Рут Озеки, «Моя рыба будет жить». По английски называется совсем по-другому: «A Tale for the Time Being», а по-русски это название вынесено в подзаголовок. Надо сказать, что перевод книги вообще отличный, и эта вот самодеятельность с переводом названия – она тоже удивительно к месту, в резонанс с биением пульса книги. Две линии романа, неразрывно сцепленные меж собой, с неменьшей силой цепляют за душу. «Потому что мы с тобой временнЫе существа одного типа» – пишет американо-канадская героиня японской, – ну вот и я, видимо, того же типа. Правильную концовку трудно было себе представить – и она таки слегка разочаровала: предъявленные коты Шредингера и множественные реальности не идут ни в какое сравнение с повествованием обеих реалистических линий – таким живым, образным, ироничным и одновременно таким человечным. Ну и бог с ней, с концовкой. А между прочим, смотрите, что Вики пишет про автора: Ruth Ozeki (born March 12, 1956) is an American-Canadian novelist, filmmaker and Zen Buddhist priest. Вот как! Конечно, видно, что автор в дзен буддизме понимает – но чтобы прямо священник... «Давно так не хотелось, чтоб книга не кончалась никогда» – сказал Л., и это чистая правда (за исключением слова «давно», так как последняя подобная книга была как раз относительно недавно). Тут ему, кстати, все респекты причитаются за то, что нашел эту «Рыбу» – ни у кого из френдов рекомендаций на нее не видела. А мне еще личный особенный сюрприз – чуть ли не две страницы (вдруг!), посвященные песне Барбары «Le mal de vivre». Ну и вишенка на торте: читает Игорь Князев (кто знает – поймет).

Абрахам Вергезе, «Рассечение Стоуна». Этот роман, эдакая семейная сага длиною в полжизни, казалось бы, не моего романа, временнЫм существом другого типа написан. Но понравилось мне очень. Понравилось эпическим размахом, погружением в иную жизнь (и не в одну), очень неожиданным поворотом в конце (все ниточки завязались в узелочки), ну и человеческим пафосом, чего уж там. Поскольку роман во многом автобиографический, страшно хочется узнать все про автора. А автор – довольно-таки выдающаяся фигура: профессор Стэнфордского университета, практикующий хирург и крупнейший специалист в bedside medicine (и да, посмотрите, какое лицо). Родился, как и его герой, в Эфиопии и там начал учиться на врача, а эмигрировал в Штаты не один (как герой), а с родителями и двумя братьями. Как раз успев понаблюдать переворот и гражданскую войну (навязшее с детства в моих ушах имя товарища Менгисту Хайле Мариама вдруг проступило из тумана и обрело очертания кровавого диктатора, изгнавшего из страны цвет интеллигенции). Захватывающие описания жизни медицинских стажеров в Штатах, очень интересно про хиругию и мецицину вообще. За рекомендацию спасибо дорогой elena_masque, она ведь тоже врач – знает, о чем говорит. Читает некто Михаил Росляков – невесть откуда возникший претендент на роль худшего чтеца после Ерисановой. По ложной выразительности и оригинальности смысловых ударений ей все же равных нет, а М.Р. особенно силен в исполнении женских ролей: хнычет, стонет, мяучит – так он, видимо, представляет себе женскую эмоциональность. Сие художественное прочтение конечно подпортило впечатление от книги, но в последнее время я как-то лучше научилась отделять мух от котлет.

Евгений Водолазкин, «Соловьев и Ларионов». Вот интересный эффект. Читает тот же Росляков – но здесь почему-то вполне прилично. Своеобразная манера его чтения на удивление соответствует отстраненной, наукообразной прозе Водолазкина (и на женских ролях он тут практически не мяучит). Ну что ж, просила Водолазкина без святых-юродивых – получила про белого генерала. А что, все веселее. Как и «Лавр», весь роман пронизан игрой и приколами. Много мест, «где смеяться». Слушали в машине с Л., на некоторых таких он кривился, и я не возражу (фейковые сноски явно в переборе, а с грузинским «окопом» и «Иду на грозу» вообще ниже плинтуса). Но в основном действительно смешно (Л. впоследствии таки признался в своей предвзятости, уж больно «Лавр» его достал). Много стеба над историей как наукой, особенно над советской. Пара остроумных поворотов (с Зоей, с Лизой). Очень славная концовка – и недоговоренностью своей, и раскрытием филологической загадки – вот это действительно остроумно. Зачем написан роман? Ради историко-филологических игр? Ну ладно, пускай будет – нетривиальная все же вещь. Остался «Авиатор» – может, он окажется подушевнее?

Что-то я тут расписалась необычным образом. Четвертую прочитанную книгу приберегу, пожалуй, на следующий раз.