Hornet Голосов: 4 Адрес блога: http://a-lamtyugov.livejournal.com/ Добавлен: 2007-11-27 18:51:14 блограйдером Lurk

Шкилетная наука

2017-08-02 13:31:02 (читать в оригинале)

Старое правило: хочешь получить короткий, но сильный укол мизантропии -- посмотри, что у нас сегодня в верхней десятке ТОПа. Что, захотелось убить человеков, разобрать роботов и застрелиться самому? Это нормально.

Но сегодня появилась действительно любопытная запись. Про татуировки. Если конкретнее, про то, как соискателя с татуировкой послали на собеседовании, потому что татуировка. Прямо так не сказали, разумеется.


Возникло небезынтересное обсуждение: правильно ли так поступать? (Небезынтересное обсуждение топовой записи -- уже редкость, кстати сказать. Как правило, там в дело вступает известный чеченский террорист Забег Дебилов. Вы и сами многократно видели).

Ну, мне и стало думаться всякое.


Вспомнил про женские татуировки. Женщины их себе делают. Всякие разные. Активно. Но вот что любопытно: мне как-то не встречались мужики, которые бы их одобряли. Мнение вполне однозначное: любая женская татуировка -- минус к привлекательности. Хотя бы и маленький.

Впрочем, может, это я в каких-то совсем уж замшелых кругах вращаюсь. Тут только на личный опыт полагаться нельзя.

А на работу... Если бы ко мне наниматься пришел чувак с пирсингом по всей роже, татуировками и оригинальной прической радикально зеленого цвета, я бы насторожился. По двум соображениям:

Чувак, не означает ли это, что выделиться тебе больше нечем? Например, умом?

Чувак, не означает ли вот такое стремление выделиться, что ты инфантилен? При всей своей гениальности в дизайнерском и программистском деле?

У слова "инфантилизм" несколько значений. К примеру, оно может указывать на недостаточную развитость эмоционально-волевой сферы. Чувак недостаточно понимает, что значит слово "надо". С таким можно хорошо хлебнуть горя.

А иногда получается и совсем замечательно: чувак к большому удивлению для себя огребает этак пару лет условно, поскольку так и не понял, что детство кончилось и вот эта бумажка, которую он подписал и где ясно было сказано, чего делать НЕ НАДО -- это серьезно.

И наконец: чувак, а нет ли у тебя каких-то более серьезных тараканов в башке?

Смех смехом, но считается, что такие вещи, как шрамирование, пирсинг и тату тоже -- хоть и дальние, но родственники склонности к самоповреждениям. Картиночка:


Это вам уже не different kind of art, как вот это:


Я обсуждал очень похожую картинку с профессиональным психиатром, который заметил, что скорее всего это указывает на некие проблемы в сексуальной сфере. А потом уже сам узнал такой fun fact: порезы верхней части бедер более характерны для женщин. Мужики не очень любят орудовать чем-то острым хотя бы и в относительной близости от висячего дружка.

Не, разумеется, хватать через край не надо. Все женщины прокалывают уши, чтобы вдеть серьги, а кое-где татуировки по всему телу -- часть разных культурных традиций. И никаких тебе церебральных тараканов.

Но при приеме на работу слегка насторожиться можно.

Однако, мы немного отвлеклись. Вернемся к заглавной картинке.

Хочется, конечно, задать риторический вопрос: что у человека должно быть в голове, что бы он не понимал, что вот сейчас ломает себе жизнь навсегда? (Будем исходить из того, что психэкспертиза признала бы его хотя бы относительно здоровым). Автор записи, begamot_74, полагает, что после такого потолок карьеры -- это кальянная. Я и в этом не уверен. Возможно, был бы смысл побираться в людном месте: сбор денежки за просмотр ходячего произведения искусства. Но подавали бы определенно мало. Дело в Челябинске, знаете ли.

У нас в Москве, население которой состоит наполовину из таджиков-дворников, а на вторую половину -- из разной богемной сволочи, заработок у чувака определенно был бы больше. Но у нас и город по ценам соответствующий.

Пока думал обо всем этом, вспомнил про шкилетную науку.

Был такой писатель -- Сигизмунд Кржижановский. Его идеально описывает определение "широко известный в узких кругах". И был у него вот такой рассказ. Основанный, я так понимаю, на реальных событиях.


Случай, о котором я хочу вам рассказать, произошёл всего лишь за год до войны. Я работал тогда в одном из приграничных городков, расположенных на скрещении торговых путей. Человечье содержимое городка: солдаты и купцы.
Преимущественно, купцы. На один из утренних моих приёмов явился престранный человек, я бы сказал, балык человека. При всей своей врачёвской привычке, я не мог удержаться от рефлекса отдёргивания. Человек раздвинул нитевидные
губы, обнажая жёлтую кость зубов, и сказал:
-- Шкилета не нужно ли? Так вот я.
Я оглядел посетителя. Он был, я бы сказал, остеологичен. Глаза запали на самое дно глазниц. Поверх черепа не было ничего, кроме тонкой кожи, охватывавшей костевые сочленения. Шея -- шесть позвонков, охваченных проводами мускулов и нервов в кожаном чехле.
Человек, предлагающе улыбаясь, расстегнул одежду. Из-под неё чётко вычертились рёбра и подреберья, с двумя кнопками сосков и пульсирующим сердцем, в меж третьим и четвёртым вздутием левой доли груди.
Заметив моё движение, человек-скелет раздвинул улыбку шире, и острый хрящ кадыка дёрнулся под кожей шеи.
-- В Дерптском университете демонстрировался. По шкелетной науке. Студенты весьма довольны были. На водку -- прямой наводкой брал-с.
Феномен был действительно изумителен. Я расспросил его: откуда родом, наследственность, как зовут.
-- Годяй, -- отвечал скелет, но в "откуда" и "как" был нетвёрд.
Я объяснил ему, что наш городишко не университетский и что простой скелет на проволоке, находящийся в моей лаборатории, не требует никаких дополнений. Годяй грустно вздохнул, вращая шапку в жёлтых костяшках рук. Он спросил, нет ли в городе купеческого сословия, имеются ли трактиры и притрактирные развлечения. Я был несколько удивлён крутым поворотом его мысли, но мне не оставалось ничего иного, как краткое: да. Годяй надвинул шапку на череп с ясно проступающими сквозь кожу острыми зигзагами швов и, сутуля рёбра, вышел за порог.
Прошло несколько недель, и я ничего не слышал о своём случайном посетителе. Но однажды в местном трактире, куда осенняя тоска и осенний дождь зазывали всякого, я встретился с компанией местных купцов. Они были уже в навеселейном состоянии. Один из них когда-то состоял в числе моих пациентов. Этого было достаточно, чтобы заставить меня пересесть к их столику и включиться в их пьяную нитонисётину. Пили здоровье человека, возвращающего здоровье. Водкой -- коньяком -- шампанским. Кто то проделал мыслете от идеи жизни к идее смерти. И другой кто-то предложил:
-- Идём к шкилету.
К трактирному крыльцу подкатило несколько саней. Полозья скользили по белоснежью, мимо потухших окон спящего городка. Потом откинутые полога саней, ещё потом тёплые сани и бревенчатая клеть комнаты, смутно освещённой жёлтой свечой.
Человек-скелет спал. Его разбудили. В ожидании появления феномена, купцы раскупорили ещё пару коньячных бутылок. Кое-кто предлагал плюнуть шкелету меж рёбер и ехать прямо к девочкам. Но в это время дверь задней комнаты раскрылась и на пороге появился человек-скелет. Заспанные глаза его смотрели мёртвой мутью из-под костной навеси лба. Он был одет в белый саван. Профессиональным движением он распахнул его бумажные створы, -- и глазам нашим предстал лишь лёгким кожным покровом прикрытый скелет. Купцы удовлетворённо загоготали и захлопали ладонями по коленкам: ах ты, кондрашкин сын, смертюга смертюговая, зашкелечивай на всё на шесть.
Скелет, равнодушно озирая гостей, медленно обошёл круг. Иные перебирали пальцем рёбра, другие тыкали указательным в дёргающееся под кожей сердце, иные же с любопытством всматривались в линию чётко проступающих черепных швов. Скелет сделал второй круг. Теперь в пальцах его накапливались шелесты трёшек, пятёрок и десяток. Он поклонился, выставляя протискивающиеся сквозь кожу ключицы вперёд, и исчез за дверью. Мы допили вино и уехали.
После этого прошла ещё некая толика времени. Это было не в приёмный час. А так, перед вечером. Меня разбудил костистый стук в дверь. Кто бы? Я открыл. Фигура, окутанная в сумерки, молча и почти бесшумно шагнула в комнату.
-- Это вы, Годяй?
-- Да. Только они говорят, будто я не Годяй. Меж мясом и костью заблудился. Не впервой мне это.
И тут, представьте себе, мне пришлось услыхать прелюбопытнейшую исповедь. Знаете, у Лассаля есть не безостроумный железный закон заработной платы. Я получил его в биологизированном виде.
Профессией моего посетителя была торговля своей худобой, сбыт шкелетности, как он сам говорил. Но в этом своеобразном торге невежественный бедняк натолкнулся на нечто, что требовало -- для своего объяснения -- не
годяевского мозга, а мозга марксовского склада. Странствуя с места на место, человек-шкелет жил шкелетностью. Но по мере того, как шкелетность давала ему заработок, он получал возможность повысить своё питание, что приводило к потере заработка. Пища затягивала рёбра мясной тканью, заращивала провалы меж рёбер, и человек-скелет терял всякий интерес для любителей макабрных раритетов. Лишившись заработка, человек снова тощал, снова скелетизировался, с тем, чтобы с получением новых доходов, а следовательно, и пищи, опять утратить свою остеологическую ценность. Бедняк рассказал мне в этот вечер о длинной череде городов, через которые гнала его жизнь, то обнажая, то вновь пряча под мясом его кости. Диалектика жизни человека, наживающегося на умирании и умирающего от оживления, представилась мне тогда уходящей в бесконечность. Это была клавиатура белых и чёрных клавиш, убегающая за пределы касаний.
Но действительность вскоре опровергла эту логическую фантасмагорию. Дело было к весне. Вверху над городком грязные облака. Внизу, под ногами, грязные лужи и хлюпкие кладки. Меня вызвали на констатацию смерти. Пройдя чередой чавкающих кладок, я дошёл до как будто бы знакомого бревенчатого домика.
Сени -- первая комната -- потом вторая. На лежанке во второй лежал человек с синим языком, застрявшим меж распяленных челюстей. До сердца было недалеко: оно лежало отстучавшим молотком, под выпяченным ребром, покрытым жёлтой
пупырчатой кожей. Я констатировал. С тем вот, что за решёткой рёбер, было кончено. Заплуталось меж жиром и костью. Что ж.