Черкесский набег
Картины русского баталиста Франца Рубо, получившего от тифлисского музея «Храм Славы» заказ на серию картин из истории кавказских войн.
Черкесский набег
Казаки, преследующие Черкесов
Штурм аула Гимры. 1891
Кто кого? 1905
Битва при Рихтани. 1900-1910
Горцы в пути
Кавказская конная разведка. 1901
Казаки у горной речки. 1892
Переход князя Аргутинского через Кавказский хребет. 1892
Штурм аула Ахульго. 1888
Штурм аула Ахульго. Панорама фрагмент
Штурм аула Солта. 1891
Эпизод из битвы при Курюк-Дард. 1900
Могли ли силовики предотвратить революцию 1917 года?Политические силы, стремящиеся предотвратить революции, всегда рассчитывают на свои спецслужбы, полицию и армию как на последний и часто главный аргумент. Важнейшей задачей они считают дополнительное финансирование и расширение, укрепление и совершенствование силового блока.
Крах монархии в 1917 году нередко объясняют недостаточным количеством надежных полицейских и военных сил в Петрограде, и/или их низким качеством. Порой утверждается, что несколько надежных воинских частей смогли бы легко рассеять неорганизованные толпы восставших солдат и рабочих.
Но могли ли «силовики» империи в принципе что-то изменить?
Главная царская спецслужба – Охранное отделение – имела многолетний опыт борьбы с профессиональными революционерами. Охранка располагала широкой сетью информаторов в рядах оппозиционных и революционных партий. Ситуацию в этих кругах руководители Департамента полиции представляли довольно точно. Важным источником информации была перлюстрация частной переписки, особое внимание уделялось корреспонденции политической элиты – «просвечивали» не только социалистов и либералов, но и епископов Православной церкви, членов правительства. Россия обладала и замечательной школой дешифровки, так, британский дипломат впоследствии вспоминал, что на одном приеме, состоявшемся в годы Первой мировой войны, к нему подошел русский офицер, который попросил союзника сменить код посольской корреспонденции: «Я читаю ваши телеграммы как утренние газеты…»
И в дни Февральской революции офицеры тайной полиции хорошо представляли себе ситуацию в революционных и оппозиционных кругах. Более того, противники власти сами были застигнуты врасплох революцией, они явно недооценивали возможность массовых протестных акций. И революционеры, и их противники ждали организованного штурма власти, они не были готовы к действиям, которые во многих отношениях были спонтанными, не имели единого организационного центра, а основывались на самоорганизации снизу. С удивлением высокопоставленные офицеры констатировали отсутствие «руководителей», направляющих действия манифестантов.
Хотя к 1917 году Россия уже шла по пути к построению правового государства, страна была во многих отношениях государством полицейским. Но это полицейское государство не имело должного количества профессиональных полицейских: хорошая полиция – дело дорогостоящее. Поэтому в России традиционно для восстановления порядка применялись войска. Нередко это были казаки, умело пускавшие в ход свои нагайки, а то и холодное оружие. Иногда при подавлении разнообразных волнений использовалась пехота.
Полиция и жандармерия проявили в дни революции стойкость, за что многие сотрудники этих ведомств поплатились жизнью (хотя некоторые подразделения жандармерии перешли в конце концов на сторону восстания). Но после начала беспорядков быстро стало ясно, что полицейских сил недостаточно, и в соответствии с разработанным заранее планом власти стали применять армию.
«Большая часть моего отряда смешалась с толпой»Офицеры и солдаты готовились к войне, а не для полицейских задач, и армейские подразделения действовали соответствующим образом, сравнительно легко пуская в ход огнестрельное оружие. Это формировало определенный опыт прохождения конфликтов, которые превращались в небольшие гражданские войны с участием императорской армии. Формировалась определенная культура вооруженного подавления волнений, которая использовалась революционерами для легитимации их действий, в частности, для оправдания террора. Эта практика, ускорявшая эскалацию напряжения и радикализацию протеста, в немалой степени способствовала скатыванию страны в общеимперскую гражданскую войну во время революции.
В 1917 году в Петрограде войска, подчиняясь приказам, начали стрелять по демонстрантам 26 февраля (старого стиля). Это привело к непредвиденным последствиям: восстала 4-я рота запасного батальона лейб-гвардии Павловского полка. Стихийное выступление удалось локализовать, а солдаты, считавшиеся зачинщиками, были арестованы. Но на следующий день восстали солдаты других частей, революция перешла в иную фазу, теперь ее можно было подавить лишь начав серьезную гражданскую войну. Для этого у властей не было ни решимости, ни ресурсов.
Поведение войск обычно объясняют их качеством. Действительно, до войны основу столичного гарнизона составляли гвардейские полки, состоявшие из специально отобранных и обученных офицеров и солдат. Верность императорской армии царю повлияла на ход революции 1905 года, гвардейцы Семеновского полка жестоко и без колебаний подавили восстание в Москве. Если бы революция началась в мирное время – а такие сценарии вполне можно представить – она протекала бы совсем иначе.
Но к февралю 1917 года гвардия фактически перестала существовать. Полки находились на Юго-Западном фронте, а их состав существенно изменился вследствие потерь в боях. В столице же оставались запасные батальоны гвардии, в которых перед отправкой на фронт проходили подготовку и переподготовку новобранцы, а также солдаты, возвращавшиеся в строй после ранений и болезней. Командование гарнизона понимало, что войска большей частью состоят уже не из отборных солдат, а из плохо обученного ополчения, применение которых на улицах столицы может беспорядки умножить и усилить.
На это обстоятельство указывают часто историки, объясняя удивительно быструю победу восстания в столице. Они цитируют тех современников, которые утверждают, что одной хорошо дисциплинированной войсковой части было бы достаточно, чтобы разогнать толпы мятежников.
Но эти суждения требуют корректировки. Недовольство режимом было таково, что оно захватило даже часть кадровых гвардейцев. В офицерских собраниях звучали оппозиционные разговоры, а некоторые гвардейцы участвовали в обсуждении планов государственного переворота. Дальше разговоров, дело не пошло, но и они показательны: в 1905 году что-то подобное представить сложно.
Даже в тех случаях, когда повстанцы встречали на своем пути войска, возглавляемые решительными командирами, шансов что-то сделать у офицеров было мало. Так, 27 февраля против восставших был брошен сводный отряд правительственных войск под командой авторитетного в гвардейских кругах полковника лейб-гвардии Преображенского полка А. Кутепова (в будущем – известного вождя Белого движения). До столкновения с мятежниками дело не дошло: сопротивления Кутепов не встретил, но его отряд, продвигаясь через революционные толпы, буквально растаял. Через некоторое время решительный командир осознал, что у него нет подчиненных. «Большая часть моего отряда смешалась с толпой, и я понял, что мой отряд больше сопротивляться не может», – писал Кутепов в своих воспоминаниях спустя десять лет.
Неожиданная самоорганизацияИстория революций показывает, что ставка на «последний довод», использование против повстанцев элитных войск, действующих под командой жестких офицеров, порой невозможна: дисциплинированные подразделения разлагаются на глазах, тают как твердый кусок сахара, брошенный в горячий чай.
На ситуацию в 1917 году влияло и разное отношение толпы к полицейским и солдатам. Повсеместно отмечалось стремление завязать разговор с солдатами и казаками, желание вовлечь их в разговор, повлиять на их настроения. Случаи агрессивного отношения толпы к военнослужащим были редким исключением. Толпа, как правило, избегала столкновения с войсками. Полицию, напротив, атаковали с самого начала. Антиполицейсие настроения, подпитываемые разными поводами, были важной частью общественной повестки накануне Февраля и в дни революции. Показательно, что носителями таких настроений были и многие солдаты, которые недолюбливали полицейских, избавленных от опасной службы на фронте.
Немалое значение имело и то, что военные и полицейские власти готовили свои силы к совершенно иному противостоянию. Они ожидали организованного переворота, подготовленного революционерами, находившимися «под колпаком», и совсем не ждали стихийной самоорганизации улицы, которая проявлялась в забастовках и демонстрациях, хлебных бунтах и разгромах продовольственных магазинов. Точечные аресты хорошо известных полиции революционеров не могли остановить это массовое движение – оно уже имело свою логику развития.
Можно предположить, что если бы среди революционеров возбладали горячие головы, изначально призывавшие к вооруженной борьбе с властью, то события могли бы развиваться иначе: логика конфликта заставила бы солдат отвечать огнем на огонь. Но и активисты, и тысячи участников конфликта проявили удивительную выдержку – даже 26 февраля, когда войска стреляли по демонстрантам, они не атаковали солдат.
Спецслужбы, полиция и армия – сильные инструменты власти, однако нельзя считать их неким универсальным средством, и их эффективность в условиях острого общественно-политического кризиса непредсказуема.
via
Одной из причин быстрого свёртывания реформ Косыгина в начале 1970-х была не только опасность введения рыночного социализма вместо казённого, но и сокращение 30-50% рабочих мест в экономике СССР. Один из экспериментов такой «перестройки» был проведён Иваном Худенко в казахском совхозе. Два года работы при хозрасчёте показали, что из 800 работников совхоза оставили только 80 человек, в том числе с работой прежних 110 управленцев справлялись 2 человека. Уволенных работников хозрасчётный совхоз посадил на вэлфер 30 рублей в месяц. При этом производительность труда у Худенко выросла в 3 раза, а зарплаты — в 2,5 раза.
Эксперимент в совхозе «Илийский» проводился с марта 1963 года до конца года. Основные итоги. С работой в полеводстве, с которой до эксперимента не справлялись 800 человек (на уборку из Алма-Аты привлекалось 500 человек) выполнили 80 человек. Рост производительности труда впечатляющ.
В совхозах Казахстана (как и в целом по всех совхозам и колхозам СССР) был чрезвычайно раздут административно-хозяйственный аппарат. В среднем на совхоз приходилось 110 работников этого аппарата. В течение одного месяца в совхозе требовалось составить только по учёту и оплате труда 15 тысяч различных накладных, учетных листов и других расчетных документов, содержащих 1800 показателей.
Новая система Худенко предельно сокращала непроизводительные затраты. В Опытном хозяйстве пятилетний план производства продукции и сдачи её государству, численности работников и фонда заработной платы, с объёмом капитальных вложений и кредитных вложений размещался на двух страницах, а годовой бухгалтерский отчет о его выполнении — на одной странице.
Итоги работы в экспериментальном хозяйстве Худенко за 1969 год были таковы. Размер вновь созданного продукта на одного работника — 5140 рублей в год. В обычных совхозах Казахстана — 840 рублей. Годовая зарплата одного работника у Худенко — 3000 рублей, в совхозах Казахстана — 1268. Цифры говорят сами за себя: в Опытном хозяйстве производительность труда опережала зарплату, а в совхозах, зарплата в полтора раза превышала размер вновь созданного продукта.
В середине 1970 года эксперимент был прерван. В Министерстве сельского хозяйства писали, что если эксперимент Худенко распространить на всю республику, то работу в колхозах и совхозах потеряли бы 40-55% работников.
Похожие эксперименты по обкатке «реформ Косыгина» были проведены и в других отраслях советской экономики.
Так, в 1967 годуна Щёкинском химическом комбинате был начат экономический эксперимент по проверке основных положений реформы, получивший известность как Щёкинский эксперимент.
Суть эксперимента заключалась во внедрении на предприятии элементов хозрасчёта. Предприятию был определён стабильный фонд зарплаты на 1967-1970 годы, а вся экономия этого фонда при повышении производительности труда и при сокращении числа работников оставалась в распоряжении коллектива предприятия. За два года эксперимента число рабочих на комбинате сократилось на 870 человек (с 2 тысяч), объём выпускаемой продукции вырос в 2,7 раза, производительность труда в 3,4 раза, почти в 4 раза повысилась рентабельность, расходы заработной платы на рубль товарной продукции снизились с 13,9 до 5 копеек. В 1976 году этот эксперимент был прекращён.
Похожий эксперимент проводился в Дальневосточном морском пароходстве. К 1975 году на 140 судах было высвобождено 730 человек.
Косыгину позволили осуществить лишь малую часть задуманного, но даже этой малости хватило резко увеличить темпы роста советской экономики. 8-я пятилетка (1966-1970 годы) оказалась самым успешным периодом для послевоенной советской экономики. Так, в эти годы среднегодовой рост ВВП составлял 7,7% (примерно как в нынешнем Китае). Для сравнения: в пятилетку 1975-79 годов этот показатель был 4,4%.
Эти эксперименты показали, что через 10-12 лет косыгинских реформ в советской экономике было бы сокращено 30-55% работников (в зависимости от отрасли). В частности, в начале 1970-х была свёрнута идея Косыгина о замене магазинов супермаркетами, которая позволила бы высвободить до 40% торговых работников.
В руководстве СССР не понимали, куда пришлось бы девать десятки миллионов безработных. Так, старцы из Политбюро пожертвовали прогрессом, выбрав вместо него стабильность — которой хватило всего на 10-15 лет.
via
+ развернуть текст сохранённая копия
+ развернуть текст сохранённая копия
