Первое было в московском Пушкинском музее - в 1988: туда привозили огромную (или тогда так казалось?) выставку графики. Но я тогда была в личных растрепанных чувствах и - ничего особо не помню... Второй раз мы повстречались в волшебной Флоренции, в небольшом частном музейчике (галерее?) - там выставляли вместе офорты Гойи и графику Дали. Чудесные живые всадники, созданные легким росчерком пера. За окном шла какая-то бурная революция, то есть демонстрация - то ли за белых, то ли за красных, демонстранты радостно (почти в ритме сальсы) выкрикивали что-то жизнеутверждающее, бухали барабанами и дудели пищалками, отчего казалось, что лошади под всадниками из густой черной туши нетерпеливо гарцуют и рвутся поразить кого-не- важно-кого то ли копытом, то ли копьем наездника. Но и в этот раз я была так околдована городом, что помню тоже смутно. Помню только - что было ослепительно, захватывающе здорово. И вот теперь Дали приехал ко мне - в Хайфу. И если вы по лени или нелюбопытству пропустите эту выставку - не простите себе до конца жизни. Это я вам говорю, не всадник , и не пятый, да и плаща с кровавым подбоем нет!

Дальше

3. (продолжение)
Жаждет тело, но еще больше жаждет душа. От несоразмерности их желаний остро болит сердце. Тело хочет малого, душа -всего. Тело получает свое, а душа смотрит на него сверху не в силах оторвать взгляда от этой несуразной картины мира.
***
Не выдержав сцены такого беззастенчивого охмурения и вранья, Гоголь с раздражением захлопнул окно. Развернулся и посмотрел на меня с укором.
- Думаешь, это все смешно?! Посмотри, у тебя Элька - проститутка, Добробрюхова инвалидка, Калавка вообще - алкоголичка. У нас в семнадцатой больнице таких полно лежало....

Дальше

2.
Намедни приходил Гоголь. Красивым движением головы отбросил прямую иссиня-черную прядь со лба и тихим голосом произнес:
- Х-ню ты, Елена, пишешь. Марокканок обижаешь, себя жалеешь, сути вещей не видишь...
- Помилуй батюшка! - я распахнула окно, - сам смотри...
Классик мгновение колебался, сверкнул лукавым глазом и осторожно, дабы не быть узнанным снаружи, бочком, подкрался к окну. В руке у него уже появился маленький блокнотик в сафьяновом переплете и остро-заточенное гусиное перышко. Он высунул кончик носа за раму, вдохнул морской воздух и приготовился записывать жизнь...

Дальше