Какой рейтинг вас больше интересует?
|
Главная / Главные темы / Тэг «рассказов»
Охота на счастье 2016-07-20 16:42:00
... -size: xx-small;"> Рассказ для сайта Otstraxa ...
+ развернуть текст сохранённая копия
«Мир не делится на счастливых и несчастных, нет. Он делится на тех, кто знает, что он несчастен, и на тех, кому знать этого не дано. И тот, кто знает, несчастен, и наоборот. Хотя несчастны все. Или не все? Где-то тут должна была быть логика, но я её теряю. Плевать!!! В конце концов, смерть уравняет всех. Нас и их. Их и нас. Может быть, я не права, но мне сейчас просто хочется спать…» Вика отложила дневник. Тонкая сигарета P&C, тлевшая меж её пальцев, сгорела к самому фильтру, и она положила гаснущий окурок в пепельницу. Спать ещё рано, но очень хочется. В холодильнике она нашла крабовые палочки и полбутылки пива. Поесть, а потом можно идти. Ха, поесть! Жрать нечего, хоть шаром покати, но она привыкла утолять голод пивом отчима и крабовыми палочками, которые водились в холодильнике всегда, ну, или почти всегда. Мать сегодня опять не вернулась домой, но Грише уже давно на это плевать. Единственное, что ещё радует его в этой жизни, — это любая жидкость, в которой содержание спирта выше трёх оборотов. Странная пара. Она не любила мать, а на отчима просто ложила: его женщины уже не интересуют и он к ней не лезет, что само по себе неплохо. Да и интересуйся он сексом, полез ли бы он к Вике, а? Пиво было мерзким. Однажды Гриша (она всегда называла отчима по имени) урвал где-то пять бутылок «Гротверга». Она тогда стояла и давилась слюной, когда он вливал в себя уже третью бутылку. Всё вылакает гад, поняла она, и ей захотелось плакать от обиды. Но Гриша поднял на неё свои печальные глаза и всё понял. Да ведь и не дурак же он, понимает, пожалуй, куда «уходит» ночами его пиво. Он всё понял и перевёл свой печальный, почти собачий взгляд на оставшиеся бутылки. Ему было жалко. Вике тоже было бы жалко, и тем сильнее было её удивление, когда Гриша протянул ей одну бутылку. Протянул, воровато озираясь, не зайдет ли щас её мамочка. «Ночью только, а не сейчас, — сказал он, и она ещё раз убедилась в том, насколько боится он её родительницу, — И бутылку выкинешь, да?» Она никогда не забудет ему его тогдашнюю щедрость. Жаль, что не сказала тогда спасибо, а лишь юркнула, прижав заветную бутылку к груди, в соседнюю комнату. Господи, какое это было пиво!!! Она плакала от удовольствия и жадности, она готова была убить себя за эти быстрые глотки, как будто и не она вовсе пила это пиво, а кто-то другой пил с ней на пару, стремясь обделить сжавшуюся в комок на грязном балконе Вику, но это была она, и обделяла она сама себя, хотя как сказать обделяла… «Где-то здесь должна быть логика, но я её теряю», ха-ха. После этого ей нравилось говорить себе, когда очередная Гришина бутылка становилась содержимым её желудка, что то, что она пьет, — говно. Вот «Гротверг», мать его, да! А это… Гриша храпел так, что было слышно на всю квартиру. Вика, с бутылкой в руке и крабами в зубах, вышла на балкон. Ела и пила она жадно, то и дело кашляя, подавившись «едой». Потом нервно курила. Майская ночь пахла зеленью и цветами. Тёплая ночь большой луны, на которую всегда хочется выть по-собачьи, закинув вверх голову и протяжно-протяжно, во всю глотку. Фонари ещё горели и было ещё слишком рано, но собираться нужно сейчас. Или не успеть. Переодеться, взять сумку, сделать грёбаный макияж и — вперёд! Вика, как всегда в такие ночи, курила слишком нервно, быстрее обычного, давясь ментольным дымом, как несколько минут назад дешёвым пивом. Пора! И к чёрту какую-то там логику! Его пальцы завязли в её густых волосах, их лица были близко, и она улыбнулась ему, мягко и призывно. А потом их губы встретились, и она почувствовала дрожь его тела и тяжёлые удары сердца в его груди. Он пил её губы с почти Викиной пивной жадностью, и она едва смогла отстраниться. Она улыбнулась ему ещё раз, но уже успокаивающе: мол, не всё сразу. Он улыбнулся ей в ответ, белозубо и нежно, как улыбается лишь любящий и лишь тому, кого любит. Их руки были сплетены, а ночной ветерок трепал их волосы. Они простояли целую вечность, глядя в глаза друг другу, и он снова поцеловал её. Тело к телу, губы в губы, сердце в сердце, двое, ставшие почти одним целым у одного из тысяч подъездов города. Счастливые? Пожалуй. И когда они были в секунде-другой от страшного мига разрываемых объятий, — Вика сказала: «Добро пожаловать в мир Равенства, сволочи!» Её палец, так учил её когда-то отец-собровец, плавно лёг на курок, и две головы, лежавшие на перекрестии прицела, взорвались, так и не поняв, что же произошло. Двух — одним выстрелом. Вика была прирождённым снайпером. Они так и упали, не разжимая объятий, у его крутой машины, двое влюблённых, прощавшихся у одного из тысяч подъездов глупого города, а Вика сложила винтовку, перекинула сумку через плечо, и, стирая с лица, обезображенного ещё в раннем детстве страшным ожогом, остатки своего боевого макияжа, начала спуск с крыши по пожарной лестнице…
Рассказ для сайта Otstraxa.su
Тэги: рассказ, страшное, триллер, хоррор
Halifax, Canada. ARS "Gloria" / Халифакс, Канада. Барк "Gloria" 2016-07-20 01:52:41
Сегодня к нам ненадолго забежала одна из ярчайших представительниц "Выжимателей Ветра" колумбийская ...
+ развернуть текст сохранённая копия
Сегодня к нам ненадолго забежала одна из ярчайших представительниц "Выжимателей Ветра" колумбийская красавица ARS "Gliria".
 Это трехмачтовый барк, учебное судно и официальный флагманский корабль Колумбийских Военно-Морских Сил.  Она приступила к выполнению своих прямых обязанностей как Учебно-Парусное судно ВМФ Колумбии 7 Сентября 1968 года.  Имя "Gloria" ("Слава") было дано как прямая ссылка на гимн Колумбии: Oh gloria inmarcesible, (О неувядаемая слава).  Вот ее краткие ТТД: Type: Barque Displacement: 1,300 tons Length: 64.7 metres (212 ft) Beam: 10.6 metres (35 ft) Draft: 6.6 metres (22 ft) Propulsion: Diesel, 500 hp Sail plan: 1,400 square metres (15,000 sq ft) Speed: 10 knots (19 km/h; 12 mph) под двигателем.  Здесь она бывает очень часто, несколько раз в сезон.  В следующий раз попробую побывать на борту для более детального знакомства. Сегодня, извините, не сложилось.  Как и в юности, видя эту гармонию и красоту, Душу переполняют разноречивые чувства, - грусти, радости и осознанного удовлетворения...  Это - мой Мир и я рад, что я в нем живу, как еще решил в юности. Паруса... Не сомневаюсь в том, что они останутся в таком виде навсегда. И через сотню-другую лет, когда о нас и помнить не будут, они так же будут будоражить сердца молодежи своим романтическим видом в обещании новых горизонтов, тропических островов, теплых пассатов и созвездия Южного Креста. Осталось оставить хоть небольшой, но пример для подрастающих последователей. Я работаю над этим. След мой волною смоет, не сомневаюсь, но вначале его надо оставить...
Тэги: морские, рассказы
Чёртова прогулка 2016-07-19 15:44:00
+ развернуть текст сохранённая копия
Он подъехал к центральной остановке на тринадцатом автобусе 21 ноября этого года, в день начала дождей, когда небо только заволокло свинцом туч и первые капли едва лишь коснулись сухой листвы на тротуарах. Хмурые лица вчерашних весельчаков проплыли, как скалы скорби, мимо него за мутным стеклом и замерли, когда водитель со скрипом остановил свою колесницу. На весь салон автобуса он был один, что сразу насторожило опытных ездоков общественного транспорта, так как в это время тринадцатый всегда полный, а до пересмены, то есть до нового автобуса, который придёт из гаража и соответственно пустым, оставалось ещё два часа. Несмотря на пустой салон, он приехал стоя, держась одной рукою за поручень, а второй — придерживая шляпу, так как все окна были почему-то открыты, словно из любви единственного пассажира к прогулкам с ветерком. Двери распахнулись, но лишь передние, и он вышел, клацнув стальными каблуками об асфальт, а ринувшиеся к автобусу бабки, гружённые сумками, авоськами и нелёгким довеском брани и проклятий, замерли, точно наткнулись на невидимую стену. Не случись этого, и человек в сером пальто, при зонтике и шляпе оказался бы сбитым, как кегля, шарами их жирных тел. Белозубо улыбнувшись ошарашенным таким оборотом дела бабулькам, он поправил шляпу и, расстегнув пальто, под которым был чёрный бархатный пиджак, весело защёлкал каблуками прочь от остановки, провожаемый взглядами всех, кто остался за его спиною. Очнувшиеся старухи, с бранью толкая друг друга, набились в автобус и тут же попадали с полуметровой высоты на мокроватый асфальт, так как автобус растворился в воздухе. Раздались проклятья, крики боли, ужаса и кто-то вспомнил про милицию, а кто-то помянул имя божье всуе, но человек в сером пальто уже растворился в толпе, где лишь изредка мелькала его чёрная шляпа, а потом и вовсе утонула в нервном, неровном море голов. «Да, давно я не был тут, — шептал он, ловко маневрируя меж тел, — Но, Деус, ничего не меняется. Здесь просто не хватает Локки! Я иду, дети. Я иду! Рок-н-ролл начинается! Рок-н-ролл!» Как нож масло, он резал толпу. Нож, раскалённый огнём весёлости, шёл сквозь замерзшее масло студентов-прыщей, разъеденных матрон с их вульгарными макияжами и химией (о! эта их бессмысленная попытка вернуть ушедшее навсегда!), сквозь масло малолетних шалав, продавших тело и душу в наивном желании красивой жизни, спешащих служак, надутых от мнимой важности, сквозь заплесневелую корку матерившихся ментов и озлобленных старух, нож беззвучно впился в брюхо осеннего города, и потёк гной давно затаённой ярости. Там, где с улыбкой проходил человек в сером пальто, вспыхивали ссоры из-за отдавленных пяток, задетых плечом плеч, за спиной его посвистывали милицейские дубинки и трещали выбитые зубы, а он шёл, улыбаясь осени, и длинный зонт тростью стучал по тротуару. «Рок-н-ролл, — бормотал он, — Пора танцевать! Вы опять заплыли салом, вы опять забыли, что значит танцевать на глупых страстях!» Пудель с мокрым брюхом цапнул за ногу хозяйку, хозяйка стала бить собаку сумкой. Бомж ударил в пах прохожего, кинувшего в его шапку пару монет, прохожий, матерясь, схватил бомжа за волосы и ткнул мордой в грязь. Девочка с толстой задницей швырнула в проходившую мимо красавицу пломбиром. На пути человека в пальто оказалась лужа, затопившая полтротуара, и он ловко вскочил на бегущий вдоль тротуара бордюр и канатоходцем быстро прошёлся по нему. На десятом шагу, однако, сорвался, и туфли соскользнули в лужу, но не промокли, хоть лужа и была глубока. Он с хохотом прошёлся по поверхности лужи, и ни один круг не разбежался по воде там, куда становились его ноги. Оставляя за спиной скандалы и драки, серый дошёл до самого центра города, где, подрагивая, горел Вечный Огонь недалеко от исписанного похабщиной, но пока ещё целого постамента Ильича. Город, ещё полчаса назад апатично жевавший свои настроения, гудел потревоженным ульем, и никто уже не бросился остановить человека в сером пальто, который расстегнул ширинку и не без удовольствия мочился на Вечный Огонь. Вечность Вечного Огня кончилась, и лишь марево холодного газа поднималось над пятиконечной звездой, служившей ему окантовкой. Застегнув штаны и сбив на затылок шляпу, серый оперся на зонт и с улыбкой прислушался к гулу улья, который разворошил. Со здания напротив ему улыбались президент с премьером, план которых, если поверить огромному плакату в полстены, должен был решить через пару лет все основные проблемы Чернополя, страны, континента и Солнечной системы. Локки вряд ли поверил плакату, так как строго погрозил самодовольным товарищам длинным тонким пальцем, отчего краска на их лицах потекла, превратив два улыбавшихся до этого лица в чем-то обиженные кислые физиономии. Маленький мальчик с пластмассовым пистолетом подбежал тут к серому и с дурацкой миной на грязноватом лице направил своё оружие на Локки. «Пах! Бах!» — пах-бахнул ребёнок, а Локки подмигнул ему в ответ. «Хіба це пістолет? — спросил он мальчика, — Ось, візьми та й спробуй на кому-небудь цей». С этими словами он протянул пацану воронёным стволом вперед новёхонький «Вальтер». Глаза ребёнка заблестели, руки сжали пушку, а пластмассовый пистолет малыша полетел — к самому что ни на есть чёрту!..
Тэги: политика, рассказ, черт
Алгоритм взлома 2016-07-18 19:33:00
+ развернуть текст сохранённая копия
…Михаил встал с кафельного пола и огляделся. В пустой комнате с одним окном, что было в стене справа, за старомодным, если не сказать антикварным, столом сидел круглолицый (словно кот) господин без пиджака, опоясанный французскими подтяжками, и вёл беседу по телефону. Разговор шёл о зубах, а так как у Миши зубы давно уже не болели (хорошие деньги хорошей немецкой клинике отошли), то он к разговору не прислушивался, а стоял и разглядывал пугающую, очень светлую пустоту комнаты, в которую (забавно!) не было никакой двери. Стены, окно, стол и господин за столом, болтающий по телефону. Повесив трубку, толстый господин сказал:
— А, Михал Борисыч, дорогой, очнулися? Ой, как хорошо! А я уже грешным делом думал будить Вас. Так на чём мы с Вами остановилися? На синей папочке? Помним? Так-так, где Вы, говорите, её оставили? Михаила качнуло от ощущения нереальности происходящего: никогда и никто из товарищей фэ-эс-бэшников не мог узнать о синей папочке! Неужели в гипноз ввели и под гипнозом выпытали?! Или сывороткой правды обкололи! Михаил опёрся, чтобы прийти в себя, о холодную покрытую белым кафелем стену. По коже пробежал мороз, однако Михаил взял себя в руки. И, не смотря на то, что понял, что стоит он перед наглой гэбнëй в костюме Адама, Михаил отошёл от стены, с вызовом посмотрел на толстяка и заявил голосом, каким привык выкрикивать лозунги на митингах:
— Вы о чём, слуга режима?! Ваше гэ-бэ совсем с ума сошло? Что я здесь делаю и кто вы вообще такой, чтобы меня о чём-то спрашивать! Я свободный человек! В чём меня обвиняют? В том ли, что борюсь с тираном? — Фу на Вас, — добродушно отмахнулся толстяк и расплылся в страшной беззубой улыбке, несколько обнажившей для Михаила суть его телефонного разговора, — Оставьте свою белоленточную патетику для телеканала «Снег». Во все века идеей борьбы с тиранией прикрывались те, кто, захватив власть, развязывали наилютейший террор. Все государства, назовись они хоть демократией, хоть царством, правятся либо одним человеком, либо узкой, классово близкой группой лиц. И ещё не известно, что хреновее. Вот Вы, фактически, хотите для Родины того, что похреновее. Как и Ваши англоговорящие спонсоры. В общем, я Вам не верю, любезный Михаил Борисович. Давайте-ка лучше вернёмся к нашей синей папочке. — Да идите вы… — и Михаил перешёл на тот русский язык, каким активно пользуются тогда, когда других аргументов не остаётся. Закончил он свою тираду словами, мягкий эквивалент которых должен был бы звучать примерно так: «Да кто ты, козёл толстопопый, такой вообще по жизни?! И кто я!» — Вы уже второй раз задаёте этот вопрос, Михаил Борисович, — несколько менее добродушно, чем до этого, сказал толстяк, и его беззубая недобрая улыбка напомнила Михаилу гибрид улыбок бэтменовского Джокера и Кота из «Алисы» Бёртона, — Так и быть, я Вам отвечу. Он распаковал бело-зелёную пачку сигарет, на которой Михаил увидел незнакомое ему P&C, со смаком закурил тонкую сигарету, и в комнате приятно запахло табаком с ментолом. — Мои родители зовут меня в шутку «агентом Смитом», хотя по техпаспорту я вообще-то Ваня. Но в общем аналогия правильная. Ведь я высокотехнологичный нейрокомпьютерный инструмент «Иван Фёдорович — ММ», основанный на цикличном алгоритме взлома Павлова — Тьюринга. Моя главная задача — извлечь данные из кого бы то ни было. А вот на счёт того, кто Вы такой… хм, у меня, знаете ли, есть для Вас пренеприятнейшее известие. Физически ВАС БОЛЬШЕ НЕТ. Вы труп. Вас убили вчера в переходе в Питере. Мы смогли спасти Вашу, так сказать, «душу», вовремя сделав слепок с Вашего сознания. С этим слепком я теперь и работаю. Как долго это продолжится, решать Вам, потому что ВЕЧНОСТЬ Ваших мучений здесь — это в реальном мире лишь пара минут работы моих алгоритмов. А Вы же не хотите, чтобы я начал Вас мучить? Иван Фёдорович с чувством раздавил окурок в пепельнице, налил себе водички из графинчика в стакан, выпил и, сузив глазки, сказал:
— Так что у нас на счёт синей папки? Где Вы её всё-таки оставили? — Вам никогда не найти, кому я её отдал! — с раздражением воскликнул Михаил, — А на счёт «убили»… Я понимаю, конечно, что вы меня чем-то накачали, держите голым в белой холодной комнате со страшилой, похожим на карикатурного чёрта, но это не значит, что я полностью сдурел, чтобы верить вашим бредням! Да идите вы… — и Михаил опять собирался поупражняться в трёхэтажных матах, когда рука Ивана Фёдоровича точно резиновая протянулась через всю комнату и отвесила (с метровым замахом) Мише звонкую оплеуху. Михаил, человек не маленький, едва не рухнул под этим ударом. — Кто… что вы такое?! — взвизгнул, отпрянув к стене Михаил. — А говоришь не сдурел, — уже откровенно зло сказал Иван Фёдорович, рука которого живо втянулась обратно, — Вот сам же ляпнул, что человеку папку отдал, а не спрятал где-то. Глупость сделал, проболтался опять, но мы тебе за это, конечно же, благодарны. Теперь вот галлюцинации какие-то видеть начал. Беда с тобою! И вот все же ж вы такие, идейники хреновы… Он что-то ещё говорил, злое и острое, когда, поддавшись какому-то безотчётному, глубинному чувству страха, какому-то инстинкту, что с родни тому, что заставляет бежать зверя из горящего леса, Михаил рванул к окну и, закрыв лицо руками, полу-боком ударился в стекло. Звон стекла смешался с его криком, тело его несколько раз перевернулось в воздухе, прежде чем он увидел, как далека земля; продолжительный вопль закончился для Михаила звуком удара собственного тела об асфальт, а когда Михаил встал с кафельного пола и огляделся, в пустой комнате с одним окном, что было в стене справа, за старомодным, если не сказать антикварным, столом сидел круглолицый (словно кот) господин без пиджака, опоясанный французскими подтяжками, и вёл беседу по телефону…
Тэги: политика, рассказ, триллер, хоррор
О том, кто остался в снегу... 2016-07-17 19:36:00
... -size: xx-small;"> Рассказ для сайта Strashno ...
+ развернуть текст сохранённая копия
На вмятину на левой передней двери БМВ обратил внимание Антона водитель Лэнд Крузера, вытащившего буксиром черное баварское авто из сугроба на обочине; сам Антон вмятины не видел. БМВ, которое снесло с дороги на закрытом повороте трассы, идущей через Малый Лесок, ни обо что такое не ударялось, — это Антон помнил точно. Но где-то в его сознании уже тогда что-то противно щелкнуло, и Антон соврал, как с листа: «А-а, это? Это я на прошлой неделе еще…» Какая к черту прошлая неделя — три дня, как купил "бумера"! Сомнение, яд сомнений, ад сомнений… «Есть два вида сомнения: одно — свивающее логово во тьме, неподвижное и колючее, другое — всегда ползающее, скользящее и вертящееся. Обычно первое принадлежит молодости, второе — старости…» — это или что-то подобное прочел когда-то молодой Антон у Рериха и помнил всегда. Сейчас, будучи уже далеко немолодым человеком, он лежал и думал о том, что и первое, и второе из рериховских сомнений — оба были его гостями сегодня. Первое давило его тихонько, пока он ехал с места ДТП домой и полупризнался себе в пути, что, когда машину его закрутило юлой на том проклятом повороте, удар-таки (звук удара!) был. Второе грызется червем в мясе антоновой души уже второй час после того, как он проснулся и понял, что тогда, когда мир вращался вокруг него присыпанными снегом елями, боковое его зрение выхватило в этом зелено-белом хороводе красное пятно. «Выхватило-выхватило! Да-да… Детская шапочка? Как у девочки из сказки Перро?!» — думал Антон, ворочаясь в кровати. Но даже так… Он не мог, просто не мог достать ее холенным черным телом взвизгнувшего тормозами БМВ… Просто не мог. Дальше и левее должна была быть эта шапочка, память о которой пережившее стресс сознание сперва заботливо перевело в подсознание, чтобы преподнести Антону потом полуночный сюрприз. «Не мог я… — думал вставший Антон, дымя ментоловой сигаретой в стекло окна на красную полную луну на ночном небе. — А если мог? Она (или он?) так и осталась в снегу. Где-то там в сугробе. А я и не понял (или не захотел понять?), что натворил…» В схватке совести с сомнениями всегда побеждает трусость. Ведь покуда мы не открыли коробку Судьбы, наш личный кот Шредингера не только полумертв, но и полужив. Поэтому решив, что лучше не знать вовсе, был ли на лесной дороге ребенок или его не было, Антон запил снотворное виски, дал себе установку на то, что о том, кто остался в снегу, он думать не будет, и провалился в бездну наркотического сна, где до утра его мучили кошмары. …А гульябани лежал в сугробе, где тепло его тела оплавило снег и образовало нору. Иногда он полизывал ударенный бок шершавым языком. Ему было невыносимо тоскливо, казалось, что смерть уже сидит внутри, там, где ныли перебитые ребра, и вот-вот и разольется по всему телу, отняв навсегда остатки его тепла и унеся дыхание гульябани в Царство Черной Луны. Еще ему было обидно. Он ведь тогда почти догнал бежавшего на лыжах ребенка. Удар машиной застал гульябани в прыжке, и он, провалившись в сугроб, еще долго не мог понять, что же сорвало финальный аккорд его охоты. Если гульябани и думал порой не о ребенке и не о машине, ударившей его (как о неких звеньях цепи Судьбы), а о незадачливом водителе — как о единственно виновном в случившемся, то в эти редкие мгновения он скалил клыки. А спавший за сотню километров от гульябани Антон вздрагивал во сне, видя кошмар, в котором за ним, клацая зубами, гнался огромный черный волк.Рассказ для сайта Strashno.com.ua
Тэги: гульябани, оборотни, рассказ
Главная / Главные темы / Тэг «рассказов»
|
Взлеты Топ 5
Падения Топ 5
|
