Я сравниваю это искусство с зудом, который создает заживающая рана. Рана имеет обыкновение чесаться, когда заживает. Такое свойство нашего организма. А когда мы чешемся - в головном мозге стимулируется центр, отвечающий за удовольствие. Мы чешемся и получаем удовольствие. Только вот качественное удовольствие можно получить в том случае, когда мы не просто потрем ладонью зудящееся место, а основательно поскребем ноготками. Будто твердые отростки на наших пальцах, называемых ногтями, специально для этого предназначены - чесать, где зудится.

Незаживающая рана

Правда, удовольствие, получаемое от почесывания, является анестезией, за которой таится большая проблема. Своими собственными ногтями мы незаметно для самих себя срываем защитную корку. В результате манипуляций по получению удовольствия - наша рана снова кровоточит. И так постоянно. Только рана затягивается, как мы, не устояв перед жаждой почесаться, начинаем её вскрывать.

Примерно те же самые чувства испытываешь, когда осуждаешь правительство, начальство, коллег по работе, друзей, родных и близких. Такой же нестерпимый зуд возникает, когда хочется осудить. Вроде умом ты понимаешь, что это нехорошо. Что перемывая кости ты делаешь проблемы себе, а не тому, кого осуждаешь. И хронический осуждальщик спустя какое-то время превращается в раздражительного, всем недовольного брюзгу, с которым неприятно не то, что общаться - находиться рядом. И рана, которой так и не дали зажить - постепенно превращается в язву, которая начинает ныть, ухудшая качество жизни.

Не превратиться в Голлума

Только исповедь способна остановить этот жуткий зуд, превращающего человека в толкиеновского Голлума. Помню одну из своих первых исповедей. Тогда я поехал к одному сельскому священнику, который исповедовал меня вечером, наверное часа два - до самой ночи. Эмоциональным всплеском в памяти всплывает жуткое искушение, случившееся перед литургией у меня было. Решил прогуляться перед службой по лесочку, где на меня напала огромная черная псина. Я не знаю откуда собака появилась. Она не кусала меня, а просто захлебывалась злым лаем в полуметре от меня. У меня было жуткое желание броситься наутек. Но из рекламы я знал, что "собака бегает быстрее человека". Но речь не об этом...

Черная собака и грязные капли

От собаки мне удалось уйти осторожными шагами. И причастился без приключений. После службы я почувствовал необыкновенную легкость. Уверен, что исповедь определяет причастие. Мне не хотелось ни пить, ни есть, ни разговаривать с кем бы то ни было. Без греха я протянул где-то дня четыре. Такого никогда раньше не ощущал. Не было желания совершать, ставшие привычными, плохие поступки. Так вот, первым согрешением было осуждение. По-моему объектом моего осуждения был священник... Это было случайно, по привычке. Словно почесал там, где уже давно не чешется. Тогда реально ощутил чувство грязи. Будто я был сосудом чистой воды, в который упала грязная капля, замутившая былую прозрачность.

Память офисного стакана

Те воспоминания для меня являются неким эталоном. Ведь подвиги святых людей, о которых мы читаем в книжках, нам зачастую кажутся недосягаемыми, а тут собственный духовный опыт - он всегда ближе, роднее, его можно пощупать.

И пусть сегодня я чувствую себя офисным стаканом, который редко моют, а лишь ополаскивают перед тем, как набулькать порцию очередного кофе или чаю. Я помню как был совсем новеньким, блестящим. Эта память дает мне силы время от времени устраивать генеральную помывку - с мылом и губкой.