Я не успел к празднику закончить живой акриловый римейк вот этого, покажу хотя бы CG-эскиз. То есть это сфотографирован незаконченный холст и в фотошопе прикидывалось, что будет делаться дальше.

В работе.

Умирает не тело человека, а целый человек. Ибо человек органически сложен из души и тела. И ни душа, ни тело в раздельности не образуют человека. Тело без души есть труп, а душа без тела — призрак. И одной органической одушевленности еще недостаточно для жизни человеческого тела. Человек не есть бесплотный дух, не есть некий «демон бестелесный», заключенный в темницу тела. Как ни таинственна связь души и тела, непосредственное сознание свидетельствует об органической цельности психофизического состава человека. И потому разлучение души и тела есть смерть самого человека, прекращение его целостного, собственно человеческого существования, […] помрачение «образа Божия» в человеке.

И именно об этом говорит Дамаскин в своем замечательном погребальном каноне: «Плачу и рыдаю, егда помышляю смерть, и вижду во гробах лежащую, по образу Божию созданную нашу красоту, безобразну, бесславну, не имущу вида». Дамаскин говорит не о теле человека, но о живом человеке…«Наша богообразная красота» — это не тело, но человек. Именно он есть «образ неизреченной славы» Божией, даже под язвами прегрешений. И в смерти открывается, что человек — это «разумное изваяние» Божие, по выражению священномученик Мефодия, — есть труп: «яко наги кости человек, червей снедь и смрад». В этом загадочность и таинственность смерти. «Воистину есть таинство смертное: как душа от тела нуждею разлучается, от состава и сочетания естественного союза Божественным хотением разделяется… О, чудесе!.. Како предахомся тлению… Како сопрягохомся смерти!»

[…]

Благодаря Христу, смерть есть не только самораскрытие греха, но и начинающееся воскресение. Бог не столько наказывает смертью, сколько врачует падшее человеческое естество. И не только в том смысле, что ею Он пресекает порочную и греховную жизнь. Самое омертвение человека Бог обращает в средство врачевания. В смерти человеческое естество очищается и предвоскресает. Таково общее мнение отцов Церкви.

С особой силой выражено оно святителем Григорием Нисским. «Промыслом Божиим послана человеческой природе смерть, — говорит он, — чтобы по очищении от порока в разлучении души и тела, через воскресение человек снова был воссоздан здравым, бесстрастным, чистым, свободным от всякой примеси порока». Это, прежде всего, врачевание тела. В смерти Бог как бы переплавляет сосуд нашего тела. Свободным движением воли мы вступили в общение со злом, и к нашему составу примешалась отрава порока. Поэтому теперь, подобно некоему скудельному сосуду, человек разлагается в землю, чтобы по очищении от воспринятой им скверны через воскресение он мог быть снова возведен в первоначальный вид… Поэтому смерть — не зло, а благодеяние. Ныне земля как бы засеменяется человеческим прахом, чтобы силою Божией произрастить его в последний день … Смертные останки человека предаются земле для воскресения… Самая смерть таит в себе возможность воскресения. Но реализуется эта возможность в «Первенце из мертвых» (1 Кор. 15:20). Только в силе Христова воскресения упраздняется смертная скорбь.

Георгий Флоровский. О смерти Крестной

В работе.

Умирает не тело человека, а целый человек. Ибо человек органически сложен из души и тела. И ни душа, ни тело в раздельности не образуют человека. Тело без души есть труп, а душа без тела — призрак. И одной органической одушевленности еще недостаточно для жизни человеческого тела. Человек не есть бесплотный дух, не есть некий «демон бестелесный», заключенный в темницу тела. Как ни таинственна связь души и тела, непосредственное сознание свидетельствует об органической цельности психофизического состава человека. И потому разлучение души и тела есть смерть самого человека, прекращение его целостного, собственно человеческого существования, […] помрачение «образа Божия» в человеке.

И именно об этом говорит Дамаскин в своем замечательном погребальном каноне: «Плачу и рыдаю, егда помышляю смерть, и вижду во гробах лежащую, по образу Божию созданную нашу красоту, безобразну, бесславну, не имущу вида». Дамаскин говорит не о теле человека, но о живом человеке…«Наша богообразная красота» — это не тело, но человек. Именно он есть «образ неизреченной славы» Божией, даже под язвами прегрешений. И в смерти открывается, что человек — это «разумное изваяние» Божие, по выражению священномученик Мефодия, — есть труп: «яко наги кости человек, червей снедь и смрад». В этом загадочность и таинственность смерти. «Воистину есть таинство смертное: как душа от тела нуждею разлучается, от состава и сочетания естественного союза Божественным хотением разделяется… О, чудесе!.. Како предахомся тлению… Како сопрягохомся смерти!»

[…]

Благодаря Христу, смерть есть не только самораскрытие греха, но и начинающееся воскресение. Бог не столько наказывает смертью, сколько врачует падшее человеческое естество. И не только в том смысле, что ею Он пресекает порочную и греховную жизнь. Самое омертвение человека Бог обращает в средство врачевания. В смерти человеческое естество очищается и предвоскресает. Таково общее мнение отцов Церкви.

С особой силой выражено оно святителем Григорием Нисским. «Промыслом Божиим послана человеческой природе смерть, — говорит он, — чтобы по очищении от порока в разлучении души и тела, через воскресение человек снова был воссоздан здравым, бесстрастным, чистым, свободным от всякой примеси порока». Это, прежде всего, врачевание тела. В смерти Бог как бы переплавляет сосуд нашего тела. Свободным движением воли мы вступили в общение со злом, и к нашему составу примешалась отрава порока. Поэтому теперь, подобно некоему скудельному сосуду, человек разлагается в землю, чтобы по очищении от воспринятой им скверны через воскресение он мог быть снова возведен в первоначальный вид… Поэтому смерть — не зло, а благодеяние. Ныне земля как бы засеменяется человеческим прахом, чтобы силою Божией произрастить его в последний день … Смертные останки человека предаются земле для воскресения… Самая смерть таит в себе возможность воскресения. Но реализуется эта возможность в «Первенце из мертвых» (1 Кор. 15:20). Только в силе Христова воскресения упраздняется смертная скорбь.

В работе.

Умирает не тело человека, а целый человек. Ибо человек органически сложен из души и тела. И ни душа, ни тело в раздельности не образуют человека. Тело без души есть труп, а душа без тела — призрак. И одной органической одушевленности еще недостаточно для жизни человеческого тела. Человек не есть бесплотный дух, не есть некий «демон бестелесный», заключенный в темницу тела. Как ни таинственна связь души и тела, непосредственное сознание свидетельствует об органической цельности психофизического состава человека. И потому разлучение души и тела есть смерть самого человека, прекращение его целостного, собственно человеческого существования, […] помрачение «образа Божия» в человеке.

И именно об этом говорит Дамаскин в своем замечательном погребальном каноне: «Плачу и рыдаю, егда помышляю смерть, и вижду во гробах лежащую, по образу Божию созданную нашу красоту, безобразну, бесславну, не имущу вида». Дамаскин говорит не о теле человека, но о живом человеке…«Наша богообразная красота» — это не тело, но человек. Именно он есть «образ неизреченной славы» Божией, даже под язвами прегрешений. И в смерти открывается, что человек — это «разумное изваяние» Божие, по выражению священномученик Мефодия, — есть труп: «яко наги кости человек, червей снедь и смрад». В этом загадочность и таинственность смерти. «Воистину есть таинство смертное: как душа от тела нуждею разлучается, от состава и сочетания естественного союза Божественным хотением разделяется… О, чудесе!.. Како предахомся тлению… Како сопрягохомся смерти!»

[…]

Благодаря Христу, смерть есть не только самораскрытие греха, но и начинающееся воскресение. Бог не столько наказывает смертью, сколько врачует падшее человеческое естество. И не только в том смысле, что ею Он пресекает порочную и греховную жизнь. Самое омертвение человека Бог обращает в средство врачевания. В смерти человеческое естество очищается и предвоскресает. Таково общее мнение отцов Церкви.

С особой силой выражено оно святителем Григорием Нисским. «Промыслом Божиим послана человеческой природе смерть, — говорит он, — чтобы по очищении от порока в разлучении души и тела, через воскресение человек снова был воссоздан здравым, бесстрастным, чистым, свободным от всякой примеси порока». Это, прежде всего, врачевание тела. В смерти Бог как бы переплавляет сосуд нашего тела. Свободным движением воли мы вступили в общение со злом, и к нашему составу примешалась отрава порока. Поэтому теперь, подобно некоему скудельному сосуду, человек разлагается в землю, чтобы по очищении от воспринятой им скверны через воскресение он мог быть снова возведен в первоначальный вид… Поэтому смерть — не зло, а благодеяние. Ныне земля как бы засеменяется человеческим прахом, чтобы силою Божией произрастить его в последний день … Смертные останки человека предаются земле для воскресения… Самая смерть таит в себе возможность воскресения. Но реализуется эта возможность в «Первенце из мертвых» (1 Кор. 15:20). Только в силе Христова воскресения упраздняется смертная скорбь.

В работе.

Умирает не тело человека, а целый человек. Ибо человек органически сложен из души и тела. И ни душа, ни тело в раздельности не образуют человека. Тело без души есть труп, а душа без тела — призрак. И одной органической одушевленности еще недостаточно для жизни человеческого тела. Человек не есть бесплотный дух, не есть некий «демон бестелесный», заключенный в темницу тела. Как ни таинственна связь души и тела, непосредственное сознание свидетельствует об органической цельности психофизического состава человека. И потому разлучение души и тела есть смерть самого человека, прекращение его целостного, собственно человеческого существования, […] помрачение «образа Божия» в человеке.

И именно об этом говорит Дамаскин в своем замечательном погребальном каноне: «Плачу и рыдаю, егда помышляю смерть, и вижду во гробах лежащую, по образу Божию созданную нашу красоту, безобразну, бесславну, не имущу вида». Дамаскин говорит не о теле человека, но о живом человеке…«Наша богообразная красота» — это не тело, но человек. Именно он есть «образ неизреченной славы» Божией, даже под язвами прегрешений. И в смерти открывается, что человек — это «разумное изваяние» Божие, по выражению священномученик Мефодия, — есть труп: «яко наги кости человек, червей снедь и смрад». В этом загадочность и таинственность смерти. «Воистину есть таинство смертное: как душа от тела нуждею разлучается, от состава и сочетания естественного союза Божественным хотением разделяется… О, чудесе!.. Како предахомся тлению… Како сопрягохомся смерти!»

[…]

Благодаря Христу, смерть есть не только самораскрытие греха, но и начинающееся воскресение. Бог не столько наказывает смертью, сколько врачует падшее человеческое естество. И не только в том смысле, что ею Он пресекает порочную и греховную жизнь. Самое омертвение человека Бог обращает в средство врачевания. В смерти человеческое естество очищается и предвоскресает. Таково общее мнение отцов Церкви.

С особой силой выражено оно святителем Григорием Нисским. «Промыслом Божиим послана человеческой природе смерть, — говорит он, — чтобы по очищении от порока в разлучении души и тела, через воскресение человек снова был воссоздан здравым, бесстрастным, чистым, свободным от всякой примеси порока». Это, прежде всего, врачевание тела. В смерти Бог как бы переплавляет сосуд нашего тела. Свободным движением воли мы вступили в общение со злом, и к нашему составу примешалась отрава порока. Поэтому теперь, подобно некоему скудельному сосуду, человек разлагается в землю, чтобы по очищении от воспринятой им скверны через воскресение он мог быть снова возведен в первоначальный вид… Поэтому смерть — не зло, а благодеяние. Ныне земля как бы засеменяется человеческим прахом, чтобы силою Божией произрастить его в последний день … Смертные останки человека предаются земле для воскресения… Самая смерть таит в себе возможность воскресения. Но реализуется эта возможность в «Первенце из мертвых» (1 Кор. 15:20). Только в силе Христова воскресения упраздняется смертная скорбь.