Для ветреного, стылого апреля девочка была одета, пожалуй, ...
Для ветреного, стылого апреля девочка была одета, пожалуй, легковато. В сером пустом дворе красная кофточка гляделась... нет, не празднично и не кокетливо. Просто неуместно. Девочка заботливо рассаживала на ржавых качелях тряпичных зверят. Даже несмотря на то, что качели до самого заката были в тени, кофточка била цветом по глазам. Как-то исчезали за красным и бледные от холода руки, и юбка, и ноги в чёрных гольфах и грубых школьных туфлях. Кофточка словно просто висела в воздухе, поводя рукавами, и, послушные движению рукавов, появлялись на пятнистом сиденье заяц, кот, медведь и безротая кукла с лисьими рыжими ушами. Игрушки были сшиты плохо, не держали голову, гнулись в спине, безвольно опадали и сползали. Кофточка снова и снова поводила рукавами, пока зверята с куклой не уселись устойчиво. До первого движения качелей, скорее всего.
Ира задумчиво попинала мёрзлый комок грязи. Природная жалостливость боролась в ней с усвоенным цинизмом. То есть, девочке хотелось немедленно помочь: согреть, причесать, накормить, доброе слово сказать. Но помогать было боязно. Дети из неблагополучных семей на ласку и, тем более, жалость запросто отвечали потоком брани и ударом в живот. Был у Иры такой опыт.
Кофточка развернулась, опустилась почти до земли - Ира поняла, что у ног девочки лежит рюкзачок - и вытащила фотоаппарат. Не самую плохую цифровую "мыльницу". По видимости, девочка не имела никакого отношения к неблагополучным семьям. Она просто прогуливала уроки, и, чтобы не "запалиться", не взяла из гардероба сменку и пальто. Может быть, ей поставили двойку. Может, отчитали. Может, на ласковое слово она не огрызнётся. Ира нерешительно пошла через двор.
- Ты сама их сделала? - спросила она, когда девочка скосила на неё глаз. Зверята выглядели одинаково уныло на качелях и экране фотоаппарата. Их очень трудно было назвать милыми, и Ира решила даже не пытаться.
- Сама.
Ногти у девочки были уже синими, губы тоже голубели. Но Ира вздрогнула не поэтому: больно необычное лицо к ней повернулось. Как если бы к обычной русской, русоголовой девочке вдруг пришили на голову мордочку её японской сверстницы. С чёрными раскосыми глазами, узкими губами, азиатским носом... Нервы лечить надо. Мало ли детей от межэтнических браков в Москве? Если некоторые из них странно выглядят, то точно в этом не виноваты.
- Какие-то они у тебя грустные. Может, замёрзли?
- Нет. Они мёртвые.
Девочка снова нацелила объектив на маленький квартет и мигнула вспышкой.
- Отчего же они умерли?
- Ни от чего, глупая. Это же игрушки. Я их сразу мёртвыми сшила.
Ира ещё раз поглядела на зверят и признала, что именно так они и выглядят. Стоило бы догадаться.
- А меня сфоткаешь?
- А ты мне на карте зачем?
Девочка не то, чтобы грубила. Скорее, любопытствовала.
- А ты потом сотри.
- Не хочу я больше снимать, - красная кофточка передёрнула плечами и вместе с девочкой опустилась к рюкзаку опять. Прятала фотоаппарат.
- Хочешь, я тебе куртку дам?
- Нет.
- Ты уже белая совсем. Наверное, холодная, как эти качели.
- Ну, и отлично, - девочка, выпрямившись, снова заглянула Ире в глаза и вдруг стремительным движением вскинула руки. Ире обожгло шею: справа и слева. Она даже не сразу поняла, что холодом. Очень холодные пальцы.
- Отлично же, - повторила девочка. - Я такая же мёртвая, как зверята. А у тебя шея, как печка.
Смешок вышел напряжённым, и Ира поспешно добавила:
- Ну, грейся, если хочешь.
Девочка угукнула и сдвинула пальцы подальше под ирины волосы.
- Ты смелая. Ты бы не забоялась в вампиров играть... Я девочек из школы звала, они все забоялись. Правда.
- А зачем играть в такое? Почему не в модный салон или дочки-матери?
- Скучно в салон. В вампиров интереснее.
Ангина потом будет, поняла Ира. Лимфоузлы раздует, как воздушные шарики. Фу. Но это ерунда: ребёнка, кажется, вообще воспаление лёгких ждёт.
- И как же в вампиров играют?
- Ну, тебе надо лечь на лавочку, - девочка отняла руки и повертела головой. - Вон на ту. И руки на груди положить. Как будто ты спишь.
- Руки на груди у мёртвых, а не спящих, - возразила Ира. Ноги уже сами несли её к обшарпанной лавке.
- Всё равно так красивее. Ложись, ложись. И глаза закрывай. А теперь... Не подглядывай! У тебя ресницы тогда дрожат, я вижу. А теперь ты спишь, а я прижимаюсь холодными губами к твоей шее. Пока они не станут горячими... Спи, спи!
Голос девочки звучал заметно оживлённей. Лавка была твёрдая, неудобная. Ладно, согреет губы, и встану, решила Ира. Буду сама вампиром. Вроде как из гроба поднимусь.
Губы были, кажется, ещё холоднее пальцев. Лежать было скучно, очень. В голове сразу всякая чушь завертелась. Ну, всегда так бывает. Сначала подумаешь о том, что надо молока домой купить, потому что кофе без молока - дрянь. Потом о том, что дорогой кофе, наверное, на вкус совсем не такой. Потом про зверьков, которых используют, чтобы, хм, изготавливать самые дорогие кофейные зёрна. Не то, чтобы Ира задремала, просто так у неё бывало - обо всём забудет, размышляя, в конце концов, о супрематизме и причудах Сальвадора Дали, к супрематизму, казалось бы, не имеющего никакого отношения.
Тело затекло, к тому же и похолодало ещё. Шея уже побаливала. Ира открыла глаза: девочки не было. То есть совсем. И зверят на качелях, и рюкзака. Сунулась в карман - так и есть, паршивка стащила бумажник. Теперь, небось, в автомате с игрушками просаживает или в МакДональдсе проедает. Небольшая там была сумма, а жалко и обидно всё равно. Бесхребетный ты, беспанцирный, безмозглый даже где-то интеллигентишка, Ира...
С трудом усевшись, на секунду прикрыла глаза. Голова не хотела держаться. Ещё и шею надуло... Ира поморгала, прогоняя муть в глазах; чтобы сконцентрироваться, уставилась на свою кофточку. Ярко-красную, поблёскивающую, почти как та, что была на девочке. А разве не бежевую надевала с утра? Никогда нельзя сказать уверенно. Ира была не только жалостливой, но и рассеянной. Бежевая кофточка могла быть вчера, а эту надела сегодня. Какая-то новая, наверное, мама в шкаф засунула. Ира передёрнула задеревеневшими плечами, раз и другой, и тупо поглядела на расцветшее вдруг на светлых джинсах пятно. Встряхнула головой, и тут же увидела второе, как ниоткуда взявшееся. Тоже красное, блескучее. Скамейка окрашена? Скамейка сзади, пятна спереди. Сильно кружилась голова. Ира сползла на скамейке, чтобы опереться затылком на спинку. Просто резко села. Нельзя так резко садиться. Можно грохнуться в обморок. Будешь тогда валяться на улице, беспомощная, и бумажником, гляди, не отделаешься. На том конце города, говорят, собака пьянице лицо объела. А в Индии удав полностью сожрал такого же пьяницу и лёг переваривать поперёк улицы. Интересно, как же это он на лежащего смог наползти? Надо же нижнюю челюсть провести под телом... А тело тяжёлое, вжимается в землю... Или челюсть очень сильная, можно слегка загребать?.. Как у гнома, у гномов точно сильные челюсти... Гимли держали за бороду, без сильной челюсти его бы покалечили... Сразу ли умирает человек с вырванной челюстью?.. Живучее же существо, человек... Никогда не хочет сразу умирать... Наверное, человек, когда умирает, совсем не понимает этого... Потому что всё так медленно... медленно... бесконечно...
На нём был довольно хороший пиджак, хоть и помятый, но выглядел новым. Потягивая Heineken, С. ...
