Могла ли выжить в России экономика на честном слове? Старообрядцы. Закат могущества

Алексей Норкин



На рубеже XIX и XX веков крупнейшие купцы-старообрядцы приобрели невиданный вес и влияние в обществе. Их уважали не только за огромные капиталы, но и за удивительное стремление к нововведениям в промышленности.



На деньги старообрядцев была построена первая в России аэродинамическая труба и предшественник автомобильного ЗИЛа – завод АМО. Поразительно, как люди, готовые умереть за идеалы старой веры, весь уклад жизни которых был ориентирован на давнее прошлое, в экономике внедряли самые новые и передовые технологии. Настоящий парадокс: борясь за старое, стремиться ко всему новому. Для чего и почему?



Вспомним, что со времен церковной реформы XVII века староверам приходилось выживать, находясь во враждебном окружении, под давлением властей, противостоять репрессиям, опираясь исключительно на собственные силы.



Деньги давали гарантию независимости обособленного мира старообрядцев. Чтобы полностью обезопасить его, денег нужно было все больше и больше, а значит, работать надо было лучше и лучше, внедрять самые передовые способы производства, наращивать капитал, чтобы еще лучше защитить свою веру.



В мятежном 1905 году вышел знаменитый манифест о веротерпимости. Революция подвела черту под противостоянием старообрядцев и официальной власти.



За указом последовал период, названный золотым веком старообрядчества. В короткий срок по всей стране воздвигли множество старообрядческих храмов, ширилось движение беспоповства, еще более возросла деловая активность предпринимателей. Например, на Урале вся частная промышленность оказалась в руках староверов, а все государственные заводы – под их контролем.



Но золотой век оказался недолог. Избавившись от давления властей, подобравшись к самым вершинам экономического могущества, старообрядчество лишилась главного объединяющего начала – враждебного окружения, репрессий, с которым требовалось бороться. Прошедшие огонь и воду старообрядцы пасовали перед медными трубами…



В начале ХХ века большинство влиятельных старообрядцев выглядели и вели себя как и все остальные российские богачи. Исчезли из обихода длинные бороды и купеческие поддевки, появились современные европейские одежды. Религиозные ограничения исполнялись уже далеко не так тщательно, как раньше. Многие почувствовали вкус сомнительных удовольствий, и даже стали курить, что еще пару десятилетий назад казалось немыслимым. Их миру больше ничего не угрожало, к чему тогда пустые хлопоты и лишения?



Многие из богачей «забыли» об общественном происхождении капиталов, которыми распоряжались. Вместо того, чтобы как и прежде направлять их на дела угодные богу и благодатные для единоверцев, они строили себе в Москве настоящие дворцы, вызывавшие зависть даже у представителей царствующей династии. А заводчик Гучков, к примеру, попросту присвоил деньги Преображенской общины.



История российского старообрядческого экономического чуда, построенного на обязательности и доверии, закончилась в 1917 году. Но даже если бы и не произошли в российском государстве тогдашние трагические события, вряд ли «экономика на честном слове» смогла бы выжить значительно дольше.

Постоянный адрес этой статьи: http://www.shkolazhizni.ru/archive/0/n-48518/

Картофельная эпопея, кажется, заканчивается, давно пора.

Аборигены называют нас "понаехавшие" и утверждают, что деревня не резиновая - правы они, конечно, городская часть жизни от них скрыта и подобна вечному празднику: понаехали бездельники, три дня поковырялись в своих грядках, оттянулись, а потом вернулись к обычному своему образу жизни - бабы, клубы, ашаны (что ещё в городе делать-то?)

Третьего дня в дачных магазинах пропал хлеб (за отсутствием в деревне евреев обвинить в этом преступлении было некого, но поселяне выяснили: это дачники скупили всё из вредности, устроили кризис переретейлинга)

Второго дня Староверов с мамой, разделившись на две группы, решали продовольственный кризис. Группа Староверова (представленная единственно им самим) посетила Самый Центральный Гастроном, где продавщица заявила:
-- А Ваша жена уже купила у нас хлеб.
-- Это не жена, - испугался Староверов, - это мама.
-- Такая пухленькая блондинка? Мы ж понимаем, не жена. Подруга.

Староверову поздно быть жиголо, а то он взял бы себе псевдоним Эдип.

Опубликовано с помощью приложения LiveJournal для Android.

семьи старообрядцев, спасаясь от репрессий, обосновались на острове Ветка, в месте впадения одноименной речушки в Сож. Тогда это были земли Речи Посполитой, куда не простиралась власть Москвы, ныне – белорусский город Ветка, центр административного района Гомельской области.



Поселение разрасталось быстро, вскоре в нем проживало 40 тысяч человек, а размеры достигли в окружности целых 50 верст. В считанные годы колония превратилась в мощный торговый центр. Купцы-раскольники сбывали в Польше, Белоруссии и Украине продукцию местных кустарей-ремесленников: бондарей, шапочников, портных, скорняков, шорников, красильщиков, рукавичников. На вырученные деньги купцы снабжали единоверцев сырьем и предоставляли кредиты.



Ремесленное производство стремительно расширялось. Коробейники с Ветки потеснили польских, украинских, белорусских и даже российских торговцев. Старообрядцы монополизировали торговлю на огромных территориях.



Прельщенная богатством староверов, императрица Анна попыталась вернуть их в Россию. Без вины виноватых людей простили высочайшим повелением, и предоставили им право свободного выбора места жительства на территории империи. Но прочно обосновавшаяся на Ветке община не торопилась ломать налаженный уклад.



Пришлось Анне Иоановне действовать испытанным способом. В 1735 году карательная экспедиция дотла сожгла поселение. Но непокорная колония восстала из пепла, быстро восстановилась и зажила прежней жизнью. Людские потери восстановила очередная волна беженцев. Сокрушительный удар по Ветке нанесла Екатерина II. От очередных карательных мер в 1764 году ветковские старообрядцы уже не смогли оправиться. Кто-то из эмигрантов ушел еще дальше, кто-то сумел укрыться на родине.



Целенаправленная и последовательная политика репрессий привела к непредсказуемым последствиям. Среди староверов прочно сформировалась идеология опоры исключительно на собственные силы. Им никто не помогал, напротив, им приходилось жить во враждебном окружении. Чтобы выжить и сохранить веру, людям приходилось упорно трудиться, одновременно ограничивая себя во всем.



Деньги в старообрядческой среде рассматривались на как свидетельство достатка, а как необходимый инструмент выживания. Немалая часть общинных средств тратилась на подкуп чиновников и священников, чтобы те не упоминали раскольников в своих отчетах, оставили их в покое.



К тому моменту, когда в России созрели условия для развития капитализма, раскольнические общины представляли собой закрытые и спаянные группы единомышленников, в распоряжении которых оказались серьезные общественные капиталы. К грядущим изменениям старообрядцы оказались готовы лучше, чем остальная Россия.



К концу XVIII века старообрядцы прибрали к рукам практически всю торговлю в Нижегородском крае и Нижнем Поволжье. Они владели хлебными пристанями, судостроительными верфями и прядильными мануфактурами. Конкуренты пасовали перед напористыми и сплоченными раскольниками.



Но для самих старообрядцев их торговые успехи оказались лишь прелюдией, впереди их ждали, без преувеличения, великие дела.

Постоянный адрес этой статьи: http://www.shkolazhizni.ru/archive/0/n-48516/

(Pink Floyd's The Wall painting by Anthony Jensen)

*Originally published on  Chelyabinsk FM*
     

Ух ты, привет, Ленка, сколько мы не виделись после школы? Лет двадцать? Да спрашивай ты, что хочешь, Староверов правдив, как Лев Толстой.

-- Стас, а как у тебя это было первый раз?
-- Это было больно.
-- Больно???
-- Это был оральный опыт с доктором в таком коротком не по сезону белом халате – из-под него торчали ноги - толстые и свинюшные.
-- А я думала, что медсестра - эротическая фантазия всех мужчин.
-- Но не тогда, когда ты бьёшься головой о стену первый раз в жизни, и впереди десять лет бесконечной стены.

* * * * *

1978 год. 20 апреля над Карелией был сбит южнокорейский Боинг-707, погибло два человека, потому что борту повезло приземлиться на лёд озера Корпиярви. 12 августа "Динамо" (Киев) стал чемпионом СССР по футболу. 1 сентября у Староверова случился первый раз в первый класс, отягощённый больным зубом и быстро растущим флюсом, поэтому первый урок не запомнился, как и первая учительница, которая бодро шла к своему сороковнику (а первоклассникам казалось - к смерти, ведь в сорок лет жизнь уже заканчивается). Для Староверова День знаний закончился у дантиста - той самой тётки в белом халате, которая была стара даже для геронтофила и печальна, потому что цемент не завезли. Как какой цемент? Делать пломбы. Ничего, зубы мы почистим, а пломбировать не будем - сами выпадут скоро. Скоро случилось через два с половиной года.

А в 1979 учительница первая моя била головой о школьную доску ту самую Ленку, с которой Староверов встретился в первом абзаце: "Жи! И ши! Пиши! С буквой! И!" Когда Ленкин отец прибежал в школу делать разборки, то получил предупреждающий удар: "Жаловаться? Обижают её? А что с ней делать, когда она ничего не понимает? Сами-то Вы знаете орфографию? А у меня педагогическое образование почти высшее в виде педучилища на улице Карла Маркса. Убирайтесь оба и учите правописание гласных после шипящих!"

И все убирались, потому что биться лбом о стену смысла не было, а за попытку разбивать стены в эсесере щекотали голову проводами для электросудорожной терапии.

11 ноября 1982 одиннадцатилетнего Староверова поставили к стенке коридора школьной рекреации, чтобы пятиклассник дрожащим голосом прочитал по бумажке: "Вчера всё прогрессивное человечество понесло неисполнимую утрату. Человечество понесло..."

Похожие действия Староверова заставили совершать 10 февраля 1984 и 11 марта 1985, и мало кто за фамилиями Брежнев-Андропов-Черненко слышал чейн-стоксовское дыхание загибающейся империи.

К ноябрю 1985 года всех одноклассников Староверова приняли в комсомол, и только один Сашка Гудырев умудрился остаться приличным человеком, не вступая в дурно пахнущие организации.

На свой шестнадцатый день рождения Староверов совершил первую успешную попытку пробить стену. Началось это с торопливых развратных действий над значком с изображением орловского рысака. В 1987 году такие нагрудные знаки из чуть дымчатого пластика ещё водились в СССР, и надо было просто дефлорировать значок, разделив его на две составляющие, вынуть картинку, порвать её на фиг на британский флаг, а затем ввести в образовавшуюся щель вырезанную по кругу фотографию волосатого чудовища (весной 87-го им оказался Ди Снайдер из Twisted Sister). После этого значок собирался заново, только он уже терял советскую девственность и становился пропуском в свободный мир. Свободный мир, однако, тогда не понравился завучу, которая прыгнула на Староверова сразу при входе в школу с криком: "Не положено, ты комсомолец или где? А сменку дома забыл? А совесть? Не пущу! У тебя не значок, у тебя провокация!" Староверов тогда не стал спорить и пошёл гулять по улицам, благо была весна, опоздавшая одноклассница не отказалась составить компанию, в кармане была трёшка, а в гастрономе почти без очереди продавали пиво, и мир был впервые свободен.

* * * * *

-- Не было этого ужаса, и о доску меня не били, - заявила Ленка.
-- Было, - ответил Староверов. - Просто наша частная жизнь шла параллельно школе и на самом деле никогда с ней не пересекалась.
-- Параллельные прямые скорее никогда не расходятся, идут рядом, бесконечно и бессмысленно...
-- ...если ты этого хочешь, - добавил Староверов и подумал, что сегодняшний разговор в марте 2009 какой-то напряжённый и полный нехороших пустот.
-- А у меня маму сегодня ночью парализовало, - не выдержала Ленка. - Комиссия приходила только неделю назад, и опять надо вызывать, чтобы дали первую группу пожизненно, ты знаешь, сколько стоят памперсы? И запах... Какой запах...
-- А мне нужен рецепт на морфин, папе трамал уже не помогает. Комиссия придёт, когда морфий колоть будет уже некому. Врачи говорят, что умрёт он в конце концов не от рака, а от отёка лёгких, а все эти опиаты хреново влияют на дыхательный центр, но всё равно... Папа всё молчит, лучше бы кричал.
-- У меня мама кричала, её хотелось придушить. Стас, пойдём выпьем водки, а? Дешёвой. Совсем дешёвой.

Совсем дешёвую водку пили в какой-то подвальной забегаловке, где против ожидания публика оказалась совсем не любопытная.
-- Стас, я уже где-то читала про твоего орловского рысака. Хочешь, я тебе подарю значок... а хоть с Майклом Джексоном - надо выбрать человека, который умрёт не скоро.
-- Конечно, Лена. Нет ведь никакой стены?
-- Нет, конечно. Обычные заборы, и при всём при том они имеют какой-то смысл, потому что они наши и не построены так бессмысленно, как наша школьная стена, тьфу, доска, о которую, я вспомнила, меня всё же била головой первая учительница.

Когда, наконец, мы выбрались на поверхность, то (совсем неожиданно) встретили нашу школьную англичанку - ту, которая заставляла читать Староверова на городских праздниках басурманских языков то Лонгфелло, то монолог Гамлета, за что полагались грамоты будущим содержанкам вашингтонского обкома.
-- Марьиванна! - Закричала пьяно Ленка, знаете, кто это? Это же Стас Староверов!
-- Вот не сказала бы, - ответила Марьиванна. - К тому же у меня зрение минус двадцать. А вы красиво смотритесь, давно в браке? Лена, что у тебя с рукой?
-- А, шла, упала, очнулась - гипс.
-- Ну, иди и не падай больше так низко.

-- Ты знаешь, эта Марьиванна всем растреплет, что мы с тобой женаты...
-- ...и что руку сломал тебе я.
-- Бьёт – значит, любит, - Ленка сделала попытку улыбнуться. - Но всё-таки придётся убедить Марьиванну, что руку я сломала о доску... то есть о стену. А рысака я подарю, чтобы ты не забывал о своей дефлорации. Э...
Извини, дефлорация была всё же у меня... Ну, давай, до 1 сентября!

Началось всё с икорного масла на новый 1991 год. Шеварднадзе только что ушёл в отставку, пугая грядущей диктатурой, но его заявление почти никого не испугало, все привыкли к апокалиптическим прогнозам, гораздо важнее было купить водку ёлку, что проблемой, конечно, не было, проблема была другая: достать к праздникам еды, чтобы новогодний стол не вызывал ассоциаций с лысой головой Михал Сергеича.


Вообще проблема с едой была важнейшим признаком советской империи, что при отсутствии свободы воспринималось совсем уже пошло. В начале восьмидесятых даже сливочное масло на периферии выдавали по талонам 200 граммов в месяц, причём в регионах с развитым животноводством не было и двухсот граммов. Было 250.


С приходом Горбачёва еду отчасти заменили словами - вкусной, конечно, вещью, но на такой долго не протянешь. К тому же уже в 1987 году стало ясно, что наступает кризис, а к началу девяностых с прилавков смели даже морскую капусту - важный элемент декора советских прилавков. Продовольственный магазин был храмом, поедание пищи - религией (как, впрочем, и сейчас), а тут получилось, что храм ограбили, сакральная структура в нашем сознаниии полетела куда-то глубоко вниз, такое было ощущение падения...


Спасти гибнущую религию можно было при помощи икорного масла, которое по частям ещё продавалось в виде седёдки маринованной, майонеза "Провансаль", корявой моркови и сливочного масла с гулькин нос. Все твёрдые ингридиенты провернуть через мясорубку, смешать, но не взбалтывать.
Чёрт, продукт не пошёл, мы ещё помнили вкус икры, а тут мёртвая еда вместо живой.


* * * * *


19 августа 1991 года был днём Ильича - Петра Ильича Чайковского. Староверов укрылся в бункере поликлиники, который необычным образом оказался рабочим местом бывшего одноклассника - выпускника Ленинградского электоромедицинского техникума. В задачи электромедика входил ремонт табуретов и рентгеновских аппаратов (тогда мы раз и навсегда выяснили, что в нашем маленьком друге aka penis никаких костей нет).


Староверов спорил с одноклассником Лёшей, надолго путч или навсегда. Впрочем, уже вечером стало ясно, что не надолго, когда на пресс-конференции Татьяна Малкина спросила: "Понимаете ли вы, что сегодня ночью совершили государственный переворот?", и в ответ у серого лицом Янаева затряслись руки. Конечно, были и танки на улице, были Кричевский, комарь и Усов, но имена этих трёх мальчиков (старшему было под сорок) давно не принято вспоминать по разным причинам, отчасти из-за анекдотичности репрезентативной выборки - русский, татарин и еврей, se non e vero, e ben trovato. Но смерти это не отменяет.


Днём же 19 августа в больничном бункере собралась группа юношей, один из которых предложил устроить свой пивной путч (Староверову термин показался некорректным). Пиво нашли быстро, часа через полтора - это было "Рижское" с отчётливым привкусом тмина.


-- А что это за крантик? - Спросил Староверов, закуривая сигарету.
-- А, это зачем-то кислород подвели в подвал.
-- Кислород? Воздух свободы? - Староверов повернул вентиль, и сигарета сгорела моментально, опалив волосы и висевшее рядом казённое полотенце.


22 августа завхоз поликлиники требовал с Лёши 70 копеек за порчу госимущества. Трудовой конфликт был исчерпан быстро путём хитрого бартера: Лёша приносит своё полотенце из дома ("Только точно такое же вафельное" - плотоядно настоял завхоз).
-- Ты меня разорил, Староверов, - ругался Лёша.
-- Это была цена за свободу, правда, очень косвенная цена, - отвечал Староверов, закуривая уже не в такой опасной близости от кислородного крана.


* * * * *


В августе 1992 года однокурсник Староверова Олег предложил смотаться в Москву на первую годовщину революции:
-- Дома скажи, что едем к моей тётке, но на самом деле будем жить на Рижском вокзале в резервных вагонах, так будут дешевле.
-- "Факел дружбы на Земле Зажигается в Кремле", - согласился Староверов.


У Олега, к слову, был потерян паспорт, но документа нигде не попросили предъявить, даже в железнодорожных кассах.


Первая ночь в стоявшем на приколе вагоне прошла странно: колёса вдруг застучали, а реальность за окном поплыла. "Товари... тьфу, господа, не бойтесь, - закричал пьяный проводник, собиравший до того деньги за постой, - не бойтесь, нас везут в тупик, это рядом".


То, что нас везут в тупик и то, что он совсем рядом, было слышать не то что бы очень радостно, но привычно.


Концерт у Белого дома Староверов совсем не запомнил - да, кто-то пел, кто-то кричал лозунги, но в 1992 году лозунги уже не были такими сытными.


Через год после того по Белому дому будут стрелять, в 1994 начнётся первая чеченская война, в 1996 году будут невнятные президентские выборы, ещё через два года наступит дефолт, вместе с этими событиями и между ними будут ваучеры, малиновые пиджаки, залоговые аукционы, война компроматов, коробка из-под ксерокса и шоковая терапия, проведённая грубо и всё же спасшая страну. Любимое время Староверова - очень жёсткое и очень живое. Такого больше не будет никогда.


А в августе 92-го мы с Олегом возвращались на Рижский, надыбав где-то несколько бутылок портвейна "Дербент". Перед вокзальной площадью какие-то полугопники жгли ящики.
-- Отломи кусок от ящика и зажги его в честь свободной России, - предложили они Староверову.
-- На хрена?
-- Ты чё, не патриот? А, может, ты не русский?
-- Может, и не русский, - ответил смелый от "Дербента" Староверов и понял, что вот она, новая Россия - такова, какова есть и больше ни какова, с её горящими ящиками, решётками ларьков, гулкой вокзальной пустотой и весёлой наглой молодёжью, которая, возможно, сейчас нас будет бить.


Драки, впрочем, не случилось: гопники были то ли настроены слишком романтично, то ли почувствовали в Олеге опасного Человека Без Паспорта, то ли их смутил наш травматический пистолет.