Пока все, словно сошедшие с ума на остановке "Выборы", пишут про них,  я спрошу вас, читатели мои. Хотите страшную историю на ночь?
Их есть у меня!

Значит так, берите чашку кофию в руки и читайте. Знаете ли вы, что случилось поздней осенью в ночь с седьмого на восьмое ноября прошлого года на улице Софьи Перовской неподалеку от жилого здания, в народе называемого "Башней" в городе Астрахани?
Знаете?
Не знаете.
Ну так я вам сейчас расскажу Скажу сразу, под страшным секретом это происшествие мне описал мой давний друг, с наказом ни за что, ни при каких условиях не называть его настоящего имени. Так что исполняю данный наказ, а с учетом того, что после того разговора мы так больше ни разу до его скоропостижной смерти в автокатастрофе в мае не встретились, заодно и последнюю волю тов. Саахова.  Назову друга так, уж больно ему гайдаевский фильм "Кавказская Пленница" нравился, да и вообще жизнерадостный и хулиганистый по характеру был человек.
Передаю его рассказ почти слово в слово. Итак:
     Смеркалось... а, точнее уже совсем смерклось. На часах - начало первого часа ночи. Уже  8 ноября. Холодновато, но тов. Саахов идет спокойным, можно сказать, расслабленным шагом вдоль по улице С. Перовской, выйдя из жилища своего коллеги, которое расположено у мужского монастыря на ул. Магнитогорской, а цель столь позднего похода тов. Саахова - его квартира в 9-этажном доме по ул. Студенческой, где ждут жена и  двое дочерей.
     Надо сказать, что наш тов. Саахов человеком был весьма разумным, и если приходилось посидеть с коллегами за накрытым столом, спиртным не злоупотреблял. Самое большее 200 грамм и баста, дальше ты мог его уговаривать, умолять, забалтывать, но он на большее, чем 200 грамм не соглашался ни за то. Ну и курил трубку, разве что еще, иногда, но достаточно часто, чтобы получить у коллег заглазную кличку «Иосиф».
     Ну так вот, коллеги его, а компашка собиралась прокоммунистическая и ностальгирующая, человек пять, брали всей толпой отгулы на 7-8 ноября, ибо абсолютно не признавали и просто чихать хотели на 4 ноября - день этого... как его? Сам не помню... В общем, сидели, кушали вкусное сорока-пятидесятилетние мужики, вспоминали "минувшие дни и битвы, где вместе рубились они" (с) Фишкой для их ностальгического праздника был граненый советский стакан. Точнее набор таких стаканов на шесть персон.  В начале вечера полагалось налить туда водки и, под тост хозяина дома, в котором и собиралась компания, залпом граненый стакан принять на грудь, а после этого уже сидеть вспоминать, выпивать, в общем, по выбору...
      Поэтому в тот вечер тов. Саахов выпил исключительно один традиционный граненый стакан и больше, по его собственным заверениям и по свидетельству его жены, больше  не принял "ни капли, сухой как лист" (с)
     - И ты - говорит - представляешь? Никто до сих пор не верит! Ни жена, ни Дашка с Манькой (дочери). А ведь практически трезвый был.
     - Ну так вот, иду я ночью по Софьперовской (местное астраханское произношение названия улицы Софьи Перовской), дошел по Грузинской. Ну и захотелось мне покурить. Остановился. Руку в карман сунул, ан трубки и то и нет! Забыл в гостях, растеряй чертов (ну тут, естественно тов. Саахов куда крепче словцо-то произнес) Ну, начал рыться по карманам. Вроде в куртке пачка сигарет имеется начатая.
    Доставал, доставал - тут еще ветер дунул – у меня сигарета возьми и выпади из пальцев. Да так это резко полетела от меня с порывом ветра.  Я метнулся за ней, пытаясь подхватить ее раньше, чем на проезжую часть упадет. Но куда там…
   Упала, начал светить телефоном, пытаюсь найти. А вот она  - за кустиком сорняковой травы, около трамвайного рельса. Трамвайного рельса?? И тут сзади – резко по ушам - скрежет тормозов и оглушительный и продолжительный звонок. И свет – как софиты в театре. И вдобавок ко всему, что-то больно ударяет меня по спине. Я перепугался. Медленно встаю, а живот-то полный, поел же, и потихоньку поворачиваюсь назад. Обернулся, посмотрел и обомлел.    
   Трамвай. Трамвай. черт подери!!! Маршрут три. Бортовой номер 25. Звенит и светит фарами. И водитель что-то орет. Что именно она орет – не слышно, Но явно неодобрительно и ругательно. А меня как столбняк взял. Стою, смотрю и туплю.
   Тут передняя дверь, судя по грохоту и лязганью цепи открывается, и оттуда высовывается милиционер. Нет, ты слушай! Вот именно, что не полицай, а самый натуральный советский милиционер. Я еще больше удивился, вроде на улице не тепло, а форма у него еще летняя. Значит, рубашка у него белая, рукава длинные, галстук, вроде сержант. И говорит мне, спокойно так, вежливо: - «Гражданин, что ж это вы под колеса лезете и мешаете проезду общественного транспорта? В вытрезвитель захотели?» Так эт, можно сказать, перевел мне слова тетки орущей.
   А у меня как язык отсох и могу я только мычать, получается. Ну, я себя все же пересилил, помычал отрицательно, махнул милиционеру рукой и… И вот здесь я перепугался еще больше. Потому что уйти с рельс не могу. Не смотри на меня как на спятившего. Все точно помню. До деталей и запахов.
   Вокруг трамвая как бы пленка такая переливчатая и радужная, четко видимая. Не знаю, видели ли ее те, кто в трамвае сидели (а пассажиры внутри были точно, четверо-пятеро, как я помню) или нет. Но только вот пленка эта меня выпускать не хотела. Я делаю шаг-два, а она меня охватывает, словно тонкая резина, сам знаешь от чего, и не пускает, давит и пружинит навстречу. И посверкивать с тресками начинает, когда соприкасается с моей одеждой и давит на лицо мое. Ты туда, а тебя выпихивает обратно!
   Захотелось орать. От удивления, от страха, не знаю отчего. Но только вот когда я уже чувствовал, что горло мое прочистится, и сейчас заору я, к стыду моему, как свинья резаная. Вот только тогда, так сказать, дух мой сосредоточился, и пленку эту я и продавил-таки. Продавил, вылетел наружу из пузыря этого пленочного, запнулся обо что-то и упал. Штаны на колене разодрал.
    Но это я потом уже, дома на штаны посмотрел, а тут развернулся, сижу прямо на земле, на своей заднице и на трамвай смотрю во все глаза. И почему-то улыбаюсь, точно как пьяный дурак…
    А пленка на том месте, где я ее прорвал, вроде как затягиваться начала. Водитель замолчала, милиционер из вагона вышел. Вроде можно и ехать дальше и со мной не знает, что делать.  Водитель с ним вроде советоваться о чем-то начала, а я сижу и слышу, что по мере того, как радужная вот эта резиновая пленка затягивается. Голоса их глуше становятся.  Потом, милиционер, уже сделавший по направлению ко мне шага два, вдруг махает рукой, еще что-то говорит водителю и решительно взбирается обратно в вагон. Водитель дает короткий звонок, и трамвай трогается с места.
    И тут я понимаю, что обычного трамвайного шума при движении этого агрегата «общественного транспорта» я не слышу совсем. Только шум ветра и лай растревоженных собак из домов частного сектора позади меня.
    Провожаю уходящий трамвай взглядом, все еще сидя, закуриваю-таки сигарету. Трамвай все еще светит задними красными огнями, покачивается и… резко исчезает, как будто ластиком стерли. Безо всяких  киношных трюков. Просто был – чик – и нету!
     И тут мне в голову мысль – мама моя, это ж призрак трамвая, который теперь мстит городу и его жителям за свою столь незавидную кончину от рук власти местной. Призрак! И я... того... Ну, в общем, рекорд мира в беге на 100 метров я в ту ночь точно побил. Жаль, свидетелей не было...


     Тов. Саахов помолчал, пыхнул два раза трубкой. Только, Валерк, ты это, если вздумаешь кому рассказать, про меня ни-ни, ни слова.    

    От себя: Я вспомнил эту историю вчера, когда, уже засыпая, вдруг вспомнил эпизод из моего детства.
    Лето 1985 года. Суббота. С дедушкой и бабушкой мы на дедовском «Прогрессе» поехали по Волге к памятнику погибшим в ВОВ кораблям в виде якоря, который раньше был у северной оконечности Городского острова. Возвращались обратно поздно. На полпути сломался лодочный мотор «Вихрь» и то мне, то деду пришлось выгребать на веслах в Кривую Болду до острова Обливного, где была лодочная стоянка. Дед провозился с мотором допоздна, и мы еле успели и есть на речной трамвайчик и прибежать на остановку около Гормолзавода  на последний трамвай маршрута номер три.  Это с двумя сумками наловленной рыбы-то!
     Не доезжая до дому остановки две, трамвай резко затормозил. Заорала вагоновожатая. Милиционер вышел из трамвая посмотреть что там. Бабушка ответила на мой немой вопрос: - «Да пьяный какой-то чуть под трамвай не попал». Дедушка хихикнул. Ну ясно, пока мотор чинил, сам тайком принял. А я, любопытный пацан, когда вагон снова поехал, перебежал в конец салона и, ткнувшись лбом в почему-то похолодевшее и запотевшее стекло трамвайного окна, смотрел во все глаза на пьяного.

    Это только сейчас я понимаю, что тогда, сидя прямо на асфальте в разодранных на левой коленке штанах и закуривая сигарету, мне (или трамваю вослед) глупо улыбался… товарищ Саахов.  
                          
  .