Здравствуй, Старик-и-Море,
корыта разбитого пишет тебе капитан.
Шлю привет с последней страницы.
Умозрением вижу тебя, олимпиец:
Ты сидишь в пузыре,
нарисованном рядом с моей головой,
в винноцветной растянутой олимпийке,
огорчённый, осмеянный, упразднённый.

Почернело синее море,
ты не дождался добычи,
чёрный Кроныч,
я не твой.
Ты думал, я рыба, а ты рыболов —
но рыбой был ты, я наживка.
Ты схватил то, что видел,
а подвергся тому, чего
не ожидал.
Это игра, где выигрывает
не игрок, а игрушка.

В винноцветном клокочущем космосе
я тонул и пускал пузыри,
как Никто в проруби,
но Никто не тонет.
Ты еси то, что было превзойдено.
Хаотическая одиссея
1250-го года до новой эры.
То, что меня не убило,
сделало из меня космонавта.

Великий слепой увидел ничто.
Кто был ничем,
тот стал Никем.
Кто был Никем,
стал многоопытным мужем.

Возможно, культура и сознание гомогенизировались в результате естественного роста энтропии настолько, что прямое откровение иерархий Истины, Любви и Красоты — как в прежние деньки — человечеству в двадцать первом веке не просто противопоказаны, а смертельно вредны в сотериологическом смысле.

Остаётся вслушиваться в урчание ризомы, в малоразборчивое бормотание водящих хороводы симулякров, чтобы услышать то, что еще тысячу лет назад ангелы отчётливо орали людям прямо в уши.

Для этого нам пригодятся чуткость к смысловым рифмам, навыки системного анализа и знание языков. А старческий алармизм помешает. Нам может казаться, что это шизофренический «демон среды» бредит, а это Бог с нами так разговаривает — потому что иначе с нами нельзя.