Первый таран над Ленинградом стал знаковым событием для блокадного города. Его жители увидели, что ради их защиты бойцы и командиры Красной Армии готовы на любые подвиги. Понимание этого помогало находить какие-то неведомые внутренние силы, позволявшие выдерживать невыносимое.

Чтобы мы могли представить, где проходила в ноябре 1941 года линия фронта, достаточно сказать, что вражеские бомбардировщики оказывались над Дворцовой площадью через две минуты после их обнаружения постами слежения, а сигнал воздушной тревоги совпадал по времени с гулом их моторов. Штаб Ленинградского фронта принял решение сформировать для усиления борьбы с авианалетами особый ночной истребительный полк из лучших пилотов корпуса ПВО. В этом полку оказался и младший лейтенант Алексей Севастьянов, принявший свой первый бой еще 22 июня над Брестом.

4 ноября на истребителе И-153, который летчики прозвали "Чайкой", Алексей патрулировал в небе на ближних подступах к Ленинграду. В тот вечер вражеский налет начался около 22 часов. Наши зенитные батареи открыли плотный огонь, но один бомбардировщик "He-111" все же прорвался к центру города. Две атаки, предпринятые Севастьяновым, оказались безрезультатными. Алексей подошел вплотную к противнику и нажал на гашетку, но пулемет молчал – боекомплект кончился…


В 2003 году журнал "Нева" опубликовал воспоминания очевидца этого ночного боя Юрия Рабинерзона, тогда 14-летнего подростка:

«В нашу задачу входило тушение «зажигалок». В один из таких вечеров поздней осени 1941 года, в ночь с 4 на 5 ноября, я находился на чердаке и через слуховое окно внимательно следил за ленинградским небом. А в нем творилось что-то необычное, доселе мною никогда не виданное… Пойманный перекрещивающимися лучами прожекторов средний бомбардировщик «Хейнкель-111» пытался вырваться из их цепких объятий. Он маневрировал, менял высоту полета, но тщетно: прожектора крепко держали его в своих кинжальных лучах. Стоял ужасный грохот. Хлопали зенитки, в том числе и расположенные совсем недалеко от нас – на Марсовом поле. В небе на пути движения бомбардировщика появлялись белые «одуванчики» – шапки разрывов зенитных снарядов, которые, казалось, не причиняли самолету никакого видимого вреда. Все так же ровно, с характерным, ставшим уже привычным за многие дни воздушных налетов стонущим завыванием, гудели моторы бомбардировщика. Казалось, что его беспрепятственному полету не будет конца, он, словно заколдованный, неуязвимо продолжал свое движение вперед. Но вдруг откуда-то из темноты на освещенный бомбардировщик неожиданно свалился, словно вынырнул из какой-то темной шкатулки, наш истребитель…

Такое появление нашего истребителя в непосредственной близости от вражеского бомбардировщика было достаточно рискованным и опасным, поскольку «Хейнкель-111» был прекрасно защищен от воздушных атак истребителей. Этот маневр нашего истребителя мог объясняться только тем, что у него был израсходован весь боеприпас, и он просто не мог позволить себе упустить такую ярко освещенную добычу. Никакой другой возможности у А.Т. Севастьянова, кроме тарана – этого рискованного приема воздушного боя, широко применявшегося советскими летчиками, – не было. Кроме того, по всей вероятности, Севастьянов мог оценивать результаты своих предыдущих атак на этот самолет по ответным действиям экипажа бомбардировщика. Можно смело утверждать, что поведение Севастьянова и его действия были глубоко осмысленными, хотя и таили в себе большой риск и опасность. Он оказался совершенно прав, и, несмотря на то, что его истребитель и получил пробоины от вражеского пулеметного огня, они ему серьезного вреда не причинили. Зенитки прекратили вести огонь, чтобы не повредить ненароком наш истребитель, находящийся в опасной близости от бомбардировщика. Было слышно по отчаянному гудению мотора истребителя, что он пытается, выжимая всю мощность из двигателя, «дотянуться» до бомбардировщика. Светящийся в лучах прожекторов истребитель неотвратимо настигал самолет. Куда ударил истребитель своим винтом, как циркульной пилой, фашистского стервятника, разобрать за эти секунды было невозможно. Какое-то мгновение казалось, что самолеты летят сцепившись, но вскоре они начали разъединяться. Наш истребитель отвалил в сторону и, выйдя из лучей света, растворился в темноте. «Хейнкель-111», по-прежнему освещенный прожекторами, словно оцепенев от недоумения, продолжал свой полет вперед, постепенно снижаясь и теряя высоту. Никакого пожара на нем не возникло, дымного шлейфа за ним не образовалось, он даже не перешел в предсмертное пике, а просто, клюнув носом, начал свое неудержимое и неуправляемое движение к земле». Обломки немецкого самолета упали в Таврическом саду, а спасшийся на парашюте немецкий пилот был взят в плен.

Севастьянов покинул поврежденный истребитель и приземлился на парашюте на территории Невского машиностроительного завода. Там его арестовали до выяснения обстоятельств, зато потом едва не задушили в объятиях, напоили чаем и обули в валенки. Почти полтора месяца Алексей ходил в санчасть на лечение и перевязки и, не дождавшись полного заживления предплечья, вернулся в полк. К этому времени он уже был живой легендой Ленинграда и Ленинградского фронта, его портреты висели в школах и на заводах, в землянках и на стенах домов.

Алексею Тихоновичу присвоили звание старшего лейтенанта и назначили командиром эскадрильи 26-го авиаполка. Около трехсот вылетов на сложные боевые задания ночью и днем совершил отважный летчик: нес патрульную службу, прикрывал наши наземные войска, сопровождал штурмовиков на задания, добывал ценные разведывательные данные, бился в небе с "мессерами", защищая Дорогу жизни через Ладогу. И все же первая военная весна стала последней в его жизни. Алексей Севастьянов геройски погиб 23 апреля 1942 года. Два его товарища на стареньких истребителях вели бой с "Me-109", и командир эскадрильи со своим ведомым поднялись в воздух им на выручку. «Мессеры» развернулись в их сторону, пока они набирали высоту. Севастьянов схватился с одним, а в это время второй обстрелял его сзади. "МиГ" загорелся, а Алексей получил смертельное ранение. Но его товарищи были спасены.

6 июня 1942 года старшему лейтенанту Алексею Тихоновичу Севастьянову было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Алексей Тихонович Севастьянов родился в 1917 году в деревне Холм Российской империи (ныне Лихославльский район Тверской области).Алексей был старшим из братьев и после ранней смерти отца изведал весь крестьянский труд: пас скот, работал на земле, вместе с матерью заботился о младших. Окончив семилетку в селе Первитине, он поступил в Калининский вагоностроительный техникум, а оттуда был призван в Красную Армию. Качинская военная авиационная школа летчиков дала ему хорошую подготовку. С 1939 года Алексей начал службу в Белорусском военном округе, а перед войной с отличием окончил курсы командиров звеньев. Ранним утром 22 июня 1941 года Севастьянов в числе первых дал отпор агрессору. В том воздушном бою над Брестом наши пилоты сбили три вражеских самолета. Тяжелые бои в Белоруссии сменились патрулированием в подмосковном небе, а затем Алексей защищал Ленинград, где и совершил бессмертный подвиг.

Из шестерых братьев Севастьяновых только младший Виктор не попал по возрасту на фронт. Василий погиб на западной границе в Белоруссии, артиллерист Михаил - под Ржевом, летчик Алексей - защищая Ленинград. Разведчик Сергей вернулся с войны инвалидом, как и получивший три ранения и контузию Николай.

Ветераны 26-го истребительного авиаполка после многолетних изысканий нашли с помощью старожилов поселка Рахья и соседних деревень, а также школьников-следопытов место гибели Героя. Самолет и останки летчика были обнаружены поисковой воинской группой с глубинным искателем 15 июня 1971 года в торфяном болоте на глубине полутора метров. Хорошо сохранились удостоверение личности, записная книжка, компас, часы, пистолет и ракетница. На партийном билете расплылись чернила, выцвела фотография, но отчетливо виднелось. Среди находившихся здесь в этот день был и командир эскадрильи Цыганенко, чью жизнь спас в смертельном для себя бою старший лейтенант Севастьянов.

А 21 июня сотни тысяч ленинградцев участвовали в захоронении праха прославленного летчика, о котором они никогда не забывали. Бронетранспортер с орудийным лафетом, на котором был установлен гроб, прошел в сопровождении почетного караула через весь город по самым главным проспектам - Суворовскому, Невскому, Майорова (Английскому), Измайловскому, Московскому, Гагарина. На Чесменском военном кладбище состоялся торжественный митинг, а могила героя утонула в море цветов, возложенных и теми, кто пережил блокаду, и родившимися после Победы, за которую он отдал жизнь.

Алексей Тихонович Севастьянов навечно зачислен в списки 26-го истребительного авиаполка. Его именем названы улицы в Ленинграде и Лихославле, переулок на станции Рахья, Дом культуры в селе Первитине. Мемориальные доски украшают здания школ в Лихославле и Первитине, вокзала станции Рахья и дома №18 по улице Севастьянова в Санкт-Петербурге. В Первитине установлен памятник герою-летчику работы заслуженного художника России Александра Черницкого, автора известных скульптурных портретов Игоря Стравинского и Дмитрия Шостаковича, а также воинских мемориалов в Старой Руссе и Полтаве.


Ночной таран Алексея Севастьянова над блокадным Ленинградом