Один из самых честных и несуетливых русских тележурналистов, писатель и режиссер Андрей Максимов побывал недавно в Израиле.

Дальше

Фото: Сергей Жегло

Введение запрета на усыновление американцами российских детей в ответ на принятие в США «закона Магнитского» вызвало в российском обществе бурю эмоций. Подобная реакция понятна, поскольку вопрос о детях вообще и о сиротах в частности чувствительный. А жесткая увязка запрета на усыновление с американским законом против российских чиновников поставила целый ряд сложных этических проблем. Например, до какой степени государство может распоряжаться людьми, вмешиваться в их судьбы? Правильно ли это — использовать детей в качестве аргумента в международных спорах? Имеет ли страна право отдавать своих детей в иностранные семьи, если их там, случается, убивают? Наконец, как сочетается нескрываемое желание российского истеблишмента отправлять свои семьи на Запад с одновременным запретом на усыновление?

Впрочем, повышенная эмоциональность обсуждения не только уводит внимание от целого ряда очень важных аспектов происходящего, но и не позволяет прийти к какому-нибудь более или менее разумному и тем более компромиссному выводу. Поэтому мы попытаемся спокойно, последовательно и с разных сторон рассмотреть произошедшее.

Дело Браудера

Ключевая фигура в деле о «законе Магнитского» — глава инвестиционного фонда Hermitage Capital Management, британский гражданин американского происхождения Билл Браудер. Он начал работать на российском фондовом рынке в 1996 году практически с нуля, а в момент расцвета бизнеса в 2005 году объем активов фонда составлял 4,5 млрд долларов, что делало его третьим по величине инвестфондом в России.

Основной сферой деятельности Hermitage Capital был, по сути, гринмейл — своего рода шантаж корпораций миноритарными акционерами, которые используют свои права для сбора компромата и для дальнейшего шантажа и дискредитации компаний. Это довольно сомнительный бизнес, в качестве морального оправдания которого обычно указывают желание заставить крупные компании быть более эффективными, а топ-менеджеров — менее вороватыми. В своих многочисленных интервью Браудер и рассказывает, что видел свою роль в изменении России к лучшему. Этим он объясняет, например, то, что в свое время активно поддерживал дело против Ходорковского, в котором он видел препятствие на пути создания в России более открытой экономики, свободной от коррупции и влияния олигархических структур.

Причем до определенного момента Браудер полагал, что его интересы совпадают с интересами Путина. («В период с 1999-го по 2003 год у нас многое получалось, потому что наши интересы очевидно совпадали с интересами режима Путина. Так что у меня тогда была лучшая в мире работа. Я очень много зарабатывал, и при этом я чувствовал, что делаю историю, меняя Россию к лучшему. Я был антиолигархом, и я ждал, кто станет следующим».) Но в 2004 году Hermitage Capital вступил в борьбу одновременно с «Газпромом», «Сургутнефтегазом» и «Транснефтью». Офицеры российских спецслужб провели с Браудером профилактические беседы на тему того, что иностранному гражданину, наверное, не стоило бы слишком увлекаться, собирая компромат на российских высокопоставленных чиновников и крупных бизнесменов, а также вмешиваясь в работу важнейших российских компаний. Однако тот предупреждениям не внял, и в 2005 году по соображениям национальной безопасности Браудеру во въезде в Россию было отказано.

Тем не менее британец своих попыток вернуться в Россию и возобновить бизнес не оставлял. Началось расследование деятельности Hermitage Capital, выяснилось, что борец за транспарентность России сам был нечист на руку. В частности, в нарушение указа президента о запрете продавать иностранцам акции «Газпрома» Браудер через оформленные на российских граждан подставные фирмы эти акции активно скупал, причем еще и уклонялся от налогов (за счет приема на работу в подставные фирмы инвалидов). Благодаря этой схеме Браудер скупил 7% акций «Газпрома» и, используя эти акции, пытался оказать давление на руководство корпорации.

Как это нередко бывает со спекулянтами, в какой-то момент Браудер потерял чувство реальности. В 2004 году Hermitage Capital вступил в борьбу одновременно с «Газпромом», «Сургутнефтегазом» и «Транснефтью»

Фото: ИТАР-ТАСС

После того как в 2007 году было возбуждено уголовное дело по неуплате Браудером и его фондом налогов, бизнесмен спешно вывез из России в Британию всех сотрудников Hermitage Capital (20 российских граждан), то есть свидетелей. В стране остался только юрист Сергей Магнитский, который пытался отстоять интересы Браудера. Фактически Браудер использовал Магнитского как живой щит против российского следствия.

Версия британского бизнесмена состоит в том, что Магнитского замучили в тюрьме. По поводу условий содержания в российских тюрьмах много чего можно сказать. Но важно знать и то, что Сергей Магнитский не первый погибший в деле Браудера, он четвертый. До этого погибли уже три человека, которые могли прояснить операции со счетами фирм Браудера. Причина смерти всех четырех — сердце (кстати, недавно в Британии при странных обстоятельствах умер еще один участник этого дела). Впрочем, в США попыток разобраться в истинных причинах произошедшего особо не предпринимали. Браудеру удалось сделать из Магнитского своего рода флаг для «антимафиозного» похода на Россию.

К делу проталкивания «закона Магнитского» с российской стороны подключились все кому не лень. И адвокаты Pussy Riot, и Илья Пономарев, который публично выступал в поддержку этого закона. В общем, либерально-оппозиционная публика буквально жаждала этого закона, поскольку видит в нем серьезный инструмент давления на российские власти. При этом понятно, что, например, большинство американских конгрессменов, скорее всего, и знать не знают, кто такой Магнитский и в чем там дело, но поддались стереотипам, пошли на поводу у антироссийских лоббистов. Вот и Барак Обама, хотя и понимал, что реакция России будет жесткой, не смог противиться Конгрессу. Понятно, что для него сейчас важнее вопрос о «бюджетном обрыве» и лишний раз ссориться с парламентом он не хочет. В общем, российская оппозиция получила то, что хотела. Однако на деле все может оказаться совсем не так, как кому-то представлялось.

Гринмейл против России

Стоит пояснить, что представляет собой «закон Магнитского», поскольку это действительно выдающееся творение американского Конгресса. Этот закон позволяет преследовать (не только не давать визы в США, но и, например, арестовывать активы) людей, список которых формируется закрытым образом на основании секретных данных или подозрения об их причастности к «делу Магнитского». То есть это карт-бланш на совершенно неправовое преследование практически неограниченного круга российских граждан.

Насколько велики шансы, что американцы используют данный механизм? Весьма велики. Вспомним, например, как совсем недавно под давлением Вашингтона компании Visa и MasterCard заблокировали сбор средств для организации WikiLeaks Джулиана Ассанжа. Не потребовалось никакого решения суда, никаких более или менее пристойных объяснений — запретили, и все. Поэтому российский гражданин, по какой-либо причине (об этом чуть ниже) попавший в «список Магнитского», может в какой-то момент оказаться за границей с заблокированными (просто так, на всякий случай) пластиковыми карточками.

«Закон Магнитского» очень удобный инструмент, к его появлению США шли давно. С конца 1990-х американцы неоднократно пытались расширить свою юрисдикцию на внутрироссийские дела, используя для этого различные сомнительные предлоги, начиная с дела «об отмывании денег» холдингом «Менатеп» в Bank of New York. Или же вспомним дело бывшего атомного министра Евгения Адамова, экстрадиции которого из Швейцарии американцы пытались добиться на основании американского закона, запрещающего сотрудничество с Ираном (американцам не нравилось, что Адамов инициировал достройку АЭС в Бушере). Или вспомним более свежее дело Виктора Бута, выдачи которого из Таиланда США добились на крайне сомнительных основаниях — устной договоренности с провокатором американских спецслужб (не факте, но намерении!) продавать оружие колумбийским партизанам, которое могло бы использоваться (могло бы!) для убийства (каких-то!) американцев. Ну и, наконец, похищение российского летчика Константина Ярошенко, которого в нарушение Венской конвенции о консульских сношениях американские спецслужбы захватили на территории третьей страны (африканской Либерии), чтобы тайно вывезти в США. (Опять-таки это произошло на основании подозрений в торговле наркотиками — и в результате действий провокаторов спецслужб.)

А теперь у американцев появился «закон Магнитского».

В контексте приведенных выше случаев это означает, что если в случайном разговоре с провокатором американских спецслужб (или публично) вы позволите себе неосторожную реплику по поводу Браудера, Магнитского или кого-то еще либо не вовремя промолчите (а одним из ключевых моментов в обвинении Буту стало то, что в ответ на реплику провокатора о том, что с помощью этого оружия мы будем убивать американцев, Виктор Бут промолчал), то вот вам уже и повод, чтобы на основании секретной процедуры заморозить ваши активы в США (а сейчас идут разговоры, что и европейские страны могут присоединиться к этому закону) или, если активов нет, то, по крайней мере, отключить вас от платежных систем.

Фото: Дмитрий Лыков

Возможно, кто-то полагает, что данный инструмент будет использоваться Соединенными Штатами для построения в России богатого демократического общества. На самом деле он, скорее, будет использоваться как рычаг давления на имеющих интересы за рубежом российских предпринимателей, на влиятельных чиновников, на носителей секретов. Хорошо, что пока речь не идет об узаконивании похищений подозреваемых российских граждан с улиц Москвы, но лиха беда начало. И делаться это будет на совершенно законных основаниях — «закон Магнитского» принят Конгрессом и подписан президентом Бараком Обамой. Так что в суде вы никому ничего не докажете.

Собственно, американцы особо и не скрывают, что будут использовать закон как инструмент давления на Россию. Тут показательно, что одновременно с принятием «закона Магнитского» Конгресс отменил поправку Джексона—Вэника. Формально связи вроде бы никакой, темы законов совершенно разные, но суть одна. Поправка решала актуальную задачу своего времени — не допустить перетока в СССР передовых технологий и добиться свободной эмиграции советских евреев. «Закон Магнитского» решает актуальную задачу сегодняшнего дня — контролировать российскую элиту.

Той же монетой

Теперь что касается российского ответа на принятие в США «закона Магнитского». Принимая «закон Димы Яковлева», российская сторона, похоже, руководствовалась исключительно внешнеполитическими мотивами. Видимо, поэтому не были просчитаны возможные внутриполитические последствия.

Очевидно, что запрет на усыновление российских детей американцами был попыткой симметричного ответа на «закон Магнитского», содержание которого направлено не только против лиц, имевших отношение к гибели юриста, но и имеет пункт, позволяющий сделать его фигурантом практически любого гражданина России, по каким-то причинам неугодного или интересного США. Список этот засекречен, а процедура включения и исключения совершенно непрозрачна и открывает перед США большие возможности для шантажа любых игроков в российской политической системе.

Однако найти симметричный, или, иначе говоря, чувствительный для американцев, ответ очень непросто. Россия по сравнению с США обладает несопоставимо меньшим набором инструментов для воздействия на американских политиков, и над угрозами вроде обещания не пускать в Россию или арестовать счета или ограничить работу НГО (тоже включенных в «закон Димы Яковлева») можно только посмеяться. Потому если говорить о внешнеполитическом эффекте, то именно запрет на усыновление российских детей во многом благодаря своей циничности оказался ходом, который дошел до американцев. Целый ряд американских политиков выразил обеспокоенность закрывшейся возможностью усыновления российских детей (в США много бездетных пар, а Россия и Украина —главные источники белых детей до трех лет на усыновление).

В США много бездетных пар, а Россия и Украина являются главным источником белых детей до трех лет на усыновление

Фото: Дмитрий Лыков

Но не менее, а возможно, и более важно то, что «закон Димы Яковлева» вызвал острую реакцию американцев потому, что он нанес удар по главному идеологическому оружию США, пробив брешь в системе их внешнеполитической риторики. Родоначальником использования этических понятий для внешнеполитических поступков стал президент США Вудро Вильсон, столкнувшийся с задачей обосновать для своих соотечественников необходимость окончания политики изоляционизма (доктрина Монро) и вмешательства США в Первую мировую войну (а потом и в формирование послевоенной Европы). Именно тогда прозвучала идея общечеловеческой миссии США как промоутера свободы и демократии — в противовес цинизму и интригам европейской политики.

Появление на международной сцене такого игрока, как СССР, также озабоченного счастьем народов и победой мировой революции, создало силовое поле идеологического противостояния, которое помогло США значительно усовершенствовать систему идеологической риторики. Однако холодная война с СССР была не только стимулятором креативности американской идеологической машины, но одновременно служила серьезным ограничителем, не давая США слишком сильно отрываться от реальности. После развала СССР США начали неограниченно использовать отточенное оружие внешнеполитической риторики, виртуозно аргументируя свои действия на внешнеполитической арене высокими целями борьбы добра со злом. Во имя прав человека и продвижения демократии бомбили Сербию, затем захватили Ирак и казнили их легитимного правителя, а в прошлом году, прикрываясь высокими словами о борьбе с тиранией, фактически разрушили благополучную Ливию. Сегодня во имя прав человека пытаются раскачать упирающуюся Сирию.

Однако выстроенное США внешнеполитическое дискуссионное поле не позволяет какому бы то ни было участнику, не будучи маргиналом, как Иран, начать разговаривать с США их же языком. В этом отношении попытки России, начиная с мюнхенской речи Путина, выйти из плена американской риторики в международных диалогах являются безусловно позитивным шагом. В этом контексте «закон Димы Яковлева» представляет собой легальное основание для того, чтобы на любой внешнеполитической площадке инициировать дискуссию о нарушении прав человека их главным блюстителем. И если поступок России можно назвать циничным, то не более, чем внешнеполитические маневры США.

Решение России запретить американцам усыновление тем более имеет смысл, что американцы не выполняют соглашение с Россией о допуске консульских работников к усыновленным детям, в котором детально прописаны механизмы контроля и защиты прав и интересов детей. Напомним, что данное соглашение было подписано потому, что после череды громких преступлений в США, когда в приемных семьях над российскими детьми всячески издевались и участились случаи их гибели, американские суды проявляли необъяснимую мягкость по отношению к виновным, а Москва ввела мораторий на усыновление. (Тогда, кстати, этот мораторий никого почему-то не взволновал.) Соглашение было подписано, но так и не заработало, а усыновления американцами возобновились. О том, что запрет может быть введен вновь, Россия предупреждала американцев не раз, например, в середине февраля 2012 года МИД России выступал с таким заявлением, однако власти США никак не реагировали.

Сироты и семьи

Теперь что касается собственно российских сирот. Что происходит в этой сфере, каково их положение и насколько критичен для российских детей запрет на усыновления американцами?

Минобр публикует довольно подробную статистику числа сирот в России и их передачи в семьи российские и иностранные. Хорошая новость: на протяжении нескольких лет все меньше детей остается без попечения родителей. Пик сиротства был пройден в 2005 году, когда по тем или иным причинам потеряли родителей 133 тыс. детей. В 2011-м сиротами стали 82 тыс. Учитывая рост рождаемости, такое снижение можно расценивать как признак постепенного выздоровления общества. Правда, это число все равно больше, чем самые ранние данные, которые публикует Минобр: в 1993 году сиротами остались 81,5 тыс. детей, и с тех пор печальный показатель рос вплоть до середины прошлого десятилетия.

Есть и не столь обнадеживающие тенденции. Во-первых, по данным доклада благотворительного фонда «Семья» «Состояние решения проблемы сиротства в России и регионах за 2011 год», доля сирот в детском населении России практически не сокращалась с 2006-го по 2011 год. Резко упав почти с 3% до 2,5%, эта доля потом так и не снизилась. Фонд отмечает, что в России она в три раза выше, чем в странах Западной Европы. Всего в стране сейчас 654 тыс. сирот.

Во-вторых, снижается доля детей, оставшихся без попечения родителей, которые попадают в семьи — в свои ли кровные, в приемные, под разные формы опеки или под усыновление, — а не в детский дом. В уже цитировавшемся докладе приводятся цифры: в 2007 году больше 61% вновь выявленных сирот, то есть лишившихся попечения родителей в течение года, попали в семьи, в 2011 году — меньше 55%. Многие из них могли и не проходить через детский дом, если, например, родственники забрали их к себе и быстро оформили опеку. Куда круче падает график устройства в семьи тех, кто уже оказался в детском доме или другом подобном учреждении — пик 2007-го, без малого 24%, и затем резкий спад до 6,4% в 2011-м. Другими словами, пять лет назад почти каждый четвертый детдомовец обретал семью, сейчас на это может рассчитывать только каждый пятнадцатый.

Фото: Дмитрий Лыков

Адвокат Антон Жаров, активно работающий по делам об усыновлении, связывает эту тенденцию со снижением числа детей вообще и детей-сирот в частности. Он отмечает, что в последние годы доля передаваемых в семьи сирот остается стабильной. «В 2012 году будет падение, ориентировочно на 10–15 процентов, в связи с введением обязательной подготовки для опекунов и усыновителей с 1 сентября. Разумеется, есть и психологический момент: страшилки про приемных родителей сделали свое дело — интернатные учреждения сильнее стремятся удержать детей», — добавляет Жаров.

«В России нет системной политики в области семьи, детства и решения проблемы сиротства, — говорит руководитель направления по семейному устройству благотворительного фонда “Семья” усыновитель Алексей Рудов. — В 2012 году был принят Национальный план действий в интересах детей Российской Федерации до 2020 года, но концепции и программы нет, и сам Национальный план принимался “бегом”, имеет вид лоскутного одеяла. До этого страна полтора года прожила вообще без какого-либо системного документа в этой области. Беда в том, что у нас все происходит “по случаю”. Вот случилось, и зашевелились, президент дал пинка, и чиновники забегали. Выполнят очередное поручение и через непродолжительное время забудут, так было уже не раз в 2007 году, в 2010-м, а система будет трудиться, как и раньше, по накатанной, постепенно теряя интерес к проблемам детей до очередного пинка».

Нельзя исключить, что сокращение доли сирот, передаваемых в семьи, связано еще и с механизмами финансирования детских домов. Если деньги передаются в расчете на одного воспитанника, то администрация заинтересована в том, чтобы оставить его у себя. «В Москве на ребенка в специализированном доме ребенка выделяется примерно 74 тысячи рублей в месяц. Нужно только понимать, что до самого ребенка столько не доходит. Кроме питания, игрушек, одежды это еще и расходы на персонал, которого в доме ребенка больше, чем детей, приобретение инвентаря, оборудование, медикаменты, охрана, транспорт, коммунальные расходы и так далее. В бедных регионах суммы меньше, 36–40 тысяч рублей на ребенка, но все равно это огромные деньги, и это только прямые расходы без капвложений, ремонта и так далее. А также без учета того, что везут добровольцы и предоставляют благотворители», — рассказывает Алексей Рудов.

Дело не только в интересах администрации конкретного учреждения. Есть еще, например, ведомственная система закупок. «Когда мне директор одного из московских интернатов сообщил, что батон хлеба, который ему привозят по накладной, стоит 32 рубля (в 2011 году) при цене в розничном магазине тогда 16 рублей, я подумал, что это ему не иначе как везут из Франции самолетом, и одежду для детей шьют на заказ там же», — говорит Рудов.

И по масштабам сиротства, и по доле детей, оставшихся без попечения родителей и переданных в семьи, регионы России сильно различаются между собой. Традиционно мало сирот попадает в детские дома на Северном Кавказе, но добиваются успехов по передаче в семьи и в других регионах. «Где глава региона сам регулярно интересуется темой, — говорит Алексей Рудов, — где есть планы и требования с чиновников, и успехи значительны. Например, Белгородская область — лучшая среди центральных регионов, по ряду показателей она даже потеснила национальные республики, где традиционно мало сирот. Тюменская область, Пензенская, Краснодарский край системно и давно занимаются проблемой, и результат есть».

За границу?

Существуют разные формы устройства в семью детей, оставшихся без попечения родителей: усыновление, дающее ребенку все права члена семьи, опека и разные виды возмездной опеки (когда семья, по сути, выполняет работу воспитателей вместо детского дома). Подавляющее большинство российских сирот — свыше 85% — воспитываются в семьях, и большую часть из них берут под безвозмездную опеку. Усыновлений сравнительно меньше. Однако и здесь цифры не так ужасны, как могло бы показаться. 128 тысяч российских детей-сирот до 18 лет воспитываются усыновителями (данные доклада БФ «Семья»). Это больше, чем содержится в детских домах.

На фоне общей статистики семейного устройства иностранное усыновление почти незаметно. Но в сегменте собственно усыновления его доля велика. В 2011 году россияне усыновили 7416 детей, иностранцы — 3400. Первое место за американцами. За ними следуют итальянцы, испанцы и французы. Рекорд по соотношению усыновленных российских сирот и собственного населения, похоже, держит Мальта, чьи граждане приняли в свои семьи 29 детей из нашей страны. Американцы же усыновляют больше всех детей-инвалидов, но и они инвалидов усыновляют не очень много (в 2010 году из 1016 усыновленных детей-инвалидов было 44, в 2011-м из 956 — 89).

В принципе, многие российские организации, занимающиеся проблемами сирот и их устройства в семьи, без большого энтузиазма смотрят на иностранное усыновление. Конкуренция российских и иностранных усыновителей существует. «Иностранные усыновители мало чем отличаются от российских. Они не помешаны на благотворительности, у них нет приступов мазохизма, а есть сугубо практические соображения. Все они, точно так же, как и россияне, хотят взять маленького, светлого и здорового ребенка, вот только не все способны оплатить такую возможность. Чем ребенок более востребован — тем он дороже в райдере агентства. У кого средства есть, а таких немало, стараются получить ребенка такого же, какого ищут в массе и российские усыновители», — говорит Алексей Рудов.

Фото: Сергей Жегло

«Это фактически измеренная связь, — отмечает Антон Жаров. — Если регион увлекается иностранным усыновлением, у него, как правило, в загоне внутрироссийское. О причинах говорить надо в каждом случае отдельно, но связь такая статистически есть».

«Относительно детей-инвалидов все непросто, — говорит Рудов. Во-первых, совершенно не обязательно, что все усыновленные инвалиды таковыми были. Мы часто наблюдаем случаи чудесного исцеления за сутки, как в фильме “Праздник святого Йоргена”: суд прошел, усыновили и на следующий день диагноз сняли ребенку. Он просто уже не нужен — суд решение принял, а вот для получения визы в США инвалидность совсем не плюс. Есть четкие медицинские ограничения, с какими заболеваниями ввозить нельзя. Во-вторых, дети с инвалидностью дешевле. Не 50 тысяч долларов, а 25–30, а если агентству нужно срочно продемонстрировать свою социальную значимость и благотворительное дело, то и вовсе по себестоимости, то есть тысяч 18, а то и 16 — чистые расходы. Однако обязательным негласным условием будет написать статью, сняться в пропагандистском ролике про усыновителей, спасающих несчастных русских детей. В-третьих, есть так называемые независимые иностранные усыновители, и если они попробуют покуситься на здорового забронированного агентством ребенка, то им просто помешают этого ребенка взять. Они это знают и сразу ищут детей, которых агентства игнорируют, — так себе здоровее будет».

Отметим два обстоятельства. Первое: в иностранном усыновлении есть злоупотребления, иностранные усыновители конкурируют с российскими, но в то же время для кого-то из детей-сирот из России иностранное усыновление означало шанс обрести семью и полноценную жизнь, а не угасание в доме престарелых, куда сироты-инвалиды нередко попадают сразу из детского дома, по достижении восемнадцати лет. За последние недели в прессе и блогах так много цитировали «Белым по черному» Рубена Гальего, биографическую историю о жизни мальчика с детским церебральным параличом в советском детдоме, который вырвался за границу и стал писателем, что мы от таких цитат воздержимся. Второе: отмена американского усыновления не означает автоматического приращения усыновителей российских.

«Что и, главное, как сделали сейчас, ни к детям, ни к усыновлениям прямого отношения не имеет, это о другом, — комментирует Алексей Рудов “закон Димы Яковлева”. — Больше всего в этой ситуации беспокоит, что такие решения принимаются необдуманно, на эмоциях и для каких-то иных целей. Защита детей тут очевидно приплетена в оправдание».

Антон Жаров называет закон античеловеческим: «Поймите правильно. Если сегодня эти люди решили, что они могут наплевать на судьбу какого-то маленького ребенка по причине каких-то внешнеполитических интересов — они могут наплевать на любого человека и по любому поводу»(!!! - Э.В.).

Решение проблемы сиротства в России не может быть одномоментным актом или результатом простого роста финансирования и улучшения федерального администрирования. Это долгое и трудное дело, требующее труда и очень внимательной и многосторонней организации. Можно назвать часть вопросов, которые лежат в повестке дня политики сокращения сиротства.

Государство явно мало доверяет усыновителям. Слаба система педагогического, психологического и прочего сопровождения семей с усыновленными или приемными детьми. В некоторых регионах или силами некоторых общественных организаций такая система выстраивается, но политики на федеральном уровне нет. Существует проблема, куда именно вкладывать деньги и усилия — в сопровождение семей, принявших детей-сирот, или в сопровождение семей, где дети могут оказаться сиротами, если родители не смогут выйти из трудной жизненной ситуации или взяться за ум. Баланс выстроить трудно. С одной стороны, семьям, принявшим сирот, нужно помогать. С другой стороны, если внимание органов опеки сосредоточено на этой задаче, они могут стать заинтересованными в том, чтобы отбирать детей из кровных семей, вместо того чтобы помочь этим семьям найти выход. В Госдуме давно лежит проект закона о социальном патронате, вроде бы направленный на помощь семьям, но он сплошь состоит из отсылочных норм и вызывает возмущение многих родительских организаций, видящих в нем шаг к «ювенальной юстиции» и отъему детей.