75 лет назад в Мюнхене главы правительств Великобритании, Франции, Германии и Италии подписали соглашение, по которому Чехословакия должна была уступить Германии Судетскую область.

Вернувшийся в Лондон премьер Великобритании Чемберлен, размахивая подписанным соглашением, заявил восторженной толпе: «Я привёз вам мир».

Раздел Чехословакии стал прологом Второй мировой войны.


В Мюнхене британский и французский премьер-министры Чемберлен и Даладье пошли навстречу пожеланиям Гитлера. Германия получила Судетскую область Чехословакии, где проживало более трёх миллионов немцев.

Лидеров западных демократий не смутили такие «пустяки», что решение о расчленении Чехословакии приняли без её представителей – в течение 13 часов они томились в «предбаннике».

Чемберлен подписывает Мюнхенское соглашение. 1938 г.

Потом английский и французский премьеры сообщили им о решении. Добавив, что если Прага вздумает сопротивляться, то на помощь Лондона и Парижа может не рассчитывать.

Руководители Чехословакии капитулировали. Их согласие не было подкреплено обязательной по конституции санкцией Национального собрания. Англичан и французов это тоже не смутило.

Госсекретарь США Хэлл заявил, что итоги мюнхенской конференции вызывают «всеобщее чувство облегчения».

Прологом «мюнхенского сговора» стала встреча Гитлера с лордом Галифаксом 19 ноября 1937 года в Оберзальце.

Галифакс сказал, что при условии сохранения целостности Британской империи английские правящие круги готовы предоставить Берлину свободу рук в отношении Австрии, Чехословакии и Данцига. Но лорд настаивал, чтобы «изменения были произведены путём мирной эволюции».

В марте 1938 года Галифакс возглавил министерство иностранных дел Великобритании, а Гитлер при молчаливом согласии Лондона и Парижа оккупировал Австрию. То, что его следующей целью станут Судеты, было очевидно.

Чтобы предотвратить развитие событий по сценарию фюрера, тогда же, в марте, советское руководство, действовавшее в русле политики «коллективной безопасности», предложило созвать конференцию СССР, Англии, Франции, США и ЧСР.

Инициатива Москвы не нашла понимания в Лондоне. Ответ Галифакса СССР гласил: советское предложение не окажет благоприятного влияния на мир в Европе.

Лорды задумали свою конференцию – без участия СССР.

С весны 1938 года напряжённость между ЧСР и Германией стала нарастать. В роли «миротворца» выступила Англия. 3 августа в Чехословакию по поручению правительства Чемберлена прибыл лорд Ренсимен.

«Разобравшись» в ситуации, он порекомендовал британскому правительству добиться согласия Праги на передачу Судет Германии без проведения референдума.

С конца лета в Судетах начались беспорядки, которые инициировал лидер Судето-немецкой партии Генлейн.

13 сентября правительство ввело в Судетской области военное положение. Путч подавили, десятки человек были убиты и ранены, Генлейн бежал в Германию.

15 сентября он выступил по германскому радио и потребовал передачи Третьему рейху пограничных чешских земель, немецкое население которых составляло не менее половины.

В тот же день Гитлер принял в своей резиденции спешно прибывшего Чемберлена.

Четыре дня спустя Лондон и Париж предложили Чехословакии согласиться на уступку Германии Судетской области.

Даладье не смущало, что в 1935 году между Чехословакией и Францией был заключён договор, по которому Париж обязался в случае нападения на ЧСР выступить в её защиту. Париж шёл в фарватере британской политики «умиротворения агрессора».

Прага запросила и Москву, готова ли она в случае германской агрессии выполнить взятые на себя обязательства по оказанию военной помощи и добиваться в Лиге Наций коллективного выступления в защиту ЧСР.

На оба вопроса сразу же был получен утвердительный ответ. Но общей границы у СССР и Чехословакии не было. Требовалось согласие Польши и Румынии на пропуск советских войск.

Дать такое согласие Варшава и Бухарест не хотели. Категорически против вмешательства Москвы выступал и Чемберлен. Он говорил: «Было бы несчастьем, если бы Чехословакия спаслась благодаря советской помощи».

Англо-французский шантаж сработал. Как сообщил министр иностранных дел Чехословакии Крофта в телеграмме чехословацким миссиям за границей, оказавшись в полном одиночестве, правительство было «вынуждено подчиниться непреодолимому давлению». Крофта лукавил: СССР согласился прийти на помощь и без участия Франции.

Армия ЧСР была боеспособной, а её солдаты – готовы защищать Родину. Начальник Главного штаба чехословацкой армии генерал Крейчи 29 сентября по телефону сказал главе правительства генералу Сыровому: «В соответствии с конституцией без согласия парламента нельзя идти на территориальные уступки кому бы то ни было. Это надо иметь в виду и заявить союзникам, что наш солдат не сдаст укрепления… Ведь мы не Эфиопия, у нас сильная армия, которая в состоянии выдержать удар со стороны немцев».

Но Бенеш и Сыровой уповали не на армию, а на Чемберлена. Отправляясь в Мюнхен, тот обещал «постоянно помнить об интересах Чехословакии». Чего стоили эти обещания, выяснилось на следующий день.

Гитлер, Муссолини, Даладье и Чемберлен подписали соглашение, по нему Чехословакия обязывалась с 1 по 10 октября очистить Судетскую область, и в три месяца удовлетворить территориальные претензии Венгрии и Польши.

О Польше, которую в Мюнхен не пустили англичане, надо сказать особо.

Пилсудский называл Чехословакию «искусственно и уродливо» созданным государством. Подписав 26 января 1934 года пакт Пислудского–Гитлера, поляки задумались о Тешинской области. Их интерес встретил понимание в Берлине.

22 сентября польское и венгерское правительства предъявили ЧСР ультиматум с требованием передать Польше и Венгрии территории, где проживали польские и венгерские меньшинства.

Министр иностранных дел Польши Бек известил Гитлера, что Польша завершает военные приготовления для акции в отношении Чехословакии. Параллельно шла подготовка и к проведению диверсий на территории ЧСР.

Эти меры оказались излишними: Бенеш сдался без боя. Как только это выяснилось, Геринг по телефону поздравил польского посла с успехом, охарактеризовав польский шантаж Праги как «исключительно смелую акцию, проведённую в блестящем стиле».

«Обрубок» Чехословацкого государства не просуществовал и полугода. Пока Лондон и Париж «кнутом» добивались от Праги согласия на передачу Германии Судет, они обещали стать гарантами новых границ ЧСР.

Обещание обернулось циничным обманом. 10 декабря посланник ЧСР во Франции Осуский констатировал перемену в позиции гарантов территориальной целостности страны: «Относительно Франции считаю своим долгом обратить внимание на то, что на основе пропаганды и сообщений о том, что происходит в Чехии, Словакии и Закарпатской Украине, здесь выработалось такое отношение к Чехословакии, словно она уже стала колонией Германии. Подобные настроения существуют также в Англии и Америке».

Идея международных гарантий новых границ окончательно отпала в марте 1939 года, когда Гитлер при молчании Лондона и Парижа оккупировал оставшуюся часть Чехословакии. Военная и экономическая мощь Германии тогда резко возросла.

Западные политики и СМИ не любят вспоминать о Мюнхенском сговоре. Но это молчание не снимает с их государств ответственности за уничтожение Чехословакии.

Потакая агрессору, Запад привёл мир к ужасам Второй мировой войны.

Посеянное Чемберленом и Гитлером 75 лет назад исправно даёт урожаи.

Желание поквитаться с немцами не оставляло Бенеша всю войну. 14 декабря 1943 года в беседе с наркомом иностранных дел СССР Молотовым он посетовал на то, что после войны несколько миллионов немцев создадут Чехословацкому государству проблему.

Методы её решения были предложены в меморандуме Чехословацкого правительства о проблеме немецкого меньшинства, который был передан СССР в ноябре 1944 года. В нем доказывалась необходимость перемещения с территории Чехословакии подавляющего большинства немцев.

По декрету Бенеша от 2 августа 1945 года «граждане Чехословакии немецкой и венгерской национальности, которые (ранее) получили по распоряжению оккупационных властей немецкое или венгерское гражданство, в день получения такого гражданства утратили право на гражданство…»

Из Чехословакии было изгнано около трёх миллионов немцев. Во время депортации некоторые чешские военнослужащие дали волю чувству мести. Так, в Пршерове 18 июня 1945 года были убиты более двухсот немцев – в основном женщины и дети.

17 августа 2002 года The Еconomist писал: «Даже по оценке чешских историков, около 19 000 умерло в ходе переселения, из них 6000 – насильственной смертью… "Декреты Бенеша" – это древняя история, но она живёт».

В очередной раз эта история ожила в июне 2011 года, когда землячества судетских немцев потребовали от президента Чехии Клауса принести извинения за послевоенное выселение немцев из Чехии и предложили учредить в республике Год судетских немцев.

В ответ Клаус назвал это требование «проявлением невероятной бесчувственности и неисправимости».

«Древняя история» продолжается…

Олег Назаров
доктор исторических наук

Читай ещё:

Роль Польши в развязывании войны
Мюнхенское предательство
Мюнхенский сговор, или Пакт Гитлера-Чемберлена
Настало время резко говорить правду


ertata

stoletie.ru/print.php?ID=236430

---

Это необычная книга подготовлена Фондом исторической перспективы и выпущена издательством «Вече». Она целиком составлена из статей и репортажей американских и английских журналистов, написанных в дни Сталинградской битвы. Многие статьи переведены на русский язык впервые. В книге представлено более 120 уникальных фотографий военного времени.

 

Бывают книги, читая которые, будто разворачиваешь свиток своей собственной жизни...

Случилось так, что наша семья – моя мама, я и 3-летняя сестренка не смогли выехать из Сталинграда. Пять с половиной месяцев мы просидели сначала во дворе, в земляном убежище, а потом в бетонированном подвале, куда пустили нас соседи.

Я помню чувство гнетущего одиночества среди взрывов, воронок, убитых тел. Наш подвал прикрывала сверху крыша поваленного деревянного домика.

В темноте я пробиралась на крутые ступеньки лестницы, чтобы подышать свежим воздухом и через щелочку среди досок увидеть какую-нибудь звездочку в небе. В ночном воздухе раздавался свист пуль, осколков. Дальние и ближние разрывы. Потом, уже после боев я подсчитала – от нашего подвала до переднего края, где немцы уже построили блиндажи, было всего 350 моих шажков.

Глядя на звездочку, мелькнувшую в дымном небе, я думала: «Неужели мы больше ничего на свете не увидим? Ведь где-то в мире идет жизнь – гремят трамваи, люди спокойно ходят по улицам, играет музыка».

 

Я никогда не выезжала из Сталинграда. Но мне вспоминались беспредельные пространства, представленные на географических картах, развешенных на стенах нашего класса. «Неужели в мире никто не узнает, как мы страдаем? Не может быть!»

 

И слезы текли по немытым щекам. «Спускайся скорее!» - кричала мама. Но я знала, что не имею права показать в подвале эти слезы. В скученном пространстве чувства мгновенно передаются друг другу. И чтобы выжить, нельзя поддаваться отчаянью.

Каждая клеточка в моем теле дрожала от страха, желания жить и ускользающей надежды.

Давние чувства всплыли в памяти, когда я стала читать эту книгу, составленную из газетных материалов, напечатанных в дни Сталинградской битвы.

Мы ничего не знали о том, что происходит на свете. Даже о том, что творится на верхней части нашей широкой улицы – не знали. Мы были будто на острове, затерянном среди войны. Как бы были мы поражены, если бы вдруг узнали, что в эти дни Президент США Ф. Рузвельт в своей беседе у камина, приведенной в книге, так описывал стратегическую обстановку того времени: «Русский фронт. Здесь немцам по-прежнему не удается одержать сокрушительную победу, о которой Гитлер объявил еще полгода назад… По всей вероятности миллионам германских солдат предстоит пережить еще одну суровую зиму на русском фронте».

 

Наталия Нарочницкая, президент Фонда исторической перспективы, написала о тех суровых днях: «Война с фашизмом приняла планетарный характер, и стала мировой не только по географическому охвату, но и по ее великому смыслу».

 

Пережив многие дни и ночи в сталинградском подвале, я могу со знанием дела сказать: человек способен выдержать такое, о чем и рассказать непросто: холод, голод, обстрелы, когда стены подвала тряслись от близких разрывов. Я видела, какое терпение и мужество проявляли наши матери. Но чтобы выдержать выпавшие сталинградцам страдания, людям нужна была надежда. Мы были одиноки и затеряны среди войны.

Фабула этой необычной книги, на мой взгляд, заключается в том, как день за днем в нашей стране и в мире рождалась и крепла эта надежда: Сталинград выстоит, Сталинград победит! А с этой великой Победой придет надежда для всего мира – разгромить фашизм. Об этом писали западные журналисты.

Рассказывая о том, как рождалась эта книга, автор идеи и один из научных редакторов И.В. Ногаев написал: «Газеты потемнели от времени…Некоторые фрагменты даже рассыпались. Но буквы упорно сопротивляются неумолимому времени, упрямо не желая быть стертыми, забытыми».

О зарубежных авторах корреспонденций в предисловии к русскому изданию также написано: «Они были, прежде всего, патриотами своей страны и профессионалами, пытавшимися донести до читателя свой взгляд на то, что видели в СССР: на фронте, в тылу, в поездках по стране.

 

Это был взгляд со стороны людей другого социального строя и другой культуры, с совершенно иными акцентами, чем те, которые были характерны для советской прессы того времени.

 

И именно поэтому он для нас особенно интересен и ценен сегодня».

Владимир Романов, генеральный директор Фонда исторической перспективы, пишет в предисловии к русскому изданию: «Западные военные корреспонденты не просто следят за событиями на Восточном фронте. Они описывают их с нескрываемой надеждой на победу русских. «На протяжении четырнадцати месяцев Россия выдерживала натиск, который страшно себе представить, но она справилась с этим и продолжает справляться». – «Чикаго Дейли Трибюн». По мере того, как разворачивается Сталинградская битва и становится все более очевидным, что гитлеровцам не удается овладеть городом, тональность статей становится еще более эмоциональной, авторы не пытаются скрывать своих чувств радости, восхищения, надежды. «Среди развалин разбомбленных зданий, - говорится в заметке, которую «Нью-Йорк Таймс» опубликовала 20 сентября под заголовком «Сталинградский эпос», - предопределялся исход решающей битвы – исход, который мог повлиять на ход войны в ближайшие месяцы, а возможно и годы».

В сентябре 1942 года Лиланд Стоу в газете «Дейли Бостон Глоуб» в своей статье пишет: «Есть в СССР огромная армия, о которой вы редко где услышите или прочтете, хотя по силе, преданности и самоотверженному патриотизму она ничуть не уступает бесстрашно воюющим русским боевым частям. Это армия рабочих, простых людей, давно позабывших о 8-часовом рабочем дне, вот уже целый год трудящихся в суровых условиях по 11, 12, а иногда и 14 часов в сутки». Они ведут свою невидимую войну, невоспетые герои и героини».

А я вспомнила рассказ своего отца. Когда его после нескольких операций (одна пуля, ранившая его, прошла в нескольких миллиметрах от позвоночника) выписали из саратовского госпиталя, он поехал в Челябинск. Вдвоем с напарником, таким же инвалидом, они вырыли землянку, где земляные уступы служили кроватями. Спали на ватных спецовках, полученных на заводе, ими и укрывались. По-мужски отец не любил говорить нам о своих тяготах, но догадаться было не трудно...

Когда отец вернулся в Сталинград и нашел нас, пришла новая беда. На восстановлении завода отец брался за любую работу. Сварщиком он никогда не работал. Но ему выдали сварочный аппарат, только защитных очков на разрушенном заводе не нашлось. Отец работал, глядя на ослепительное пламя сварки. И однажды рабочие привели его домой, взяв под руки. Отец ослеп.

В предисловии к русскому изданию Владимир Романов отмечает: «Западные журналисты внимательно отмечают подвижки в общественной жизни и настроениях, наметившихся во время войны, поворот к отечественной истории и возвращении ее героев. Во многих статьях – размышления о причинах той самоотверженности и самоотречения, с которой сражаются советские люди. «Идет вооруженное столкновение духа и воли. И в этом столкновении преимущество русских тоже становится все более заметным», - пишет журналист «Таймс» 21 октября. Развивая эту тему, журналисты находят непредвзятые слова для того, чтобы рассказать о достижениях предвоенных пятилеток, в ходе которых была создана экономическая система, которая «воспитала в стране новый менталитет, новые умения и придала новых сил».

Слово менталитет тогда не было в ходу, но проявление его виделось во всем.

«Германский меч притупился», - делает вывод майор Элиот, корреспондент газеты «Нью-Йорк Херальд Трибьюн», - побывавший в России на фронтах.

Я вспоминала, как часто сидела, прижав ухо к бетонной стене подвала. Так мы слушали войну. Представления у меня были детские: я вспоминала в эти минуты, как Илья Муромец прикладывал ухо к земле, чтобы услышать топот вражеских коней. И все-таки стена подвала соединяла нас с внешним миром. Мы не знали обстановки на фронте. Но если слышали дробный стук немецкого пулемета, то понимали – что-то дрогнуло на переднем крае, и немцы приближаются к нашему убежищу.

Мы слышали, как взрывы орудий перекрывали нашу улицу с необычным названием – Карусельная. Видимо, когда-то здесь, на окраине рабочего поселка, стояли карусели, где отдыхал рабочий люд. Дрожала от мощных взрывов бетонная стена. И даже мы, загнанные под землю, почувствовали, когда у немцев что-то пошло не так. По нашей улице к Волге враг не прорвался. К нашему великому счастью, подвал, где мы ютились, остался до самого конца в расположении десантников 39-й гвардейской дивизии, защищавшей заводской поселок завода «Красный Октябрь».

 

Отголоски тех событий были отражены тогда в материалах газеты «Таймс», которые передавал из Сталинграда специальный корреспондент этой газеты.

 

«Как следует из донесений, русским вполне хватает сил, особенно сил артиллерии, для того, чтобы сдерживать неприятеля».

Так оно и было. Мощные взрывы перекрывали нашу улицу, отрезая путь наступавшим немецким войскам. И наш крохотный пятачок день за днем спасали расположенные за Волгой артиллерийские батареи.

В конце ноября 1942 года в овраге, куда я пришла за кашей к солдатской кухне, вдруг услышала такой разговор: «Ты слышал – к нам идет Донской фронт». Смысла этого разговора я не поняла, а спросить постеснялась. «Что же такое – Донской фронт и почему он движется к Сталинграду?» Эту удивительную новость я принесла в подвал. Это сообщение взрослые поняли по своему: очевидно, свежие войска с Дона идут на помощь Сталинграду. Мы знали и видели – сколько убитых и раненых день за днем было в дивизии, которая защищала наш район. Много осталось окопов и траншей, в которых воевать было некому. Не знали мы только тогда, что немцы уже окружены под Сталинградом.

Наш подвал по-прежнему был затерян среди войны. Много было смертей вокруг. Но чего я боялась даже больше смерти, что наводило на меня панический ужас, так это мысль, что нас могут захватить немцы. К нам по водосточным трубам с бугра улицы пробрались две женщины. Они рассказали нам, как действуют каратели: подойдя к земляному убежищу, где укрывались жители, немцы бросали внутрь гранаты. Раненых пристреливали, а живых куда-то гнали по заснеженной степи. Как потом мы узнали – в концлагерь Белой Калитвы.

 

Я помню себя сидящей напротив двери. Когда мы слышали, что бой приближается, я обнимала маму и с ужасом думала: вот сейчас – сейчас откроется дверь и полетит граната.

 

Этот непередаваемый, животный страх остался черной меткой в моей памяти на всю жизнь. Может быть, трудно в это поверить, но страх был такой, что притуплял даже чувство голода, когда непрерывно сосало под ложечкой.

Сейчас, в нашей стране трудно найти фильм или спектакль, в котором бы среди красноармейцев непременно не присутствовали выходцы из лагерей, бывшие уголовники. С особенным интересом читаются на сей счет строки из статьи, напечатанной в газете «Таймс» в феврале 1943 года, в которой журналист оценивает потенциал Красной Армии и причину ее побед:

«Солдат призывали на интенсивную подготовку, максимально приближенную к условиям боя. При этом - та же самозабвенная жажда знаний, которая стала неотъемлемой частью гражданской жизни СССР. Красная Армия – это мыслящая армия, и в глазах ее бойцов вы найдете неугасимое любопытство, многочисленные таланты и способность к самопожертвованию, сталь присущую русскому народу».

Так оценивали наших солдат-победителей журналисты самых популярных газет Америки и Англии. Стыдно сейчас смотреть, как на экране изображают наших бойцов, будто явившихся из уголовного мира. Стыдно и горько!

Когда мне сейчас приходится выступать в школах, и дети спрашивают: «Что меня больше всего поразило в Сталинграде», я знаю, что им ответить. Больше всего меня поразило милосердие наших солдат. Я и сейчас вспоминаю об этом с удивлением. Мы были в отчаянном положении. У нас не было продуктов. Мы съели помидорную ботву, общипали траву-лебеду, которой заросли овраги. Нам не выдавали даже блокадные 100 граммов хлеба: магазины и дороги были разбиты, склады сгорели. Мы по-прежнему чувствовали себя одинокими. И надежда остаться в живых ускользала от нас с каждым днем. Немцы засели на бугре нашей улицы и стреляли по каждой движущейся точке.

И вот запомнилась обычная картина: спускается к нам боец. Оглядевшись, говорит: «Детей-то сколько!» В подвале было три матери и восемь детей. И боец начинает развязывать свой вещевой мешок. Достает кусок замерзшего хлеба или брикет каши и кладет на нашу теплую плиту. Мы никогда не просили. Знали, что у самих бойцов в котлах не густо. Продукты доставляли по Волге нерегулярно, под прицельным огнем немецких орудий.

 

И все-таки солдаты нас жалели. Делились хлебом. Так мы выживали. Об одном жалею – не спрашивали их имен. Как и они – ни о чем не расспрашивали нас. Оставляли хлеб и уходили. Потом мы сами ползали в овраг к солдатской кухне.

 

В книге приводится рассказ журналиста Мориса Хиндуса о трудностях военного времени, напечатанный в газете «Дейли Бостон Глоуб»:

«Однажды вечером я пришел на почту, чтобы отправить телеграмму в Америку. Вдруг кто-то похлопал меня по плечу. Оглянувшись, я увидел капитана Красной Армии, врача, с которым я познакомился до войны в Киеве. Мы поболтали немного, как вдруг он произнес:

- Вернулся только из Средней Азии. Вот тебе подарок. В Москве такого нет.

Он достал из вещмешка две луковицы. Я с удовольствием их взял и, вернувшись, в гостиницу, поделился луком с одним австралийским журналистом и его женой, которые также забыли вкус лука».

Но однажды произошло чудо. Поздним вечером к нам зашла большая группа бойцов. Видно было – усталые и замерзшие. Мы сгрудились в углу, чтобы оставить им больше места. Бойцы легли вповалку на полу и сразу уснули.

Командир сел с нами у самодельного светильника. И мы завели привычный разговор: «Когда же придет Донской фронт?» И вдруг командир сказал: «Да мы и есть – Донской фронт!»

Что тут началось! Наши матери так закричали, что бойцы стали просыпаться: «Что здесь происходит?» Это был крик измученных, затравленных войной людей, которые вдруг поверили: не зря надеялись и ждали, придет конец нашим страданиям.

 

Это невероятно: в Сталинграде немцы разрушили все мартеновские печи, но уже через полгода, 31 июля 1943 года, в разрушенном цехе завода «Красный Октябрь» была выдана первая сталь.

 

Летом 1943 года я впервые увидела, как мимо нашего дома по разбитой шоссейной дороге по ночам двигались танки, на каждом из которых было начертано белой краской: «Ответ Сталинграда». Они выходили из ворот тракторного завода и двигались к железнодорожной станции. В то время наладить производство новых танков на заводе было еще невозможно. Но рабочие вместе с военными находили на улицах Сталинграда подбитые танки и доставляли на тракторный завод. Опытные специалисты восстанавливали эти побывавшие в боях танки и снова отправляли их на фронт.

«Ответ Сталинграда» можно было написать и на разрушенной стене цеха, где металлурги выпускали первые плавки, и на изрешеченных осколками домах, которые строители возрождали к жизни. И на дверях нашей школы, которую стали восстанавливать еще раньше, чем заводской цех, и на детском садике, который открылся уже через два месяца после боев и куда я водила свою сестренку.

Детей, по тем моим понятиям, хорошо кормили. В комнатках стояли железные кровати, которые принесли с пепелищ. Каждый, кто видел войну, знает, что на пепелищах остаются трубы печей и железные кровати, да еще оплавленные огнем кастрюли, чугунки, которые тоже собрали на пепелищах и принесли в детский сад. Воинская часть подарила детям солдатские одеяла.

Книга завершается высказыванием заместителя премьер-министра Британии Клемента Эттли: «Стоит отдать должное советскому военному командованию. Они создали не армию роботов, а армию мыслящих, инициативных людей. Но муштра мало чего стоит, если у войска нет боевого духа, а дух зависит от веры в то, за что воюешь».

 

P.S. Фильм "Сталинград" я ждала с надеждой и, признаться, со страхом: в небольших отрывках фильма, увиденных в Интернете, обнаружила стиль клипового кино. И это меня насторожило.

Уже в зрительном зале кинотеатра «Октябрь» в первый раз меня резануло, когда я увидела некую Машу, в которую влюблен немецкий офицер, с красивыми завитыми локонами. Конечно, куда же без локонов под обстрелом! Художник имеет право на вымысел, но не до такой же степени!

Потом подобные "галантерейные излишества" стали накатывать с экрана один за другим. К сведению создателей фильма, мы в нашем подвале никогда не снимали шерстяных платков, пальто и валенок ни днем, ни ночью, так и спали, прижавшись друг к другу: в любой момент стена или угол подвала могли отвалиться от взрывов, и надо было успеть выбежать наружу в теплой одежде.

Многое поражает в этом фильме. Среди боев защитники дома сверкают белозубыми улыбками. Но особенно странным показался один эпизод. Бывший крестьянин вспоминает о своих детях, пуля одна за другой вспарывают его ватник. Но улыбка почему-то не сходит с его лица.

А когда среди защитников дома появляется бывший оперный певец в концертном костюме и исполняет арию Каварадоси из оперы Пуччини, у меня появилось желание выйти из зала. У нас в подвале был патефон. Когда его заводили, у меня сосало под ложечкой. Звуки пробуждали воспоминание об ушедшей мирной жизни. И песни в подвале мы пели. Хотя со стороны могло показаться, что это воют люди, пораженные смертной тоской.

Но больше всего меня поразило, что, посмотрев фильм, мы ничего не узнали о защитниках дома. Кто они? Откуда родом? Как сложились эти характеры? Что питало их мужество? Ведь каждый из них - историческая личность. И у них были живые прототипы - защитники Дома Павлова. Это были яркие, интересные люди. Они выступали в школах и на телевидении. В Волгограде их многие помнят.

Я вспоминала, как в фильме Сергея Бондарчука появляется командир батареи капитан Тушин. Навсегда запоминаешь виноватую улыбку героя, робко смотрящего на генералов. Подобного художественного проникновения в личности героев не встретишь в фильме "Сталинград". И хотя некоторые персонажи подолгу мелькают на экране, их характеры остаются скрытыми. Они выглядят схематичными. И это, на мой взгляд, главный просчет фильма. Зритель видел много батальных сцен. Сегодня же время художественного проникновения в эти великие события. И в судьбы героев, совершивших подвиг.

 

Полный текст материала, опубликованного в «Российской газете» 

---