Продолжаю печатать частями, по мере исправления ошибок сканирования, свою старую,двадцатилетней давности, научную монографию - Волков-Пепоянц Э.Г. МЕТАМОРФОЗЫ И ПАРАДОКСЫ ДЕМОКРАТИИ. ПОЛИТИЧЕСКАЯ ДОКТРИНА БОЛЬШЕВИЗМА: ИСТОКИ, СУЩНОСТЬ, ЭВОЛЮЦИЯ, АЛЬТЕРНАТИВЫ. 19I7-I929 гг. В 2-х книгах. Кн.1. - Кишинев: “LEANA”.1993. - XXXII+ 464 с.
Глава первая. СОДЕРЖАНИЕ И ЭВОЛЮЦИЯ КОНЦЕПЦИИ ДЕМОКРАТИИ К.МАРКСА И Ф. ЭНГЕЛЬСА
1.1.К вопросу о критериях современной оценки марксизма
Объектом нашего исследования является политическая доктрина марксизма в целом, марксистская концепция демократии в частности: ее суть и эволюция как источника (вне зависимости от того единственный это источник или один из нескольких) политической доктрины большевизма в целом, концепции демократии в частности.
На протяжении своего полуторавекового существования, прежде всего в XX в. , в зависимости от исторической конъюнктуры "рейтинг" марксизма, как общественной науки среди ученых то взмывал вверх, то опускался вниз.
В настоящее время, особенно после начавшегося процесса декоммунизации Восточной Европы и СССР, а теперь стран СНГ, перепадов в оценке практически больше нет. В лучшем и теперь редком случае говорят "просто" о кризисе марксизма, теории и практики коммунизма, в подавляющем же большинстве - о крахе, крушении их.
Известный американский социолог' и политолог З.Бжезинский в своей книге "Большой провал. Рождение и смерть коммунизма в двадцатом веке" выносит марксизму, как уже явствует из названия, не подлежащий обжалованию вердикт: смерть в конце XX в. Но в то же время, несмотря на констатацию смерти, создает ему должное, отмечая, что марксистское понимание истории - часть мирового интеллектуального наследия1.
Его соотечественник публицист К.Рен удивляется: "Сюрприз состоит не в крахе коммунизма, а в том, что он прожил так долго"2. Известный советолог Дора Штурман в своей небольшой по объему книге (161 с., но перевешивающей содержательностью сотни, если не тысячи томов апологетической и догматической литературы) подвергает "конструктивно-злокачественный марксизм" холодно-безжалостному, в большинстве случаев снайперски точному анализу, не оставляющему ему никаких шансов на спасение3.
В отличие от этих авторов французский мыслитель Л.Сэв надеется на второе дыхание коммунизма и творческого марксизма4. Долгую жизнь творческому марксизму прочит и современный английский марксист Г.Макленнан, но уже в качестве не монистического, а "плюралистического марксизма", предполагая, что марксистская методология общественного развития на макроуровне может быть дополнена плюралистическими исследованиями на мезо- и микроуровне5.
В советском обществознании на рубеже 1988-1989 гг. начался открытый поэтапный процесс критического переосмысления марксизма, повторяющий путь, аргументы и взгляды западных исследователей (с опозданием соответственно на полвека, на 70 лет, на век): от критики сталинизма через критику большевизма, ленинизма к критике марксизма.
Мы оставляем вне поля зрения детальный анализ и оценку всей перестроечной советской марксоведческой и марксологической литературы6. Но прежде чем перейти к анализу политической доктрины марксизма, необходимо прояснить несколько вопросов методологического характера, относящихся к марксизму в целом.
1.В специальной литературе были обозначены три подхода к марксизму ("ортодоксальный", "ревизионистский", "нигилистический") советских (а ныне стран СНГ) обществоведов в последние 3-4 года7. На первый взгляд с такой группировкой можно было бы согласиться, тем более, что подобные направления (и не только они) давно известны на Западе.
Резюмируем лейтмотив каждого из них.
1.1.Приверженцы ортодоксального направления стремятся реконструировать "аутентичный" классический марксизм, сфальсифицированный и дискредитированный, по их мнению, недобросовестными последователями, псевдомарксистами, о которых еще К.Маркс говорил: "Ясно одно, что сам я не марксист"8. Поэтому необходимо (а ряд ученых полагало, правда, их мало, что и достаточно) очистить марксизм от всех последующих искажений, по-новому его прочитать, верно проинтерпретировать. "Вина" же за реально существовавший казарменный "коммунизм", тоталитарный режим, ГУЛАГ лежит не на К.Марксе и его теории, а на И.В.Сталине (об этом в СССР стали говорить с 1956 г.) или В.И.Ленине (публично последние 2-3 года), которые действовали вопреки истинным, сакральным максимам марксизма.
1.2.Сторонники ревизионистского направления (в прямом, буквальном смысле слова "revisio" (лат) - пересмотр, без традиционного идеологического истолкования и оценки) полагают, что марксизм, как всякая общественная теория, ограничен в силу естественной "текучести" общественного бытия, отражением которого он был, относительностью многих "истин" марксизма. Поэтому необходим критический пересмотр всего марксизма, всех его доктрин и концепций, с тем чтобы выяснить, какие из положений этого учения, истинные в НХ в., устарели в XX в. и не применимы к новым реалиям, какие из них остаются истинными и поныне сохраняют эвристическую ценность и практическую значимость. Вместе с тем творческий марксизм формулирует и принципиально новые выводы, адекватные новой эпохе, ее новым вызовам.
Тот же "марксизм", который был известен миллионам советских людей на протяжении более 70 лет, был выхолощен, вульгаризирован задогматизирован, представлял собой нечто наподобие "гербария цитат", давно лишенный какой-либо связи как с собственным конкретно историческим контекстом, так и с современной жизнью и вследствие этого использовавшийся партийными бонзама и их идеологической обслугой по мере надобности.
1.3.И, наконец, согласно нигилистическому направлению доктринальные основы марксизма изначально ненаучны, иллюзорны, утопичны, Прежде всего они повинны в бедах "советских" людей, тупиковом пути развития общества в СССР, системном кризисе. Данное направление пышно расцвело в последние пару лет в публицистике стран СНГ.
Нам думается, что некорректно мнение, согласно которому "все три подхода имеют право на существование"9.
Во-первых,очевидно, что первое и второе направления взаимодополняемы. Нельзя всерьез утверждать, что достаточно только вернуться к подлинному смыслу текстов К.Маркса и этим ограничиться, без того, чтобы одновременно не привести, хотя бы даже и "очищенное", подлинное учение К.Маркса в соответствие с реалиями конца XX в. Конечно, речь идет о тех концепциях этого учения, которые, сохраняя моменты истины, способны изменяться адекватно новому историческому, культурному контексту.
Во-вторых,в определенном смысле взаимодополняемы для беспристрастного критического осмысления, пересмотра и развития марксизма первые два направления с третьим. Речь в данном случае идет о тех или иных отдельных положениях марксизма в экономических, политических и социологических науках. Вполне естественно, что они aprioriмогли быть изначально ошибочны, и необходимо это проверить, исходя из современного состояния мировой экономической, социологической и политической науки. Однако также понятно, что направление, отрицающее изначальную истинность, эпистемологическую ценность всех основ марксистской политической или экономической концепции, никак не может служить дополнением к первым двум.
Таким образом, первые два направления вместе с ограниченным в указанном смысле третьим являются взаимосвязанными моментами любого объективного исследования то ли марксизма в целом, то ли отдельных составных частей, доктрин, концепций и имеют право на существование (за исключением нигилистического подхода в целом) в рамках системного исследования марксизма, но никак не в качестве трех самостоятельных равноправных подходов.
Подобный критически-системный подход к кризису марксизма присущ многим "советским"ученым10.
Подытожил первый раунд "боя" советских марксологов (представителей второго и третьего направлений) с К.Марксом или его "тенью" А.Ю.Чепуренко в ряде своих публикаций11.
"Прежде всего отмечу, - резюмирует ученый, - что нынешние критики Маркса в советской литературе делают, как правило, шаг назад по сравнению и с западными коллегами, и со своими предшественниками на родине. Этот шаг видится мне в том, что данная критика не носит имманентного характера, т.е. не идет по пути внутренних логических противоречий в системе Маркса или расхождения его творческих положений с той реальной общественной практикой, отражением которой они должны были быть. Критика эта ведется "извне", с позиции позитивизма и эмпиризма, причем опровергаются выводы, сделанные в определенное время и на конкретном историческом материале, и сопоставляются они с совершенно иной современной исторической реальностью. Таким образом, если западная критика стремится к "снятию” марксизма, то большинство наших критиков... предлагают голое эго отрицание".
А.Ю.Чепуренко, безусловно, прав, говоря о необходимости имманентной критики, отыскания внутренних противоречий то ли в отдельно взятой доктрине марксизма, например, политической доктрине, то ли в марксизме в целом, а также выявления степени адекватности доктрины или марксизма в целом конкретному культурно-историческому контексту, отражением которого они должны были быть.
Однако обществознание в принципе в силу своей атрибутивной специфики не может установить научность той или иной концепции, доктрины, теоретической системы, осуществляя лишь ту процедуру, которую предлагает ученый. Безусловно, необходима и та процедура, которую пытается "дезавуировать" А.Ю. Чепуренко: соотнесение тех или иных положений, концепций, доктрин марксизма не только с "теми", "тогда" и "там” условиями, но и с "этими", "сейчас" и "здесь".
Только таким образом можно установить истинность тех или иных максим классического марксизма применительно к современному пространственно-временному континууму, а значит, и решить проблемы: устарел ли марксизм или нет; если да, то в чем и в какой степени; переживает ли он кризис (а кризис именно в том и выражается, что основные максимы тех или иных доктрин, концепций более не адекватны изменившимся условиями, но тем не менее сохраняется возможность на основе методологического инструментария и главных постулатов переосмыслить и развить их дальше) или крушение (в этом случае такой возможности на почве марксизма уже нет)?
Кроме того, думается, неправомерно называть "голым" такое отрицание марксизма, которое зиждется на доказанности неадекватности тех или иных положений марксизма современным общественным реалиям; "голым" можно назвать лишь такое отрицание, когда отбрасывается мысль, идея К,Маркса, сохраняющая значение для современности.
Без конкретного исследования публикации каждого из советских критиков марксизма мы не беремся судить о том, у кого из них отрицание марксизма является "голым", а у кого - "снятым". Единственно, что мы знаем достоверно, так это то, что процедура, которую критикует АЮ.Чепуренко, не является свидетельством голого отрицания.
2.В связи с вышеизложенным становится понятной необходимость прояснить, казалось бы, элементарный вопрос: какое содержание вкладывают критикующие и хоронящие учение К.Маркса в понятия "марксизм", "классический марксизм", "творческий марксизм", "современный марксизм"?
Без ответа на этот вопрос все рассуждения о кризисе или тем более кончине марксизма будут голословны и малодоказательны, ибо всегда остается вероятность, что за границами того, что критикующий считает марксизмом, осталась какая-то его существенная теоретическая часть, сохраняющая свою истинность. Или же критикуемое положение не составляет существа концепции, а находится на ее периферии.
Проблема не так проста, как может показаться на первый взгляд. В течение более чем 70 лет коммунистический режим в СССР мог использовать понятие "творческий марксизм” (и "современный марксизм") в пропагандистских целях именно вследствие неопределенного, абстрактного и многозначного соотношения указанных понятий.
К примеру, в "Кратком курсе истории ВКП(б)” много и правильно писалось о необходимости творческого развития марксизма, борьбы с догматизмом: "Овладеть марксистско-ленинской теорией - значит обогащать эту теорию... новыми положениями и выводами, уметь развивать ее и двигать вперед, не останавливаясь перед тем, чтобы, исходя из существа теории, заменить некоторые ее положения и выводы, ставшие уже устаревшими, новыми положениями и выводами, соответствующими новой исторической обстановке.Марксистско-ленинская теория есть не догма, а руководство к действию"13.
Приведенная цитата, в той части, которая касается "некоторых положений", справедлива. Но бросается в глаза, что, согласно "Краткому курсу...", только они - некоторые положения и выводы - и могут устаревать и заменяться новыми. Основное же содержание марксизма, его сердцевина остаются неизменными, неприкосновенными вопреки голословному призыву о необходимости развивать и двигать вперед марксизм. А это и означает, что марксизм догматизируется.
Вернемся к основной канве изложения. В нашу задачу не входит специальное рассмотрение вопроса о взаимоотношении указанных понятий. Но все же думается, что мы не очень погрешим против истины, утверждая, что подлинное положение дел по данной проблеме весьма далеко от того вульгаризованного и догматизированного представления о содержании классического марксизма, которое господствовало в советском обществознании на протяжении долгих лет.
Именно поэтому объективный подход предполагает, что критике марксизма должно предшествовать выяснение вопроса о его содержании, структуре и сущности. Как бы мы не оценивали современный марксизм, на вышеперечисленные вопросы долины быть даны беспристрастные ответы. В этом пункте исследователь может споткнуться (и чаще всего и спотыкался в публицистике стран СНГ) о первый камень преткновения - свое понимание тех проблем, которые анализировал К.Маркс.
Ведь критика какой-либо доктрины классика марксизма, например политической, осуществляется в лучшем случае с определенной теоретической позиции (которая, в свою очередь, должна быть подвержена критической проверке) или же исходя из стереотипов обыденного сознания. Критика марксизма всегда будет ограничена горизонтом критикующего, в том значении термина "горизонт", в котором его использует Х.-Г.Гадамер14.
Хорошо, когда критика ведется, причем последовательно, спозиции известного политического течения, например либерализма и неолиберализма. Однако чаще всего случается вариант, в частности в нашей публицистике, когда позиция критикующего представляет из себя эклектический конгломерат различных политических течений, и тогда вполне вероятна ситуация, при которой положения политической доктрины марксизма критикуются с точки зрения разных общественно-политических течений. Критика такого рода не может считаться обоснованной.
Один из парадоксов марксологии стран СНГ состоит в нигилистическом подходе, тотальном отрицании марксизма со стороны людей, оперирующих понятийно-категориальным аппаратом классического марксизма, использующих методологию К.Маркса, его стиль мышления и не замечающих этого. К их числу B.C.Степин относит известных российских критиков последнего времени - А.С.Ципко, Ю.Буртина15.
3.Далее необходимо выяснить, о кризисе (крахе) какого марксизма так много пишут и говорят сейчас - классического (К.Маркса и Ф.Энгельса) или одной из версий "творческого" марксизма, "неомарксизма” (Г.В.Плеханова,К.Каутского,Ю.О.Мартова,В.И.Ленина,Л.Троцкого,И.В.Сталина,Н.И.Бухарина, Р.Люксембург, Д.Лукача, К.Корша, Р.Гароди, И.Альтюссера, Э.Фишера, Ф.Марека, Г.Петровича, советского "марксизма-ленинизма" и т.д.)16.
Официальный советский "марксизм-ленинизм", как известно, отрицал саму возможность существования различных равноправных версий творческого марксизма, множество интерпретаций его. Даже уже в перестроечное время, в 1986 г., в коллективной монографии "Маркс. Философия. Современность" подобная постановка вопроса безусловно отвергается17.
В отличие от "марксизма-ленинизма" западные ученые придерживались диаметрально-противоположного мнения. В XX в. возникали целые школы, направления интерпретаторов теоретической системы К.Маркса. Вовсе не случайно середину XX в. называли даже периодом интерпретаций К.Маркса. Именно поэтому Д.Гэлбрейт в своем сочинении "Язык экономики" писал: "С библейских времен нет другой великой личности, чье творчество подвергалось бы столь различным интерпретациям, как творчество Маркса... Он является единственным писателем с библейских времен, толкование трудов которого является не просто предметом научного исследования, а профессией"18.
В последние несколько лет все большее количество обществоведов стран СНГ стали обосновывать право на существование различных версий марксизма. Так, к примеру, Ю.Н.Солонин утверждает, что имеющиеся "версии марксизма различны по своему тематическому кругу, методологическим ориентациям, степени обобщения и философских притязаний. Вопрос о предпочтительной адекватности какой-то одной или нескольких избранных версий "истинному" марксизму, - полагает он,- едва ли имеет реальный смысл. Весьма допустимо, что с учетом различных условий и обстоятельств социальным смыслом могут обладать ряд альтернативных или сопряженных интерпретаций"19.
Размышления К.Э.Разлогова близки к лейтмотиву суждений петербургского философа: "Марксизм вовсе не один и не един. Отечественная линия, условно говоря, марксизм-ленинизм, - лишь один из многих возможных и реализованных вариантов подхода по пути, предначертанному (предначертанному ли?) Марксом. Поэтому главное в судьбах марксизма - выяснить, на какую почву он ложится и как он с этой почвой соотносится... Ясно, что идея коммунизма, по Марксу, возникла на базе вполне определенной историко-культурной и философской традиции (условно назовем ее западно-европейским рационализмом), а в России она попала в принципиально иную социокультурную среду, которая ее и трансформировала, порой до неузнаваемости"20 .
В.С.Степин проводит аналогию между многообразием версий марксизма и многообразием течений и версий христианства, отмечая при этом, что любая аналогия правомерна только в определенном измерении (в данном случае - как соотношение ядра и интерпретаций течения, оказавшего влияние на судьбы человечества)21 .
В.П.Макаренко насчитал 25-30 мыслителей, которые оставили собственную интерпретацию марксизма до настоящего времени22.
Перечень имен и схожих высказываний можно было бы продолжить. Материалы дискуссий "круглых столов" печатались в журналах, монографиях, к ним мы и отсылаем читателя23.
Проблема множественности версий марксизма, плюрализма интерпретаций требует специального исследования. Причем необходимо начать с выяснения исходного термина "интерпретация".
Далее следует определить, установить, что интерпретируется: классический марксизм как наука, как система истинных положений иликлассический марксизм как идеология, как система ценностей. Оценивая марксизм под углом зрения его исторической роли, современного состояния и будущей судьбы, надо четко различать две названные ипостаси, хотя они функционально и в значительной мере и содержательно, как правило, взаимосвязаны. С точки зрения истинности или ложности своего содержания марксизм как особая система общественных наук, претендующая на самостоятельное бытие, изначально не должен был в принципе существовать. Первый день творения марксизма как самостоятельной теоретической системы, содержащей в себе хоть крупицу научной истины в той или иной отрасли обществознания, должен был быть и его последним днем.
Марксизм имел и имеет право на существование как особая идеология пролетариата, выражающая и защищающая его интересы, как особая утопия "научного социализма", как особая философская система диалектического и исторического материализма, но только не как позитивная общественная наука и не как методология общественной науки. Не должно было быть изначально особой, самостоятельной марксистской социологии, особой, отдельной марксистской политологии, особой, самостоятельной марксистской экономической науки и т.д., претендующих на исключительную истинность своих положений по сравнению с другими научными школами, течениями, направлениями обществознания.
Так же, как нет особой ньютоновской физики (о "ньютоновской физике" можно говорить лишь в условном смысле), а есть совокупность открытий, законов Ньютона, его вклад в приращение знаний в физике, точно так же нет и не может быть в принципе особой марксистской социологии или особой марксистской политологии, а есть лишь вклад Маркса и Энгельса в эти науки.
Те немногие положения классиков марксизма, которые изначально были истинными, но перестали быть таковыми в последующем, способствовали приращению истин той или иной науки, к примеру политической (в позитивном или негативном плане – не суть важно), были "сняты" в процессе ее развития, стали неотъемлемым, хотя к пройденным моментом ее истории. Что же касается тех немногих максим, которые сохранили истинность или эвристическую ценность вплоть до настоящего времени, то они должны соответственно "раствориться" в социологии, политологии, экономической науке и т.д„ а не претендовать на самостоятельное бытие. Таким образом,то , что было или осталось истинным в марксизме, является научным, а не иллюзорным, ложным и не терпит крах, а ассимилировано или ассимилируется соответствующей специальной наукой. Потерпела крах особая миссия классического марксизма быть наукой наук.
Поэтому как ни надеется П.К.Гречко, что не сбудется пессимистическое пророчество Л.Колаковского: "Марксистская концепция как самостоятельная школа мысли будет становиться с течением времени все более неопределенной и в конечном счете исчезнет вовсе...то же, что является перманентным в творчестве Маркса, будет ассимилировано естественным процессом научного развития" 24, - его мечте не суждено исполниться, а Л.Колаковский в процитированном фрагменте не "пессимистически пророчествует”, а высказывает мысль, безусловно очевидную для любого, не зашоренного догмами и мифами разума. Вместе с тем специально подчеркнем, что суждение Л.Колаковского правильно лишь по отношению к марксизму, выступающему в ипостаси науки.
Именно исходя из сказанного, марксизм как целостная система научных знаний, претендующий на обладание подлинной истиной, был изначально мертворожденным дитем. В то же время марксизм шел и имеет право на бытие в качестве отдельной школы, направления обществознания, специфических подходов, методов познания общественных феноменов наряду с другими в рамках той или иной науки и научной методологии и, конечно, в тех пределах, пока те или иные его положения сохраняют свою истинность или эпистемологическую значимость.
Сам же вопрос о крахе марксизма (в отличие от состояния кризиса, что естественно для развития науки в период смены парадигм) не возникал бы вовсе если бы ортодоксальные марксисты и официальный "марксизм-ленинизм" (мы выносим в данном случае за скобки вопрос о фактах догматизации, вульгаризации - вплоть до фальсификации - марксизма ленинизмом/большевизмом и официальной советской идеологией), во-первых, не претендовали на особую историческую миссию в обществознании - монопольное владение научной истиной, во-вторых, не стремились идеи, истинные в одном определенном конкретно-историческом контексте, объективировать в другом пространственно-временном континууме. И понятно, что классики марксизма в полной мере (ибо частичная вина есть и у них) не несут ответственности за подобное обращение с их теоретическим наследием.
Совсем другую роль выполнял и выполняет марксизм в качестве системы ценностей, идеологии рабочего класса, социалистической и коммунистической утопии, системы философии, и поэтому ему уготовлена иная судьба в обозримом будущем. В отличие от первой ипостаси в этом случае, конечно, ни о каком крахе марксизма в принципе не приходится говорить, а лишь о его глубоком кризисе. Последнее обстоятельство обусловлено тем, что формирующийся марксизм объективно отразил квинтэссенцию значительных сегментов общественного сознания и психологии эпохи индустриализации и модернизации, выразил интересы и идеалы низших по социальному положению групп людей этой эпохи, прежде всего пролетариата, и связан с реализацией вековой мечты обездоленного человечества, бедных слоев общества о справедливом общественном устройстве именно в условиях раннекапиталистического и раннеиндустриального общества и как раз пролетариатом.
А.Улам, анализируя причины всемирного значения многих идей Маркса и Энгельса, совершенно правильно увидел их в том, что эти идеи соответствовали двум величайшим тенденциям индустриального века: "преклонению перед наукой и механизацией, безграничной вере в их способность преобразовать человечество и, напротив, - протесту против бездушия и разрушительного характера века машин. Каждое общество, - отмечал американский советолог, - приступающее к индустриализации и модернизации, имеет свой "марксистский" период, когда некоторые идеи Маркса соответствуют проблемам этого общества и преломляются в повседневных чувствах народных масс, даже если имя Маркса и его учение им неизвестны. Отсюда притягательная сила марксизма и квазимарксистский характер социального протеста во многих регионах"25. И далее Улам правомерно подчеркивает, что источник исторического влияния марксизма можно выявить лишь в том случае, если мы осознаем, насколько часто в разных районах мира вновь складывалась и продолжает складываться вплоть до наших дней социальная и интеллектуальная обстановка, сходная с той, которая существовала при Марксе.
Конечно, в постиндустриальных странах в условиях современной технологической революции и вытекающего из этого принципиального изменения позиции и функции работника производства в производственном процессе и как следствие изменения места и роли его в социальной и политической сферах, образовании, культуре «"марксистский" период» давно канул в Лету. И хотя марксистская традиция неразрывно связана с судьбою социалистической идеи и низшие слои общества, составляющие уже меньшинство, а не большинство и потерявшие надежду кардинально изменить свой социальный статус, стихийно продолжают тянуться к социализму, но новая общественная реальность в этих странах создает потребность в новом видении социализма, исходящем не из структурной модели, а из системы гуманистических и коллективистских ценностей. Принципиальное отличие двух парадигм состоит в том, что ценностный подход к социализму ориентирует не на разрушение существующих общественных структур, чтобы после этого согласно умозрительному проекту строить социализм чуть ли не с чистого листа. Ценностный подход, по справедливому замечанию Ю.А.Красина, "ориентирует на исследование реальных тенденций и возможностей реализации ценностей социализма в конкретный исторический период в конкретном обществе, на поиск сил, способных двигаться в этом направлении...От максималистских утопий необходимо перейти к реальным социалистическим программам, приземленным на конкретную национально-историческую почву и потому выполнимым и эффективным"26.
Конечно, в марксистском "научном социализме" содержались определенные элементы научного (в пределах пространственно-временного континуума середины XIX в.) исследования. Но они, как и вообще рад других теоретических выводов классиков марксизма, сделанных на основе аналогичных полноценных научных исследований (к примеру экономических), выступая в несвойственной им роли идеологии (в этом случае выводы по форме становились категорическими, претендовали на непогрешимость, на то, чтобы выступать как истина в последней инстанции), быстро теряли свою научность.
Возвращаясь к современной оценке марксизма в его первой ипостаси, надо четко, в свою очередь, различать два тесно связанных между собой аспекта (понятно, что эти два ракурса относятся и к марксизму во второй ипостаси): вульгаризированная и фальсифицированная версия марксизма, идущая от В.И.Ленина (мы в данном случае не дифференцируем сознательную вульгаризацию и фальсификацию марксизма и естественную его модификацию в результате адаптации к условиям России) и достигшая пика своего развития при И.В.Сталине, и аутентичная версия классического марксизма. И как ни важна задача очищении классического марксизма от вульгаризации, примитивизации и фальсификации, тем не менее первоочередной (конечно, после процесса очищения) является оценка именно классического научно-теоретического марксизма, выявление его исторических границ, предела познавательной возможности.
И вот тут нас и поджидает еще одна трудность: а что такое, собственно говоря, представляет собой классический марксизм независимо от его ипостаси? Ответ на данный вопрос тем более важен, что если мы отрицаем самостоятельное существование марксизма как науки и признаем самостоятельное бытие отдельных его положений лишь в рамках тех или иных наук, то и понятие "творческого развития" марксизма как такового теряет смысл (можно говорить о .марксистской традиции), а остается лишь понятие интерпретации, предполагающее по сравнению с творческим развитием весьма свободное и вольное обращение с текстами классиков марксизма. Л.Альтюссер, как известно, предполагает особое "симптомное" чтение работ Маркса, вскрывающее под скорлупой экзотерического изложения истинные, часто не осознанные даже их автором предпосылки и осознания. Повествовательно-описательные структуры текстов, по мнению французского ученого, при таком чтении оказываются симптомами каких-то иных содержательных слоев и смыслов. Симптомное чтение служит ключом к расшифровке различных авторских недомолвок, умолчаний, оговорок27.
Безусловно, классический марксизм - это, во-первых, прямой смысл высказываний (в семантическом контексте) Маркса и Энгельса, проинтерпретированный ими самими, во-вторых, это прямой смысл высказываний классиков, но ими самими не истолкованный. Оба момента составляют первый "пласт" классического марксизма. За пределами первого "пласта" как раз и находится второй "пласт" смыслов, содержащихся пока еще в латентной форме в полном корпусе текстов классиков. Они (эти смыслы) и подлежат выявлению путем симптомного чтения, зачастую уже в ином конкретном культурно-историческом контексте.
Но очевидно, что трудности ожидают исследователя не только при симптомном чтении. И при истолковании прямого смысла высказываний в обоих отмеченных вариантах возникают сложности, особенно, естественно, во втором варианте. В последнем случае трудности интерпретации возникают в ситуации, когда высказывания, смысловая единица текста, весь текст, вследствие абстрактности формулировок принципиально допускают разное толкование. Кроме того, дифференциация в интерпретации является следствием как различий между субъектами интерпретации, так и разных конкретно-исторических условий, в которых применяются эти высказывания. Однако и первый вариант тоже вызывает подобные сложности интерпретации, так как даже прямой смысл высказываний, истолкованный самими Марксом и Энгельсом, может пониматься неоднозначно опять-таки вследствие различий исторических, теоретических, психологических и иных горизонтов субъектов интерпретации, и,следовательно, даже в этом случае проблема "прямого смысла" требует своего решения.
Предположим, что смысловое поле аутентичного (того пространства подлинных смыслов, которое хотели высказать и высказали сам Маркс и Энгельс) классического марксизма уже определено, т.е. установлен весь круг вопросов, поднимаемых классиками, и полный перечень их прямых ответов на эти вопросы. И вот тогда возникает парадоксальная ситуация: в ином культурно-историческом контексте и в иной "голове" интерпретатора прямые высказывания К.Маркса и Ф.Энгельса приобретают другое и даже принципиально другое, чем то, что они хотели высказать и высказали, значение.
В связи с этим возникает вопрос: правомерно ли в таком случае новые, иные (не Марксовы и не Энгельсовы) смыслы классических (Маркса и Энгельса) текстов считать "классически марксистскими" или все же у них иной "отец"? Ведь одно дело недоговоренности, оговорки классиков, которые позволяют реконструировать в процессе симптомного чтения недостающие логические звенья в их концепциях, другие, неизвестные смыслы, но сопряженные с известными Марксовыми (Энгельсовыми) смыслами, и совсем иное дело - принципиально другой смысл, который не хотели высказать, не высказывали и в принципе не могли высказать К.Маркс и Ф.Энгельс (ибо они обобщали принципиально иной конкретный социокультурный контекст).
На поставленный нами вопрос об авторстве новых смыслов (т.е. новой интерпретации) текстов классиков однозначного ответа в принципе быть не может. С одной стороны, новые смыслы классических текстов, конечно, не являются ни классически марксистскими, ни вообще Марксовыми (Энгельсовыми), и поэтому К.Маркс и Ф.Энгельс не несут прямой ответственности за новое "звучание" своих текстов.
Но с другой стороны, ведь именно их тексты, их идеи (а не тексты, идеи других мыслителей) послужили т
К.Поппер, отмечая маловероятность свободного голосования боль ... + развернуть текст сохранённая копия
К.Поппер, отмечая маловероятность свободного голосования большинства за упразднение своей собственной власти, установление диктатуры, продолжает: "Но ведь это случалось! Что делать, если это случится опять?"41
По его мнению, включение в большинство конституций требования квалифицированного большинства для голосования против конституции, а значит и против демократии, лишь доказывает, что такое изменение в принципе возможно, а тем самым отвергается принцип, по которому воля "неквалифицированного" большинства является первичным источником власти, то есть что народ имеет право управлять, выражая свою волю простым большинством голосов42.
Всех этих теоретических трудностей можно, согласно К.Попперу, избежать, если отказаться от вопроса: "Кто должен править?" и заменить его новой и чисто практической проблемой: как лучше всего можно избежать ситуаций, в которых дурной правитель причиняет слишком много вреда? "Мы можем построить всю нашу теорию на том, - пишет английский философ,- что нам известны лишь две альтернативы: либо диктатура, либо какая-то форма демократии. Мы основываем наш выбор не на добродетелях демократии, которые могут оказаться сомнительными, а единственно лишь на пороках диктатуры, которые несомненны. Не только потому, что диктатура неизбежно употребляет свою силу во зло, но и потому, что диктатор, даже если он добр и милостив, лишает других людей их доли ответственности, а следовательно, и их прав иобязанностей. Этого достаточно, чтобы сделать выбор в пользу демократии, то есть в пользу правления закона, который дает нам возможность избавляться от правительства. Никакое большинство, - подчеркивает К.Поппер,- как бы велико оно ни было, не должно быть достаточно "квалифицированным", чтобы уничтожить это правление закона.”'43. (Подчеркнуто нами. - Э.В.-П.).
И описанный К.Поппером парадокс демократии, и проблема неограниченной власти большинства, означающая диктатуру большинства, упомянутая Ф.А. фон Хайеком и К.Поппером, вплотную подводят нас к актуальности анализа большевистской концепции демократии и политической практики большевизма с целью предостережения народов и ново-старой политической элиты молодых государств, возникших после распада СССР и ставших на путь демократизации и либерализации, от пагубных ошибок в духе большевизма, которые могут привести к быстрому поражению зарождающейся в этих странах демократии. Поэтому прежде, чем мы непосредственно перейдем к изложению основных вопросов содержания монографии, необходимо коснуться еще одной темы, чрезвычайно важной для судеб демократии в Молдове, России, Армении, Румынии, на Украине, в других странах Восточной и Центральной Европы: речь идет о том, что сторонников либерально-демократических ценностей не должна смущать критика в адрес демократии.
Свой ответ критикам демократии, актуальный и для наших дней, и для наших стран (как и только что процитированное суждение К.Поппера), дал Т.Джефферсон, автор американской Декларации независимости, "апостол Павел американской демократии". В письме к Д. де Немуру он отмечал: "Мы с вами оба думаем о людях как о наших детях... Но вы любите их как малолетних детей, которых боитесь предоставить самим себе без присмотра няни, а я - как взрослых людей, которых я предоставляю свободному самоуправлению"44.
Один из основателей современной американской политологии - Ч.Мерриам - назвал процитированное высказывание Т.Джефферсона одной из лучших формул принципов демократий45.
Кроме того, сомневающимся сторонникам демократии следует помнить, что, во-первых, для переходных общественных состояний демократия не является стабильной, а тем более эффективной политической фермой. Во-вторых, демократия вообще даже в "нормальном" состоянии гражданского общества - очень "хрупкое" установление. Вне рамок определенных общественных параметров, сложной взаимосвязи системы объективных и субъективных факторов она естественно превращается или в охлократию и анархию, или (и затем) в авторитарное политическое устройство.
По образному выражению патриарха французской политологии М.Дюверже,демократия "требует внимательной, постоянной, кропотливой заботы, как самолет, находящийся в полете. "Естественным" образом политические режимы тяготеют к авторитаризму и насилию, по социологическому закону аналогичному физическому закону свободного падения тел. Демократия может избежать этого падения только развивая противостоящую этому силу, постоянно поддерживаемую, контролируемую , приводимую в норму, как давление в реакторе"46. Проблема стабильности демократии- одна из животрепещущих в политической практике и актуальнейшая и труднейшая в политической науке.
Стабильность демократии наряду cдругими факторами в значительной степени определяется мерой социальной и этнической гомогенности (гетерогенности) сообщества и соответственно мерой согласия (конфликтности) различных сегментов и групп, демократическим, "гражданским" (Г.Алмонд и С.Верба)47 типом политической культуры, степенью и интенсивностью реального участия членов сообщества в принятии решений (рационально-активистская модель политического поведения).
Кстати, одним из парадоксов демократии, выявляемым как раз при решении проблемы стабильности, является то, что “от гражданина в демократии требуются противоречащие одна другой вещи: он должен быть активным, но в то же время пассивным, включенным в процесс, однако не слишком сильно, влиятельным и при этом почтительным к власти”48.
Для стабильного функционирования демократии гражданское общество должно быть свободно, в огромной степени горизонтально (и вертикально) структурированным, с подвижными, взаимно пересекающимися разделительными гранями внутри себя между слоями, группами, слоями, организациями, общинами и т.д.
Что же касается в значительной степени социально гетерогенных, многосоставных обществ, то для стабильного функционирования демократии в них A. Лейпхарт предлагает политическим лидерам многосоставных обществ (в частности, к таким, по нашему мнению, относится Молдова) сконструировать особый вид со-общественной (консоциальной) демократии, для которой характерны четыре атрибутивные черты: I) осуществление власти "большой коалицией”политических лидеров всех значительных сегментов многосоставного общества; 2)взаимное вето, или правило "совпадающего большинства", выступающее как дополнительная гарантия соблюдения жизненно важных интересов меньшинства; 3) пропорциональностькак главный принцип политического представительства, назначений на посты в государственной службе и распределения общественных фондов; 4) высокая степень автономностикаждого сегмента в осуществлении своих внутренних дел49.
В-третьих, становление стабильной и эффективно функционирующей демократии - очень длительный процесс и требует адекватных технологических, экономических, социальных, духовных изменений50, а главное - соответствующих граждан, ибо, переиначивая высказывание К.Поппера, можно сказать, что несправедливо винить толькодемократию заполитические недостатки демократического государства. В значительной мере правильнее обвинять в этом граждан демократических государств.
В связи с изложенными соображениями весьма поучительно проанализировать, как вслед за наступлением тех или иных, драматических или трагических эпохальных событий XXв. (таких как первая и вторая мировые войны, "социалистические" и "народно-демократические" революции, установление фашистских, нацистских и "коммунистических" режимов, свержение демократических и возвращение авторитарных форм правления ) не только менялись оценка сильных и слабых, сторон политической демократии, акценты в дискуссиях о ее неустранимых недостатках, противоречиях, парадоксах, но и каждый раз вновь и вновь поднимался вопрос о глубоком кризисе и даже крахе ее как политического режима.
Переоценка политических ценностей демократии в нашем столетии началась еще в преддверии первой мировой войны. "Кризис современного государства" (Бенуа), "кризис современного правосознания" (Новгородцев), "недоверие к парламентским учреждениям" (Еллинек), "партийная машина" (Лоу), "сумерки легализма" (Котляровский) - таковы были оценки известных отечественных и зарубежных ученых того времени, образовавшие своего рода communisopinio, резюмируемое как кризис парламентарной демократии51.
После Первой мировой войны и революций в России, Венгрии, Баварии и других странах критическая оценка демократических режимов, естественно, усилилась. Так, к примеру, Д.Брайс в своем капитальном двухтомнике "Современные демократии",вышедшем в Лондоне в I921 г., отмечал, что имеющиеся виды демократии фатально тяготеют к превращению в олигархию и при этом становятся все менее стабильными.
Оценивая мажоритарный принцип принятия решений, лежащий в фундаменте любого вида демократии, он писал: «Выражение "народная воля" вдвойне неточно: воля "большинства" приравнивается к воле всех, и воля немногих активных считается за волю пассивно воспринявшей ее массы, образующей "большинство"»52.Главным врагом демократии, Д.Брайс, следуя древней традиции, полагал "власть денег - плутос". В конце концов он соглашается с Руссо, что, "раз брать термин в строгом смысле, то никогда не было и не будет истинной демократии"53. Исходя из изложенного, Д.Брайс задавался вопросом о том, не могут ли современные ему демократии затмиться так же, как затмились античные республики. "Это случилось, - подытоживал он, - это может случиться вновь"54.
Критика Д.Брайса, как и большинства интеллектуалов Запада, имела целью дальнейшее улучшение реально существующих форм либеральной демократии начала XX в., устранение негативных сторон, поиск новых институтов, основывающихся на тех же самих фундаментальных теоретических принципах.
К такого же рода критикам реальных форм либеральной демократии можно отнести известного чешского политика и интеллектуала Э.Бенеша, издавшего уже в годы Второй мировой войны, в 1942 г., книгу "Демократия сегодня и завтра", в которой он критически подытожил сорокалетий опыт функционирования демократий в XXв., и, в частности, межвоенный опыт Чехословакии, и предложил ряд рецептов по ее "лечению"55.
Однако имелась на Западе группа теоретиков, которые писали о необходимости установления нового политического строя, базирующегося на ином понимании природы демократии в сравнении с формальной демократией прошлого.
К примеру, широко известная в конце XIX-первой трети XX в. чета англичан С. и Б. Вебб - идеологов тред-юнионизма и фабианского социализма - предлагала в начале 20-х гг. объединить в одно политическое целое "демократию производителей", "демократию потребителей" и традиционную "политическую демократию"56.
Немецкий деятель В.Ратенау, не делая универсальных выводов, полагал, что для послевоенной Германии будет адекватна не обычная демократическая республика, а такая новая форма государственного бытия, которая бы сочетала институты "Республики Парламента" и "Республики Советов" (понимаемых им в отличие от Советов в России, где они строились по классово-производственному принципу, как система свободно создаваемых ведомственных мини-государств) .
Существовала еще одна группа критиков, которые, отвергая любые практические модели либеральной демократии начала столетияпредлагали взять за образец тот качественно новый тип ‘'демократии" - "пролетарской", "советской", который устанавливался в СССР.
В связи с этим следует заметить, что и сторонники либеральной демократии также присматривались к политическому эксперименту на одной шестой части суши, выделяя заслуживающий внимания позитивный опыт.
В частности, упомянутый уже Д.Брайс, оценивая в целом установившийся в России советский строй как "извращенный тип демократии" и указывая,что в ней руководит революцией не большинство рабочих, а лишь олигархическая группа вождей, малая по числу и облеченная неограниченной властью58, в то же время отзывался о системе Советов самой по себе, по тем потенциальным возможностям, которые в ней заложены вне зависимости от политики ’’русского коммунизма”, как о чрезвычайно демократичной, остроумной и интересной системе управления,сочетающей территориальное и профессиональное начала и согласованной с русским пространством.
"Эта схема управления, - отмечал Д.Брайс, - посредством местных органов, первичных собраний, одновременно управляющих и избирающих, посылающих делегатов в высшие органы и т.д., грандиозна и интересна как новая конституционная форма"59. Жаль только, что она, по мнению английского ученого, действует в революционных условиях в значительной части на бумаге и не везде одинаково, что выборы прев- ращены в фарс. И вообще, полагал он, система Советов не связана необходимо с коммунизмом.
Примером критической позиции, фактически отвергающей ценности либеральной демократии, может служить фундаментальный труд все тех ж С. и Б.Вебб "Советский коммунизм - новая цивилизация?", завершенный ими в сентябре 1935 г. На основе личных наблюдений в ходе двух поездок в СССР и четырехлетней исследовательской работы авторы приходят к такой оценке политического режима Советского Союза, которая вызовет сильное удивление у значительной части современного постперестроечного читателя на территории бывшего СССР, свыкшегося, и вполне справедливо, с мыслью, что в бывшем большом Отечестве к середине 30-х гг. был установлен авторитарный, партолигархический, тоталитарный с псевдодемократическим фасадом режим.
"Это почти всеобщее личное участие через поражающее разнообразие каналов, - описывает чета С. и Б.Вебб увиденное в СССР, - больше, чем что-либо другое, оправдывает определение этого строя как многообразной демократии"60.Но еще большее удивление вызовут последующе оценки британских исследователей. Проанализировав советскую конституцию, они делают вывод: "Таким образом, поскольку дело касается легально конституированных властей, - законодательных, судебных или исполнительных, на любой ступени иерархии и во всех областях управления, - мы полагаем, что для всякого добросовестного исследователя было бы затруднительно утверждать, что СССР в любой своей части управляется по воле одного лица, т.е. диктатора"61. Затем чета С. и Б.Вебб дает одинаково отрицательные ответы на ряд последовательно поставленных вопросов: "Является ли партия диктатором?", "Является ли Сталин диктатором?", "Является ли СССР автократией?"62
Но не следует думать, что С. и Б.Вебб не разглядели антидемократическую и антинародную сущность режима в СССР по наивности своей или же, установив диктаторский характер власти, написали заведомую неправду. Все намного сложнее.
Во-первых,и это главное, политический строй в СССР в начале ЗО-х гг., как и в течение всего периода своего более чем семидесятилетнего бытия, отличался (в большей или меньшей мере) двойственностью, сосуществованием конституционных, законных политическихинститутов, норм и отношений и неконституционных, незаконных (но не менее, а чаще всего и существенно более эффективно действующих), что явилось результатом воплощения своеобразного доктринального, организационного макиавеллизма большевизма, сознательно заложенного еще его основателем (двойной стандарт в партстроительстве).Вместе с тем отмеченная особенность явилась также следствием предварительно не предусмотренной имманентной противоречивости различных и в разное время сформулированных частей большевистской доктрины (например, противоречие между тезисом о всевластии Советов и положением об авангардной роли партии "нового типа" в условиях пролетарской однопартийной "демократии").
Конечно, для С. и Б.Вебб обнаружить сам факт этой институциональной, нормативной и реляционной политической двойственности не составляло труда. Они прямо указывают, что ВКП(б) "стоит вне конституции"63, что "в отличие от Муссолини, Гитлера и других современных диктаторов Сталин по закону не облечен никакой властью ни над своими согражданами, ни даже над членами партии, к которой он принадлежит" (напомним, что процитированный пассаж написан в IS35 г.)64. И далее продолжают, ясно выявляя амбивалентность властных структур первого в мире государства рабочих и крестьян: "...хотя по конституции Сталин ни в коей мере не является диктатором и не имеет власти приказывать ... можно считать, что он стал несменяемым на этом посту верховным вождем партии и, следовательно, правительства"65. Таким же образом, отмечая недиктаторский характер правления в СССР, упомянутые авторы специально, оговаривают, что дело "касается легально конституированных властей"66.
И все же С. и Б.Вебб не воссоздают достоверную картину двойственности властных структур в СССР. Их основная ошибка состоит в том, что они неправильно оценивают роль и статус конституционных и неконституционных институтов, норм и отношений в политической системе Советского Союза, а главное - характер их взаимосвязи.
Прежде всего С. и Б. Вебб явно преувеличивают интеллектуальное, идейное влияние партии на непартийную массу (в связи с этим для обозначения режима они вводят даже новый термин - "кредократия")67 и умаляют меру ее - в лице партийных органов и чиновников - административного, командного воздействия как на государственные органы, так и непосредственно на трудящиеся массы. Точно так же они преувеличивают меру коллегиальности и коллективности при принятии решений в партийных, государственных, профсоюзных, комсомольских и иных органах и организациях. Вместе с тем чета Вебб фактически как бы не замечает огромную роль репрессивной системы для стабильного функционирования,”советской” политической системы, переоценивает фактор согласия и сознательного, свободного участия широких масс в управлении и осуществлении власти, степень их реальной самодеятельности.
Во-вторых,положительная в целом оценка С. и Б.Вебб политического режима в СССР в значительной степени обусловлена тем, что, критически относясь к реально существующей на Западе либеральной демократии, они увидели в СССР чуть ли не реализацию нового типа демократии, во многом напоминающей их собственный идеал сложной, многосоставной демократии (производителей, потребителей и политической), о которой мы писали выше.
Это наглядно видно из сопоставления оценок режима в СССР С. и Б.Вебб и известного французского писателя А. Жида, разделявшего ценности либеральной демократии (точнее, гуманистическо-либеральной демократии). В 1936 г. он посетил Советский Союз и изложил свои впечатления обэтой поездке в книге "Возвращение из СССР" (1936 г.).
Чета англичан с воодушевлением и восторгом пишет об установлении в СССР "многоформенной демократии", в которой "советы и профсоюзы, кооперативные общества и добровольные организации обеспечивают личное участие в общественных делах всего взрослого населения в размерах, не имеющих прецедента"68, о тем, что в Советском Союзе "есть управление, осуществляемое всем взрослым населением, организованным в различного порядка коллективы, имеющие свои различные функции"69. По их мнению, в отличие от всех других стран, в которых правительства и народы противостоят друг другу, в СССР они объединены.
Противоположной позиции придерживается А.Жид. В упомянутой книге (точнее, в дополнении к ней, названном «Поправки к моему "Возвращению из СССР"» - 1937 г.) он приводит разделяемое им всецело мнение У.Ситрайна: "СССР, так же как и другие страны под диктаторским режимом, управляется небольшой группой людей и... народные массы не принимают никакого участия в управлении страной, или, во всяком случае, это участие очень незначительно"70. По мнениюА.Жида, вместо диктатуры пролетариата в Советском Союзе утверждается диктатура бюрократии над пролетариатом. "Потому, - разъясняет он, - что пролетариат уже не имеет возможности выбирать своего представителя, который защищал бы его ущемленные интересы. Народные выборы - открытым или тайным голосованием - только видимость, профанация: все решается наверху. Народ имеет право выбирать лишь тех кандидатов, которые утверждены заранее. С кляпом во рту, угнетенный со всех сторон, народ почти лишен возможности к сопротивлению"71. В примечании же к процитированному фрагменту А.Жид приводит в качестве аргумента суждение Б.Суварина, солидаризируясь с ним: "В сущности, профсоюзы, так же как и Советы, прекратили существование в 1924 г."72.
По прочтении текстов обоих авторов естественно напрашивается вопрос: кто ближе к истине в своей оценке политического строя в СССР в середине 30-х гг.?
Здесь мы как раз и сталкиваемся еще с одной атрибутивной особенностью большевистского режима, характерной не только для З0-х, но и для 20-хх гг. (наряду с амбивалентностью властных и управленческих структур), которую фактически игнорирует А.Жид (как и многие другие критики - "тогда и теперь" - режима в СССР) и масштабы, а главное характер которой явно переоценивает чета Вебб (хотя по существу она правильно констатирует сам факт и многие черты отмеченного феномена): массовая социальная база большевизма, подлинный энтузиазм широких масс трудящихся, в основном горожан, и прежде всего молодежи - рабочей и учащейся (энтузиазм в СССР признавали абсолютно все "гости Сталина" - виднейшие западные писатели, посетившие Советский .Союз в 30-е гг. Г.Уэллс, Б.Шоу, Э.Людвиг, А.Барбюс Р.Роллан, А.Жид, Л.Фейхтвангер),естественно-добровольное, заинтересованное, с долей спонтанности и в то же время организованное участие в обсуждении и одобрении принимаемых, а чаще принятых решений со стороны широких народных масс, идентификация себя с "родной" властью "своего" государства, "своей" партии, "своего" вождя.
И не только в силу пропагандистского воздействия большевистской идеи о рабоче-крестьянском характере власти, но и вследствие того, что содержание и процедура принимаемых решений были созвучны мировоззрению, уровню понимания, типу политической культуры, отвечали субъективно воспринимаемым интересам широких слоев трудящихся, и не столько потомственным пролетариям, сколько новым группам рабочего класса, служащих и интеллигенции, новым жителям городов, "рекрутированных" из сельской местности, не говоря уже о рабочей, учащейся и частично крестьянской (в основном бедняцкой, а затем колхозной) молодежи. Многие из перечисленных групп по социальной сути своей были маргиналами и люмпенами, что и определяло их безусловную поддержку большевистского режима. Из этого следует, что А.Жид в значительной степени упрощает и искажает картину политического процесса в СССР, описывает его не всвгда в адекватных терминах и понятиях.
ПРИМЕЧАНИЯ
Предисловие
41П о п п е р К. Демократия и народоправие. С.42.
42Там же.
43Там же.
44Томас Джефферсон о демократии / Сост.: Сол. К. Падовер. СПб.: Лениздат, 1992. С.67.
Реально функционирующая политическая демократия подвергалась справедливой критике в течение всего XX века и подвергается ей до сих пор.
Особо острой эта критика была до середины 80-х гг. нашего века. Достаточно взглянуть на название некоторых работ того времени: "Самоубийство демократии" К.Жюльена, "Как заканчиваются демократии" Ж.Ревеля, "Эпоха тираний” и "Кара демократии” Д.Халеви, "Закат демократии" П.Барсельоны и др. (См. JulienG.Suicide of the Democracies. L.: Calder and Boyars, 1975. - 272 p.; Л о б epВ.Л.Демократия: от зарождения идеи до современности. М.: Знание, 1991. С.3-4). В дальнейшем под влиянием эпохальных перемен по международной арене с середины 80-х гг.,реальной способности демократии не только к выживанию, но и к адаптации к новым историческим условиям и к совершенствованию, а также к распространению ее там и туда, где ее никогда не было или где она была уничтожена, многие западные ученые отказались от негативной оценки эволюции демократии в исторической перспективе и высказываются теперь, как правило,со значительной долей оптимизма об ее будущем.Продекларировав,что демократия является динамичны процессом, аналитики занялись исследованием путей и условий перехода к демократии, вектора ее развития,факторов,способствующих повышению ее стабильности и эффективности. Вместе с тем изменились и представления о ней. По справедливому замечанию отечественного ученого В.Лобера,современные представления о демократии отличаются от прошлых взглядов так же, как "Декларация прав человека и гражданина,принятая 26 августа 1789 г. Учредительным собранием революционной Франции, отличается от Всеобщей декларации прав человека,одобренной Генеральной Ассамблеей ООН 10 декабря 1948 г., а последняя - от постановки проблемы прав человека в наши дни" (Там же. С.5). И тем не менее критика в адрес демократии продолжается и будет продолжаться, что является вполне естественным феноменом, учитывая как разрыв между демократической практикой и демократическим идеалом и, следовательно, необходимостью дальнейшего совершенствования самой демократии, так и постоянное изменение параметров общественного бытия, в рамках которых она функционирует, и соответственно необходимость все новой и новой ее адаптации к ним.
45Томас Джефферсон о демократии. С.15.
46См.: СытинА. Г. Политическая социология Мориса Дюверже // СПН. 1990. № 12.С.86-87.
47См.:Алмонд Г., ВербаС. Гражданская культура и стабильность демократии // Полис. 1992. № 4. С.122-134.
48Там же.С.124. Отмеченный парадокс (выражающий стабильное состояние демократии) является модификацией основного парадокса демократии (характеризующего ее нестабильное состояние; см. первую часть нашего примечания № 40) и отражает собой одновременно две противоположные точки зрения. Согласно первой (позиция сторонников партиципаторной концепции демократии), нормативная модель либеральной демократии может быть более или менее наполнена реальным содержанием только при условии активного участия масс в политической жизни; согласно второй (взгляд приверженцев элитарной концепции демократки), именно от активного участия масс в политике и исходит основная угроза демократии [см.: Дай Т., ЗиглерX.Демократия для элиты (Введение в американскую политику). М.: Юридическая литература, 1984, С.47-50].
49См.: ЛейпхартА. С о-общественная демократия.С.86.
50См. подробнее: АхметшинН. Ж.Модели политических реформ (По материалам и законодательным документам СССР и КНР - конец 80-х и начало 90-х годов) // ГП. 1993. №I. С.80-91; Власть при переходе от тоталитаризма к демократии (Материалы конференции)// СМ. 1993. № 8. С. 54-64; ГлуховаА. В.Формирование демократического консенсуса в переходном обществе: Опыт и проблемы // СПЖ. 1993. №1-2. С. 14-23; ДарендорфР. Дорога к свободе: демократизация и ее проблемы в Восточной Европе // ВФ. 1990. № 9. С.69-75; Демократия и тоталитаризм (Материалы дискуссии)//СМ.1991. № 15. С.30-42; КрасинЮ. А.Долгий путь к демократии и гражданскому обществу // Полис. 1992. № 5-6. С.97-105; ПерепелкинЛ. С., Ш к а р а т а н 0. И. Переход к демократии в полиэтническом обществе // Полис. 1991. № 6. С.55-68; Стрижевская Ю.Переходы от авторитарных режимов // ОНС. 1992. № 5. С. 145-154; ФадеевД. А.Опыт политики переходного периода. (Испания после Франко) // Полис. 1991.№5.С.121—127;Он же. От авторитаризма к демократии: закономерности переходного периода// Полис. 1992. №1-2. С.117-123; ХенкинС. М.От авторитаризма к демократии: что происходит с общественным сознанием (Из опыта Испании) // РКСМ. 1990.№3.С.128-142; ШкаратанО.И.,Гуренко Е. Н.От этакратизма к становлению гражданского общества // РКСМ. 1990. № 3. С.153-162;и др. См. также: Ch i еs a G.Transition to democracy in the USSR: Ending the monopoly of power a. the evolution of new polit.forces.Wash.: Woodrow Wilson Center: Kennan inst for advanced Husa. studies, 1990. - II, 29 p.; Lamentowicz W., Ostrowski K., Perczynsкi U.Eastern Europe and democracy: The case of Poland. N.Y.: Inst. for East-West security studies,1990.- IX, 45 p.;L ew i s P. Democratization in Eastern Europe//Co-existence. Glasgow, 1990. Vol.27. N 4. P.24-5-267; MarcallaG.The Latin American military, low intensity conflict, and democracy//J.of interamer, studies a.world affairs.- Coral Gables (Fla),1990.Vol.32. N 1. P.45-82.
51См.: Из западной литературы о демократии и социализме// СП. 1922. № 2. С.119.
52B r y c eJ. Modern Democracies. V. II. London, 1921.P.601.
53Ibid. P.600. Примечание.
54Ibid. P.659.
55См.: БенешЭ. Демократия сегодня и завтра//ВИ. 1993.№ 1. С.88-108; № 3. С.129-156.
56См.: Из западной литературы о демократии и социализме. С.127.
57См.: Там же. C.I28.
58См.: Там же. С.122. См. также: Советская демократия. Сб.ст. под ред. и с предисловием Ю.М.Стеклова. М.: Советское строительство, 1929. С.312.
59См.: Там же.
60В е б б С. и Б. Советский коммунизм - новая цивилизация? Пер. с англ. В 2-х томах. T.I. М.: Государственное социально-экономическое издательство, 1937. с.423.
61Там же. С.424-425.
62См.: Там же. С.425-443.
63Там же. С.425.
64Там же. 0.426.
65Там же. С.433.
66Там же. С.425.
67Там же. 0.444,
68Там же.
69Там же.
70Два взгляда из-за рубежа» Андре Жид.Возвращение из СССР. Лион Фейхтвангер.Москва 1937. М.: Политиздат. 1990. С.130.
71Там же. С.126-127.
72Там же. С.126.
Топиарное искусство было известно еще в Древнем Риме. Зеленые скульптуры и сегодня служат типичным украшением итальянских садов (фото слева). Само слово топиар (англ. topiary) происходит от латинского topiarius – садовник ландшафтного орнамента. Топиарами называют зеленые скульптуры для оформления садовых ландшафтов.
При обычной стрижке кронам деревьев и кустарников придают форму правильных геометрических фигур. Это могут быть шары, конусы, пирамидки, кубы, диски, спирали, колонны. В одних случаях ими подчеркивают строгую архитектонику регулярного сада, в других создают противовес ярким и пышным клумбам сада кантри. Растения с "модной стрижкой" неизменно становятся предметом внимания, они пользуются растущей популярностью у российских владельцев загородного жилья.
Существует распространенное заблуждение, что стриженое растение обязательно является элементом регулярного сада. Однако на современном этапе развития садового искусства стрижку стали использовать в садах разных стилей: в японском (стрижки под садовые бонсаи), в саду модерн (зеленые колонны и спирали), в авангардном (кубы, шары и пирамиды). Если простые геометрические формы по силам даже неопытному любителю, то создание фигур из растений требует высокого мастерства. Это стрижка более затейливая, растениям придаётся более сложная форма в виде фигур животных, людей и даже архитектурных сооружений.
Всегда восхищают зеленые верблюды, слоны, жирафы, лошади, птицы и прочая "фауна", "жизнь" которой обеспечивают заботы искусных садовников. К разряду экзотики относится садовая "мебель", выполненная из деревьев и кустарников, на практическое применение она, конечно, не рассчитана, но выглядит очень уютно и привлекательно.
Для зеленых метаморфоз более всего подходят те породы, которые образуют достаточно правильные геометрические контуры кроны и без стрижки, имеют равномерный компактный рост (особенно это важно, если речь идёт о всевозможных изгородях и бордюрах). Помимо этого, немаловажна и фактура поверхности. Те растения, которые имеют крупные листья, как правило, имеют и достаточно грубую структуру и в изгороди, например, выглядят неэффектно. Что же касается мелколистных пород, то они, напротив, при регулярной стрижке образуют поверхность с изящной, ровной мелкопористой поверхностью.
Создание зеленых скульптур может превратиться в увлекательнейшее хобби. Начните с простых геометрических форм: кольца, спирали, шара, пирамиды или сердца. Набравшись опыта, можно поэкспериментировать с более сложными фигурами, имитирующими контуры птиц и зверей. А заядлый автолюбитель может попробовать конструирование самого "зеленого" автомобиля!
Фото: © Copyright Топиари
