В преддверии самого душевного весеннего праздника, посвященного прекрасной половине нашего общества, я предлагаю Вам небольшой рассказ о решительной и самоотверженной женщине, подвиг которой предвосхитил поразившие весь мир поступки жен декабристов. Все началось с того, что 24 апреля 1713 года корабельный мастер Федор Салтыков предложил Петру I построить корабли в устье Енисея и «на иных реках», обследовать на них сибирское побережье, открыть и присоединить к России новые земли. Предложение понравилось, но Петру I не довелось дожить до его осуществления. Зато Анна Иоанновна 17 апреля 1732 года подписала указ с поручением В. Берингу — отправляться на Камчатку, «идтить для проведывания новых земель, лежащих между Америкой и Камчаткой» и для сплошного исследования северного побережья Сибири.
Этот указ положил начало второй Камчатской экспедиции (позднее Великой Северной) 1733-1743 годов. По важности выполненных задач она не имела себе равных в мировой истории. В ней приняло участие семь отрядов общей численностью 977 человек. Это были отважные подвижники своего дела, многие из них погибли, но результаты их трудов были грандиозными. Они обследовали и впервые нанесли на карту все русское побережье Северного Ледовитого океана. Семь отрядов, «не жалея живота своего», делали эту работу, имя которой — подвиг.
Русская история полна парадоксов, и экспедиция еще раз подтвердила эту известную истину. Никто из ее участников не был награжден. О них просто забыли, и только спустя сто лет, когда полярный исследователь Ф. Врангель подтвердил достоверность их донесений, благодарные потомки нарекли их именами многие географические объекты. Среди них — бухта Прончищевой. Она расположена на восточном побережье полуострова Таймыр и названа в честь
первой в мире женщины — полярницы Татьяны (Марии?) Прончищевой. Долгое время считалось, что имя Прончищевой Мария. Однако в результате кропотливых поисков энтузиастов было установлено, что ее настоящее имя — Татьяна, в девичестве Татьяна Федоровна Кондырева. Она родилась, предположительно, 25 января 1713 года в семье мореходов. Отец Татьяны — Федор Степанович с 1721 г. жил в Кронштадте. Там она и познакомилась с морским офицером Василием Прончищевым. Их свадьба состоялась 20 мая 1733 года.
Сведения о Василии крайне скупы. Известно лишь, что в 1718 году он окончил школу математических и навигацких наук. Плавал на судах в Балтийском море, а в 1722 году участвовал в Персидском походе Петра I. В связи с назначением в экспедицию был произведен в лейтенанты. Назначение Прончищева начальником Ленско-Енисейского отряда свидетельствует о том, что он был волевым командиром и прекрасным моряком. Об этом же говорит и тот факт, что вопреки указу Петра («Женок в дальнее плавание отнюдь не брать»), Прончищев взял с собой супругу. Так Татьяна стала единственной женщиной, участвовавшей в Великой Северной экспедиции.
В октябре 1734 года путешественники прибыли в Якутск, где еще весной для них была заложена дубель-шлюпка «Якутск». Это было небольшое парусное судно длиной 21,5 метра. В отряде были подштурман Семен Челюскин и около 50 человек команды. Им необходимо было обследовать побережье от Лены до Енисея.
Отряд отправился в путь 30 июня 1735 года. «Якутск» вышел в море, а затем обошел всю дельту Лены с востока на запад. В это время погода резко ухудшилась. Наступили морозы, пошел снег. Такелаж обледенел. Но, несмотря на это, Прончищев повел дубель-шлюпку вдоль берега на запад и 25 августа подошел к устью реки Оленек. Здесь в корпусе судна открылась довольно сильная течь, и отряд был вынужден остановиться на зимовку у небольшого селения Усть-Оленек. Зима прошла благополучно, но весной несколько человек, в том числе и сам Прончищев, заболели цингой.
Только через 11 месяцев, 3 августа 1736 года, отряд продолжил свой путь и достиг устья реки Анабар. Здесь дубель-шлюпка вошла в лед. Пробиваясь в нем “с великою опасностию”, “Якутск” 13 августа достиг входа в Хатангский залив и пошел дальше на север вдоль восточного берега полуострова Таймыр. Через несколько дней дубель-шлюпка достигла залива Фаддея, покрытого неподвижным гладким льдом и продолжала медленно продвигаться к северу. Стоял густой туман. Впоследствии было установлено, что экспедиция вошла в пролив Вилькицкого и лишь плохая видимость не позволила участником экспедиции увидеть архипелаг Северная Земля и северную точку Таймыра. Затем дубель-шлюпку сжало льдом, и она остановилась.
Решили возвращаться. В один из дней Прончищев на шлюпке ушел на разведку и, пробираясь через ледяные торосы, сломал ногу. Вернувшись на судно, он потерял сознание и 29 августа 1736 года умер. Принявший на себя командование отрядом штурман Челюскин довел «Якутск» до зимовки в устье Оленека. Татьяна пережила мужа лишь на 14 дней. По убеждению членов экспедиции, она ничем не болела, и умерла от тоски по любимому. Их похоронили вместе на высоком берегу мыса Тумуль в устье реки Оленек, при впадении ее в Северный ледовитый океан. На могиле поставили скромный крест, сколоченный из корабельных досок.
Экспедиция Прончищева составила точную карту русла реки Лена, а также карту побережья моря Лаптевых от дельты Лены до залива Фаддея на Таймыре. Во время плавания отряд открыл ряд островов у северо-восточного побережья полуострова Таймыр. Общая длина описанной Прончищевым береговой линии составила около 500 километров. После прибытия к месту зимовки Челюскин уехал с докладом в Якутск, а новым командиром Ленско-Енисейского отряда стал Харитон Лаптев, который продолжил опись побережья до Енисея.
Только в 1875 году погребение Прончищевых разыскал с помощью местных жителей геолог А. Чекановский. Почти через два десятилетия на мысе Тумуль побывал полярный исследователь Э.В. Толль, а в 1921 году Усть-Ленская экспедиция под руководством Н.И. Евгенова обустроила могилу и поставила новый крест. В 1999 году экспедиция Института археологии и Клуба «Приключение» Дмитрия Шпаро произвела перезахоронение останков супругов Прончищевых. В ходе этой работы была выполнена реконструкция их лиц и были написаны портреты. В наши дни могила Прончищевых, рядом с которой находятся полярная станция, бережно охраняется как исторический памятник.
Участие европейской женщины в Великой Северной экспедиции породило много легенд. Благодаря этому заслуги супругов Прончищевых, их героизм и самоотверженность остались в памяти народа и в истории нашей страны. Этот вечный памятник сохранит их имена в веках и будет прочнее любого памятника из бронзы.
Владимир Додонов
ertata
Скончался престарелый александрийский епископ, св. Александр, первый борец против Ария. После никейского собора около трех лет он мирно управлял своею паствою и, наконец, почувствовал приближение смерти. При вести о близкой кончине своего епископа все его духовенство и почтеннейшие граждане города отправились поспешно в епископский дом, чтобы присутствовать при отхождении св. души на небо. В одну из минут торжественной тишины услышали замирающий голос старца, произносившего имя: "Афанасий". Это несколько удивило присутствующих, так как знали, что Афанасий в это время находился при дворе Константина с особенным поручением своего епископа.
Приблизился другой священник, носивший то же имя, и сказал:
– Я здесь, отче.
Но умирающий ему не отвечал и продолжал звать:
– Афанасий, Афанасий.
Потом прибавил:
– Ты думаешь избегнуть, Афанасий, но не избегнешь.
С этим словом епископ скончался.
Из этого присутствовавшие поняли, что их умирающему епископу угодно было назначить своим преемником своего любимого диакона и мужественного поборника православия – св. Афанасия.
Предсмертное завещание св. Александра скоро сделалось известным народу, и, несмотря на противодействие многочисленных друзей Ария, общее народное мнение ясно высказалось в пользу Афанасия.
Когда, по обычаю, епископы египетской области, в числе пятидесяти четырех, собрались в Александрию для избрания нового епископа, они нашли весь город в большом волнении. Множество народа, собравшегося в церковь, единодушно кричало, что они не желают иметь никого епископом, кроме Афанасия. Многие из епископов, особливо из тайных приверженцев Ария, не были расположены в пользу Афанасия. Но народ настаивал и упрашивал их, он не хотел выйти из церкви и не позволял выйти из нее епископам, прежде назначения, по его желанию, епископом Афанасия. И так как никто не мог оспаривать ни добродетелей, ни епископских качеств Афанасия, то без больших затруднений он и был провозглашен, наконец, епископом Александрии. Так началось епископское служение св. Афанасия, продолжавшееся около полувека и имевшее такое великое значение в истории Христовой Церкви. Александрийский епископ показал в своем лице высокий образец того, до какой нравственной высоты может достигнуть человеческая природа, укрепляемая и совершенствуемая божественной благодатию.
С истинно пастырской ревностью св. Афанасий вступил в отправление своего нового служения. Можно было сказать, что он родился епископом: так он охотно исполнял, в цвете лет, все обязанности своего трудного звания. Будучи крепкого сложения, которого, по-видимому, не ослабляли ни всенощные молитвенные бдения, ни постоянные посты, он находил время для всех видов служения Богу. Из храма, где он воспевал хвалебные псалмы Богу, он переходил без устали на кафедру, где объяснял Евангелие, или к изголовью больных. Его простое красноречие было доступно для всех. Простой с человеком простым, глубокомысленный с богословами, нежный и целомудренный в обращении с женами и девами, прозорливый с деловыми и торговыми людьми, он производил всеобщее восхищение. об его увлекательном красноречии свидетельствуют его пастырские поучения, говоренные им в первые годы епископства, по случаю наступления четыредесятницы.
Но дни мира для него были непродолжительны. Первый случай, возмутивший их, было письмо от Евсевия никомидийского. Последний просил александрийского епископа принять в общение кающегося Ария. Письмо начиналось самыми дружескими выражениями, но посланный (без сомнения, какой-нибудь священник, поверенный Евсевия) имел приказание внушить в то же время Афанасию, что снисхождение с его стороны в отношении к Арию было бы благоразумно, и доставило бы удовольствие императору. Афанасий понял, что от него хотели: хотели испытать его твердость и узнали ее вполне. Дозволить войти в свою епархию хитрому врагу Церкви, возвратиться тому упорному ересиарху, который не хотел смириться даже пред определениями собора Вселенского – значило впустить в свое стадо хищного волка, который только принимал на себя вид смиренной овцы, св. Афанасий отвечал Евсевию совершенным отказом.
Ни Арий, ни епископ никомидийский не принадлежали к разряду людей, которые отказываются от своих планов при первой неудаче. К александрийскому епископу не замедлил явиться второй посланный с новым письмом от Евсевия и посланием вежливым, но повелительным от императора. Посланный, несмотря на вмешательство самого государя, снова возвратился ни с чем. Афанасий велел просто сказать императору, что то, чего он требует, невозможно исполнить.
Этот ответ оскорбил императора. Под влиянием минутного раздражения против непокорного епископа, и по совету Евсевия никомидийского, Константин поспешно написал к Афанасию второе письмо, очень строгое и наполненное угрозами против александрийского епископа, если он не исполнит императорской воли. "Так как тебе известно, – писал император, – каково мое желание, то ты должен оставить совершенно свободным доступ в Церковь для тех, кто просит позволения войти в нее. Если ты сделаешь им малейшее затруднение, я тотчас же пошлю моих служащих, чтобы устранить тебя от должности и даже выслать из города".
И на это второе письмо св. Афанасий с прежним спокойствием отвечал императору:
– Что кафолическая Церковь Божия не может иметь ничего общего с ересью, воюющею на Иисуса Христа.
После такого решительного ответа св. Афанасия император более не настаивал на своем намерении и сумел подавить в себе неудовольствие против александрийского епископа.
Но не успокоились неистовые богоборцы-еретики. Движимые злобою и яростию диавольскою на св. Афанасия, неусыпного и мудрого защитника православной веры, вымышляли они на святителя самые тяжкие преступления и, между прочим, донесли царю Константину, что Афанасий делал чары и чудеса рукою, которую будто бы отсек у одного церковника, именем Арсения. Дело началось, по-видимому, весьма выгодно для еретиков. Указом царским предписано было созвать собор в городе Тире, куда был призван и св. Афанасий. Царедворцы и почти все чиновники держали сторону еретиков, лжесвидетелей явилось довольно, для врагов нетрудно было представить собору и мертвую руку Арсения, которого незадолго пред тем в самом деле неожиданно в Александрии не стало. Но Бог, этот неложный Свидетель, живущий на небе, обличил неправду. Еще пред разбором дела о руке на суд явилась женщина, которая, не видевши святителя и не зная его, по научению врагов, клеветала на св. Афанасия, доказывая его насилие над собою. Когда бесстыдная женщина говорила это на соборе, один священник, именем Тимофей, друг святителя, стоявший с ним за дверями, вдруг вошел в собрание судей и, став пред клеветницей, спросил ее, как будто он был сам св. Афанасий:
– Я ли это?
Клеветница подтвердила, что это он, услышав это, судьи засмеялись, а противники и клеветники святого были посрамлены. После сего стали судить Афанасия за отсечение руки. Арсений же, который скрывался единственно от страха, чтобы не понести наказания за некоторое тайно содеянное им преступление, услышав о клевете, его рукой подкрепляемой, почувствовал глубокое сокрушение об участи отца и благодетеля. Он пришел тайно в город Тир и явился к св. Афанасию с сердечным раскаянием в своем грехе. Святитель возблагодарил Бога, его спасающего, и приказал Арсению до времени жить скрытно. Между тем, царедворец Архелай и князь финикийский Нон открыли суд о руке. Внесли в суд мертвую руку и, показывая ее св. Афанасию, все в один голос воскликнули:
– Вот безмолвная на тебя свидетельница, она обличает тебя, она держит тебя: ни велеречием, ни хитростию не вырвешься от нее. Все знают Арсения, у которого ты, лицемерный святотатец, отсек ее; скажи, для чего она тебе потребна?
Св. Афанасий отвечал:
– Кто из вас лично знает Арсения? И все ли уверены, что эта рука именно ему принадлежит?
И когда обвинители начали клевету свою подтверждать клятвою, тогда из среды защитников св. Афанасия вышел Арсений и снял с лица своего покрывало.
Святитель с гневом посмотрел на клеветников и сказал:
– Не Арсений ли это? Не он ли это, которого знают все александрийцы? Не тот ли церковнослужитель, у которого, как утверждаете, я отсек руку?
За сим св. Афанасий повелел Арсению поднять вверх обе его руки и потом кротко сказал своим врагам:
– Здесь обе руки, покажите же мне вашего Арсения и скажите, чью руку здесь показываете. Она обвиняет вас в том злодействе, в котором, единственно по ненависти, меня обвиняете.
Закрывая лица свои от стыда, клеветники и противники в безмолвии вышли из судилища.
Не успокоились и теперь еретики. Указав на ложных свидетелей, они говорили, что Афанасий угрожал остановить подвоз хлеба из Александрии в Константинополь, если двор и на будущее время будет его преследовать. Такое обвинение возмутило Константина. Хотя он, как надо полагать, и подозревал врагов Афанасия в клевете, но, видя их настойчивость в преследовании Афанасия и опасаясь еще больших смут в Церкви, счел за лучшее на время удалить Афанасия из Александрии, почему в 336 году и отправил его в Галлию в Трир. Сын Константина Констанций несколько раз лишал Афанасия кафедры. Преемник Констанция Юлиан, как известно, по своим расчетам, дал свободу вероисповедания всем христианским партиям. Афанасий возвратился в Александрию, занял свою кафедру и начал приводить в порядок церковные дела. Торжественно утвердив на Александрийском соборе православное учение, он постановил, чтобы обращающиеся в православие ариане были принимаемы в тех же иерархических степенях, какие имели до обращения. Это постановление, полное христианской любви, было весьма полезно для прекращения церковных смут. Многие полуариане, учение которых близко подходило к учению православному, обратились к Церкви. Император Юлиан скоро заметил благотворную деятельность Афанасия для Церкви и решился его сослать, как возмутителя общественного спокойствия. Афанасий должен был спасаться бегством в пустыню.
Изгнанничество это было, однако, непродолжительным. Будучи однажды в Антиное, как он сам рассказывал своей пастве, он подвергался опасности быть арестованным и преданным смерти. Тогда к нему прибыли аввы Феодор и Паммон и убедили его бежать в закрытой лодке Феодора и скрыться в Тавенне. Монахи тавенские начали тащить лодку бечевой, а архиепископ изливал свою душу в горячей молитве.
– Я спокойнее, – сказал он Паммону, – в гонении, чем в мире. Если я буду убит ...
При слове "убит" оба старца, улыбнувшись, переглянулись друг с другом:
– Что вы смеетесь? – спросил архиепископ. – Неужели думаете, что я боюсь смерти?
– Нет, – отвечал Феодор, – в этот самый час твой враг Юлиан убит в своей персидской войне.
И это действительно было так. Преемник Юлиана Иовиан был другом Афанасия и сразу же отправил ему письмо с предложением вновь вступить в отправление своих высоких обязанностей. Афанасий уже находился, хотя и скрытно, в Александрии, и после этого он спокойно явился опять на своей архиепископской кафедре, как будто ничего не бывало.
Источник: http://vsemolitva.ru
comments
