месяца держала её на воде. Такой, как двор, ютной стала ночь тёмная. Пьяные жандармы выбивали бледную дверь. Ведь я люблю тебя, зелёный. Зелёные ветви и ветер. Лодка на воде зелёной, на горе зелёной конь.

Оригинал и перевод Гелескула

Verde que te quiero verde. Verde viento. Verde ramas. El barco sobre la mar y el caballo en la motaña. Con la sombra en la cintura ella sueña en su baranda, verde carne, pelo verde, con ojos de fría plata. Verde que te quiero verde. Bajo la luna gitana, las cosas la están mirando y ella no puede mirarlas. Verde que te quiero verde. Grandes estrellas de escarcha vienen con el pez de sombra que abre el camino del alba. La higuera frota su viento con la lija de sus ramas, y el monte, gato garduño, eriza sus pitas agrias. Pero ¿quién vendrá? ¿y por donde? Ella sigue en su baranda, verde carne, pelo verde, soñando en la mar amarga. – Compadre, quiero cambiar mi caballo por su casa. mi montura por su espejo, mi cuchillo por su manta. Compadre, vengo sangrando, desde los puertos de Cabra. – Si yo pudiera, mocito, ese trato se cerraba. Pero yo ya no soy yo, ni mi casa es ya mi casa. – Compadre, quiero morir decentemente en mi cama. De acero, si puede ser, con las sábanas de holanda. ¿No ves la herida que tengo desde el pecho a la garganta? – Trescientas rosas morenas lleva tu pechera blanca. Tu sangre rezuma y huele alrededor de tu faja. Pero yo ya no soy yo, ni mi casa es ya mi casa. – Dejadme subir al menos hacia las altas barandas. ¡dejadme subir!, dejadme, hasta las verdes barandas. Barandales de la luna por donde retumba el agua Ya suben los dos compadres Hacia las altas barandas. Dejando un rastro de sangre. Dejando un rastro de lágrimas. Temblaban en los tejados farolillos de hojalata. Mil panderos de cristal herían la madrugada. Verde que te quiero verde, verde viento, verdes ramas. Los dos compadres subieron. El largo viento dejaba en la boca un raro gusto de hiel, de menta y de albahaca. ¡Compadre! ¿Dónde está, dime, dónde está tu niña amarga? ¡Cuántas veces te esperó! ¡Cuántas veces te esperara cara fresca, negro pelo, en esta verde baranda! Sobre el rostro del aljibe se mecía la gitana verde carne, pelo verde, con ojos de fría plata. Un carámbano de luna la sostiene sobre el agua. La noche se puso íntima como una pequeña plaza. Guardias civiles borrachos en la puerta golpeaban. Verde que te quiero verde. Verde viento. Verdes ramas. El barco sobre la mar. y el caballo en la montaña.

Любовь моя, цвет зеленый. Зеленого ветра всплески. Далекий парусник в море, далекий конь в перелеске. Ночами, по грудь в тумане, она у перил сидела - серебряный иней взгляда и зелень волос и тела. Любовь моя, цвет зеленый. Лишь месяц цыганский выйдет, весь мир с нее глаз не сводит - и только она не видит. Любовь моя, цвет зеленый. Смолистая тень густеет. Серебряный иней звездный дорогу рассвету стелет. Смоковница чистит ветер наждачной своей листвою. Гора одичалой кошкой встает, ощетиня хвою. Но кто придет? И откуда? Навеки все опустело - и снится горькое море ее зеленому телу. - Земляк, я отдать согласен коня за ее изголовье, за зеркало нож с насечкой и сбрую за эту кровлю. Земляк, я из дальней Кабры иду, истекая кровью. - Будь воля на то моя, была бы и речь недолгой. Да я-то уже не я, и дом мой уже не дом мой. - Земляк, подостойней встретить хотел бы я час мой смертный - на простынях голландских и на кровати медной. Не видишь ты эту рану от горла и до ключицы? - Все кровью пропахло, парень, и кровью твоей сочится, а грудь твоя в темных розах и смертной полна истомой. Но я-то уже не я, и дом мой уже не дом мой. - Так дай хотя бы подняться к высоким этим перилам! О дайте, дайте подняться к зеленым этим перилам, к перилам лунного света над гулом моря унылым! И поднялись они оба к этим перилам зеленым. И след остался кровавый. И был от слез он соленым. Фонарики тусклой жестью блестели в рассветной рани. И сотней стеклянных бубнов был утренний сон изранен. Любовь моя, цвет зеленый. Зеленого ветра всплески. И вот уже два цыгана стоят у перил железных. Полынью, мятой и желчью дохнуло с дальнего кряжа. - Где же, земляк, она, - где же горькая девушка наша? Столько ночей дожидалась! Столько ночей серебрило темные косы, и тело, и ледяные перила! С зеленого дна бассейна, качаясь, она глядела - серебряный иней взгляда и зелень волос и тела. Баюкала зыбь цыганку, и льдинка луны блестела. И ночь была задушевной, как тихий двор голубиный, когда патруль полупьяный вбежал, сорвав карабины... Любовь моя, цвет зеленый. Зеленого ветра всплески. Далекий парусник в море, далекий конь в перелеске.

цитировать слова Лорки "цыганства меньше всего в цыганах".
Однако, если почитать его интервью в оригинале, то увидим, что он такого не говорил. Он говорил "фламенко меньше всего в цыганах". И он был прав. Хотя фламенко испанцы стойко ассоциируют - и правильно делают - с цыганами, для самих цыган это прежде всего профессиональное, предназначенное для отношений с внешним миром, искусственное. А внутри у них вместо фламенко царит как раз цыганство. Поэтому во фламенко так много цыганского, а в цыганах так мало фламенко.

Ну, а советские переводчики таких культурных нюансов не знали, по видимости.