Он заполз в маршрутку, вдохнув в неё задорный дух безбожного перегара и громко брякнув своей гипсовой рукой по металлическому поручню уже внутри, когда, покачиваясь, усаживался.

– Фу, ёпта…

Шестьдесят поджарых измученных лет, лицо водителя, который, наверное, и был водителем, да вот сломанная рука подкачала… Хотя-а-а-а… Можно ведь зато теперь напиться так, что за ушами трещит – когда ещё этот гипс «сымут», верно? А то всё «завтра на маршрут! послезавтра подмени Коляна!»… Задрала жизнь-жестянка, сил нет! Дайте человеку отдохнуть уже!

Нет, сам «водила на каникулах» красноречиво молчал, но его пытающиеся сфокусироваться глаза и богатая мимика утомлённого нарзаном лица компенсировали немногословность этого эпизода: он ежесекундно будто силился сказать что-то, но никак, никак не мог, а важность непроизнесённой мудрости как-то очень давила её носителя изнутри, отчего мимические мышцы лица вновь и вновь приходили в движение, словно пытались сложить из данного набора морщин какую-то осмысленную физиономию – рефлекторные «пятнашки» организма…

– Дзынь! – вновь громко и задорно стукнула гипсовая рука по задней дверце маршрутки. – Фу, ёпта… – грустно резюмировал её владелец, пытавшийся утолочься на задних тесных сиденьицах.

Через пару мгновений ему показалось там, в его уголке, как-то совсем неуютно, и он решил вернуться на манеж – с чапаевским упрямством цепляясь здоровой рукой за сиденья и пассажиров, он выполз в круг света под прозрачным люком и потихоньку нащупал трепетную лань-равновесие… «Дзынь!» – нет, упустил…

– Фу, ёпта…

Я приложил палец к губам и сказал:

– Тс-с! Не шуми.

Два маленьких чёрных глаза на мгновение собрались и посмотрели в одну сторону – на меня.

– Моя фамилия – Новосибирск-Главный! – громко сказал он, и многие в маршрутке усмехнулись.

Поведя головой на звук смешков, гипсоноситель как-то грустно махнул здоровой рукой и… В следующий миг он увидел коленки. Огромные белые круглые голые коленки полной девушки, которая сидела прямо перед ним. Он смотрел на это абсолютное воплощение простого плотского русского шукшинского счастья и не мог отвести взгляд, который невероятным образом сделался вдруг цепким и пристальным. Организм, отдав все силы на фокусировку глаз, пропустил момент поворота:

– Дзынь! – вновь сказала гипсовая рука.

– Фу, ёпта! – как-то особенно агрессивно рявкнул водитель, зло зыркнув на свою брякающую конечность – отвлекла от трепетного психоэмоционального контакта с коленками… Грусть в его пьяных глазах будто усилилась (в салоне даже сделалось темнее), и гипсоноситель уныло прошепелявил:

– Останови!

Маршрутка замерла на подвернувшейся остановке, водила с гипсовой рукой на прощание всем нам ещё раз качнулся, и на один пронзительный миг его глаза стали АБСОЛЮТНО ТРЕЗВЫМИ (есть, есть такой эффект у русских пьяных). И взглянув на меня своими кристально трезвыми глазами, он негромко и очень грустно сказал:

– Я ведь ВСЁ ПОНИМАЮ!

И вновь моментально окосел, вывалившись из маршрутки и захлопнув за нами дверь. В задних окошках ещё какое-то время мелькала его замусоленная гипсовая рука, а мне всё чудилась какая-то неуютная, но очень похожая на правду мысль: а что, если эти круглые голые коленки – единственное… или так – САМОЕ ПРЕКРАСНОЕ, что было в его стремительной непутёвой жизни? Не так уж и плохо, впрочем… не так уж и мало…

– Дзынь!

Все дёрнулись на звук, а серьёзная дама в очках с некоторой неловкостью поправила стукнувшийся о поручень зонтик…