Вероятнее всего, дружба, так же как и все в этом мире, имеет срок годности. Вещи занашиваются, выходят из моды, ломаются или просто надоедают, продукты портятся, черствеют, становятся не пригодны в пищу, распространяя тошнотворный запах по холодильнику. То же случается и с дружбой, и с влюбленностью, и со страстью. Все когда-то приходит к своему логическому завершению или просто прогорает дотла. Только любовь мне казалась вечной.
Что такое любовь? По сути, ведь это желание обладать человеком. Заниматься с ним сексом, целовать его в мочку уха, говорить с ним о смысле жизни, слушать вместе смешные попсовые песенки про любовь, хихикать над шутками по радио, когда вы мчитесь куда-нибудь, трогать его за руку, когда сидишь с ним рядом на переднем сиденье, класть голову на плечо во время просмотра очередного шедевра мирового кинематографа, дарить ему приятные мелочи, от которых он обязательно будет улыбаться своей белозубой улыбкой, а тебе так захочется поцеловать его в уголок губ в этот момент. И это непременно сделаешь. А потом он будет надувать пузыри из жвачки, а ты будешь их лопать своими губами. И вот так вместе вы будете творить эту самую ауру любви. Возможна ли любовь, вдали от глаз общества? Я прихожу к мысли, что нет. Ведь так всегда. Хочется непременно доложить всем подружкам, что у тебя новый парень. Что вы не просто трахаетесь, и это не на одну ночь, это действительно отношения, и, кажется, ты влюбилась, как в первый раз, как в 15 лет, как полная дурочка. Хихикаешь над его шутками и смотришь не отрываясь. Стараешься чаще появляться вместе в обществе, просишь его налить тебе шампанского, так чтобы все видели, что именно он наливает его именно тебе, и одаривать при этом окружающих счастливой улыбкой, вот, мол, мой любимый, посмотрите, какой он, как заботится обо мне, не правда ли мы хорошо смотримся вместе? Обсуждаешь с подружками по телефону вашу первую ссору, потупив глазки в пол, объясняешь лучшему другу, что хочешь серьезных отношений, показываешь маме фотки с вашего совместного отдыха. Ну, зачем все это надо, черт побери? Если хочется лишь одного – уткнуться в его теплую шею своим холодным носом и пролежать так вечность.
Он заполз в маршрутку, вдохнув в неё задорный дух безбожного перегара и громко брякнув своей гипсовой рукой по металлическому поручню уже внутри, когда, покачиваясь, усаживался.
– Фу, ёпта…
Шестьдесят поджарых измученных лет, лицо водителя, который, наверное, и был водителем, да вот сломанная рука подкачала… Хотя-а-а-а… Можно ведь зато теперь напиться так, что за ушами трещит – когда ещё этот гипс «сымут», верно? А то всё «завтра на маршрут! послезавтра подмени Коляна!»… Задрала жизнь-жестянка, сил нет! Дайте человеку отдохнуть уже!
Нет, сам «водила на каникулах» красноречиво молчал, но его пытающиеся сфокусироваться глаза и богатая мимика утомлённого нарзаном лица компенсировали немногословность этого эпизода: он ежесекундно будто силился сказать что-то, но никак, никак не мог, а важность непроизнесённой мудрости как-то очень давила её носителя изнутри, отчего мимические мышцы лица вновь и вновь приходили в движение, словно пытались сложить из данного набора морщин какую-то осмысленную физиономию – рефлекторные «пятнашки» организма…
– Дзынь! – вновь громко и задорно стукнула гипсовая рука по задней дверце маршрутки. – Фу, ёпта… – грустно резюмировал её владелец, пытавшийся утолочься на задних тесных сиденьицах.
Через пару мгновений ему показалось там, в его уголке, как-то совсем неуютно, и он решил вернуться на манеж – с чапаевским упрямством цепляясь здоровой рукой за сиденья и пассажиров, он выполз в круг света под прозрачным люком и потихоньку нащупал трепетную лань-равновесие… «Дзынь!» – нет, упустил…
– Фу, ёпта…
Я приложил палец к губам и сказал:
– Тс-с! Не шуми.
Два маленьких чёрных глаза на мгновение собрались и посмотрели в одну сторону – на меня.
– Моя фамилия – Новосибирск-Главный! – громко сказал он, и многие в маршрутке усмехнулись.
Поведя головой на звук смешков, гипсоноситель как-то грустно махнул здоровой рукой и… В следующий миг он увидел коленки. Огромные белые круглые голые коленки полной девушки, которая сидела прямо перед ним. Он смотрел на это абсолютное воплощение простого плотского русского шукшинского счастья и не мог отвести взгляд, который невероятным образом сделался вдруг цепким и пристальным. Организм, отдав все силы на фокусировку глаз, пропустил момент поворота:
– Дзынь! – вновь сказала гипсовая рука.
– Фу, ёпта! – как-то особенно агрессивно рявкнул водитель, зло зыркнув на свою брякающую конечность – отвлекла от трепетного психоэмоционального контакта с коленками… Грусть в его пьяных глазах будто усилилась (в салоне даже сделалось темнее), и гипсоноситель уныло прошепелявил:
– Останови!
Маршрутка замерла на подвернувшейся остановке, водила с гипсовой рукой на прощание всем нам ещё раз качнулся, и на один пронзительный миг его глаза стали АБСОЛЮТНО ТРЕЗВЫМИ (есть, есть такой эффект у русских пьяных). И взглянув на меня своими кристально трезвыми глазами, он негромко и очень грустно сказал:
– Я ведь ВСЁ ПОНИМАЮ!
И вновь моментально окосел, вывалившись из маршрутки и захлопнув за нами дверь. В задних окошках ещё какое-то время мелькала его замусоленная гипсовая рука, а мне всё чудилась какая-то неуютная, но очень похожая на правду мысль: а что, если эти круглые голые коленки – единственное… или так – САМОЕ ПРЕКРАСНОЕ, что было в его стремительной непутёвой жизни? Не так уж и плохо, впрочем… не так уж и мало…
– Дзынь!
Все дёрнулись на звук, а серьёзная дама в очках с некоторой неловкостью поправила стукнувшийся о поручень зонтик…
СТОП! - говорю, - с меня, пожалуй, хватит!...
