А весна - ладная, сочная, звонкая, ненасытная, хороводящая, ослепляющая, воскрешающая - таки взяла и просочилась в Город, огляделась, отряхнулась, поскакала козочкой по холмам, рассупонилась, раззадорилась, растеклась мокрым по переулочкам, опрокинула бездонный жбан небесной акварели, сыплет солнечным золотом в каждое окно - и всё ей мало, мало, мало... 

Хлыщет, брызжет, кружит. 

Как же все относительно в этом мире! Все то, что когда-то казалось важным, первостепенным, заполняло нутро плотно, тесно - даже палец не протолкнуть, клокотало, пенилось, бурлило, ширилось, росло, перло буйными дрожжами, не помещаясь внутри раздвигало ткани, ломало кости, крючило, ломало, со временем стихло, покрылось паутиной трещин. А когда задули ветра, враз осыпалось трухой, сгинуло в снежном чреве времен. Вышел срок - растаяло, высохло, следа не осталось, на поверку ничего в памяти не осталось: ни заскорузлой вавочки, ни следа-оспинки, шрамика, отметины, все сгинуло, как и не бывало, разнеслось, развеялось по степной равнине временной. Вместо этого весенние воды вымыли, подняли на поверхность надкусанные эпизоды, цветные стеклышки, оттаявшие фантики, листики, перышки, потерянные пуговички, рассыпанные бусинки, одинокие сережки, камешки-самоцветики из выщербленного колечка. Где то кольцо, где та ниточка от бус, где пара тем сережкам, что вынесли вешние воды, где то пальто - добротное, сносить-не сносить, от которого убежала  пуговица о двух глазах? Ищи не ищи - не сыщешь! 

А в Городе, таки, уже весна. 

Черные уличные будни разбавились нежно-розовеньким и ядовито-сиреневеньким. Чу, околичные девицы-гламурницы - белые косы, черные брови, адреналиновая кровь, в сердце огонь, в глазах лань, на губах любовь - проснулись. Проснулись бабочки, отряхнулись, расправили прошловековые крылышки, и полетели-летели на золота свет, на опрокинутую синь, гонимые вечным двигателем - продолжение рода. 

В старом ботаническом саду, подле стен Императорского университета Святого Владимира, под каждым деревом проплешины в снегу, как залысины на головах потасканных ловеласов. Бродила по лежалому ноздреватому снегу, проваливаясь сапогами в прошлогоднюю память, гладила нежно древесную шагреневую кожу: "Скорее просыпайтесь, выстреливайте клейким, сочным! Да будет так!"

На Крещатике, как водится, людь, гам, ровный гул праздно шатающихся всех рас, разреза глах и вероисповеданий. Приобщилась. Ходила,  гуляючи от бедра, носок выставляла ровно, фланировала, улыбалась встречным, потому, что хорошо же, братцы!  Как слышите? Весна же, весна ворвалась, прорвалась сквозь снежную гряду, залила и обуяла. Хорошо же, хорошо, легко и пьяно прозрачным воздухом, солнцем, льющим щедро через край, акварельными  небесами - запрокинуть голову и улететь. Хорошо румяными хозяйками мороженого, которые наконец-то открыли свои лавки, и мое любимое лимонное  - вот оно, как четверть века назад, только знак дай. И фонтаны включили - это тоже по-весеннему хорошо.