Настроение сейчас - ну как у всех - затмение

Мистер Паркенсон паркует тачки.
Дома его ждет миссис Элеонор
Он заходит уставший, просит свои тапки
Садит и слушает ее пустозвон.
Она теребит его лацканы, сдувает пылинки
Она хочет нежности – все ж таки муж!
Он говорит: «у меня поистерлись ботинки,
А у тебя, детка, размазалась туш».
Говорит: «я хочу съездить в отпуск,
Куда подальше, буду пить ром из кокоса.
А ты присмотри за собакой, займись домом
И не бери мое портмоне без спроса».
Потом берет пульт от телека:
Смотрит про котировки, про что-то такое,
Что случилось однажды в Перу.
Она говорит: «может ты, милый,
Оденешь футболку в такую жару».
Он машет головой в подтверждение,
Как и привык за десять лет брака.
Лучше кивнуть вовремя, чем слышать
Как она в ванной потом будет плакать.
Зачем женился, если б не умирала
То бросил давно, на корню,
К тому же в отеле, где он работает
Девочка Юта давно сказала «люблю».
Он человек видный, хоть и парковщик
К тому же не пьет, не жаден
И с юмором - не отнять.
Только вот блядь, жена умирает просто
Он приходит с работы домой и ложиться спать.
И не делает ведь ее дни счастливей,
Малодушно прячется в свою скорлупу
Если уйдет, скажут все сразу: «досталась же
Бедная этому Паркенсону - подлецу!».
И он ждет, не смерти – свободы.
Элеонор вяжет, льет слезы,
Гуляет с собакой, которая постоянно лает
Просит у неба: «убей меня поскорее,
Я не могу смотреть, как он страдает!»

Настроение сейчас - как вас этот мир?

И когда я допью мороженный сок, слизнув капли с губы, просочусь в твои нервы, как порошок и завязну там до весны. Отойдут все простуды, а может эмаль соскоблится и лица изменятся, там где в окна стучит не погодой февраль имена на другие заменяться. Подожди. Посмотри, там, на фоне луны силуэты нам пишут историю. Только правда внутри, все горит от зари, переходит на высшую категорию. Я намеком-веслом все гребу к берегам, за которыми скрыт то ли приз… то ли принц, то ли что-то еще не поймешь. А совсем по соседству зарыл кто-то ложь. Светлокож. Я хотела бы додж взять себе напрокат и смотреть на огни в переливчатом вечере.
Не заметишь меня, не приду я сквозь время, не сольются все чувства враз в миге, потому что внутри задыхается сердце, но твердит: «из другой он лиги». Я сплела бы венок, прилипилась к губам, поцелуй вырывая, как вечность галактик, я закрыла бы окна, погасила бы свечи и нырнула в твой мир. Не стратег и не тактик.
Как слепая, по краю, отмеряю шажочки, все флашочками помечая. Я иду до тебя. С просьбой «только любить». Так хочу, что почти умираю. Одержимость – да нет. Так мурашки и сны, а еще сердца трепет при каждой улыбке. Попытаться. Сломить. Не страдать, просто жить, пусть «дурная», пусть глупость. Ошибки.
А внутри черный ящик, вокруг черный дым, пусть коллайдер поглотит кусочек Швейцарии, пусть сотрется все прошлое, сожмется в комок. Запиши меня просто в свой райдер. Пусть не пунктом один, пусть хоть тысяча первой, не дорогой большой, так хоть дикой травой на пути, щебнем, пылью. Обещаю тебе - буду верной.
Но сказать я боюсь, просто письма Татьяны, хоть не Ларина я не грамма. Не игнора я даже страшусь, я боюсь показать слабой... И хочу, чтобы догадался сам, ну как в сказке. Ведь даже звезды и тех контачит. И пока от меня далеко ты, во мне кто-то маленький тихо плачет.
Не Алиса, давно уже. Выросла. Все. Иногда лишь в зеркало глядя, вижу я, что во мне есть еще нерастраченное, спрятанное будто бы в засаде. И когда я допью мороженный сок, слизнув капли с губы, прекратит действие спасительный анаболик. За тобой бегу сквозь туман и сны…ты мой бзик…ты мой белый кролик…

Настроение сейчас - пиздище валится с небес (с)

Если ты держишь руку на пульсе. Отпусти. Зачем слушать биение, которого может не стать. Брать… вверх, чужое, одерживать, смакуя победы, видеть не свои, не о себе сны. Кто там сверху играет в игры или это играешь сам ты, за столом покрытым красным лаком. Плакать? Можно… от невезения, от промокнувших насквозь мыслей, чрезмерную боль и память - можно до суха, начисто высушить, как и весла покрытые брызгами от того, где-то сдохшего лета. Без ответа…
Как рябина сияла глянцем в минус тридцать, в том январе, так сейчас седина и слезы душат сердце в зловещей жаре. Каре? Сыграем? Давайте, не страшно. Ставки вышли, одна лишь боль. Подрастеряны прежние ласки, разъедает трещины соль. Встали в парке трамваи, троллейбусы, смог бензиновый щемит горло, прорастает трава сквозь стены. Подло скажете? Подло. Подло.
Как мечта, что на финише раненной не достигнет былой высоты, так сегодня уходят в прошлое люди те, а за ними ты? Опиидные средства, скорости, полу-сломанные движки. В легких тяжестью давит тмин, жизни-то в клубки связаны, нити разные, а лабиринт один. Ты застрянешь. Второй там сдастся. Все так просто как логарифм. Миф. Сочини про меня заново, только пусть я теперь выживу, чтобы вскликнули все: «как мы рады»! Давайте все доживем чтоли... до следующего понедельника… хотя бы