У меня свистопляска вокруг улита Лестрейда, который стал собираться помирать, и я его полощу в антибиотиках, а на крышечку терра ему кладу хладоэлементы. От прохлады что он, что Майкрофт, повеселели, и теперь я боюсь, как бы они не сожрали на радостях новый гигрометр.

В процессе слежения за температурами и прочих манипуляций слушаю "Дона Карлоса". Всех жалко, но более других - маркиза Позу. Особенно когда ему в очередной раз кто-нибудь оказывает доверие и начинает жаловаться на жизнь. Мало того, что он тут штатный психолог и разгребальщик, так в конце его пришьют.

Сначала все пыталась вспомнить, у кого "Non disperar, chi sa?" из генделевского "Цезаря" слышала спетой бестелесным совершенно голосом, как у девочек-сопран в хоре, - не нашла. Потом вспомнила про Бартоли, которая ее чуть ли не пианиссимо поет. А потом вот про это. Я с Джошуа по этой записи "Цезаря" познакомилась и едва не влюбилась (ура-ну-вот-бывают-странные-сопрано!). У нее тут есть местами весьма странно звучащие ноты. Нечто, очень напоминающее Майтэ Бёмон. А потом послушала ее больше и сделала вывод, что с ней такое редко случается. Надо думать, это была аллергия или что-нибудь вроде того.

А вот кусочек из "Орфея и Эвридики", где она Эвридика. 

Когда слушала "Поппею" Монтеверди в версии Арнонкура, 1979 года, Сенека в исполнении Салминена мне сразу напомнил об Инквизиторе в "Доне Карлосе". Сцена со страдающей императрицей Октавией, и вот появляется ОНО. И громовым голосом начинает про несчастную женщину. И нижние ноты такие, что просто падать в обморок.

Это уже потом оказалось, что Инквизитора он действительно пел.

Немного запоздало.

Дожил до "Смерти в Венеции". Это было великолепно. Не таким способом, как прошлым воскресеньем, когда Бостридж чуть рыдать не заставил, нет, по-другому.

Оказалась я там в компании аж трех человек. Началось с того, что в порыве энтузиазма от знакомства с музыкой Бриттена я попыталась втянуть в это Л.П. из гитарной школы, об этом узнала однокурсница и сказала, что тоже хочет, а потом то же заявила ее соседка по общаге. Ну а почему бы нет? Это все-таки не тащить людей в ММДМ слушать какую-то чудную-непонятную раннюю музыку, которую еще не факт, что с балкона расслышишь.

При первом знакомстве с оперой мне было чертовски сложно, темно и страшно, как будто только что показали открытый космос и сказали, что вселенная конечна. Концерт это впечатление подкорректировал: там не просто темно и страшно, там куча интересного. Космос, на самом деле.

Прекрасная музыка. Это миф, картина мира, если не сказать, особый мир. Очень зловещий, со светлым, серебрящимся, но недобрым горизонтом. Ашенбах, который ходит по спирали (следить за лейтмотивами и повторами слов - особое удовольствие), бесами крутящиеся вокруг, злокозненные, таинственные лица, что-то страшное, мистическое "оттуда", великолепное море, каменный город, красота и смерть. Не знаю, в чем магия, наверное, действительно надо было слышать эту оперу не в первый раз (ура цифровым носителям) и быть человеком, музыкальным образованием не обремененным. Вот совсем нет желания разбивать целостность и думать, кто там что в отдельности делал. Каким образом передать впечатление, что все взаимосвязано и в каждый момент происходящее прекрасно, не знаю.

То задумчивые, то едкие фразы фортепиано. Ударные, то отбивающие глухие зловещие ритмы, то звенящие небесной прозрачности колокольчиками. Все семь навязчиво-энергичных ролей зловещего баритона Колман-Райта. Оркестр и хор, творившие музыку, которую, кажется, можно было потрогать даже в самых призрачных ипостасях - что уж говорить о бытовых зарисовках, а тем более о моментах бури, хаоса и полного смятения? И занятное ощущение постоянного повествования, постоянного присутствия рассказчика; говорящий оркестр.

Если все-таки попытаться вытащить отдельные впечатления... Что отпечаталось в памяти - злое, безумное "The pretty little darling - don't you know!", фраза, которую в первом акте говорит Ашенбаху, главному действующему лицу, зловеще-неприятный пожилой щеголь и которую тот повторяет, оказавшись сам в роли молодящегося старика с подкрашенными волосами и нарумяненным лицом, пытающегося попасться на глаза объекту поклонения. Одновременно и саркастичная, и горькая, и совершенное "а пропади оно все пропадом". Хотя точки невозврата, как таковой, в сюжете нет, Ашенбаха несет к концу с самого начала, тут становится очевидно: ВСЁ, финиш. Что осталось от него - долго не протянет.

Что сказать по поводу Дэвиса - я сферически в вакууме знала, что он хорошо звучит в немаленьких залах, но теперь это услышала. И это аккуратное небольшое кругленькое вибрато, ой, какая прелесть. Привет из античности был эдаким лучом солнца. Очень странного, но солнца. Красотища непонятная невообразимая, как есть. И вообще, все "Игры Аполлона" - квинтэссенция прекрасного. Ибо хоры. На сем восторги сворачиваю, ибо кроме них у меня ничего нет.

Некстати, меня преследует ощущение присутствия какой-то вредной магии. Это уже который концерт, на котором мне не удается добыть программку. Хотя - что жаловаться, я просто из любви к искусству еще на этапе послуша дисков сброшюровал либретто на языке оригинала. Но все равно как-то не по себе. :)