Nudnik.ru Голосов: 2 Адрес блога: http://nudnik.ru/ Добавлен: 2007-10-25 21:13:07 блограйдером Skaarj

Картинка в картинке

2017-05-09 20:21:21 (читать в оригинале)

Старший ребенок познакомился недавно с таким же фанатом компьютерных игр, и они зацепились языком на несколько часов, пока мы все гуляли. Я это краем уха слушал.

Сделал два вывода:

1. Дети не видят «из чего это сделано», что, определенно, помогает им вовлекаться. Они (все еще?) предпочитают внешний вид, а не «пользу», десять разных мечей — это десять разных мечей, а не класс «меч» с разной графикой и разными единицами повреждений.

Поэтому дети могут часами обсуждать «нюансы».

Со взрослыми такая штука уже не прокатит, в лучшем случае получим комедийный эффект:

Пододвинув это на еще один уровень вверх, получим феномен, который я называю ПДН: «погремушки для невротиков», когда Обычные Люди так же вовлекаются, но уже «в жизнь», совершенно не видя, из чего она сделана, а необычные люди видят Изнанку Всех Вещей, поэтому им скучно.

2. Дети считают «разработчиков» культовыми фигурами, но тоже игроками, просто в 20 раз сильнее. Множественные фантазии, на тему «разработчик может сделать себе меч, который убивает одним ударом» или даже «может ли разработчик сделать меч, который пробивает любой щит и щит, который останавливает любой меч, и что победит?». Впрочем, это уже где-то было!

Та же картина наблюдается и у более взрослых детей, вплоть до любого возраста. Когда я в последний раз делал игру, она превратилась в полигон социальных экспериментов.

Люди, в свою очередь, за участие в экспериментах платили всевозможными очень смешными теориями заговоров и представлениями о том, как у разработчиков все устроено. Все это очень напоминало греческие мифы про по-людски мелочных богов, но на Олимпе, которые оттуда зачем-то спускались к земным женщинам. «Разработчики просто меня не любят» как «немилость богов».

Но дело даже не в том, что разработчики «выше» и «лучше», просто у них совершенно чуждые по отношению к миру игры интересы. Например, семью кормить.

Отсюда, кстати, смешные отзывы школоты в каком-нибудь google play к играм под андроид, над которыми (над отзывами, а не играми) все смеются. Ну, вы знаете эти отзывы: «разработчики, вам что, жалко что ли, сделать все бесплатным?».

Дети — даже если знают, что в реальном мире есть деньги, не понимают, что разработчики стоят за пределами игры. «Разработчики не играют». В голове не укладывается не то, что за игру надо платить, а то, что есть мир игры, и мир не-игры, соотношение этих миров детям пока плохо поддается осмыслению.

Натягивая это все, как на глобус, на метафору «люди vs боги» получаем понятную картину. «Как Бог это допустил?».

А вот так —

Впрочем, оптимистичный вариант состоит в том, что бог занят более важными делами, всесилен он только в нашем мире, а в его реальности ему тоже надо кормить семью.

В этом случае вопрос «может ли Бог создать камень, который сам не сможет поднять» можно рассматривать с позиций тайн текущего мироздания, а можно — «какого божественного лингама это ему сдалось?» или «что делать, если заказчик пришел с противоречивыми требованиями?» («Есть ли у бога проблемы обычных людей?». Смешной вывод в обратную сторону: если у человека нет проблем обычных людей, то он видится нам, как стоящий ближе к богам. А откуда мы знаем, может он просто дефективный?).

В продолжение темы — видел на реддите пост «как мой отец играет в hearthstone». Делает он это как попало: сидя на толчке, по 15 минут в день, не пытаясь улучшиться, импульсивно покупает паки, не играет в ranked.

Вывод, конечно, грустный — «и вот таких кажуалов доит blizzard».

Это с точки зрения нормального, серьезного игрока, разумеется.

С точки зрения отца — он получает не очень дорогое, но очень эмоциональное занятие на то время, пока он срет. Он не просаживает туда все деньги, а время от времени позволяет себе лотерею в виде бустера.

He fucking LOVES the random RNG. I actually explained to him how most competitive players would like it to be mostly removed from the game, and his response was «why? It’s so cool and fun when that shit happens».

Вопрос, конечно, «и кто из них идиот?».

(К слову, я бросил играть в hearthstone, когда понял, что лучше всего относиться ко этой игре, как к одной большой лотерее, и даже собрал себе очень смешную колоду с максимум RNG — но я просто не азартен).

Перескакивая на несколько шагов вперед, тут напрашивается вывод, что в меру развитой и духовно поросший человек осознает, что все иллюзорно и умеет вовлекаться-развовлекаться в любую активность, при этом не теряя себя («не заигрываясь»), умеет нырять и выныривать (потому что без выныриваний это называется «аддикция»), что делает его жизнь богатой и разнообразной.

Либо, отскакивая на несколько шагов назад — человек может «повзрослеть» и выбрать себе «главный» мир, внутри этого мира — «главное» занятие, а все остальное объявить «не серьезным» — этот выбор более простой и поэтому более популярный.

***

И напоследок, подклею кусочек из черновиков, тоже про игры.

«Рогалики» (rogue-like) — самый честный жанр компьютерных игр. Ты корячишься, корячишься, а в конце обязательно дохнешь.

The Flame in the Flood — атмосферный кажуальный рогалик. Апокалипсис. Все умерли. Ты плывешь по реке на плоту, изредка причаливая к берегу, где собираешь лут, необходимый для выживания и плывешь дальше. Сама игра скорее медитативная, «на любителя», чем серьезный survival. 6/10

Но есть две мысли, помимо «жизнь похожа на чашку чая реку».

Первая — на тему «бог и игровой дизайн»: то, что наш мир — процедурно генерируемый (тут у ученых сомнений уже мало) вовсе не отрицает наличие творца, который эти [beep] процедуры придумал. Просто творец ленив и не стал прописывать для каждого скрипты.

Вторая — не мысль, а эмоция. Я мало играю в игры, в основном «смотрю», иногда по старой памяти рождаются разные мысли «было бы хорошо сделать», спустя некоторое время нахожу готовые реализации и радуюсь. Например, бой в Darkest Dungeon.

Применительно к рогаликам подумал, что было бы хорошо оставлять пару предметов в наследство следующему игроку, следующей версии себя, раз они все равно дохнут.

В The Flame in the Flood эта механика реализована прекрасно именно с точки зрения той самой «атмосферы»: в начале игры показывается «мультик», как собака-попутчик находит труп и притаскивает рюкзак с этого трупа тебе.

В конце игры — когда тебя убивают — те вещи, которые лежат в рюкзаке собаки, сохраняются.

Можно сказать, что она притаскивает тебе именно этот рюкзак в начале игры.

---

Терапевты нинужны

2017-05-05 19:30:00 (читать в оригинале)

Во-первых:

Бывают клиенты настолько опытные и осознанные, что напротив них можно вместо терапевта посадить кошку — и они будут продвигаться, переживать, плакать, поддерживать себя и ловить инсайты.

Вот тут

Во-вторых:

У Ялома или Роджерса (я не помню) было где-то написано, что они с товарищами придумали шутку про умно выглядящего психоаналитика. Дескать, можно взять бомжа с улицы (главное — чтобы с бородой), нарядить его в костюм, посадить кивать с умным видом и говорить «угу».

Потом, конечно, автор написал, что это шутка и на самом деле психоаналитик больше, чем просто бомж. «Но осадочек остался».

В-третьих:

В 1964 году ученый-компьютерщик Джозеф Вейценбаум написал программу «Элиза» (Eliza), которая должна была имитировать психотерапевта. Он полагал, что психотерапевты – особенно простой для имитации тип человека, потому что о себе программа может давать обтекаемые ответы, а вопросы задавать только на основе вопросов и утверждений самого пользователя. Это была удивительно простая программа. Сегодня такие программы часто пишут студенты, изучающие программирование, потому что это забавно и просто.

Вейценбаума поразил тот факт, что многих людей, которые работали с «Элизой», ей удавалось обмануть. Таким образом, эта программа прошла тест Тьюринга, по крайней мере в самой его безыскусной версии. Более того, даже узнав, что это был не настоящий искусственный интеллект, люди иногда продолжали долго разговаривать с программой о своих личных проблемах так, как будто по-прежнему считали, что она понимает их.

Там же Болк делает вывод, что «Как видите успехи в создании искусственного интеллекта таковы, что уже в 1964 году ИИ мог заменить психотерапевта. Правда с тех пор мы продвинулись несущественно».

Болк мне даже это прислал — видимо, чтобы потроллить.

Все эти три примера поднимают примерно общую тему, которую я бы сформулировал, как «сколько «своего» терапевт должен привносить в терапию (и как эта штука работает)?».

В случае с кошкой, бомжом и ботом ответ, как легко догадаться, «нисколько» и «клиент все делает сам».

В случае со сферическим плохим терапевтом в вакууме ответ «всего себя» и «терапевт лечит пациента».

Ялом пишет, что весь успех терапии зависит от «вбрасываний вне протокола», когда терапевт делает что-то «не предусмотренное инструкцией». Саму терапию он сравнивает при этом с кулинарией, а эти «вбрасывания» — это то, что добавляется «вне» рецепта, в духе «соль и перец добавьте по вкусу».

Но ему легко так говорить, он профессор психиатрии Стэнфордского университета. Похожая ситуация с Роджерсом — тот говорил, что клиента надо всего лишь любить и принимать, что породило толпу «роджерианцев», которые начали любить и принимать «как они это понимали».

Я тут помаленьку занимаюсь кулинарией и на опыте выяснил, что блюдо делают приправы. На втором месте — ингредиенты. На третьем — способ приготовления. То есть, эти «вбрасывания вне протокола» и есть самое главное. Впрочем (нашел цитату), Ялом так и пишет.

Несколько лет назад мы с друзьями посещали кулинарный курс, который проводила почтенная армянская матрона вместе со своей пожилой служанкой. Так как они не говорили по-английски, а мы – по-армянски, общение было затруднено. Она учила путем наглядного показа, на наших глазах создавая целую батарею чудесных блюд из телятины и баклажанов. Мы смотрели (и прилежно пытались записать рецепты). Но результаты наших усилий оставляли желать лучшего: как ни старались, мы не могли воспроизвести ее яства. «Что же придает ее стряпне этот особый вкус?» – гадал я. Ответ от меня ускользал, пока в один прекрасный день, особенно бдительно следя за кухонным действом, я не увидел следующее. Наш ментор с величайшим достоинством и неторопливостью приготовила очередное кушанье. Затем передала его служанке, которая без единого слова взяла его и понесла в кухню на плиту. По дороге она, не замедляя шага. бросала в него горсть за горстью рассортированные специи и приправы. Я убежден, что именно в этих украдкой производившихся «вбрасываниях» и заключался ответ на мой вопрос.

Думая о психотерапии, особенно о критических составляющих успешной терапии, я часто вспоминаю этот кулинарный курс. В академических текстах, журнальных статьях и лекциях психотерапия изображается как нечто точное и систематическое – с четко очерченными стадиями, со стратегическими, техничными вмешательствами, с методическим развитием и разрешением переноса, с анализом объектных отношений и тщательно спланированной рациональной программой направленных на достижение инсайта интерпретаций. Однако я глубоко уверен: когда никто не смотрит, терапевт «вбрасывает» самое главное.

Но что, собственно, представляют собой эти ингредиенты, ускользающие от сознательного внимания и протокола? Они не включены в формальную теорию, о них не пишут, им явным образом не учат. Терапевты зачастую не осознают их присутствие в своей работе; тем не менее, каждый терапевт согласится, что во многих случаях он или она не может объяснить улучшение состояния пациента. Эти принципиально важные компоненты трудно описать и еще труднее определить. Возможно ли дать определение и научить таким качествам, как сочувствие, «присутствие», забота, расширение собственных границ, контакт с пациентом на глубоком уровне и – самое неуловимое – мудрость?

При этом — сохраняя метафору с приправами — кашу можно испортить маслом, а из одной петрушки баранину не сваришь.

Мне кажется, вся эта магия работает по принципу «человеку нужен человек», а то, что это «работает» на кошках, бомжах и компьютерных программах только доказывает то, что человек так стремиться к человеку, что готов довольствоваться заменителями.

Не помню, у кого я видел цитату, что на терапию человек приходит сначала чтобы выговориться, потом — чтобы поговорить и, наконец, затем, чтобы встретиться. Судя по тону, это что-то гештальтистское, так как именно они фетишат на Встречу, как апогей терапии, but hey, не могут же они во всем быть не правы!

(Впрочем, классическая психоаналитическая схема, что терапия — это проработка переноса укладывается сюда же, просто вместо «выговориться» будет «выразить»).

«Встреча, как апогей терапии». Боюсь, эта шутка сойдет мне с рук.

Это не универсальное правило и не универсальный ход терапии, а цитата — о том, что человек сначала не замечает другого человека (терапевта), потом прислушивается к его репликам и потом начинает, наконец-то, видеть его, как Другого (после чего с терапии клиента можно и выгонять).

Другой — это непонятное слово, которое все терапевты используют, подразумевающее что-то типа «человек целиком, как он есть, во всех своих отличиях от тебя, а не твои догадки».

Прочитав заметку, Катя заметила, что тема «ходить к терапевту, чтобы Встретиться» не раскрыта. Зачем ходить к терапевту, когда для этого есть hot singles in your area? Я бы сказал, что это — не цели, а этапы развития терапевтических отношений, то есть «пока терапевт и клиент работают над проблемой, их отношения развиваются так: см. схему».

К слову, развитие в браке происходит по такой же схеме: сначала мы женимся на собственных проекциях и только в процессе выясняется, какая она на самом деле дрянь. Как и брак, терапию можно прекратить на любом из этапов.

Если углубляться в эту аналогию, «успешную» терапию заканчивают тогда, когда отношения с терапевтом стали окончательно прекрасными (опять-таки, это не причинно-следственная связь, а хронологическая).

Как с этим живут терапевты — я не знаю.

— Вы знаете, я хочу прекратить терапию.
— А о моих, моих чувствах ты подумал?!

Короче, терапевты играют роль людей, выступая в разговорном жанре терапии), много слушают и мало говорят, потому что разговор не о них.

Но за этим «мало говорят» должен стоять человек — на случай, если клиент решит рискнуть и поговорить не только с кошечками.

Для любимых программистов: терапию можно сравнивать с rubber ducking, тогда от терапевта не требуется никаких когнитивных функций, а можно сравнивать с ревью кода, тогда ревьюер должен понимать и вмещать в себя весь код (назовем это, например, контейнированием).

Оба сравнения правильны, выберите себе по вкусу.

И снова выясняется, что я это все уже под разными соусами писал и теперь хожу по кругу, что совсем не внушает оптимизма.

Поэтому вот вам цитата из Хиллмана (хорошо пишет, чертяка), а я пойду грустить дальше.

Psychologists are engaged in the business of consciousness. People come to see us about this or that problem, symptom, or trouble in order to become more conscious. We take things apart, that is, analyze problems, feelings, dreams so that they become more conscious. Now what is this consciousness? What actually goes on in becoming more conscious? What goes on in conversation? If you listened to a tape of an analysis hour, an hour of becoming conscious in therapy, you would hear a conversation. That’s all it is—conversation. You become more conversant with your dreams, about your relationships, your fears and needs.

Consciousness is really nothing more than maintaining conversation, and unconsciousness is really nothing more than letting things fall out of conversation, no longer talking about something—or what Freud called repression.

Conversation isn’t easy. You know how hard it is in a family, what an art it is to keep a conversation going. You know the tortures of the family dinner table, how more and more is left unsaid. So, of course, Freud found repression mainly in the family. It’s a place where conversation often has a hard time.

Or take a dinner party. Strike up a conversation and keep it flowing — not a monologue, not only opinions and sounding off, not only firing questions, but conversation as an exploration, a little risky adventure, a discovery, an interesting happening. Parties, doing lunch, and 7:30 A.M. breakfasts are terribly important in a city for keeping its conversation going, keeping the consciousness of the City at a certain intensity, moving its mind adventurously toward deeper discoveries.

What doesn’t work, we also pretty well know: personalism—just talking out loud about what we feel. Complaints. Opinions. Information doesn’t work—simply reporting what’s new, where you’ve been, what you’ve heard. And lullabies don’t help either—singing charming little stories to prevent anything from entering the heart or the mind. And boosterism isn’t conversation either—broadcasting, self-advertising what we are doing, have done, going to do. You can’t converse with a sales pitch of positive preaching. All these kinds of talk have to be cured in therapy; they interfere with conversation.

So, not just any talk is conversation, not any talk raises consciousness. A subject can be talked to death, a person talked to sleep. Good conversation has an edge: it opens your eyes to something, quickens your ears. And good conversation reverberates: it keeps on talking in your mind later in the day; the next day, you find yourself still conversing with what was said. That reverberation afterwards is the very raising of consciousness; your mind’s been moved. You are at another level with your reflections. So, what helps conversation?

Here we need to look again at what conversation is. The word means turning around with, going back, like reversing, and it comes supposedly from walking back and forth with someone or something, turning and going over the same ground from the reverse direction. A conversation turns things around. And there is a verso to every conversation, a reverse, back side.

It is this verso, this exposition of the reverse version, that is, I think, the work of our talk. Whatever keeps us walking together with something and turns things around, upside down, converts what we already feel and think into something unexpected—this is the unconscious becoming conscious, which means doing therapy! And to keep turning means that it’s no use having fixed stands, definite positions. That stops conversation dead in its tracks. Our aim is not to take a stand on this or that issue, but to examine the stands themselves so they can be loosened and we can go on walking back and forth.

That is why the style of our conversation has to be somewhat upsetting, turning around the first expected direction of a thought or a feeling. And that is why we have to speak with irony, even ridicule and cutting sarcasm. Shocking even: because consciousness comes with a little shock of awareness, keeping us on edge, acute, awake, and a little awry. Instead of electroshock, psychotherapy uses psychoshock—that little twinge or flash that makes a situation suddenly seem altogether new.

James Hillman, Michael Ventura, «We’ve Had a Hundred Years of Psychotherapy — And the World’s Getting Worse»

---

Clusterfuck

2017-04-27 14:00:00 (читать в оригинале)

Здравствуй, дорогой друг.

Все-таки, жанр «все в кучу, разбирайся сам» — мой любимый. Также его можно назвать «что нового за неделю», или, например, «подождите, сейчас будет длинное вступление».

Строго тематическое писать скучно — словно я вам копирайтер какой-то. Теза, антитеза и синтез. Тьфу. Еще, конечно, можно отрезать и выбрасывать вступление.

Как-то у меня было откровение, что отчеты о клиентах можно писать в какой угодно форме — все равно их не читают. Я решил писать в художественной! А недавно натолкнулся на упоминание того, что Фрейд так же делал.

Вопрос формы, конечно же, стоит только при наличии читателя.

«Потерял своего читателя» — моя актуальная проблема, которую я сейчас обдумываю — относится и к дневнику, который я пробую писать. Впрочем, читателя там никогда и не было, из возраста «дорогой дневник, только ты меня понимаешь» я уже вырос, остаются только заметки на память. Зато становятся понятны записи в дневниках знаменитых людей, типа «сегодня дождь». Ну а что еще писать? Если писать всё, то времени на написание уйдет больше, чем на саму жизнь, а если что-то выбирать, то «сегодня дождь» вполне неплохой выбор.

Инстаграмм у меня выполняет примерно ту же роль: формально — семейные фото, на самом деле — фото на память, причем воспоминания часто не связаны с сюжетами фотографий.

«Записи и выписки» Гаспарова стоят у меня в очереди на чтение — как пример такой мешанины:

Я не собирался это печатать, полагая, что интересующиеся и так это знают; но мне строго напомнили, что Аристотель сказал: известное известно немногим. Я прошу прощения у этих немногих. Эти записи и выписки печатались в журнале «Новое литературное обозрение». Для книги я добавил к ним несколько статей на ненаучные темы — писанные по заказу, они тоже когда-то кого-то интересовали — и несколько экспериментальных стихотворных переводов, сделанных для себя.

«Записки и выписки»

В одной юнгианской книге по астрологии мне очень понравился камерный жанр, в рамках которого каждая глава — это доброе письмо от мудрой бабушки к младшей женщине.

А сейчас читаю «We’ve Had a Hundred Years of Psychotherapy — And the World’s Getting Worse» Хиллмана — она написана сначала в виде диалога Хиллмана и Вентуры, а потом в виде писем одного другому и обратно. Но они-то оба реальные люди! Хорошо им!

А мне с тех пор, как Ганди умер, и поговорить не с кем.

Не перестаю удивляться, насколько терапия — про свои внутренние драмы. Даже родители используются как куклы «покажи-где-тебя-жизнь-трогала».

(ранее)

Do you see what this means? It means that our history is secondary or contingent, and that the image in the heart is primary and essential. If our history is contingent and not the primary determinant, then the things that befall us in the course of time (which we call development) are various actualizations of the image, manifestations of it, and not causes of who we are. I am not caused by my history—my parents, my childhood and development. These are mirrors in which I may catch glimpses of my image.

James Hillman

Лысенький как-то шутил, что мой настоящий жанр — это подкаст, в котором я голый сижу в окружении девственниц и что-то им втираю.

Я всегда представлял эту картину примерно так:

(Автор фото, если верить интернету)

Голым я после этого снялся, осталось найти девственниц.

Это — zmeyevich.ru — кстати, отдельная история, и тоже про «моего читателя». Придворный астролог как-то сказала мне, мол, а сделай курс Таро. «Почему бы и нет?», — подумал я.

Курс примечателен тем, что я сижу по пояс голый. Я в таком виде обычно хожу по квартире, и мне даже в голову не пришло одеться для съемок. На моих устах — загадочная улыбка, которая обозначает «и что, вы всерьез слушаете курс по Таро, а я на самом деле его рассказываю?».

Вот к чему приводит отсутствие образа потребителя при создании продукта.

Внезапно курс стали покупать программисты, и я понял, что это курс реабилитации людей с техническим образованием, а вовсе не курс по Таро.

Со временем я решил от всего этого отмежеваться, потому что «психотерапевт со знанием Таро» звучит подозрительно, а вот «экзистенциальный терапевт» — совсем другое дело.

В качестве бонуса выяснил, что поначалу сложно говорить на камеру, но можно привыкнуть, а мой голос и внешний вид на видео не вызывает у меня при просмотре никаких негативных эмоций. Позитивных, впрочем, тоже.

***

Заметил — но и это к делу не относится — что женщин-авторов, или как теперь принято называть «авторок», в нашем шовинистическом мире часто представляют так, что сразу и не понятен пол. Вот, скажем, Дорцен Э. Ван (Deurzen E. van.).

Э — это Эмми.

Она — видная фигура британского отделения экзистенциальных терапевтов (оказывается, они еще и территориально делятся). Я у нее читал «Практическое экзистенциальное консультирование и психотерапия», ощущения смешанные.

Эта книга адресована, главным образом, консультантам и психотерапевтам, как тем, кто уже работает, так и тем, кто еще учится. В ней описана специфика метода работы с людьми, исходящего из экзистенциальной перспективы. Поскольку эта перспектива является не только терапевтической, но и философской, то книга, в этом широком смысле, будет интересна любому, кто интересуется изучением экзистенциальных данностей. Тем не менее, для нас главным является их практическое применение.

— так написано во введении, и автор не обманула.

Философия-шмилософия, Хайдеггер-шмейдеггер, тут все понятно, что ничего не понятно, а что делать-то?

Книга дает четкий ответ, что же делать, вплоть до пошаговой инструкции. Но... но... это ведь только бихевиористы до такого опускаются!

Не ожидал, что даже экзистенциальную терапию можно свести к набору понятных инструкций. «На пятой сессии можно поговорить о Сартре».

Или, например, «быстро прогнал по четырем данностям бытия (по Ялому) — и свободен».

С другой стороны, к тому же вопросу о рамках и структуре — не так давно мне удалось примириться с классификациями людей, которые меня все это время раздражали. Классификации, а не люди.

Классификация раздражающих меня людей. «Люди: все». Ха! Ха!

Принцип, который я вывел для себя, звучит так: «Классификации надо знать, но не надо применять». Еще этот принцип звучит, как «звонок для учителя, а не для ученика».

В классификациях есть что-то demeaning. Хорошее слово, переводится, как «унижающее», а морфологически — «лишающее смысла» (de + mean).

Классификации помогают терапевту найти смысл в клиенте, но отсекают все лишнее, что в этот смысл не влезло. «Нарциссы так себя не ведут», например.

Так что знать их полезно и нужно «на всякий случай», но применять на живых людях не надо.

A similar thing happens when we accept or, as they say, internalize a diagnosis. A therapist convinced my friend Jean that her father suffers from narcissism, and since then she’s interpreted every exchange with the man, past and present, as narcissistic. He’s also my friend, and when, talking to her, I bring up aspects of him that are not clinically narcissistic, she either rejects them out of hand or gets grouchy. Another therapist has informed another friend that he’s a borderline personality, and now he’s interpreting everything through that lens and in the process forgetting, or at least discounting, what doesn’t fit. Again, the diagnoses act like computer viruses, changing and erasing memories.

You also see this in Twelve-Step groups; everything in one’s life is interpreted around alcoholism or eating or abuse, a kind of psychological monotheism, and what doesn’t suit the syndrome drops out of one’s consideration like a fall from grace.

James Hillman

С юнгианцами у меня трепетные отношения: что бы я ни подумал, они уже написали, как правило лучше и с бóльшим пафосом.

На этом, пожалуй, закончим с затянувшимся вступлением, и перейдем к конкретной теме.

***

В книге Дорцен Э. Ван меня внезапно порадовала идея о том, что даже если ты экзистенциальный терапевт, клиенту надо помочь разобраться с физическим миром.

Традиционно экзистенциальные измерения представляются в виде тройки, включающей физическое, социальное и личное измерения, которые как правило называются по-немецки Umwelt, Mitwelt и Eigenwelt (Бинсвангер, 1946, Босс, 1963). Бубер (1923), Ясперс (1931,1951) и Тилих (1952) вводят четвертое, духовное измерение, или Uberwelt; его нужно учитывать и прояснять (ван Дорцен-Смит, 1984). Перевод немецких терминов зависит от конкретного автора и его понимания того, какие концепты имелись в виду.

...

Физическое измерение (Umwelt) — измерение, которому принадлежит наше отношение к материальному миру вокруг нас, к природной среде. Оно представляет нашу реализацию в этом мире и наше отношение к фактическим ограничениям и вызовам, с которыми мы, таким образом, сталкиваемся.

Социальное измерение (Mitwelt) — ему принадлежит наше отношение к другим людям, которые вместе с нами живут в мире. Оно представляет нашу причастность к общественной сфере, где на наше поведение и восприятие влияют общественные нормы, социальные соглашения, и межличностные отношения, связанные с властью и подчинением.

Личное измерение (Eigenwelt) связано с нашим личным отношением к себе, которое возникает при самосознавании. Это наш собственный мир и он может включать в себя наше отношение к вещам, животным или людям, которых мы ощущаем частью себя.

Духовное измерение (Uberwelt) связано с нашими отношениями к верованиям, идеям, ценностям и принципам, согласно которым мы живем. Это измерение нашего целостного видения жизни и идеологической позиции, которое определяет, как мы действуем в других измерениях и как мы осмысливаем мир.

...

Так, регулирование жизни в природном измерении не решает все проблемы (да и ничто не решит), но оно часто бывает тем первым шагом, который мы делаем в направлении более полной оценки жизни во всех ее аспектах. Способность быть в согласии с природным миром — и с собственным телом, и с биологическим и физическим окружением вне его — есть непременное условие дальнейшего развития. Способность маневрировать между крайностями в этой сфере дает человеку наибольшую силу, которую только можно приобрести.

Физический мир — это то, как человек ест. Что спит. Чувствует ли свое тело. А чужое?

Второй год не могу написать нормальную заметку про тело. Эта тоже, похоже, не выйдет — судя по ужасному началу.

Человек к сожалению (и к счастью) очень зависит от физиологии.

К сожалению — потому, что «но я же мятежный дух и высокоразвитое существо, не могу же я быть раздраженный только потому, что не поел, это мелко!». Можешь.

К счастью — потому, что многие состояния можно снять или облегчить физиологически. Подышать, побегать, потрогать себя в разных местах, принять ванну, потанцевать, скушать вкусную еду.

Здесь, конечно, часто случается загвоздка, вида «не могу сказать, вкусная еда или нет, и чем одно отличается от другого».

Разрыв с собственным телом у многих колоссальный, и никакая экзистенциальная терапия тут не поможет. Поможет, например, телесная. Или йога. Или спорт.

Здесь, конечно, есть еще одна загвоздка — пока отношения с телом налаживаются, даже йога, спорт и правильное питание могут нанести много вреда, потому что человек начинает заниматься чем угодно (рекордами, достижениями, улучшениями и прочим фашизмом и насилием), но только не налаживанием отношений с телом. Танцы, наверное, лучший способ — там мало что можно себе испортить и если чего-то достигать, то большей осознанности тела, что нам как раз и нужно.

Мне кажется, многих людей действительно можно просто научить.

Я уже говорил, что в терапии невротиков популярен мотив «а что, можно было?». То есть, они даже что-то умеют сделать, но делать это нельзя. «Нельзя заботиться о себе», например.

Более несчастные люди имеют более сложные вопросы, например, «как заботиться о себе?». Их, наверное, можно научить.

Еще более несчастные — «что бы я ни делал, я не ощущаю заботу вообще».

В любом случае, начать с физиологии никогда не повредит, причем начать можно без терапевта (а с фитнес-тренером).

Каждый раз радуюсь, когда вижу, что человек решил «заняться собой» с тела. Может и терапия не понадобится.

Совершенно бесполезно решать какие-то духовные или психические вопросы, если человек спит по 4 часа в день.

Физиология сильнее нас, поэтому мы должны быть хитрее.

В любом случае, все эти разговоры неимоверно удручают, потому что нельзя словами передать ни опыт, ни ощущения.

Вот я могу сказать, что «надо относиться к телу, как к инструменту», но я ведь не знаю, как вы с инструментами обращаетесь. Может, они у вас ржавые. Или одноразовые. Или не ваши. Или руки у вас растут из жопы — и тут уже не до инструментов.

«Относиться к себе, как к ребенку — тоже». Может, вы детей бьете.

Любая отсылка на несуществующий опыт повисает в пустоте.

Поэтому терапия главным образом выглядит, как «дождаться, пока человек все поймет сам», но об этом — в следующих выпусках.

---

The Stanley Parable

2017-04-20 22:23:23 (читать в оригинале)

The Stanley Parable (компьютерная игра) — это «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» (пьеса) нашего времени.

Горячо рекомендую оба произведения. Еще есть одноименный фильм по пьесе, но книга лучше, как обычно.

На этом можно и закончить, но можно и не заканчивать. Опять ужасы выбора! Подразумевается, что все тут взрослые самостоятельные люди, а Смирнов (то есть, я) плохого не посоветует.

Для тех, кто не в курсе, продолжим.

В «Гамлете» есть два проходных персонажа — Розенкранц и Гильденстерн. Они не особо «прописаны» и идут по дороге сюжета, выполняя свою скромную роль. Известно, что в конце пьесы они умирают.

Том Стоппард написал пьесу про этих персонажей, которые находятся «во вселенной Гамлета», но их участь предрешена. Ну, вы понимаете, вопросы выбора, свободы воли, предопределенности и прочий экзистенциализм. То, что это «вторичное» произведение, делает его, разумеется, постмодернистским.

Розенкранц (обессиленно). Домой, я хочу домой. (Делает несколько шагов.) С какой стороны мы пришли? Я потерял ориентацию.

Гильденстерн. Единственный вход: рождение, единственный выход — смерть. Какие тебе еще ориентиры?

Они подходят друг к другу.

Розенкранц. Мы никому ничего не должны. Гильденстерн. Мы влипли. Каждый твой поступок, пусть ничтожный, порождает другой, неизвестно где, неизвестно чей, а тот — третий и так далее, замкнутый круг. Так что смотри в оба и навостри уши. Будь осторожен и следуй инструкциям. И все будет в порядке.

Розенкранц. До каких пор?

Гильденстерн. Пока все не кончится само собой. Тут есть своя логика — все происходит само собой, не волнуйся. Расслабься и плыви по течению. Когда кто-то берет тебя за руку и ведет как ребенка — хоть ты давно уже потерял невинность, — это словно тебя вознаграждают, словно получаешь добавочную порцию детства, — и как раз тогда, когда меньше всего ожидаешь, — словно приз за хорошее поведение — или за то, что вообще не имел детства... Я — э-э-э — не слишком противоречу себе?

Розенкранц. Не помню... Что мы тут вообще делаем?

Что же касается The Stanley Parable, то его автор (Davey Wreden) учился на кинематографическом факультете, а игры делать не умел. Как-то он заметил, что в «рельсовых шутерах» игрока ведут за руку, в духе «а теперь поворот направо» и налево пойти нельзя. И нельзя ничего сделать, что не выходит за рамки сюжета. Ничего не напоминает? Ну да, Розенкранца и Гильденстерна.

Wreden в результате создал «игру», процесс которой состоит в том, что ты ходишь по офисному зданию, а твои действия «комментирует» рассказчик, еще до того, как ты их совершил, в духе «Подойдя к двум дверям, Стенли повернул направо».

Звучит довольно глупо! Первый способ «пройти» игру — это слушать рассказчика. Но его можно не слушать, и повернуть налево. «He’s taking Roy off the grid!»

Можно даже зайти в то место, которое еще «не сделано» и «не предусмотрено» — и, конечно, понять, что оно все-таки было сделано и монолог рассказчика написан и для этого случая.

Понимаете, куда я клоню?

Man vs author, конечно же. Немного подумав, понимаешь, что и man vs reality. И даже man vs technology.

В общем-то, The Stanley Parable — это не компьютерная игра, а — простите за это слово — «интерактивное» произведение искусства.

Про свободу выбора, предопределенность, смерть, бессмысленность, невозможность выйти из пещеры и так далее.

Постмодернизм и экзистенциализм — все, как мы любим.

19/20 на двоих.

---

Бей бихевиористов-когнитивистов!

2017-04-17 14:00:00 (читать в оригинале)

Известный американский психотерапевт Аарон Бек предположил, что депрессия — результат неосознаваемого внутреннего диалога, в котором встречаются специфические утверждения, портящие больному настроение. И если эти утверждения заменить на более реалистичные, настроение исправится. Сейчас эта модальность получила название когнитивно-бихевиоральной психотерапии, и является наиболее доказательным и признанным страховыми компаниями методом борьбы с депрессией.

(откуда-то из интернетов)

«Портящие больному настроение». Прекрасно, прекрасно. Вот за это я и люблю пишущих терапевтов — все видно из слов, если умеешь смотреть слова, конечно.

Сегодня открою The Great Book of Grudges и напишу о когнитивно-бихевиоральной психотерапии.

«Нормальные» (то есть, «симпатичные мне») терапевты ее не любят.

Бьюдженталь и гуманисты не любят бихевиористов за то, что они слишком упрощают человека (и человеку это обидно).

У «глубинных» терапевтов аргументация примерно такая: «Ну вот, только мы захотели поработать в свое удовольствие, как нас поджимают по срокам и деньгам». Если бы я их не любил, то можно было бы подумать, что они себя выгораживают.

На самом-то деле они имеют ввиду что-то типа «из-за того, что страховые компании всегда пытаются сэкономить, настоящая терапия, которая является делом белых богатых невротиков, будет переживать тяжелые времена».

Шучу, шучу.

Любая терапия, не затрагивающая проблемы души, в конечном счете обязательно окажется поверхностной независимо от того, какое облегчение она приносит сначала.
Юнг полагал, что невроз «в конечном счете следует понимать как страдания души, не раскрывшей своего смысла». Заметим, что он указывал не на страдание, а лишь на ощущение бессмысленности жизни, от которого невроз становится защитой. Вместе с тем Юнг считал невроз «мнимым страданием». Аутентичное страдание — это адекватная реакция на столкновение с острыми гранями бытия. В таком случае цель терапии заключается не в устранении страдания, а в его преодолении с целью достижения углубленного и расширенного сознания, способного поддерживать полярность болезненных противоположностей.

Джеймс Холлис

Вспоминая мою первую терапию: терапевт был настоящим психоаналитиком, а я использовал приемы когнитивно-бихевиоральной психотерапии. Давал сам себе задания. Придумывал упражнения. И сочинял игры.

Но! Но! Если бы мне эти упражнения, задания или игры давал терапевт, знаете что я бы с ним сделал?

Говоря простым языком, «Я не знаю, как вы работаете с сопротивлением, господа кг-бх?».

Однажды клиент замучил меня вопросами, типа «и что же делать?». Я долго держался, а потом сказал: «ОК, хорошо! Вот тебе очень простое задание».

Следующие пару месяцев я вел себя, как сука, постоянно напоминая ему о задании, которое он, конечно же, не делал.

Сопротивление!

Вообще, мне кажется, на сопротивлении половина психоанализа построена. Вторая половина — на переносе. Весь психоанализ сводится к тому, что психоаналитик намекает (сопротивление) клиенту на то, что он ему не папа и не мама (перенос).

Это шутка.

Выясняя, почему клиент не делает такое простое задание (и что он при этом чувствует), мы хорошо с ним продвинулись... в выяснениях.

Это — встречные претензии кг-бх в сторону других школ. «Ну ок, повыясняли, а делать кто будет?».

Я уже писал, что кг-бх хотят пропустить (или минимизировать) «копания» и перейти сразу к правильным действиям. Чтобы у «больного» поскорее «не портилось настроение».

На это у меня есть контраргумент: «Клиент — не идиот». Когда человек поймет свою текущую ситуацию, он вполне в состоянии придумать схему действий сам.

У меня, впрочем, есть гипотеза, как кг-бх обходят сопротивление. Они просто пишут у себя на сайтах что-то типа «я не работаю с людьми, которые не хотят ничего делать». Сразу валят всю ответственность на клиентов. И правильно делают, кстати. Но этим самым они отрезают большой кусок безответственных клиентов.

А что делать людям, которые не хотят ничего делать? Или которые хотят, но не понимают, почему не могут. Лень, прокрастинация, саботаж — то самое «сопротивление», которое может принимать много форм. Вылечить прокрастинацию упражнениями? Делать упражнения и не пораниться?

Зато понятен круг, в котором кг-бх работает: люди, которым просто надо научиться некоторым трюкам и поправить некоторые локальные неудобства. Они умеют учиться, готовы учиться, у них не экзистенциальная депрессия от потери смысла жизни («просто думайте о чем-то хорошем!»), а всего-навсего «портится настроение», но называется это тоже почему-то депрессия, и страховые компании за это платят.

Почему-то те кг-бх терапевты, которых я видел, очень однообразно себя рекламируют, напирая на скорость, результат и эффективность. При этом, например, психоаналитики честно говорят «психоанализ — не для всех», а кг-бх почему-то нет.

Описаны случаи (Ханс Дикманн), когда клиенту психоаналитика становилось лучше еще на собеседовании, он уходил довольный и время показывало, что «клиент излечился». То самое пресловутое «помогло на первой сессии». О чем это говорит? О том, что психоанализ помогает на первой сессии! На самом деле нет.

О том, что кг-бх — не панацея, говорит тот факт, что все остальные виды терапии живы. Несмотря на симпатии страховых компаний.

Эффективность всех видов терапии примерно одинакова. Это подтверждается исследованиями (тут должна быть ссылка, чтобы не быть голословным, по-моему в «Экзистенциальной терапии» Ялома).

Но при этом кг-бх работают быстрее. «А значит, эффективней». Но на самом деле нет.

Человек, которому помогли пять лет психоанализа и которому помогли 10 сессий кг-бх — это два разных человека, и не факт, что одно можно заменить другим.

Как-то ко мне пришел клиент с простой проблемой страха публичных выступлений, это почти идеальный запрос для кг-бх. («Попробуйте представлять аудиторию голой»).

Вместо этого мы работаем уже два года в психоаналитическом ключе, а у клиента медленно (но я надеюсь, что верно) меняется характер, восприятие себя и отношение к жизни вообще.

Ну, знаете, как в анекдоте, когда покупатель пришел купить прокладки для жены, а продавец ему сначала удочку продал, а потом рыболовный катер («все равно выходные потеряны»).

Так что я богатею с каждым днем! Но на самом деле нет.

Видел у одного кг-бх терапевта следующее уникальное торговое предложение: я беру в 4 раза больше за час, чем «обычный» терапевт, но провожу мало часов, в результате вы экономите.

Вот как я молодец, забочусь о вас. Со стороны клиента вы действительно экономите. Со стороны же терапевта — его час стоит в 4 раза дороже. Получается, остальные терапевты «наживаются» на том, что работают дешевле, но больше. Вот не дураки ли?

Что же делать?

Клиентам я предлагаю еще один критерий как выбрать терапевта: если терапевт говорит, что у него есть авторская уникальная методика — бегите. Если говорит, что приверженец одной школы (самой лучшей) — пятитесь назад. И, наконец, если владеет несколькими инструментами — можете ненадолго остаться.

Также клиентам надо знать, что «серебряной пули» не бывает, некоторые проблемы — например, фобии — эффективней лечатся одними способами терапии, а некоторые — например, потеря смысла в жизни — другими, и если терапевт на вопросы «в чем минусы вашего метода» скажет, что «единственный минус — в том, что метод настолько быстр, что вы не успеете привыкнуть к изменениям» — то это брехня уровня собеседований («единственный мой минус — в том, что я слишком много думаю о работе»).

Терапевтам я не могу ничего предложить. Не могу же я сказать «давайте все дружно пиздеть поменьше», клиентов же надо как-то привлекать!

Основная фантазия терапии — это утверждение прогресса посредством инсайта и доброй воли. В основном люди уверены в трех пунктах, касающихся терапии и терапевтов. Первый: терапевтам известны тайны, и за плату, совершая определенный ритуал, они раскроют эти тайны. Увы, как правило, терапевты — обычные люди, которым никакие тайны не известны. Гораздо легче обнаружить тайну того, как сбросить вес, обрести любовь или повысить самооценку, почти в каждом популярном журнале. Терапевты мало что могут сказать на этот счет. Во-вторых, считается, что терапевт для пациента будет исполнять роль хорошего или плохого родителя. Это бессознательное утверждение, однако, оно возникло из детско-родительской парадигмы, которая оживает каждый раз, когда человеку приходится о чем-то просить уполномоченного Другого. Все мы родом из детства, и поэтому будем отыгрывать семейные отношения через сверхидентификацию, проявление враждебности или зависимости по отношению к родительскому суррогату, который формируется в терапевтических отношениях. Пока этот перенос остается непроанализированным, пациент пребывает в тупике, решая все задачи личностного развития, которые, собственно, и привели его в этот тупик. В-третьих, люди ожидают чуда, что какой-то шаман проникнет в сферу их психики, изгонит оттуда всех вредных демонов, вызывающих расстройства, и мгновенно их исцелит.

Если от терапевтов требовать «писать на рекламе правду», как диктует закон, тогда на терапию не придет ни один человек. В ответ страдающему клиенту, который ищет у него поддержки, терапевт должен сказать, по крайней мере, три вещи.

Во-первых, вам придется иметь дело с этой ключевой проблемой всю оставшуюся жизнь, и в лучшем случае за время вашей долгой негражданской войны с самим собой вы останетесь победителем всего лишь в нескольких перестрелках. Десятки лет пройдут в борьбе на знакомых фронтах, хотя местность может так измениться, что вы с трудом распознаете: это — то же самое, и это — то же самое. Во-вторых, вам придется разобраться с множеством сил, которые вы привлекли для защиты от собственной уязвленности. На этот раз именно ваши защиты, а не ваша уязвленность становятся проблемой и тормозят ваше внутреннее странствие. Когда вы устраните эти защиты, вам снова придется почувствовать боль прежней травмы. И, в-третьих, вы не избавляете от боли, не наделяете мудростью и не даруете освобождение от страданий в будущем. По существу, подлинное раскрытие потребовало бы от терапевта считать мелкое притворство в оказании помощи обманом и, соответственно, делать более скромные заявления относительно долговременной терапии или анализа.

При всей умеренности этого заявления, оно, по-моему, правильное. Терапия не вылечит вас, не решит ваши проблемы и не сделает вашу жизнь успешной. Всё несколько проще: она сделает вашу жизнь более интересной. Вы будете подходить ко все более и более сложным загадкам, скрытым внутри вас и в ваших отношениях с другими людьми. Это заявление кажется маленькой горошиной для полного тревог мира потребителей, но это огромный дар, чрезвычайно весомый вклад. Подумайте: ваша собственная жизнь может стать для вас более интересной!

Сознание — это дар, и осознание — самое лучшее его качество.

Джеймс Холлис

Таким образом, в моем извращенном понимании кг-бх-сты предлагают quick fix, со всеми его минусами и (несомненно) плюсами.

Мой же единственный минус, как терапевта — в том, что я предельно честен.

А так же чертовски умен и дьявольски красив.

***

Заметка будет не полной без фотографии крысы.

***

Чтобы не быть голословным, почитал Аарона Бека, «Когнитивная психотерапия расстройств личности».

Его считают отцом когнитивной терапии.

Аарон вместо «сопротивление» вводит термин «проблемы с сотрудничеством» и разбирает, что делать. Выглядит это, как... работа с сопротивлением, но вынужденная.

Также он вводит понятие «предупреждение рецидивов»: «Наиболее важным аспектом предупреждения рецидивов является участие в добровольных сессиях после того, как формальное лечение закончено».

Нет, вы подождите. Так «формальное лечение окончено» или какие-то дополнительные «добровольные» сессии? Скорость лечения и эффективность считается с ними или нет?

Много раз пишет, что с тяжелыми случаями когнитивная терапия работает... долго и тяжело.

Учитывая долгосрочный характер проблем при заболеваниях Оси II и их общее воздействие на всю жизнь пациента и долгосрочный характер психотерапии, пациент и психотерапевт могут испытывать фрустрацию. В обоих случаях результатом могут стать негативные реакции на дальнейшую психотерапию, мысли о неудаче психотерапевта или пациента и чувство раздражения по отношению к источнику фрустрации (психотерапевту или пациенту).

Клинический пример 1. Алисия, психолог под супервизией, была «полностью фрустрирована» Ларой, пациенткой с пограничным расстройством личности: «Она не меняется; она остается сердитой, обычно на меня. Я просто боюсь ее визитов и счастлива, когда она их отменяет». Алисия весьма успешно работает как психотерапевт, когда сталкивается с более типичными, несложными депрессиями, но не привыкла к долговременному лечению или сопротивлению пациентов. Она говорит: «Я читала о пограничном расстройстве личности, слышала о таких больных, но никогда не думала, что сама столкнусь с подобными проблемами». Основное внимание при супервизии было сосредоточено на помощи Алисии в том, чтобы справиться с ее дисфункциональными мыслями и ожиданиями относительно психотерапии, лечения сложных случаев и контрпереноса.

Клинический пример 2. Мария первоначально пришла на психотерапию, чтобы уменьшить депрессию. Ее депрессия накладывалась на обсессивно-компульсивное расстройство личности. Она выбрала когнитивную психотерапию, узнав из статей в журналах о ее краткосрочном характере и эффективности. После 25 сессий она потребовала, чтобы ей сказали, почему она все еще «не вылечена».

Похожее отношение у меня было с телесной терапией, когда я почитал Лоуэна и выяснил, что телесники тоже работают со сложными случаями годами.

У Аарона есть даже про наших любимых шизоидов:

«Как можно ожидать, исходя из системы убеждения шизоида, маловероятно, что он будет ценить психотерапевтические отношения. Пациент, скорее всего, будет считать психотерапевта навязчивым, и это может запустить автоматическую стратегию, суть которой в том, чтобы держаться подальше от людей. В отличие от избегающих личностей, которые в конечном счете начинают доверять психотерапевту и ценить его, шизоиды, вероятно, никогда не будут этого делать. Конечно, это может привести к множеству реакций со стороны психотерапевта. Трудно видеть себя участником бесполезного взаимодействия».

«Так как когнитивная психотерапия — это подход, основанный на сотрудничестве, важно, чтобы психотерапевт не навязывал пациенту своих целей. Лучше, чтобы шизоид проходил психотерапию короткое время и покидал ее с позитивным опытом».

«После смягчения симптома шизоидный пациент может захотеть закончить психотерапию, а не продолжать работать над решением межличностных проблем».

«В ходе лечения шизоидный пациент может установить отношения с психотерапевтом и другими людьми. Кроме того, находить в жизни больше удовлетворения. Однако для психотерапевта важно понять, что для достижения небольшого успеха может потребоваться долгое время».

Так подождите-подождите, «лучше, чтобы шизоид проходил психотерапию короткое время и покидал ее с позитивным опытом» и «для достижения небольшого успеха может потребоваться долгое время». Тут точно нет противоречий? И, конечно, «кому лучше?». А так же «трудно видеть себя участником бесполезного взаимодействия» и вообще общий тон.

Кто-то прооосто не умеееет рабоооотать с шизоидами!

Первый шаг при когнитивной оценке случая предполагает выявление автоматических мыслей, которые служат отличительным признаком этого расстройства. Тогда как оценка других расстройств личности с точки зрения когнитивной психотерапии сосредоточена на типах автоматических мыслей пациентов, шизоидное расстройство личности часто отмечается недостатком автоматических мыслей. Часто шизоидного пациента трудно заставить указать хотя бы на одну их них.

Шах и мат, господа когнитивисты!

Неотзывчивость пациента на похвалу сужает для психотерапевта круг средств воздействия, применяемых в ходе психотерапии.

Остается только битье. Или, как говорил мой папа, «битие определяет сознание».

«И тут он начал что-то подозревать».

У меня есть обидная мысль, что:

а) школа терапии нужна для снятия с терапевта тревоги (и больше не для чего),
б) школа терапии развивает/компенсирует теневые/слабые стороны ее основателя.

В общем-то, это одно и то же.

Дикманн («Методы в аналитической психологии») целую главу написал под названием «Кушетка или кресло?». Увлекательное чтиво, не знал, что такую серьезную тему можно так подробно осветить!

Если в двух словах, то Фрейду не нравилось, что на него смотрят, поэтому он клал клиентов лицом от себя. Юнгу не нравился Фрейд (после того, как они поругались), поэтому из вредности Юнг стал садить людей в кресло напротив себя.

Потом появились ортодоксальные фрейдисты и ортодоксальные юнгианцы, которые подняли знамена «кушетка 4 life!» и «кресло, только кресло!» и даже теоретические это все обосновали.

Люди, что с них взять.

Выходит, что Аарону «трудно видеть себя участником бесполезного взаимодействия».

Вторая, менее обидная мысль, которая, впрочем, никак не противоречит первой, состоит в том, что терапия работает с материалом, а у разных школ просто разный материал, но автор у материала — один и тот же (клиент), так что какая разница?

Сны, тело, рисунки, слова, «специфические утверждения», то, что происходит «здесь и сейчас» — это все материал для терапии.

Исключая разницу в материале, все остальное одинаково.

Минус маркетинг.

И проблемы основателей.

И тревоги терапевтов.