Справедливо говорится, что все мы родом из детства. Чухрай был тоже оттуда. Но ещё больше он был родом из войны – как и многие «немногие» уцелевшие мальчики его поколения, ставшие впоследствии известными и знаменитыми: Пётр Тодоровский, Булат Окуджава, Григорий Поженян, Юрий Левитанский, Борис Слуцкий… Его, образцово советского мальчика, выпускника московской школы, призвали в сороковом году… [...]

http://www.proza.ru/2009/06/21/806.

К сожалению,текст разбит на 19  фрагментов,обязательно в ближайшее время соединю их в цельный кусок...Даю ссылки на продолжение:

http://www.proza.ru/2009/06/22/1090

http://www.proza.ru/2009/06/25/1141

http://www.proza.ru/2009/06/29/48

http://www.proza.ru/2009/07/01/30

http://www.proza.ru/2009/07/03/57

http://www.proza.ru/2009/07/04/39

http://www.proza.ru/2009/07/04/590

http://www.proza.ru/2009/07/04/598

http://www.proza.ru/2009/07/06/16

http://www.proza.ru/2009/07/06/629

http://www.proza.ru/2009/07/06/1109

http://www.proza.ru/2009/07/08/1147

http://www.proza.ru/2009/07/11/90

http://www.proza.ru/2009/07/12/495

http://www.proza.ru/2009/07/14/824

http://www.proza.ru/2009/07/15/1091

http://www.proza.ru/2009/07/17/156

http://www.proza.ru/2009/07/17/943

 

 

Декларация Изборского клуба в Волгограде, 4 ноября 2013 г.

Когда в 1961 году у города великой русской победы пытались отнять его имя, вместе с именем у нас хотели отнять и саму силу победы, ее энергию. Однако Сталинград в сознании людей остался Сталинградом, и Сталинградская битва навсегда запечатлелась в памяти изумленного человечества как символ чуда. По мнению бывших врагов, немецких генералов, под Сталинградом началось превращение России в мировую державу. Небывалым подвигом и небывалой кровью наш народ купил это превращение, переломил ход страшных событий, разрушил замысел режиссеров, которые разыграли Вторую мировую войну. (Гитлер был лишь инструментом в руках этих режиссеров.)

В мистерии Сталинградской битвы была явлена идеология Русской Победы, святого Русского Оружия, святого Русского Солдата, который выпрямил изогнутую ось мировой истории, вернул эту ось на место.

В Сталинграде воплощено во всей его мощи русское мессианство. Это мессианство не пассивной жертвы, но активное воинское подвижничество, мессианство преодоления зла. Это воплощение нашего христианского духа, идеи победы любой ценой, в том числе и ценой собственной гибели: «Смертию смерть поправ».

Изборский клуб привез в Сталинград икону с частицей мощей святого Георгия Победоносца. И эти мощи великомученика останутся в храме Всех Святых на Мамаевом кургане, в этом городе великих русских мучеников, мучеников-победителей, мучеников-победоносцев.

Конечно, то, что величайшая битва Великой Отечественной Войны произошла вокруг города, носившего имя верховного главнокомандующего, не было и не могло быть случайностью. Сталина нельзя вычеркнуть из истории этой войны, из истории XX века. Для нас возвращение Сталинграду его имени – это не торжество неосталинизма, но историческая справедливость. В этом акте будет продемонстрировано распознание того ползучего зла, которое проникло в нашу страну вопреки великому подвигу.

Сменой славного имени, крещеного кровью и огнем, на имя бессмысленное и бледное пытались суетно замазать неудобные и сложные вопросы недавнего прошлого, откреститься от действительно глубокого взгляда на исторические метаморфозы в стране в эпоху двух мировых войн. Вместе с десталинизацией и сменой имен в нашу страну-победительницу вкралось медленное и убийственное для нее начало перерождения, перерождения из сталинских великанов в перестроечных карликов: идеология примиренчества, «лишь бы не было войны», идеология «малого народа», который отныне мог не бояться репрессий и обвинений в том, что в его среде есть враги большого народа, идеология номенклатурных приспособленцев и конъюнктурщиков, корыстных обывателей и приобретателей, идеология двойных стандартов, двойной морали, идеология окончательного раскрестьянивания России, окончательной победы над религией, идеология массовых абортов и демографического самоубийства, идеология фарцовщиков и воров в законе, мечтающих легализоваться. И все это делалось ради того, чтобы расчистить место для так называемого «нормального» потребительского мироустройства. Сталинград с его небывалым подвигом был и остался навсегда безумием для этого рода людей.

Однако в XXI веке история продолжает свой неумолимый ход. И нам предстоит новый Сталинград, битва за право оставаться самими собой. Для нашего народа Сталинград стал одновременно испытанием и наградой, тогда как для захватчиков он явился страшной карой.

В 1943 году был побит цепной пес глобального Запада, спущенный на Россию. Но сталинградской кары заслуживали и те, кто развязал эту страшную авантюру, те, кто натравливал друг на друга народы и государства, зарабатывая на мировой войне свои капиталы. Натравливал, потирая руки, выжидая, кто кого одолеет с тем, чтобы потом торжествовать вместе с победителем, а через какое-то время объявить и поверженное и победоносное государства тоталитарными, одинаково «ненормальными».

Сталинградской кары заслуживают их сегодняшние наследники, те, кто способствовал разрушению СССР, уничтожая тем самым, как им казалось, результаты нашей Великой Победы, мстя России за то, что под ее могучим покровительством вчерашние колониальные народы высвободились из-под опеки рабовладельцев и колонизаторов.

Сталинградской кары заслуживают те, кто мародерствовал на руинах разваленной империи а также те, кто сегодня под прикрытием мировых кризисов и региональных войн грабит и мародерствует по всему миру, сея рознь, опутывая народы наркотиками, массовой культурой разврата и деградации, двурушнически подсовывая им страсти революций в борьбе за мнимые права и свободы, вырывая повсюду стержни самобытности, через интернет подмешивая в души яд всесмешения и расчеловечивания.

Грядет новый Сталинград – он необходим, чтобы остановить натиск мирового Содома.

Сталинград уже давно перестал быть символом политических споров и сведения счетов. Он превратился в источник светоносных энергий, которые черпает сегодня народ, оставаясь после всех катастроф народом-победителем, народом, который верен своей мессианской идее. Это символ вечной русской победы, и в нем раскрываются наши будущие подвиги и победы.

Сталинградская битва – величайшее событие русской истории. Имя «Сталинград» несет в себе память о самоотверженном подвиге нашего народа, его святыне. Святыня живет не только в храмах, курганах, мемориальных стелах этого города – но и в самом его имени, прогремевшем на весь мир и ставшем, как сейчас модно говорить, «брендом» русской славы, русского самопожертвования и несгибаемой воли. Город, освященный этим подвигом, причастный этой мистерии войны, гибели и преодоления, должен называться так, как он назывался в 1942 и 1943 году.
 

Мы призываем жителей и власти города и области, президента Российской Федерации, обе палаты Федерального собрания поддержать наш призыв. Настало время официально вернуть Сталинграду его имя, вновь начертать его и на картах страны, и на городских магистралях. Мы убеждены: как только город великой славы вновь гордо как знамя понесет на себе победоносное имя, – эта перемена символов отразится и на всей нашей многострадальной стране. Мы станем ближе к своей исторической победе, и ближе к новым победам, которые так необходимы.

Сталинград – столица Русской Победы.

Источник: http://dynacon.ru/content/articles/2111/

http://nstarikov.ru/blog/34356#more-34356

Ну вот и я оскоромилась, сходила на "Сталинград". Начали тут на меня давить: дескать, ты отстаёшь от жизни, не ходишь на премьеры, не смотришь новинки... Чем терпеть такое давление, проще было один раз сходить, – хоть и пришлось два с половиной часа помучиться в 3D очках.

К счастью, я не читала ни одного (sic) отзыва или критического разбора этого фильма (хотя и, положа руку на сердце, вообще не уверена, существуют ли сейчас действительно серьёзные рецензии как жанр журналистики, или это всё выливается в описание собственных эмоций и более-менее субъективное сведение счёта). Так что моё мнение совершенно не замутнено ничьими комментариями, и никто не наложил на меня какой-либо матрицы восприятия.

Итак, что же можно сказать? Пожалуй, одно: слишком красиво. Слишком эпично, слишком пафосно. Слишком много любования тем, чем любоваться нельзя в силу хотя бы нравственных причин. Нельзя красиво показывать, как горит человек. Нельзя любоваться тем, как нож перерезает горло. Нельзя устраивать зрелище и шоу из того, как вражеский снаряд пробивает когда-то мирный дом, и всё здание эффектно взрывается.

В голливудской продукции уже давным-давно укоренился штамп "неторопливый уход на фоне взрывающегося бензобака"; здесь частенько то же самое, только в двадцать раз больше. Много пафоса, много картинности, и очень мало души.

Какие были две характерные черты всех советских фильмов о войне? – во-первых, смерть никогда не была предметом любования, во-вторых она никогда не показывалась в излишних подробностях. В советской системе ценностей человеческая жизнь была высшей планкой, и, соответственно, гибель всегда была трагедией, подавалась как нечто из ряда вон выходящее, ужасное, – даже если это война, где априори гибнут очень многие. Хрестоматийный пример здесь – сцена гибели героя из "Летят журавли". Нет натуралистического показа убийства – дымящейся раны, хлещущей крови; есть только запрокинутое лицо, в котором отражается то, как жизнь его покидает. И эти кружащиеся стволы голых берёз – символ рухнувшего мира, – мира, в котором случилось нечто непоправимое. В современном же кинематографе, само собой, трупы рассыпаются пачками, люди стреляют и убивают направо и налево (стоит посмотреть любой промо-ролик практически к любому сериалу, или почитать краткое содержание серий в программе; если это не комедия, то трупы будут через строчку, гарантирую). Человеческая жизнь в наше время утеряла свою ценность, поэтому нет и ощущения ужаса от чужой смерти, потому она и становится чем-то, на что можно полюбоваться, как на некий предмет созерцания, на зрелище. Это жутко, на самом-то деле.

Я могу привести множество примеров из фильмов о войне с самыми разными сценами гибели героев – и длинными, и короткими, и случайными, и спланированными, и логичными, и нелепыми; но нигде они не привлекают своей эффектностью, у них всегда другая цель – вызвать сопереживание, ощущение боли. Взять опять же хрестоматийный фильм "В бой идут одни "старики". Там много героев погибает, война как-никак. И везде каждая смерть – трагедия. Что это длинная, мучительная сцена гибели Ромео, когда самолёт летит, вот-вот рухнет, всё-таки долетает и садится! – но это последнее в его жизни: "Я сел, командир..." Что невероятная по силе сцена смерти Маши, происходящая вообще за кадром, мы видим только следствие – надгробный памятник с фотографией. И всё это берёт за сердце, заставляет испытать боль и сопереживание. А когда в "Сталинграде" медленно бегут горящие солдаты – это показано так подчёркнуто эффектно, что сразу чувствуется: зрелище. Вот какие у нас каскадёры и сколько денег на комбинированные съёмки и компьютерную графику.

Вообще в фильме слишком много пресловутой графики. Просто диву даёшься: и как же это раньше ухитрялись снимать без неё фильмы, которые всё-таки производили неподдельное впечатление? Может быть, всё-таки больше надеяться на актёров и сценаристов, а не на то, что всё нарисуют компьютерщики?

Я могу назвать ещё немало того, что вызвало скептическую гримасу по размышлении. Например, странные немцы, которые обращаются друг к другу "полковник" да "капитан", а не всякие там "штурмбанфюрер" и "штандартенфюрер". Плюс ко всему никто (sic!) из этих немцев ни друг другу, ни нижестоящие вышестоящим, не делает "хайль" и не приветствует друг друга партийным приветствием. Точно так же и наши солдаты не говорят ни слова о том, что защищают советский народ, что кто-то из них должен быть коммунистом или комсомольцем... Командир, который в силу обстоятельств, должен исполнять обязанности и политрука, предпочитает вдохновлять только тычками и матами, и никогда не пробует убедить, вдохновить или пристыдить, хотя таких случаев – завались. Воистину, как было сказано в рецензии на фильм "Матч", когда из фильмов о Великой Отечественной стыдливо вычищают идеологическую составляющую, получается нескладная нелепица. Потому что, как бы то ни было неприятно современным идеологам, это были именно советские люди, защищающие свою социалистическую страну. И это было не просто сопротивление захватчикам – это было столкновение двух идеологий, – хоть ты тресни, но это было. И в бой ходили гораздо чаще с криками "за родину, за Сталина", хоть сегодня и стараются сделать вид, что в бой кидались, непременно перекрестившись, и после того только, как Жуков лично объезжал позиции с иконой в зубах. И перед смертельным боем писали заявления в партию, и говорили "считайте меня коммунистом"; слишком много сохранилось документальных свидетельств, предсмертных записок, последних писем, надписей на стенах – никакой "кровавой гэбне" столько не подделать.

При всём том не могу сказать, что фильм категорически не понравился; нет. Кое-что тронуло-таки, большей частью понравилась игра артистов, некоторые эпизоды. Однозначно, этот фильм лучше и благороднее михалковского "Предстояния", хотя, как метко сказала одна знакомая, разница по сути невелика – и там, и там оба автора на себя любуются. Но лучше любоваться так, как это делает Бондарчук, потому что он не показывает наших людей тупым стадом; они показаны всё-таки героическими и самоотверженными, хотя эта самоотверженность и героизм виснет в пустоте без идеологического подкрепления.

Думаю, проблема в том, что Фёдор Сергеевич хотел снять нетленку на века, которую можно смотреть при любой власти – дескать, кто бы ни был у руля, всё равно останется востребованным фильм о героизме и красивая история. Но этот ход, извините за выражение, не канает. Историю не замажешь и не отлакируешь. Лучше бы снимал честнее, а не красивее.

Настроение сейчас - киносмотрительское

В колонках играет - практически тишина

stoletie.ru/print.php?ID=236430

---

Это необычная книга подготовлена Фондом исторической перспективы и выпущена издательством «Вече». Она целиком составлена из статей и репортажей американских и английских журналистов, написанных в дни Сталинградской битвы. Многие статьи переведены на русский язык впервые. В книге представлено более 120 уникальных фотографий военного времени.

 

Бывают книги, читая которые, будто разворачиваешь свиток своей собственной жизни...

Случилось так, что наша семья – моя мама, я и 3-летняя сестренка не смогли выехать из Сталинграда. Пять с половиной месяцев мы просидели сначала во дворе, в земляном убежище, а потом в бетонированном подвале, куда пустили нас соседи.

Я помню чувство гнетущего одиночества среди взрывов, воронок, убитых тел. Наш подвал прикрывала сверху крыша поваленного деревянного домика.

В темноте я пробиралась на крутые ступеньки лестницы, чтобы подышать свежим воздухом и через щелочку среди досок увидеть какую-нибудь звездочку в небе. В ночном воздухе раздавался свист пуль, осколков. Дальние и ближние разрывы. Потом, уже после боев я подсчитала – от нашего подвала до переднего края, где немцы уже построили блиндажи, было всего 350 моих шажков.

Глядя на звездочку, мелькнувшую в дымном небе, я думала: «Неужели мы больше ничего на свете не увидим? Ведь где-то в мире идет жизнь – гремят трамваи, люди спокойно ходят по улицам, играет музыка».

 

Я никогда не выезжала из Сталинграда. Но мне вспоминались беспредельные пространства, представленные на географических картах, развешенных на стенах нашего класса. «Неужели в мире никто не узнает, как мы страдаем? Не может быть!»

 

И слезы текли по немытым щекам. «Спускайся скорее!» - кричала мама. Но я знала, что не имею права показать в подвале эти слезы. В скученном пространстве чувства мгновенно передаются друг другу. И чтобы выжить, нельзя поддаваться отчаянью.

Каждая клеточка в моем теле дрожала от страха, желания жить и ускользающей надежды.

Давние чувства всплыли в памяти, когда я стала читать эту книгу, составленную из газетных материалов, напечатанных в дни Сталинградской битвы.

Мы ничего не знали о том, что происходит на свете. Даже о том, что творится на верхней части нашей широкой улицы – не знали. Мы были будто на острове, затерянном среди войны. Как бы были мы поражены, если бы вдруг узнали, что в эти дни Президент США Ф. Рузвельт в своей беседе у камина, приведенной в книге, так описывал стратегическую обстановку того времени: «Русский фронт. Здесь немцам по-прежнему не удается одержать сокрушительную победу, о которой Гитлер объявил еще полгода назад… По всей вероятности миллионам германских солдат предстоит пережить еще одну суровую зиму на русском фронте».

 

Наталия Нарочницкая, президент Фонда исторической перспективы, написала о тех суровых днях: «Война с фашизмом приняла планетарный характер, и стала мировой не только по географическому охвату, но и по ее великому смыслу».

 

Пережив многие дни и ночи в сталинградском подвале, я могу со знанием дела сказать: человек способен выдержать такое, о чем и рассказать непросто: холод, голод, обстрелы, когда стены подвала тряслись от близких разрывов. Я видела, какое терпение и мужество проявляли наши матери. Но чтобы выдержать выпавшие сталинградцам страдания, людям нужна была надежда. Мы были одиноки и затеряны среди войны.

Фабула этой необычной книги, на мой взгляд, заключается в том, как день за днем в нашей стране и в мире рождалась и крепла эта надежда: Сталинград выстоит, Сталинград победит! А с этой великой Победой придет надежда для всего мира – разгромить фашизм. Об этом писали западные журналисты.

Рассказывая о том, как рождалась эта книга, автор идеи и один из научных редакторов И.В. Ногаев написал: «Газеты потемнели от времени…Некоторые фрагменты даже рассыпались. Но буквы упорно сопротивляются неумолимому времени, упрямо не желая быть стертыми, забытыми».

О зарубежных авторах корреспонденций в предисловии к русскому изданию также написано: «Они были, прежде всего, патриотами своей страны и профессионалами, пытавшимися донести до читателя свой взгляд на то, что видели в СССР: на фронте, в тылу, в поездках по стране.

 

Это был взгляд со стороны людей другого социального строя и другой культуры, с совершенно иными акцентами, чем те, которые были характерны для советской прессы того времени.

 

И именно поэтому он для нас особенно интересен и ценен сегодня».

Владимир Романов, генеральный директор Фонда исторической перспективы, пишет в предисловии к русскому изданию: «Западные военные корреспонденты не просто следят за событиями на Восточном фронте. Они описывают их с нескрываемой надеждой на победу русских. «На протяжении четырнадцати месяцев Россия выдерживала натиск, который страшно себе представить, но она справилась с этим и продолжает справляться». – «Чикаго Дейли Трибюн». По мере того, как разворачивается Сталинградская битва и становится все более очевидным, что гитлеровцам не удается овладеть городом, тональность статей становится еще более эмоциональной, авторы не пытаются скрывать своих чувств радости, восхищения, надежды. «Среди развалин разбомбленных зданий, - говорится в заметке, которую «Нью-Йорк Таймс» опубликовала 20 сентября под заголовком «Сталинградский эпос», - предопределялся исход решающей битвы – исход, который мог повлиять на ход войны в ближайшие месяцы, а возможно и годы».

В сентябре 1942 года Лиланд Стоу в газете «Дейли Бостон Глоуб» в своей статье пишет: «Есть в СССР огромная армия, о которой вы редко где услышите или прочтете, хотя по силе, преданности и самоотверженному патриотизму она ничуть не уступает бесстрашно воюющим русским боевым частям. Это армия рабочих, простых людей, давно позабывших о 8-часовом рабочем дне, вот уже целый год трудящихся в суровых условиях по 11, 12, а иногда и 14 часов в сутки». Они ведут свою невидимую войну, невоспетые герои и героини».

А я вспомнила рассказ своего отца. Когда его после нескольких операций (одна пуля, ранившая его, прошла в нескольких миллиметрах от позвоночника) выписали из саратовского госпиталя, он поехал в Челябинск. Вдвоем с напарником, таким же инвалидом, они вырыли землянку, где земляные уступы служили кроватями. Спали на ватных спецовках, полученных на заводе, ими и укрывались. По-мужски отец не любил говорить нам о своих тяготах, но догадаться было не трудно...

Когда отец вернулся в Сталинград и нашел нас, пришла новая беда. На восстановлении завода отец брался за любую работу. Сварщиком он никогда не работал. Но ему выдали сварочный аппарат, только защитных очков на разрушенном заводе не нашлось. Отец работал, глядя на ослепительное пламя сварки. И однажды рабочие привели его домой, взяв под руки. Отец ослеп.

В предисловии к русскому изданию Владимир Романов отмечает: «Западные журналисты внимательно отмечают подвижки в общественной жизни и настроениях, наметившихся во время войны, поворот к отечественной истории и возвращении ее героев. Во многих статьях – размышления о причинах той самоотверженности и самоотречения, с которой сражаются советские люди. «Идет вооруженное столкновение духа и воли. И в этом столкновении преимущество русских тоже становится все более заметным», - пишет журналист «Таймс» 21 октября. Развивая эту тему, журналисты находят непредвзятые слова для того, чтобы рассказать о достижениях предвоенных пятилеток, в ходе которых была создана экономическая система, которая «воспитала в стране новый менталитет, новые умения и придала новых сил».

Слово менталитет тогда не было в ходу, но проявление его виделось во всем.

«Германский меч притупился», - делает вывод майор Элиот, корреспондент газеты «Нью-Йорк Херальд Трибьюн», - побывавший в России на фронтах.

Я вспоминала, как часто сидела, прижав ухо к бетонной стене подвала. Так мы слушали войну. Представления у меня были детские: я вспоминала в эти минуты, как Илья Муромец прикладывал ухо к земле, чтобы услышать топот вражеских коней. И все-таки стена подвала соединяла нас с внешним миром. Мы не знали обстановки на фронте. Но если слышали дробный стук немецкого пулемета, то понимали – что-то дрогнуло на переднем крае, и немцы приближаются к нашему убежищу.

Мы слышали, как взрывы орудий перекрывали нашу улицу с необычным названием – Карусельная. Видимо, когда-то здесь, на окраине рабочего поселка, стояли карусели, где отдыхал рабочий люд. Дрожала от мощных взрывов бетонная стена. И даже мы, загнанные под землю, почувствовали, когда у немцев что-то пошло не так. По нашей улице к Волге враг не прорвался. К нашему великому счастью, подвал, где мы ютились, остался до самого конца в расположении десантников 39-й гвардейской дивизии, защищавшей заводской поселок завода «Красный Октябрь».

 

Отголоски тех событий были отражены тогда в материалах газеты «Таймс», которые передавал из Сталинграда специальный корреспондент этой газеты.

 

«Как следует из донесений, русским вполне хватает сил, особенно сил артиллерии, для того, чтобы сдерживать неприятеля».

Так оно и было. Мощные взрывы перекрывали нашу улицу, отрезая путь наступавшим немецким войскам. И наш крохотный пятачок день за днем спасали расположенные за Волгой артиллерийские батареи.

В конце ноября 1942 года в овраге, куда я пришла за кашей к солдатской кухне, вдруг услышала такой разговор: «Ты слышал – к нам идет Донской фронт». Смысла этого разговора я не поняла, а спросить постеснялась. «Что же такое – Донской фронт и почему он движется к Сталинграду?» Эту удивительную новость я принесла в подвал. Это сообщение взрослые поняли по своему: очевидно, свежие войска с Дона идут на помощь Сталинграду. Мы знали и видели – сколько убитых и раненых день за днем было в дивизии, которая защищала наш район. Много осталось окопов и траншей, в которых воевать было некому. Не знали мы только тогда, что немцы уже окружены под Сталинградом.

Наш подвал по-прежнему был затерян среди войны. Много было смертей вокруг. Но чего я боялась даже больше смерти, что наводило на меня панический ужас, так это мысль, что нас могут захватить немцы. К нам по водосточным трубам с бугра улицы пробрались две женщины. Они рассказали нам, как действуют каратели: подойдя к земляному убежищу, где укрывались жители, немцы бросали внутрь гранаты. Раненых пристреливали, а живых куда-то гнали по заснеженной степи. Как потом мы узнали – в концлагерь Белой Калитвы.

 

Я помню себя сидящей напротив двери. Когда мы слышали, что бой приближается, я обнимала маму и с ужасом думала: вот сейчас – сейчас откроется дверь и полетит граната.

 

Этот непередаваемый, животный страх остался черной меткой в моей памяти на всю жизнь. Может быть, трудно в это поверить, но страх был такой, что притуплял даже чувство голода, когда непрерывно сосало под ложечкой.

Сейчас, в нашей стране трудно найти фильм или спектакль, в котором бы среди красноармейцев непременно не присутствовали выходцы из лагерей, бывшие уголовники. С особенным интересом читаются на сей счет строки из статьи, напечатанной в газете «Таймс» в феврале 1943 года, в которой журналист оценивает потенциал Красной Армии и причину ее побед:

«Солдат призывали на интенсивную подготовку, максимально приближенную к условиям боя. При этом - та же самозабвенная жажда знаний, которая стала неотъемлемой частью гражданской жизни СССР. Красная Армия – это мыслящая армия, и в глазах ее бойцов вы найдете неугасимое любопытство, многочисленные таланты и способность к самопожертвованию, сталь присущую русскому народу».

Так оценивали наших солдат-победителей журналисты самых популярных газет Америки и Англии. Стыдно сейчас смотреть, как на экране изображают наших бойцов, будто явившихся из уголовного мира. Стыдно и горько!

Когда мне сейчас приходится выступать в школах, и дети спрашивают: «Что меня больше всего поразило в Сталинграде», я знаю, что им ответить. Больше всего меня поразило милосердие наших солдат. Я и сейчас вспоминаю об этом с удивлением. Мы были в отчаянном положении. У нас не было продуктов. Мы съели помидорную ботву, общипали траву-лебеду, которой заросли овраги. Нам не выдавали даже блокадные 100 граммов хлеба: магазины и дороги были разбиты, склады сгорели. Мы по-прежнему чувствовали себя одинокими. И надежда остаться в живых ускользала от нас с каждым днем. Немцы засели на бугре нашей улицы и стреляли по каждой движущейся точке.

И вот запомнилась обычная картина: спускается к нам боец. Оглядевшись, говорит: «Детей-то сколько!» В подвале было три матери и восемь детей. И боец начинает развязывать свой вещевой мешок. Достает кусок замерзшего хлеба или брикет каши и кладет на нашу теплую плиту. Мы никогда не просили. Знали, что у самих бойцов в котлах не густо. Продукты доставляли по Волге нерегулярно, под прицельным огнем немецких орудий.

 

И все-таки солдаты нас жалели. Делились хлебом. Так мы выживали. Об одном жалею – не спрашивали их имен. Как и они – ни о чем не расспрашивали нас. Оставляли хлеб и уходили. Потом мы сами ползали в овраг к солдатской кухне.

 

В книге приводится рассказ журналиста Мориса Хиндуса о трудностях военного времени, напечатанный в газете «Дейли Бостон Глоуб»:

«Однажды вечером я пришел на почту, чтобы отправить телеграмму в Америку. Вдруг кто-то похлопал меня по плечу. Оглянувшись, я увидел капитана Красной Армии, врача, с которым я познакомился до войны в Киеве. Мы поболтали немного, как вдруг он произнес:

- Вернулся только из Средней Азии. Вот тебе подарок. В Москве такого нет.

Он достал из вещмешка две луковицы. Я с удовольствием их взял и, вернувшись, в гостиницу, поделился луком с одним австралийским журналистом и его женой, которые также забыли вкус лука».

Но однажды произошло чудо. Поздним вечером к нам зашла большая группа бойцов. Видно было – усталые и замерзшие. Мы сгрудились в углу, чтобы оставить им больше места. Бойцы легли вповалку на полу и сразу уснули.

Командир сел с нами у самодельного светильника. И мы завели привычный разговор: «Когда же придет Донской фронт?» И вдруг командир сказал: «Да мы и есть – Донской фронт!»

Что тут началось! Наши матери так закричали, что бойцы стали просыпаться: «Что здесь происходит?» Это был крик измученных, затравленных войной людей, которые вдруг поверили: не зря надеялись и ждали, придет конец нашим страданиям.

 

Это невероятно: в Сталинграде немцы разрушили все мартеновские печи, но уже через полгода, 31 июля 1943 года, в разрушенном цехе завода «Красный Октябрь» была выдана первая сталь.

 

Летом 1943 года я впервые увидела, как мимо нашего дома по разбитой шоссейной дороге по ночам двигались танки, на каждом из которых было начертано белой краской: «Ответ Сталинграда». Они выходили из ворот тракторного завода и двигались к железнодорожной станции. В то время наладить производство новых танков на заводе было еще невозможно. Но рабочие вместе с военными находили на улицах Сталинграда подбитые танки и доставляли на тракторный завод. Опытные специалисты восстанавливали эти побывавшие в боях танки и снова отправляли их на фронт.

«Ответ Сталинграда» можно было написать и на разрушенной стене цеха, где металлурги выпускали первые плавки, и на изрешеченных осколками домах, которые строители возрождали к жизни. И на дверях нашей школы, которую стали восстанавливать еще раньше, чем заводской цех, и на детском садике, который открылся уже через два месяца после боев и куда я водила свою сестренку.

Детей, по тем моим понятиям, хорошо кормили. В комнатках стояли железные кровати, которые принесли с пепелищ. Каждый, кто видел войну, знает, что на пепелищах остаются трубы печей и железные кровати, да еще оплавленные огнем кастрюли, чугунки, которые тоже собрали на пепелищах и принесли в детский сад. Воинская часть подарила детям солдатские одеяла.

Книга завершается высказыванием заместителя премьер-министра Британии Клемента Эттли: «Стоит отдать должное советскому военному командованию. Они создали не армию роботов, а армию мыслящих, инициативных людей. Но муштра мало чего стоит, если у войска нет боевого духа, а дух зависит от веры в то, за что воюешь».

 

P.S. Фильм "Сталинград" я ждала с надеждой и, признаться, со страхом: в небольших отрывках фильма, увиденных в Интернете, обнаружила стиль клипового кино. И это меня насторожило.

Уже в зрительном зале кинотеатра «Октябрь» в первый раз меня резануло, когда я увидела некую Машу, в которую влюблен немецкий офицер, с красивыми завитыми локонами. Конечно, куда же без локонов под обстрелом! Художник имеет право на вымысел, но не до такой же степени!

Потом подобные "галантерейные излишества" стали накатывать с экрана один за другим. К сведению создателей фильма, мы в нашем подвале никогда не снимали шерстяных платков, пальто и валенок ни днем, ни ночью, так и спали, прижавшись друг к другу: в любой момент стена или угол подвала могли отвалиться от взрывов, и надо было успеть выбежать наружу в теплой одежде.

Многое поражает в этом фильме. Среди боев защитники дома сверкают белозубыми улыбками. Но особенно странным показался один эпизод. Бывший крестьянин вспоминает о своих детях, пуля одна за другой вспарывают его ватник. Но улыбка почему-то не сходит с его лица.

А когда среди защитников дома появляется бывший оперный певец в концертном костюме и исполняет арию Каварадоси из оперы Пуччини, у меня появилось желание выйти из зала. У нас в подвале был патефон. Когда его заводили, у меня сосало под ложечкой. Звуки пробуждали воспоминание об ушедшей мирной жизни. И песни в подвале мы пели. Хотя со стороны могло показаться, что это воют люди, пораженные смертной тоской.

Но больше всего меня поразило, что, посмотрев фильм, мы ничего не узнали о защитниках дома. Кто они? Откуда родом? Как сложились эти характеры? Что питало их мужество? Ведь каждый из них - историческая личность. И у них были живые прототипы - защитники Дома Павлова. Это были яркие, интересные люди. Они выступали в школах и на телевидении. В Волгограде их многие помнят.

Я вспоминала, как в фильме Сергея Бондарчука появляется командир батареи капитан Тушин. Навсегда запоминаешь виноватую улыбку героя, робко смотрящего на генералов. Подобного художественного проникновения в личности героев не встретишь в фильме "Сталинград". И хотя некоторые персонажи подолгу мелькают на экране, их характеры остаются скрытыми. Они выглядят схематичными. И это, на мой взгляд, главный просчет фильма. Зритель видел много батальных сцен. Сегодня же время художественного проникновения в эти великие события. И в судьбы героев, совершивших подвиг.

 

Полный текст материала, опубликованного в «Российской газете» 

---

Герман Садулаев в связи с фильмом «Сталинград»

…Пространная и точная цитата из рецензии на новый фильм Фёдора Бондарчука, напечатанной в журнале «Аэрофлота» (ну, вы знаете, для пассажиров, в кармашках впереди стоящих кресел):

«Ноябрь 1942-го, фашисты оккупировали берега Волги. Советские войска пытаются одолеть врага и отбить захваченные города, но вынуждены отступать. Впрочем, нескольким русским солдатам все же удается перебраться на занятую противником территорию. Они укрываются в прибрежном доме и находят там русскую девушку. Немцы заняли ее дом, а сама она не успела перебраться за линию фронта. На фоне самого кровопролитного и трагического сражения в истории человечества – Сталинградской битвы – разворачивается история любви...»

Очень хорошая рецензия. В принципе, все рассказано и смотреть фильм не обязательно. Я на «Сталинград» в 3D не пойду. Из правдивой рецензии уже знаю, как это сделано и о чем. Именно так и об этом мне неинтересно.


На фоне «исторического» бла-бла-бла развивается «человеческое» бла-бла-бла. Готовый штамп для рецензий и описаний исторических романов и фильмов. И что гораздо печальнее, это готовый штамп, стандарт, если хотите, канон и для самих «исторических» произведений. По мере голливудизации нашей культуры (или того, что от нее еще вчера оставалось) историческое в каноне все более уступает человеческому, вплоть до полного исчезновения первого.

А еще здесь обнаруживается прискорбное надувательство, явный подлог. Ведь, смотрите, художник пишет картину: три разноцветных козленка весело прыгают на зеленой лужайке среди весенних цветов и трав, на фоне далекого, словно подернутого сизой дымкой леса. Как назовут полотно? «Три козленка», «Козлята», «Разноцветные», «Игры». Можно даже что-то предельно абстрактное: «Весна пришла!» Вот, мол, эти козлята олицетворяют радость всего живого по поводу наступления теплого времени года. Годится.

Но что если художник или его торговый агент назовет картину... «Сизый лес»? Это покажется нормальному человеку странным. В нашем случае, когда выбор «исторического фона» и названия, вполне вероятно, имели целью получение бюджета от минкульта, такая странность тянет на жульничество. Конечно, это удачный коммерческий ход. Но нужно ли нам использование последних сакральных символов нашей истории в «производственных» и коммерческих целях?

Прежде авторы были скромнее. Я не помню романов «Курская битва» или «Взятие Берлина». Помню «Танки идут ромбом» и «Батальоны просят огня». Про человеческое, про девушку и любовь там тоже что-то было. Но главное все же было в том, что танки шли ромбом, а батальоны просили огня.

Нынешняя подмена имен – типично голливудская «инновация». Например, один широко разрекламированный «исторический» фильм следовало назвать «Гейские фантазии». Или «Мертвый отец, злая мать, сын и любовник сына». Или «Семейка больных придурков». Тогда интерес к фильму был бы ограничен специфическим кругом зрителей. Но фильм назвали иначе – «Александр Македонский»! Имя и «историческая» фактура не только «сделали кассу», но и перевели маргинальный гейский фильм в разряд мейнстрима для обязательного семейного просмотра.

Кроме беззастенчивого выколачивания денег с доверчивых зрителей, кроме пропаганды здоровому большинству общества ценностей маргинального больного меньшинства голливудские (и сделанные по образцу голливудских) «исторические» фильмы несут в себе еще одну, самую опасную заразу. Они искажают, отрицают, отравляют, убивают историю как науку, как искусство, как память человечества и как объективную реальность.

Неискушенный человек посмотрит голливудскую картину, где «фоном» идут «исторические события», и наивно полагает, что теперь он что-то знает о соответствующем периоде истории. Конечно, ведь ему все показали в картинках, и все герои были в костюмах «той эпохи». Однако лучше было бы ему вообще никогда ничего не смотреть, чем «усвоить» историю в голливудской интерпретации.

И дело даже не в том, что Голливуд постоянно врет и в деталях, и в главном. А в том, что историческая правда как таковая Голливуду вообще неинтересна. Любые грандиозные события истории для Голливуда – только фон. Сизый лес далеко-далеко, а на первом плане полянка, где прыгают веселые козлы, празднующие весну – пробуждение полового инстинкта. Все американские (а есть другие?) блокбастеры только о том, как кто-то хочет кого-то трахнуть. Иногда кто-то хочет еще отжать денег или захватить власть. Но главное – трахнуть.

И даже если герой жертвует собой, чтобы спасти свой взвод, нацию, страну, человечество или весь мир, то, оказывается, только для того, чтобы перед смертью его папаша, тот самый, который не ходил на его бейсбольные матчи, сказал: «Я горжусь тобой, сынок!» Или чтобы, наоборот, сынок сказал: «Я горжусь тобой, папаша!» А все почему? А потому, что (мы знаем, мы тоже читали Фрейда и Ко) между ними была проблема – эдипов комплекс. Но теперь один из них умирает, конфликт исчерпан, они любят и прощают друг друга. Хеппи-энд.

Иногда мне просто интересно: вот эта животность и извращенность сознания – это уровень самих фильм-мейкеров или аудитории, на которую они ориентируются? Или они ориентируют (программируют) аудиторию на такой уровень сознания?

Нельзя учить историю по фильмам голливудского типа, нельзя по фильмам знакомиться с литературой. Все, к чему прикасается Голливуд, превращается в ядовитое дерьмо. Я бы на полном серьезе запретил западным студиям экранизировать классику русской литературы, если бы была такая возможность. Пока еще люди во всем мире читают Толстого и Достоевского, но с каждой экранизацией русская классика покрывается налетом фирменной голливудской пошлости. И скоро потенциальный читатель скажет: «Толстоевский? Знаю, смотрел в кино «Войну и мир». Про то, как трудно найти хорошего парня и выйти замуж. Секс ин зе сити на фоне снежной России. Все об одном, только костюмы разные».

Я не смотрел фильм Бондарчука с фальшивым именем «Сталинград». И не буду смотреть. Но сюжет мне примерно понятен. Дом. В нем много мужчин и одна симпатичная девушка. А рядом смерть, что, конечно, придает остроту ощущениям. Интересная ситуация. И такое искусство, при известном уровне мастерства и соблюдении приличий, вполне имеет право на существование. Вот только Сталинград тут совсем ни при чем.

Можно было и совсем без Сталинграда про то же самое снять. Заброшенный дом в лесу. Группа молодых людей и одна девушка. Туристы заблудились, заночевали в доме, пытаются выжить. Но рядом бродит невидимый маньяк и убивает туристов одного за другим. И на фоне кошмара разворачивается история любви, ну, как обычно. Все молодые люди влюблены в девушку, особенно двое. Маньяк убивает всех, одного за другим. Последними остаются двое молодых людей, особенно влюбленных в девушку, и сама девушка. В решающей схватке один из влюбленных погибает, но, кажется, успевает убить маньяка. Маньяк исчезает. Остаются двое: молодой человек и девушка. Они грязные, усталые, израненные, они плачут и обнимают друг друга. Но они победили, они будут жить. Шатаясь, они выходят из дома на поляну, куда за ними прилетел спасательный вертолет.

Можно добавить еще интриги и психологии. Например, окажется, что маньяк сам был влюблен в эту девушку. Или что маньяк – это один из молодых людей в туристической группе. Или что маньяк – тот самый оставшийся в живых молодой человек. А самое прикольное было бы узнать в конце фильма, что никакого маньяка не было, что эта девушка сама была маньяком, и она подстроила так, чтобы молодые люди перебили друг друга – все, кроме одного, за которого она решила выйти замуж. Зачем?.. Эмм... ну, например, эта девушка, так получилось, «встречалась» уже со всеми в группе. И рано или поздно жених мог об этом узнать и передумать жениться. А теперь они унесли ее тайну в могилу.

Что, разве плохой сюжетец для фильма про любовь со смертью и «психологией»? Правда, в такой фильм не воткнешь 3D-танки и самолеты, и министерство культуры может не дать денег. Зато совесть осталась бы чиста и спокойна.

Честное слово, я ничего не имею против Фёдора Бондарчука. Говорят, что он вступил в партию «Единая Россия». Считаю, что это его личное дело. Как режиссер он мне скорее нравится. Нравится его «Обитаемый остров». Как актер Бондарчук вообще гениален. Один из лучших актеров всех времен и народов! Достаточно вспомнить князя Мышкина в «Даун Хаусе», а у Бондарчука было множество и других прекрасных актерских работ. Кстати, малоизвестный факт: в 1989 году молодой актер Фёдор Бондарчук снимался в киноэпопее Юрия Озерова, которая называлась... «Сталинград».

«Свободная пресса»

ertata