Что мы знаем о лисе? Голосов: 3 Адрес блога: http://avva.livejournal.com/ Добавлен: 2007-11-28 00:44:36 блограйдером Lurk

недостоверный всезнайка

2011-04-26 10:46:32 (читать в оригинале)

Есть такая форма повествования - от первого лица всезнающего рассказчика. По-английски это называют "first person omniscient". То есть, рассказчик присутствует в истории в виде персонажа, и этот персонаж говорит о себе "я", но одновременно знает и пересказывает мысли, чувства и поступки других персонажей, к которым он по логике сюжета доступа не имеет. Он как бы одновременно и персонаж, и всезнающий рассказчик. Довольно редкая форма.

А теперь представим еще, что это его "я" и его персонаж проявляются лишь изредка; на протяжении почти всей книги речь о нем не идет, и тогда он, казалось бы, рассказывает от третьего лица всезнающего рассказчика ("third person omniscient") - самая обычная и привычная форма повествования. И только иногда внезапно врезается это "я" и персона рассказчика, и меняют наше представление о том, как устроен весь рассказ, шатают нашу "картину мира" в применении к этому тексту. Любопытный эффект дезориентации.

Такое встречается совсем редко, и мне на ум навскидку приходят лишь два примера (буду рад узнать, какие есть еще). Во-первых, прекрасный рассказ Набокова "Облако, озеро, башня" (он совсем коротенький, на несколько минут, упоминаю на случай, если вы не читали). Во-вторых, недавно прочитанный "Обмен" Трифонова. В самом конце там, внезапно, после того, как вся повесть идет от третьего лица - "Что я мог сказать Дмитриеву, когда мы встретились с ним однажды у общих знакомых, и он мне все это рассказал?" итд. Я когда наткнулся на это, подумал, помнится - может ли быть связь? Концовка очень похожая: "пришел ко мне и рассказал". Трифонов не мог, конечно, просто так купить в магазине или прочитать в библиотеке Набокова в 60-х, но эмигрантские издания доходили (иногда в самиздатских копиях) до какого-то ограниченного круга читателей, главным образом в столицах... не знаю, насколько это вероятно.

И наконец, "Пнин" - в нем эта форма в свою очередь ставится с ног на голову. До последней главы мы имеем дело с всезнающим рассказчиком от первого лица, редко присутствующим - как в предыдущих двух примерах - но в конце книги этот рассказчик внезапно выходит на первый ряд, и дает нам определенные основания подозревать его в недостоверности. Что в свою очередь еще более запутывает все, что было до сих пор: насколько мы можем "доверять" всему, что уже было рассказано о Пнине, в контексте романа? Впрочем, я не думаю, что это слишком важно; красота и психологическая реальность романа важнее вопросов о достоверности точек зрения, в которых легко потеряться. Но сама эта повествовательная форма - интересна, редка, и неожиданна.