Тэги: комплекс, неполноценность
Постоянная ссылка

Тест KOI – настоящая шпионская штучка, только она может 100% гарантированно выяснить изменяет ли вам ваш супруг или супруга.

 

 

 

Способность мозга к предварительному анализу информационного потока.
Процесс формулировки интуитивного решения протекает в подсознании. Механизм этих процессов еще недостаточно изучен.

Интересный подход к интуиции предлагается в психологической концепции К.Юнга. В ней Интуиция рассматривается как одна из ведущих функций личности, определяющая отношение человека к самому себе и окружающему миру, способ принятия им жизненно-важных решений.

Интуиция — способность прямого, непосредственного постижения истины без предварительных логических рассуждений и без доказательств.

Еще одно трактование интуиции - это прямое постижение умом истины, не выведенное логическим анализом из других истин и не воспринимаемое через органы чувств.

Интуиция экономит время и жизнь, помогает сделать правильный выбор во всем – от мелочей до глобальных ситуаций. Зная заранее, какое решение окажется самым удачным, всегда можно выбрать наиболее подходящий вариант развития событий.

Интуиция – это персональная машина времени, владельцем которой каждый человек является с самого рождения. Примерно до трёх лет дети пользуются интуицией, однако повседневная жизнь, где каждый с утра до ночи занят решением бытовых вопросов, не всегда располагает к самосозерцанию и раскрытию различных способностей.

Интуиция вообще дама капризная – если чувствует, что ей уделяют мало внимания, начинает чахнуть, а через какое-то время вообще впадает в летаргический сон. О том, как ее разбудить, написано немало трактатов, существует огромное количество разработок и инструкций, но и это не является залогом долгой и счастливой жизни рука об руку с интуицией.

Ответ на вопрос, почему так происходит, был найден учеными. Знания, полученные логическим путем, ненадолго задерживаются в памяти и мало способствуют развитию шестого чувства. Если же обучение идет через тело, через мышечную память, приобретенный опыт не забудется уже никогда.

Самый простой пример – езда на велосипеде. Если долго изучать теорию: как правильно ставить ноги на педали, с какой скоростью крутить колеса, как держать корпус во время езды, то сев на велосипед ученик первым делом упадет. И только после самостоятельного, практического опыта, ученик уже никогда не сможет забыть, как правильно кататься.

Даже если с момента последней тренировки пройдет несколько лет или десятилетий, эта способность все равно не забудется. Причина тому – мышечная память, ведь наше тело – самая великая записная книжка, оно «помнит», как нужно поступать в той или иной ситуации.

С интуицией – та же история. Чтобы ее уровень не понижался, а шел только вверх, мало знать, как именно ее надо тренировать. Главное – применять эти знания на практике, чтобы довести применение шестого чувства в жизни до уровня рефлекса. Чтобы пользоваться им, не впадая в транс, дожидаясь просветления, а ежедневно, и повсеместно.

Интуиция и Бизнес
Люди, которые добились в жизни колоссальных успехов именно благодаря способности «заглядывать вперед», были во все времена. Все они добились успеха в жизни только благодаря своему труду, потому как знают точно: интуиция – не волшебная палочка, а инструмент, который помогает воплотить свои мечты в жизнь. Видеть там, где все остальные проходят мимо. Не глядя стрелять в цель – и побеждать.

Акио Морита, один из двух основателей компании SONY, прославившийся своей необыкновенной проницательностью и интуицией, был признан одним из самых успешных бизнесменов XX века:
Главная функция менеджеров — принятие решений, что требует профессионального знания техники, а также и способности предвидеть будущее направление или тенденции в развитии техники или технологии. Я считаю, что менеджер должен обладать широким кругом общих знаний, касающихся той области, в которой он ведет дело. Это способствует также возникновению шестого чувства, которое порождают знания и опыт, чутья в своем деле, которое уже не связано со знанием фактов и цифр, и такая интуиция — это дар, присущий только людям.

Интуиция на бытовом уровне характеризуется как чутье, проницательность, тонкое понимание, проникновение в самую суть чего-нибудь. В психологии интуиция рассматривается как особый вид знания, как специфическая способность, как механизм творческой деятельности.
Философы определяют интуицию как непосредственное, без обоснования доказательствами постижение, усмотрение (от лат. Intueri – пристально, внимательно смотреть) истины.

В зависимости от сферы применения различают интуицию в повседневной жизни («здравый смысл»), в науке, философии, искусстве (художественная интуиция), в изобретательской деятельности (техническая интуиция), профессиональную интуицию (врачей, следователей, педагогов и др.).

Существуют различные объяснения феномена интуиции. Но при всех различиях подчеркивается связь интуиции с неосознаваемыми формами психической деятельности, хотя специфика интуиции лежит не в самом факте неосознанности, а в познавательных, творческих и оценочных функциях неосознаваемой деятельности. На интуитивном уровне задействованы все формы чувственности (ощущения, восприятия, память, воображение, эмоции, воля («чувственная интуиция»)) и интеллекта, логического мышления («интеллектуальная интуиция»).

В истории учения об интуиции были попытки (Бергсон и др.) резко противопоставить интуицию и интеллект, логику. Особенно это касалось художественной интуиции. Самонаблюдения выдающихся мастеров искусства (Эйзенштейн, Михоэлс и др.) говорят об обратном. В актах художественного творчества, не говоря уже о научном и техническом творчестве, на неосознаваемом уровне наряду с чувственностью, образами активно работает понятийное, логическое мышление. Интуитивный творческий акт предполагает сжатие во времени, свертывание и переход в подсознание некоторых алгоритмов. Здесь есть нечто общее с закономерностями внутренней речи, где мысль выражается сокращенно. Логика интуиции похожа структурно на алгоритмическое сознательное мышление. Точно так же все формы интуитивной чувственности сохраняют структурное сходство (но в сокращенном виде) с формами сознания. Интуиция – это специфическая человеческая способность, производная от сознания. В этом ее коренное отличие от неосознаваемой психической деятельности животных, от «звериного чутья», имеющего инстинктивную природу. Чутье животных не поднимается до уровня сознания, сознание человека «опускается» на подсознательный уровень «чутья». Зачем это делается?

Благодаря «сокращению», «сжатию», «свертыванию» психических процессов происходит колоссальный выигрыш во времени. Расчеты показывают, что на бессознательно-психическом уровне перерабатывается за единицу времени примерно в 10 000 000 раз бóльший объем информации, чем на сознательном уровне. Кроме того, происходит значительная экономия энергии. Многократно замечено, что интуитивный акт совершается быстро и «легко», что свидетельствует об избыточном энергетическом потенциале.

Интуиция обычно проявляется в неразрывной связи с особым состоянием подъема духовных и физических сил. В интуитивном творчестве это состояние известно как вдохновение. В процессе интуитивного постижения происходит повышение функциональной активности всех анализаторов (органов чувств), вследствие чего улучшается память. Очень часто замысел, идея интуитивно формируются тогда, когда внимание человека (а внимание – это всегда затрата энергии) сосредоточено совершенно на другой работе. Это перекликается с известным призывом «мыслить в сторону», содержащимся в высказываниях таких крупных ученых, как Лагранж, Пуанкаре, Адамар, Эйнштейн, Вертгаймер и др. Заслуживает внимание тот факт, что интуитивное понимание нередко свойственно природно одаренным, но еще недостаточно эрудированным людям. Это свидетельствует о том, что интуиция может совершаться при неполноте предварительного сознательного анализа. Осуществление интуитивного акта стимулирует самосовершенствование, стремление к творческой деятельности.

Когда результат работы интуиции – будь это образ, идея или волевой импульс – «созрел», человек ощущает состояние, напоминающее предродовое. Известна жалоба математика Гаусса о том, что имея давно готовые результаты, он не знает, как к ним осознанно подойти. По поводу таблицы химических элементов Д.И.Менделееву приписываются слова: «Все в голове сложилось, а выразить таблицей не могу». Наступает момент – внезапный, случайный, незапрограммированный, когда созревший результат мгновенно преодолевает порог сознания. Эту «вспышку» сознания называют по-разному – «наитием», «озарением», «инсайтом».

Хотя «озарение» произвольно вызвать нельзя, на опыте установлены условия, способствующие, приближающие преодоление порога сознания. Можно назвать несколько таких условий.

Фиксация и повторение условий задачи, которую надо решить. Сконцентрировать на них внимание. Закрепить рамки, в которых должна двигаться мысль. В результате растет подпороговая вероятность искомого результата. Счастливая случайность, как последняя капля, переполнившая чашу, одним толчком, скачком может привести к озарению. Важно умение ждать, терпение. Время, проведенное в разумном бездействии – а разумность заключается в том, чтобы не мешать бессознательному процессу – работает на интуитивное озарение. В этой связи полезной может оказаться техника медитации с ее приемами концентрации внимания и преодоления отвлекающих факторов.

Отсутствие стереотипов, предрассудков, предубеждений и других «вредных привычек» – другое важное условие преодоления порога. Иногда для получения принципиально нового решения полезно пригласить не опытного профессионала с устоявшимися взглядами, а свободного от стереотипов новичка.

Периодическое переключение на другую, в особенности контрастную деятельность. За время «отключения», отдыха, порог может снизиться настолько, что возвращение к задаче сразу приводит к ее решению.

Устранение отвлекающих факторов, действующих не в перерывах, а в процессе работы над задачей. Наличие таких факторов во время работы повышает порог принятия решения и препятствует его появлению на свет.

Уменьшение энергетических затрат за счет устранений всех излишних, необязательных факторов, не помогающих решению. «Ядро» задачи должно быть представлено в наиболее экономной, компактной и наглядной форме (четкий почерк, размещение на меньшем пространстве, хорошее освещение, удобная поза и т.п.). Станиславский подчеркивал, что для того, чтобы «выманить» вдохновение, нужны приемы, иногда до смешного простые и рутинные.

Определяющим для подъема, которое называют вдохновением, является мобилизация и концентрация энергетики. Утомление, истощение, голод, кислородное голодание (гипоксия), отравление, болезнь и т.п. не благоприятствуют работе интуиции. Напротив, отдых, избыток сил, здоровье способствуют творческим успехам. Поэты и художники, да и люди других профессий нередко обращаются в поисках духовного подъема к искусственным стимуляторам: кофе, табак, а нередко и кокаин, ЛСД. Все эти средства подстегивают мозговую энергетику. Но имеются и сугубо индивидуальные приемы, усиливающие приток крови к голове в ущерб остальным органам тела. Шиллер ставил ноги в лед, Мильтон и Декарт опрокидывались головою на диван, Лейбниц мыслил, как правило, в горизонтальном положении, Россини работал, лежа в постели, Руссо обдумывал свои произведения под ярким полуденным солнцем с открытой головой. Определенное влияние оказывает погода, особенно температура. Замечено особенно благоприятное действие знойных месяцев. Известно, что все давние великие цивилизации, когда были получены многие творческие достижения, возникли в широтах с оптимальной среднегодовой температурой – около +20 С°.

Интуиции помогает подсказка, которую нередко играет конкретный объект, обладающий многими признаками искомого решения. Когда решение созрело, порой случайная подсказка может сыграть роль последнего толчка, вызывающего разряд, взрыв, озарение. Широко известен пример из биографии Ф.А.Кекуле: сцепившиеся в кольцо обезьяны подсказали ему кольцеобразную структуру формулы бензола. Особенно эффектен в качестве «подсказки» конкретный образ. Многим художникам и изобретателям знаком феномен, когда одни признаки образа тянут за собой другие и образ спонтанно обрастает новыми замечательными деталями и признаками. В считанные секунды абстрактная идея превращается в законченное конкретное решение. Вообще, неосознаваемый скачок от идеи, понятия к образу и от образа к понятию – существенная черта акта интуиции.

Когда условия, способствующие преодолению порога сознания не соблюдаются, нарушается способность к целостному, непосредственному «схватыванию» объекта как еще одна важнейшая черта интуиции. В этом случае неосознаваемый процесс «схватывания», постижения целого подменяется рассмотрением деталей и логическим рассуждением. Такая подмена отчетливо видна при заболевании, которое называется «агнозия»: больной может описать предмет, перечисляя его детали и признаки, и при этом не узнать предмет как нечто целостное. У них резко сужен объем восприятия. Такое наблюдается и у нормальных людей при восприятии «больших» систем. Человек не может сразу, с одного взгляда составить целостное представление о незнакомом городе, крупном заводе или архитектурном сооружении и т.п. Нужно время и повторное рассмотрение. И лишь люди, наделенные сильной интуицией, способны к целостному восприятию сложных объектов как простых и неразложимых. Сложность у них превращается в простое и единое качество. Именно так воспринимают художественные произведения (портреты, сложные сюжетные композиции и т.п.) люди с развитой художественной интуицией. При этом «схватывают» суть произведения, его глубокий, не лежащий на поверхности сознательного усмотрения смысл.

Тот факт, что в сознание входит лишь результат интуитивной обработки информации, а сам процесс не осознается, человеку порой кажется, что кто-то иной, высший, водил его рукой или пером. В момент наивысшего творческого подъема инопобуждение осознается, как доминирующее. На протяжении тысячелетий инопобуждения объяснялись вмешательством богов, муз, «гениев», демонов, «шестикрылого Серафима», «голоса» и т.п. Например, Декарт верил, что на него снизошло божественное откровение, он пал на колени и стал молиться, когда ему пришла в голову идея аналитической геометрии. В 19 в. на смену религиозно-мистическому объяснению приходит психологическое объяснение. Место бога и муз заняло «бессознательное». При этом бессознательный «голос» часто понимался как «внеличностный», «безличностный», «надличностный» и т.п. Бессознательное Я входит в структуру человека. Полноценный творческий акт – это диалектическое единство побуждений реального, сознательного Я и подсознательного, интуитивного Я. Сегодня это нашло дополнительное подтверждение в исследованиях об асимметрических функциях левого (сознательного) и правого (бессознательного) полушарий. В процессе творчества они работают одновременно. Когда в случаях болезни частично отключается левое полушарие (например, у известного композитора вследствие инсульта), творческие функции могут сохраниться. Это происходит тогда, когда правое полушарие берет на себя отчасти функции левого, функции сознательного Я.

Личностная природа интуиции отчетливо видна в таком ее проявлении как эмпатия, «вчувствование», вживание, перевоплощение. В этих интуитивных актах, широко представленных в творчестве, в особенности (но не только!) в художественном, Я творца бессознательно идентифицирует (отождествляет) себя с другой личностью, с другим Я, реальным или воображенным. В напряженном диалоге этих двух личностей протекает процесс творчества, будь это художественная, научная, изобретательская деятельность или акты обычного речевого общения. Доказано, что речь – это единство сознательных и бессознательных, интуитивных процессов. Например, теория информации объясняет наличие в речевом общении двух противоположных тенденций: сознательной тенденции к утвердительным и соединительным (союз «и») формам и бессознательной тенденции к отрицанию («не») и разделительным (союз «или») структурам.

Поскольку личность человека предполагает не только работу мозга (физиология) и души (психология), но и работу духа, есть основание постулировать наряду с чувственной и интеллектуальной интуицией, существование духовной интуиции. Бессознательное постижение, переживание, понимание духовного (мировоззренческого) родства с другой личностью как раз и составляет ядро актов эмпатии. И здесь можно согласиться с известным философом Бергсоном, что высшим проявлением духовной интуиции являются акты художественного творчества и художественного восприятия. С этим связана неповторимая и великая роль искусства в жизни человечества.

Сегодня много спорят о том, могут ли «думающие» машины смоделировать процессы интуиции. С большой долей вероятности можно предположить в отношении духовной интуиции, что она не подвластна машинам. В работе индивидуального, неповторимого, свободного человеческого духа нет алгоритма, результат этой работы в принципе не поддается предвидению. Ее нельзя до конца формализовать, а значит передать машинам. В данном случае знаменитый спор между «физиками» и «лириками» решается в пользу «лириков».

Тэги: интуиция
Постоянная ссылка

Тест KOI – настоящая шпионская штучка, только она может 100% гарантированно выяснить изменяет ли вам ваш супруг или супруга.

 

 

 

Есть изречение: "Если мужчина не застрелился сразу после развода, через месяц он будет в порядке!" Принято полагать, что развод ему дается легче, чем женщине, на то он и мужчина - сильный и несокрушимый. Поэтому обычно утешают и успокаивают дам – «слабую и обиженную» сторону бракоразводного процесса.
Но так ли это?

Семья - это не только и не столько романтические, страстные, любовные отношения между супругами. Проблемы начинаются, когда один из супругов замечает, что чувства уже не те и ошибочно полагает, что только на этом могут держаться отношения. Это одна из главных " пусковых "причин краха семьи и грядущего развода. Другие причины: несовместимость характеров и взглядов, пьянство одного из супругов, супружеская неверность, сексуальная неудовлетворенность, бытовая неустроенность, финансовые трудности.
По статистике главными инициаторами развода становятся женщины (68%).
Но переживается разрыв по-разному.
Женщины более эмоциональны, они пытаются вывести свой душевный негатив наружу, общаясь с подругами, родственниками, знакомыми. Они более открыты и, попереживав, погоревав, переключают свое внимание на "значимых других" - детей, родителей. Забота отвлекает...

А каково же мужчинам после разрыва отношений?
В суровом мужском кругу не принято изливать душу, ныть, жаловаться, чтобы не показаться "слабаком". Мужчины знают: пожалеть - никто не пожалеет, зато уважать перестанут. В их "сословии" неудачников не любят, даже если неудачи – лишь неблагоприятное стечение обстоятельств. Следовательно, послеразводные проблемы у мужчин упаковываются и трамбуются в отдаленные глубины подсознания. И чем это отзовется, спустя некоторое время, неизвестно…

В последние годы разведенные мужчины стали объектом пристального внимания психологов и сексологов. Одна из причин тому - возросшее число их обращений за психологической помощью. Наиболее частые проблемы: депрессия, подавленность, чувство одиночества, растерянность, переедание, злоупотребление алкоголем, а то и наркотиками, снижение интереса к работе, снижение сексуальной активности, появление преждевременного семяизвержения и другие сексуальные расстройства. Эти симптомы достигают своего максимального развития, как правило, в середине второго года после развода и получили название "синдром семнадцатого месяца".

Каковы же причины возникновения этого синдрома ?
Первая и главная - разочарование. Знакомства с новыми женщинами не приносят радости. Праздника, о котором мечталось, не получается, и когда эта мысль окончательно проникает в сознание, когда складывается реалистическая оценка своей жизни, - формируется депрессия.
Параллельно происходит и более спокойная оценка предыдущей семейной жизни: всплывают самые радостные, самые светлые эпизоды. Эмоциональная привязанность к детям заявляет о себе все чаще. В это время больше половины разведенных мужчин подумывают о возвращении в семью, многие из них это делают, так как жить в одиночестве, оказывается, может не каждый.

Супруги.
Та яркая интимная жизнь, о которой мечталось долгими годами, проведенными в браке, оказалась лишь частично доступной, а для многих и вовсе недоступной. Психологи и сексологи отмечают существенное падение сексуальной активности у большинства разведенных уже через год - полтора после начала «свободной» жизни. Они иногда отвергают активные предложения секса со стороны женщин, часто - молодых и темпераментных, отвергают именно то, о чём мечтали долгие годы по причине внутреннего настроя.
На смену ответственности за семью приходит резко возросшая ответственность за самого себя: не с кем посоветоваться, некому подсказать, некому поддержать в сложную минуту. Важнейшая функция семьи - психотерапевтическая - функция психологической поддержки друг друга в трудные времена. И ностальгия по прошлой жизни заявляет о себе с новой силой...
Все эти переживания по силе не уступают древнегреческим трагедиям и могут иметь плачевные последствия.

Вот что можно посоветовать мужчинам, переживающим развод:
- Если чувства к супруге не угасли, попробуй всеми силами сохранить свою семью и отношения;
- Если развод произошел, помните, что жизнь продолжается и должна продолжаться;
- Не обвиняй никого - ни себя ни других, чувство вины – плохой советчик;
- Переключитесь на того, о ком можно позаботиться - родителей, родственников;
- В "зоне страданий" найдите возможности для личностного роста – больше читайте, общайтесь, посетите психолога;
- Не прибегайте к "алкогольной анестезии";
- Постарайтесь выстроить свой внутренний мир заново.

О том, как развод влияет на женщину, написано очень много, но часто забывается то, что ведь разводятся двое – мужчина и женщина. Вряд ли будет справедливо думать, что мужчины переносят развод спокойно, с облегчением и, получив вожделенную свободу, чувствуют себя совершенно счастливыми.

После долгих наблюдений и исследований, психологи установили, что после развода большинство мужчин впадают в грусть и депрессию, рассматривая развод, как предательство со стороны жены. Некоторых даже посещают мысли о самоубийстве, а кое-кто всерьез подумывает о том, как бы отомстить супруге, решившейся на разрыв отношений. Только 37% опрошенных спустя два года после развода почувствовали вкус к свободе и всего 22% были рады тому, что перешли в разряд холостяков.

Более того, бывшие мужья после развода, в большинстве своем, совсем не торопятся возобновлять отношения со старыми друзьями-приятелями, делает это всего 38% разведенных мужчин. Но вот 33% мужчин, лишившись семейного очага, начинают пьянствовать, запивая свое горе; 23% - настойчиво ищут случайных связей; 13% вспоминают о подругах, с которыми встречались еще до свадьбы, и возвращаются к ним, пытаясь вернуться в прошлое и в добрачные отношения.

А как складывается жизнь после развода у женщин? Опросив и пронаблюдав жизнь трех с половиной тысяч разведенных пар, психологи обнаружили, что у женщин после развода с прежним возлюбленным улучшается не только здоровье, но и душевное состояние. Более того, у некоторых представительниц прекрасной половины человечества состояние эйфории длится и год, и два после развода.

И, если примерно 29% разведенных мужчин пытаются в скором времени после развода снова связать себя узами брака, пытаясь даже воспользоваться помощью брачных агентств, то женщины в большинстве своем не спешат снова выйти замуж и начинают задумывать о повторном замужестве лишь спустя несколько лет.

Подобное поведение после развода психологи объясняют достаточно просто. Освободившись от бесконечных забот по дому, невнимания или тирании мужа, женщина получает возможность жить так, как она хочет, у нее появляется то, чего не было прежде - возможность заниматься собой. Многие из них вновь начинают общаться с подругами, путешествовать, с удовольствием занимаются собственной внешностью, более внимательно начинают относиться к здоровью. В их жизни появляются новые интересы и люди, которые их разделяют.

Мужчины же, привыкнув за годы семейной жизни к определенному укладу, оказываются в некоторой растерянности от свалившихся на них забот и проблем. Кроме того, в силу особенностей мужской психологии, они вообще не любят перемен в своей жизни, поэтому изменение жизненного уклада становится для них серьезным стрессом. Особенно тяжелым стресс бывает, если инициатором развода является жена.

Понятно, что в каждом отдельном случае развод вызывается своими причинами. Но по шкале стрессов развод вообще занимает одно из первых мест по влиянию на психику людей. Наверное, поэтому развод считается все же крайним средством, когда испытаны все другие для восстановления семейных отношений.

Тэги: посол, проблема, развод
Постоянная ссылка

Тест KOI – настоящая шпионская штучка, только она может 100% гарантированно выяснить изменяет ли вам ваш супруг или супруга.

 

 

 

Изучением свойств совести и ее взаимоотношения с другими душевными способностями человека занимается психология. Психология старается установить два момента:
1. Является ли совесть природным свойством человека, с которым он рождается, или она есть плод воспитания и обусловлена теми жизненными условиями, в которых формируется человек?
2. Является ли совесть проявлением ума, чувств или воли человека или она является самостоятельной силой?

Внимательное наблюдение над наличием совести в человеке убеждает нас в том, что совесть не есть плод воспитания или физических инстинктов человека, но имеет высшее, необъяснимое происхождение.

Например, дети обнаруживают совесть до всякого воспитания со стороны взрослых. Если бы физические инстинкты диктовали совести, то совесть побуждала бы людей делать то, что им выгодно и приятно. Однако, совесть очень часто понуждает человека делать как раз то, что ему невыгодно и неприятно. Как бы безнаказанно ни наслаждались нечестивцы и как бы ни страдали добрые, заслуживающие похвалы люди в этой временной жизни, совесть всем говорит, что существует высшая справедливость. Рано или поздно каждый получит воздаяние по своим поступкам. Вот почему для многих людей самым убедительным аргументом в пользу бытия Божия и бессмертия души служит наличие в человеке голоса совести.

Что касается взаимоотношения совести с другими силами человека, с его умом, чувством и волей, мы видим, что совесть не только говорит человеку о том, что само по себе хорошо или дурно в нравственном отношении, но и обязывает его непременно делать хорошее и избегать делать дурное, сопровождая добрые действия чувством радости и удовлетворения, а действия порочные — чувством стыда, страха, душевной муки. В этих проявлениях совести обнаруживаются познавательная, чувственная и волевая стороны.

Конечно, один лишь разум не может рассматривать некоторые действия, как нравственно-добрые, а другие, как нравственно-дурные. Ему свойственно находить те или другие из наших и чужих действий или умными или глупыми, целесообразными или нецелесообразными, выгодными или невыгодными, и только. Между тем, что-то побуждает разум противопоставлять самые, подчас выгодные возможности действиям добрым, осуждать первые и одобрять последние. Он усматривает в некоторых человеческих поступках не только выгоду или просчет, подобно математическим вычислениям, но дает нравственную оценку поступкам. Не следует ли из этого, что совесть воздействует на разум с помощью моральных доводов, действуя, в сущности, независимо от него?

Обращаясь к волевой стороне проявлений совести, мы наблюдаем, что сама по себе воля есть способность человека желать чего-либо, но эта способность не повелевает человеку, что ему делать. Воля человеческая, сколько мы ее знаем в себе и в других людях, весьма часто борется с требованиями нравственного закона и силится вырваться из стесняющих ее оков. Если бы волевое проявление совести было бы лишь осуществлением человеческой воли, то в этом случае не существовало бы такой борьбы. Между тем, требование нравственности безусловно контролируют нашу волю. Она может не исполнять эти требования, будучи свободна, но не может и отрешиться от них. Впрочем, и самое неисполнение волею требований совести не проходит для нее безнаказанно.

Наконец, и чувственная сторона совести не может рассматриваться как только чувственная способность человеческого сердца. Сердце жаждет приятных ощущений и избегает неприятных. Между тем, с нарушением требований нравственности нередко бывают связаны сильные душевные муки, которые раздирают человеческое сердце, от которых мы никак не можем избавиться, как бы ни желали и ни старались. Несомненно, что и чувственная способность совести не может рассматриваться как проявление обычной чувствительности.

Слово "совесть" указывает, что имеется в виду особый случай "ведания" или "сознания". Специфика "совести" состоит в том, что это есть знание или весть об эмоциональной ценности представлений, имеющихся у нас по поводу мотивов наших действий. Уже из этого определения видно, что совесть является сложным феноменом, состоящим частью из элементарного волевого акта или сознательно необоснованного стремления к действию, а частью из разумного чувства. Это ценностное суждение, отличающееся от интеллектуального суждения тем, что наряду с объективным, всеобщим, предметным его характером в нем заметна и отсылка к субъективному. Ценностное суждение всегда предполагает субъекта, так как оно предполагает, что нечто прекрасно и хорошо "для меня". Если же утверждается, что нечто прекрасно и хорошо для кого-то другого, то мы имеем дело с суждением необязательно ценностным - оно может быть утверждением интеллектуального порядака. Сложный феномен совести, таким образом, состоит как бы из двух уровней. Один из них, образующий основание, содержит в себе психическое явление, а другой - своего рода надстройка содержит утверждающее или отрицающее суждение субъекта.

Сложности феномена соответствует его пространная эмпирическая фeномeнoлoгия. Совесть может предварять, сопутствовать, дополнять сознательную рефлексию, выступать как просто привходящее аффективное явление при протекании каких-либо психических процессов (причем моральный ее характер тут не сразу различим). Например, при совершении того или иного действия она может заявить о себе по внешней видимости как беспричинное состояние страха. При этом субъект ни в малейшей мере не осознает связи своего действия с сопутствующим состоянием страха. Нередко моральное суждение сдвигается в последующее сновидение, непонятное для субъекта. Например, одному бизнесмену была предложена внешне серьезная и честная сделка, которая, однако, как он осознал это позже, могла вовлечь его в фатальное для него дело о мошенничестве, прими он тогда это предложение. На следующую ночь (а сделка, как уже было сказано, казалась ему вполне приемлемой) ему приснилось, что руки его по плечи покрылись грязью. Он был не в состоянии найти здесь какую бы то ни было связь с событиями предшествующего дня, так как и представить себе не мог, что предложенная сделка ставит его в уязвимое положение, поскольку соединялась для него с представлением об удачной деловой операции. Я предупредил его, и он был достаточно предусмотрительным, чтобы принять определенные меры предосторожности, каковые и спасли его потом от колоссальных убытков. Будь ситуация изначально обозримой для его сознания, он непременно испытал бы муки совести, поскольку понимал бы, что речь идет о "грязном деле", несовместимом с его моралью. Как говорится, он "покрыл бы руки грязью". Сновидение облекло это изречение в образную форму. В данном случае отсутствует классическая характеристика совести, а именно conscientia peccati, сознание греха. Отсутствует и специфическое чувство мук совести. Вместо них во сне возник символический образ покрытых грязью рук, обративший внимание на возможную нечистоту дела. Чтобы его моральная реакция, т.е. его совесть, стала осознанной, он должен был рассказать мне свое сновидение. Этот рассказ был в каком-то смысле актом совести, поскольку в связи со сновидением возникла какая-то неуверенность. Она была результатом практики анализа, показавшего ему, что сновидения часто приносят нечто значимое для самопознания. Без этого опыта, наверное, он не обратил бы на сновидение внимания.

Моральная оценка действия, находящая свое выражение в специфической тональности чувственного представления, не всегда есть дело conscientia peccati, но может функционировать и без его участия. Фрейд выдвинул гипотезу, что в подобных случаях имеет место вытеснение, исходящее из некого психического фактора, так называемого "Сверх-Я". Но для того чтобы сознание осуществило волевой акт вытеснения, требуется предположить, что моральная предосудительность вытесняемого содержания уже была как-то осознана. Ведь без такой мотивации не был бы задействован соответствующий волевой импульс. Но как раз такое знание настолько отсутствовало у нашего бизнесмена, что он не только не обнаружил ни малейшей чувствительности, он и мое предупреждение принял с немалыми оговорками. Основанием для этого является тот факт, что двусмысленность сделки он никоим образом не осознавал, а потому был лишен и всяких мотивов для вытеснения. Так что гипотеза о сознательном вытеснении в данном случае также неприменима.

Произошедшее представляет собой бессознательный акт, протекавший так, словно он является сознательным и намеренным действием, а именно актом совести. Будто субъект осознавал аморальность сделки и ответил на это соответствующей эмоциональной реакцией. Но весь процесс протекал за порогом сознания, сублиминально, и единственным оставленным им следом является сновидение, но и в нем моральная реакция является бессознательной. "Совести" как ведания нашего "Я", как сопscientia, в данном случае нет. Если совесть является веданием, то ведающий не эмпирический субъект, но бессознательная личность, которая, по всей видимости, поступает как сознательный субъект. Эта личность знает о двусмысленности сделки, она осознает также характер своего Я, не боящегося преступления закона ради прибыли. Поэтому она побуждает соответствующий приговор совести. Иначе говоря, Я замещается здесь бессознательной личностью, которая и совершает искомый акт совести. Подобные или сходные наблюдения побудили Фрейда придать особую значимость "Сверх-Я". Фрейдовское "Сверх-Я" выступает теперь уже не как природная и наследуемая психическая, структура, но скорее как приобретенное сознанием достояние - и через традиционные обычаи, через так называемый моральный кодекс, воплощенный, например, в Десятословии. "Сверх-Я" оказывается патриархальным наследством, и как таковое оно. является сознательным приобретением, собственностью сознания. Когда у Фрейда "Сверх-Я" выступает как почти бессознательный фактор, то при этом он опирается на практический опыт работы с индивидуальными случаями, с которыми он считался как с фактами, а именно что акт совести, как и в нашем примере, удивительно часто протекает бессознательно. Как известно, Фрейд и его школа отвергают гипотезу об унаследованных инстинктивных способах поведения, обозначаемых нами как архетипы. Они считают их мистическими и ненаучными, поэтому бессознательные акты совести объясняют вытеснением "Свсрх-Я".

В понятии "Сверх-Я" нет ничего выходящего за границы общеизвестного. Оно тождественно в данном отношении тому, что называется "моральным кодексом". Особенностью является лишь тот факт, что в индивидуальном случае тот или иной аспект моральной традиции выступает как бессознательный. Следует упомянуть, что Фрейд отдавал себе отчет о наличии неких "архаических остатков" в "Сверх-Я", признавал, что акты совести находятся под влиянием архаических мотиваций. Поскольку наличие архетипов, т. е. подлинно архаических способов поведения, Фрейд оспаривал, то остается предполагать, что под "архаическими остатками" он подразумевал наши сознательные традиции, которые в индивидуальном случае могут выступать как бессознательные. О врожденных типах у него и речи быть не может, ведь они для него должны были бы быть "унаследованными представлениями". Насколько мне известно, примеров тому он не приводит. Поскольку свидетельств в пользу гипотезы об унаследованных инстинктивных способах поведения, а именно архетипов, имеется вдоволь, то "архаические остатки" в "Сверх-Я" являются, вероятно, какой-то невольной уступкой учению об архетипах. Это означает тем самым и принципиальное сомнение в абсолютной зависимости бессознательного содержания от сознания.

Для такого сомнения есть все основания: во-первых, бессознательное и онтогенетически и филогенетически старше сознания, а во-вторых, слишком уж хорошо известен тот факт, что бессознательное не поддается никакому (или почти никакому) воздействию сознательных волевых актов. Или оно может лишь вытесняться или подавляться, да и то по большей части только на время. Как правило, оно сразу же выставляет за это свой счет. Не будь это так, психотерапия была бы беспроблемным делом. Путем разумения и воли тогда можно было бы получить окончательный доступ к бессознательному, психика без остатка трансформировалась бы в сознательные намерения, если бы бессознательное целиком зависело от сознания. Лишь далекие от мира идеалисты, рационалисты и прочие фанатики способны предаваться таким мечтам. Психика - это не волевое явление, но природа, которая хотя и модифицируется в иных моментах искусством, наукой и терпением, но без глубочайшего повреждения человеческое существо не поддается превращению в artificium (Искусственное (лат.).). Конечно, можно сделать человека больным животным, но уж никак не вымышленным идеальным существом.

Хотя люди доныне предаются самообману, будто сознание представляет целостность человеческой психики, оно является лишь ее частью, о связи которой со всей целостностью, впрочем, мы мало что знаем. Так как бессознательная часть на деле не осознается, то границы ее колышками не обставишь. Иначе говоря, мы не можем указать, где начинается и где заканчивается психика. Хотя нам известно, что сознание и его содержания представляют собой изменяемую часть психики, но чем глубже мы пытаемся проникнуть, хотя бы косвенно, в область бессознательной души, тем чаще возникает у нас ощущение, что тут мы имеем дело с автономной сущностью. Следует даже добавить, что наилучших успехов в лечении и воспитании мы достигаем как раз там, где соучаствует бессознательное. Т.е. там, где цель нашего воздействия совпадает с бессознательной тенденцией развития. И наоборот, наши наилучшие методы и намерения отказывают там, где природа не приходит на помощь. Без хотя бы относительной автономии был бы невозможен и универсальный опыт дополняющей, т.е. компенсаторной, функции бессознательного. Будь бессознательное в самом деле зависимым от сознания, в нем ничего, кроме сознания, и не содержалось бы.

Наш пример сновидения и множество других сходных случаев приближают к мысли, что сублиминальная моральная оценка и нравственный кодекс сновидения действуют так, словно основополагающими законами бессознательного являются сознание, опирающееся на традиционные моральные законы, или всеобщая моральность. Либо они по меньшей мере оказывают воздействие на бессознательное. Такой вывод находится в очевидном противоречии с универсальным опытом автономии бессознательного. Хотя моральность является всеобщим свойством человеческой психики, но не тот или иной моральный кодекс. Последний никак не может быть природной психической структурой. Тем не менее, как то показывает наш пример, имеются обстоятельства, когда акт совести протекает в бессознательном точно так же, как в сознании. Он следует тем же моральным предписаниям, а потому возникает видимость, будто моральный кодекс управляет и бессознательными процессами.

Эта видимость все же обманчива - есть столько же, если не больше, примеров, когда сублиминальная реакция вовсе не совпадает с моральным кодексом. Однажды я консультировал весьма знатную даму, отличавшуюся не только благородством манер, но и высокой "духовностью". Она желала избавиться от своих "гадких" сновидений. Целыми сериями шли постыдные сновидения, наполненные пьяными проститутками, венерическими заболеваниями и тому подобным. Дама была в ужасе от таких непристойностей и никак не могла объяснить, почему именно ее, всегда стремившуюся к высокому, преследуют подобные образы дна. Точно так же она могла бы спросить, почему именно святые подвергались наисквернейшим искушениям. Если моральный кодекс играет здесь вообще какую-то роль, то как раз обратную. Вместо того чтобы производить нравственные увещевания, бессознательное удовлетворяется изготовлением всяческой имморальности, словно оно имеет в виду лишь нравственно предосудительное. Такого рода опыт встречается настолько часто и регулярно, что еще ап. Павел должен был признать, что доброго, которого он хочет, не делает, а злое, которого не хочет, делает (К римл. 7,19).

Сновидение и предостерегает и искушает, а потому возникает сомнение в том, что можно расценить как моральное суждение, в нем совершающееся, иными словами, приписать бессознательному моральную функцию. Разумеется, мы вольны понимать сновидение моральным образом, не предполагая при этом, что с бессознательным связана какая-то моральная тенденция. Скорее может показаться, что с равной объективностью оно производит и аморальные фантазии и моральные суждения. Парадоксальность, внутренняя противоречивость совести издавна хорошо знакомы исследователям этого вопроса: помимо "правильной" есть и "ложная" совесть, которая искажает, утрирует, превращает зло в добро и наоборот. Это, например, совершают иные угрызения совести, причем с такой же принудительностью, с такими же сопутствующими эмоциями, как и при истинной совести. Без этой парадоксальности вопрос о совести вообще не представлял бы проблемы, поскольку всегда можно было бы целиком полагаться на решение совести. Но по этому поводу имеется огромная и вполне оправданная неуверенность. Требуется необычайное мужество или, что то же самое, непоколебимая вера, когда мы желаем следовать собственной совести. Мы послушны совести лишь до какого-то предела, заданного как раз извне нравственным кодексом. Тут начинаются ужасающие коллизии с долгом, разрешаемые по большей части согласно предписаниям кодекса. Лишь в редких случаях решения принимаются индивидуальным актом суждения. Там, где совесть не получает поддержки морального кодекса, она с легкостью впадает в пристрастия.

Пока царствуют традиционные моральные предписания, отличить от них совесть практически невозможно. Поэтому мы так часто встречаемся с мнением, будто совесть есть не что иное, как суггестивное воздействие моральных предписаний, что ее не существовало бы вообще без моральных законов. Феномен, именуемый нами "совестью", обнаруживается повсюду, во всем человеческом. "Совеститься" мне как-то по тому поводу, что он сырую шкуру скребет железным ножом (должно было бы каменным), либо из-за того, что он бросает друга в беде, когда должен был бы прийти на помощь, - в обоих случаях речь идет о неком упреке, идущем изнутри, об "угрызении" совести. Нечто вроде шока в обоих случаях вызывает отклонение от укоренившегося путем долгого употребления обычая, от общезначимого правила. На все непривычное и необычное первобытная душа отвечает эмоциональной реакцией, которая тем сильнее, чем больше противоречие с "representations collectives" (Коллективные представления (фр.).), сопровождающими соответствующее правилам действие. Первобытный ум все и вся снабжает мифическими выводами и объяснениями. Все, что мы склонны расценивать как чистейшую случайность, понимается первобытным умом как преднамеренное магическое воздействие. И это никак не "вымыслы", а спонтанные образы фантазии. Они появляются без умысла, естественно, невольно, именно как архетипические реакции, свойственные человеческой психике. Нет ничего превратнее мнения, будто миф есть "выдумка". Скорее миф напоминает все прочие подлинные образы фантазии, явленные по большей части в сновидениях. Hybris (Гордыня, дерзость (греч.).) сознания состоит в том, что оно желает все вывести из примата сознательного, хотя само оно достоверным образом происходит из более древней бессознательной психики. Единство и длительность сознания - это недавние приобретения, и именно поэтому всегда есть страх их вновь утратить.

Моральная реакция изначально присуща психике, в то время как моральный закон есть позднее, окаменевшее в суждениях следствие морального поведения. Он кажется идентичным моральной реакции, т.е. совести. Но эта иллюзия исчезает в то мгновение, когда происходит коллизия долга, когда становится очевидным различие между нравственным кодексом и совестью. Решение тут зависит от силы: перевесит ли традиционно-конвенциональная мораль или совесть. Должен ли я говорить правду, ввергая тем самым других в верную катастрофу, или должен солгать, чтобы их спасти? К голосу совести тут прислушивается тот, кто закоснел в одном: "ты не. должен лгать". Он просто последует нравственному кодексу. Но если прислушаться к совести, то охватывает одиночество и становится слышным субъективный голос, о котором поначалу не известно, какие им движут мотивы. Никто не дает гарантии, что им руководят лишь благородные побудительные причины. Себя знаешь иной раз слишком хорошо, чтобы фиглярствовать по поводу стопроцентности своих исключительно добрых намерений - до мозга костей альтруистических. При самых благих наших деяниях за спиной всегда стоит дьявол, который отечески похлопывает нас по плечу и нашептывает: "Ты это сделал просто замечательно!"

В чем оправдание истинной и подлинной совести, возвышающейся над моральным кодексом и не подчиняющейся его решениям? Что дает мужество полагать, что тут не "ложная" совесть, не самообман?

Иоанн (1 Посл. 4, 1) говорит: "Испытывайте духов, от Бога ли они". Это предупреждение применимо и к нашему случаю. Ведь совесть с древнейших времен понималась скорее как божественное вмешательство, чем как психическая функция; ее приказ означал vox Dei, глас Божий. Это показывает, какую ценность и какое значение придавали и до сих пор придают данному феномену. Психология не должна упускать из виду подобные оценки, ибо эти хорошо известные явления требуют осмысления, раз уж мы занялись психологической трактовкой совести. Вопрос об истинности, который в связи с этим иной раз неправомерно поднимают, не имеет ничего общего с психологической проблемой. Vox Dei есть свидетельство совести и должен приниматься как свидетельство. Все психологические факты, устанавливаемые не при помощи аппаратов и точных естественнонаучных методов, суть свидетельства, мнения, наделенные психической реальностью. Мнение, о том, что глас совести есть глас Божий, истинно психологически.

Так как феномен совести не совпадает с моральным кодексом, но скорее ему предшествует, содержательно его превосходит (будучи, возможно, "ложным"), то представление совести как vox Dei делается крайне деликатной проблемой. А именно трудно указать ту точку, где заканчивается "истинная" и начинается "ложная" совесть, каков критерий их различия. Здесь снова в дело вступает моральный кодекс, ставящий себе целью точное познание добра и зла. Но если голос совести есть глас Божий, то авторитет у него должен быть непременно более высоким, чем у традиционной морали. Тот, кто наделяет совесть этим достоинством, должен тогда наудачу доверяться божественному решению. Он более следует своей совести, нежели оглядкам на конвенциональную мораль. Верующему в Бога как в summum bonum (Высшее благо (лат.).). легче следовать внутреннему голосу, ибо он уверен, что никогда не будет введен в заблуждение. Однако об этом мы лишь всегда просим в "Отче наш", чтобы Он не ввел "нас во искушение", а тем самым оказывается погребенной и надежда верующего, будто в коллизиях долга он может следовать голосу совести не обращая внимания на "мир" - в данном случае на предписания морального кодекса (ибо он "повинуется больше Богу, нежели человекам" (Деян. апостолов, 5, 29)).

Как ни обосновывать совесть, она ставит индивиду требование: следуй своему внутреннему голосу, не бойся сбиться с пути. Можно не повиноваться этому приказу, ссылаясь на подкрепленный религией моральный кодекс, но при этом испытывая тяжелое чувство измены. Этос был и остается внутренней ценностью, утрата его нешуточна, а в определенных обстоятельствах возможны и ощутимые психические последствия такой утраты. Известно это, правда, сравнительно немногим, ибо вообще немногие объективно отдают себе отчет о душевных взаимосвязях. Душа относится к тем предметам, о которых мало осведомлены, так как мало кому понравится осведомляться о собственной тени. Сама психология платит дорогую цену за сокрытие истинных причинных связей. Чем научнее она действует, тем больше так называемая объективность, являющаяся прекрасным средством избавления от обременительного чувства совести, которое представляет собственную динамику моральной реакции. А без эмоциональной динамики феномен совести теряет всякий смысл - в этом и состоит бессознательная цель так называемого научного подхода.

Совесть является автономным психическим фактором. В этом сходятся все, кто не отвергает ее прямо. Это видно из представления о ней как о vox Dei, "гласе Божием", часто вступающем в резкое противоречие с субъективными намерениями, принуждающем к далеко не добровольному решению. Если сам Фрейд наделил свое "Сверх-Я" чуть ли не демонической властью (хотя "Сверх-Я" per definitionem (По определению (лат.).) представляет собой не подлинную совесть, но человеческие конвенции и традиции), то при этом ничуть не преувеличивал. Он просто констатировал то, что регулярно встречается в опыте практикующего психолога. Совесть - это требование, которое либо вообще направлено против субъекта, либо по меньшей мере готовит ему немалые трудности. Разумеется, этим не отрицается наличие случаев бессовестности. Представлять себе совесть чем-то полученным в результате обучения может лишь тот, кто воображает, будто она была уже в предыстории, когда возникли первые моральные реакции. Совесть - далеко-не единственный автономный внутренний фактор, противостоящий воле субъекта. Таков всякий комплекс, а ведь никто в здравом уме не скажет, что комплекс есть результат обучения. Никто не имел бы ни единого комплекса, если бы ему вдалбливали его путем обучения. Даже домашние животные, которым никак не припишешь совести, имеют комплексы и моральные реакции.

Автономия психического заставляет первобытного человека подозревать магические и демонические силы. Для него это считается в порядке вещей. Правда, при ближайшем рассмотрении выясняется, что и человек античной культуры, например Сократ, тоже имел своего демона. И тогда сущестновала всеобщая и естественная вера в сверхчеловеческие существа, каковые сегодня рассматриваются нами как олицетворения проецированных содержаний бессознательного. Эта вера не утеряна и сегодня, она существует в различных модификациях, например в предположении, что совесть есть глас Божий. Или в том факте, что она является весьма существенным душевным фактором и сопровождает независимо от темперамента наиболее дифференцированную функцию (скажем, интеллектуальная или чувственная мораль). И что, даже не играя по видимости никакой роли, совесть косвенно заявляет о себе в форме навязчивых симптомов. Во всех этих проявлениях находит свое выражение собственная динамика моральной реакции, которую в зависимости от условий называют демоном, гением, ангелом-хранителем, "лучшим Я", сердцем, внутренним голосом, внутренним или высшим человеком. В непосредственной близости к положительной или истинной совести стоит отрицательная, именуемая ложной, совесть. Соответствнно она принимает имена дьявола, искусителя, соблазнителя, злого духа и т.д. С фактом этой близости сталкивается каждый отдающий себе отчет о своей совести. Он должен признаться, что мера добра в лучшем случае лишь не намного превосходит меру зла если вообще превосходит. И некий Павел признавался в наличии у него "ангела сатаны" (2 Коринф. 12. 7). Греха следует избегать (порой это и возможно), но уже на следующем шаге, как показывает опыт, мы в него снова впадаем. Только бессознательные и некритичные люди могут воображать себе, будто они способны постоянно пребывать в моральном благолепии. Большинство лишено самокритичности, поэтому самообман делается чуть ли не правилом. Более развитое сознание выносит сокровенные моральные конфликты на дневной свет, обостряет уже осознанные противоречия. А это достаточное основание для самопознания и психологии вообще, для того, чтобы пренебрегать душой.

Нет другого такого психического феномена, который отчетливее высвечивал бы полярность души, нежели совесть. Несомненную ее динамику, чтобы вообще ее понимать, следует представлять энергетически, т.е. как некий потенциал, возникающий из противоположностей. Совесть доводит до сознательного восприятия всегда и по необходимости существующие противоположности. Величайшей ошибкой является предположение, будто от этой противоречивости можно избавиться. Она является неизбежным структурным элементом психики. При попытках снять моральную реакцию путем дрессировки противоположности просто переворачиваются и пользуются друг другом для выражения морального. Но они не исчезают. Если верно представление о совести как о vox Dei, то из него логически вытекает метафизическая дилемма: либо дуализм с ограничением божественного всемогущества, либо монотеистический образ Бога (например, образ Яхве в Ветхом завете), в котором легко увидеть сохраненные черты моральной противоречивости. Эта фигура соответствует целостной картине психики, которая динамически опирается на противоположности. Тут и платоновская упряжка с белым и черным конями, и Фауст: "Две души живут в моей груди" (а с ними никакой возничий не управится, как на то ясно указывает судьба Фауста).

Психология может подвергать критике метафизические высказывания, находить в них человеческое, но они сотворены не ею; она устанавливает лишь их наличие как своего рода восклицаний. Она знает, что ни одна формулировка не является доказуемой, а тем самым объективной. Но законность субъективных высказываний она должна признать. Подобные высказывания суть психические проявления человеческой сущности. Без них нет психической целостности, даже если придавать им лишь субъективную значимость. Субъективным высказыванием является и гипотеза о vox Dei, подчеркивающая нуминозный характер моральной реакции. Совесть - проявление. Мана, демонстрация "чрезвычайно действенного", т.е. свойство, присущее прежде всего архетипическим представлениям. Именно потому, что моральная реакция только но видимости тождественна суггестивному воздействию морального комплекса, она подпадает под категорию коллективного бессознательного. Это архетипический pattern of behaviour (Образец поведения (англ.).), существующий повсюду вплоть до животной души. Как природное явление архетип имеет морально амбивалентный характер; лучше сказать, он сам по себе лишен моральных качеств, внеморален (как и яхвистический образ Бога, в акте познания обретающий моральные черты). Яхве справедлив и несправедлив, добр и жесток, правдив и обманчив. Все это целиком относится и к архетипу. Праформа совести поэтому парадоксальна: сжечь еретика вроде Яна Гуса, с одной стороны, похвальное и святое дело, что и сам он, согласно преданию, признал, воскликнув с костра: "О sancta simplicitas" (О святая простота (лат.).). С другой же стороны, это проявление гнусной и жестокой мести.

Обе формы совести, истинная и ложная, проистекают из одного источника, а потому близки по своей убедительности. Это находит выражение и в другом отношении, например в символических именах Христовых, таких, как Люцифер, Лев, Ворон (вернее, Нюктикоракс), Змей, Сын Божий и т.д., каковые являются у него общими с Сатаной. И в идее, что добрый Бог Отец христианства настолько мстителен, что ему понадобилось жесточайшее жертвоприношение собственного сына, чтобы примириться с человечеством; либо в идее, согласно которой summum bonum принадлежит стремление вводить во искушение подчиненное ему и беспомощное человечество, дабы на последнем лежала ответственность за вечное проклятие (если только человечеству со временем не удастся учуять эту божественную ловушку). Эти невыносимые для религиозного чувства парадоксы заставляют меня предложить редукцию представления о vox Dei к доступной и понятной для нас гипотезе архетипа. Будучи биологическим феноменом, pattern of behaviour, архетип морально индифферентен, хоть и наделен динамикой, способной глубочайшим образом воздействовать на человеческое поведение.

Понятие "архетип" так часто получало ложное истолкование, что без объяснения его о нем и упомянуть нельзя. Оно является итогом многократных наблюдений, анализа мифов, сказок, мировой литературы, где всегда и повсюду встречаются одни и те же мотивы. Их же мы обнаруживаем в фантазиях, сновидениях, бреде и навязчивых идеях наших современников. Эти типичные образы и взаимосвязи получили название архетнгпических представлений. Чем они отчетливее, тем заметнее становится одна их черта - наделенность особой жизненной окрашенностью, специфическая динамика в рамках душевной жизни. Они впечатляют, воздействуют, очаровывают. Их истоком является архетип, который сам по себе недоступен созерцанию. Это бессознательная праформа, принадлежащая унаследованной психической структуре: вследствие этого она может спонтанно заявлять о себе повсюду. В соответствии со своей инстинктивной природой архетип лежит в основе чувственно окрашенных комплексов - отсюда их относительная автономность. Архетип является также психической предпосылкой религиозных воззрений, он обусловливает антропоморфность образов Бога. Но это не является основанием каких бы то ни было метафизических суждений, будь они утвердительными или отрицательными.

С представлениями такого рода мы остаемся в рамках возможного человеческого опыта и познания. Vox Dei означает здесь не более чем свойственную архетипу тенденцию, а именно характерный для мифических высказываний нуминозный опыт. Он и выражает и обосновывает эти мифические события. С этой редукцией к эмпирически улавливаемому мы ничуть не отвергаем трансцендентного. Когда кого-нибудь поражала молния, античный человек верил, что это громовая кара Зевса. Мы обходимся без такой мифологической драматизации и удовлетворяемся скромным объяснением: неожиданное выравнивание электрического напряжения случайно происходит именно там, где этот несчастный прятался под деревом. Слабым местом этого аргумента является, безусловно, так называемая случайность, о которой более ничего не скажешь. В первобытности такой случайности как раз не было, поскольку все было умыслом.

С одной стороны, сведение акта совести к коллизии с архетипом - это целиком оправданное объяснение. Но, с другой - мы должны добавить, что психоидный архетип, т.е. его недоступная созерцанию и бессознательная сущность, является не просто постулатом ума. Ему свойственны парапсихологичсские характеристики, обозначаемые мной во всей их совокупности термином синхроничность. Случаи телепатии, ясновидения и им подобные необъяснимые феномены особенно часто наблюдаются в архетипических ситуациях. Здесь возможна связь с коллективной природой архетипа, ибо коллективное бессознательное в противоположность личностному бессознательному всегда и везде у всех людей одно и то же, как и все прочие основополагающие биологические функции или инстинкты. Не вдаваясь в тонкости, можно сказать, что синхроничность наблюдается при инстинктивных действиях, например в кочевом инстинкте с его выраженным синхронизмом. В связанных с бессознательной психикой парапсихологических феноменах категории пространства и времени релятивизируются; коллективному бессознательному присущи внепространственные и вневременные свойства. Поэтому с известной вероятностью можно утверждать, что архетипическая ситуация сопровождается синхроническими феноменами (например, ситуация смерти, когда такие явления относительно часто имеют место).

Как и при всех архетипических явлениях, фактор синхроничности должен приниматься во внимание в случае совести. Далеко не всегда основанием совести является субъекти