На дне чемодана, заваленного профсоюзными и пенсионными книжками, анкетами, метриками и прочими семейными документами, я отыскала отпечатанные на машинке мемуары моего деда, Барякина Николая Васильевича.


Он умер, когда мне было семь лет, и я помню его только как веселого толстого старикана, который рассказывал мне на ночь сказки. Позже отец пересказал мне несколько семейных легенд, связанных с дедом, а бабушка Дина надиктовала его краткую биографию. Но все это были обрывки, не отражающие ни судьбы, ни характера.

И вдруг -- описание боев под Харьковым, рассказы о том, как будучи офицером связи на Забайкальском фронте, дед летал на хлипком У-2 с донесениями к маршалам Советского Союза... А главное -- дед был одним из советских офицеров, принимавших капитуляцию Квантунской армии в Китае.

Еще есть пачки его писем из какого-то безымянного лагеря в Заполярье и несколько тетрадей стихов, которые он начал писать в 1944 году в госпитале.



Для меня во всем это важны не только факты, но очень узнаваемая (вероятно, только мной) энергия текста, литературный почерк, ритмический рисунок, способ передачи эмоций. Вот же откуда все пошло -- это дедовы гены!

Он не успел ничему меня научить -- да и сам умел немногое. Когда ему - вечно занятому директору - было практиковаться? Но мы явно одной породы и явно начинали одинаково: во время сильного душевного кризиса вдруг что-то прорвалось и начало выплескиваться волнами -- сначала в виде косых-кривых рифм, потом подражания, потом более-менее осознанной работы с текстом. Та же страсть к пафосу, к масштабным явлениям, тот же поиск объяснений исторических событий, и та же нежная любовь к лиризму.

Хотя, разумеется, у каждого из нас была своя система координат и ценностей. Меня, не знавшую насилия страшнее грубого окрика, в 2012 году шокировало, что дед вообще не видел в немцах людей и совершенно спокойно говорил об их убийстве. Хотя на войне, наверное, нельзя по-другому... Будешь сочувствовать врагам, видеть в них не чудищ, а насильно мобилизованных, свихнувшихся от страха бухгалтеров, фермеров, чьих-то сыновей и мужей, ты вырвешь у себя из сердца еще один кусок -- а на нем и так уже живого места не осталось после увиденного на войне. С такой раной на фронте ты просто не жилец.

У того поколения этическое развитие не поспевало за интеллектуальным и социальным, и это касалось вообще всех: и в СССР, и в Германии, и в США, и в Китае, и в Японии. Умные, хваткие, энергичные... но все же дикари. Я не вкладываю в эти слова негативного смысла: просто это был такой этап развития человечества, и чтобы мы сейчас научились видеть в ближнем человека, должен был случиться тот страшный перекос в морали вкупе с экономическим и техническим развитием, который и привел к мировым войнам.

Способность любить, уважать, ценить, жертвовать собой распространялась только на своих: на семью, на Родину, на советский народ. Причем любовь к семье -- это что-то конкретное и осязаемое, а любовь к советскому народу -- это хоть и очень важная, но все-таки декларация.

Как жаль, что мы не совпали с дедом во времени! Поговорить бы, поспрашивать, разобраться во всех этих хитросплетениях!

Мне очень нравится высказывание Козьмы Пруткова: "Человек ведет переписку со всем земным шаром, а через печать сносится даже с отдаленным потомством". Вот так дед, написав мемуары в 1982 году, поговорил со мной -- через тридцать лет после своей смерти.

                      

Знаменитый голос советского Гостелерадио. Более 30 лет был диктором программы «Время», возглавляя дикторский отдел с 1968 года по 1989 год. Хоронил вождей, комментировал парады и праздничные мероприятия.

Я вживую видел его 22 года назад (боже мой, как быстро летит время!), когда работал в программе «Взгляд», где у него была небольшая рубрика. Мне тогда казалось, что он глубокий старик (а ему было лишь 58 лет). Запомнилась его доброжелательность, интеллегентность и скромность. Последняя черта, не присущая, казалось бы живой легенде.

Здоровья, Игорь Леонидович. И долгих лет жизни.

Вечером решил плюнуть на срочную работу и написать мемуары на давно задуманную тему. Тем более, что сегодня, есть повод подвести некоторые итоги http:// akolesov-travel.blogspot.com/ 2012/09/1.html...(read more)

Самолеты выкрашены в черно-зеленые и желтые пятна. Конструкция совершенно незнакомая. Чуть довернул к бомбардировщикам и низкое вечернее солнце ослепило меня. Оно не дало мне рассмотреть более внимательно за эти короткие секунды сближения тип машин. Решаю, что противник сейчас будет бомбить аэродром. Бросаю свой самолет в крутой разворот. Захожу в хвост левому крайнему и метров с пятидесяти открываю огонь.

Но успел дать лишь короткую очередь, как мой самолет от струи атакованного самопроизвольно делает бочку. Бомбардировщик, разворачиваясь влево, пошел вниз. "Этому достаточно", — подумал я. Развернул свой самолет на правый фланг группы. Делаю горку для атаки сверху... И тут оцепенел: на крыльях звезды...
мемуаров маршала авиации Александра Покрышкина.

***

И все же первые боевые вылеты учили нас не только на ошибках врага — на наших тоже. Выполняя одно из заданий, мы вышли в место встречи с нашими истребителями и тут же опознали их — это были Миг-3. На душе стало легче: есть истребители прикрытия! Они, как нам казалось, занимают свое место в общем боевом порядке, но вдруг видим, один Миг бросается на нашу эскадрилью и открывает огонь. В чем дело?

Самолет ведущего командира эскадрильи капитана Гудзенко задымился и пошел на снижение. Я попросил штурмана Демешкина проследить где упадет или сядет самолет, а летчик-истребитель, который подбил Гудзенко, увидев, что атаковал своих, начал энергично делать своей машиной различные эволюции, обозначая, что летят свои бомбардировщики. Наши истребители успокоились и сопровождали нас до цели. А эскадрилью, теперь уже из восьми самолетов, повел заместитель комэска старший лейтенант И.А. Кузнецов. Мы вышли на цель, отбомбились и пошли домой. Не вернулся только Гудзенко.

После посадки меня вызвал командир полка Родякин и спрашивает:

— Видел, где сел Гудзенко?

— Видел мой штурман. А я хорошо знаю этот район.

Родякин говорит:

— Срочно бери У-2 и лети на место посадки. Там будет видно, что делать. Вези экипаж домой...

Без особого труда я вышел в район и нашел самолет командира эскадрильи. Быстро

Подыскал подходящую ровную площадку и произвел посадку в непосредственной близости от самолета Су-2. Смотрю ко мне идет Гудзенко. Вид у него более чем грустный. Оказывается, он цел, невредим, не считая синяков, а штурман эскадрильи Семенов убит.

У самолета собралось много народа — местные жители. Копают могилу. Мы с Гудзенко осмотрели самолет: изрядно покалечен при посадке. Похоронили друга, попечалились, погрустили — первая жертва в нашей эскадрильи. Да, очень уж мы засекретили свои самолеты. Летчики— истребители не знали нашего бомбардировщика, а мы не всегда знали силуэты своих истребителей. Вот и случилась беда...

Из мемуаров маршала авиации Ивана Пстыго.