Север не найден Голосов: 1 Адрес блога: http://hrivelote.livejournal.com/ Добавлен: 2008-04-20 12:35:49 блограйдером Lurk

2010-11-03 16:11:55 (читать в оригинале)

Нет, он даже не был похож. Да я и разглядеть толком не успела, когда в аптеке он отошел от соседней кассы, просто рыжее пятно мелькнуло, знакомый будто силуэт. Я кинулась к выходу, но его уже и след простыл. Стояла на крыльце, следила, как в толпе мелькает рыжее пятно. Потом из аптеки вышел охранник, протянул мне забытые перчатки. Дальше зашла в продуктовую лавку, за солью, он стоял там, в очереди, и я могла его рассмотреть. Он не был похож, просто тот же рост, волосы с рыжиной, вострый профиль, шляпа как он любил, кардиган как он любил, мешковатые брюки, серьга как он любил, как он любил. Торопился куда-то, выскочил из лавки, снова смешался с толпой, вихрь унес кучу листьев. Стояла на крыльце, сипя от боли на каждой систоле, словно гнала его, как лисицу, через весь город, через всё огромное поле. Куда-то за ворот ползла лихорадка, знакомая, позабытая, та, что не лечится до конца.

Я деревянная кукла, бреду на негнущихся ногах куда-то на Таганку, Солянку, волнительно кривыми улочками, и не чувствую ничего. Где та девочка-спиртовка, что кружилась в пылающем снегу, завернутая в гору тюля, розового, как денатурат, переполненная жизнью и смертью? Она искрит белым и синим, ходит змеёй, хохочет в небо, - я больше никогда не буду такой отчаявшейся, такой падшей, такой пьяной, изнемогающей от любви, поющей хвалу Господу, никогда. Мне будет сорок, ничего страшного, нам всем когда-то бывает сорок, всем, кроме тех, кто успевает исчезнуть из поля зрения, их носят осенние вихри, как палую листву, мимо нас. Я так неописуемо далека от своей жизни, что бы это ни значило; я будто нарисована на прозрачной кальке: можно приложить к реальности, зажмурить один глаз и представить, что контуры совпали, но нет, не совпали же, еще один невинный обман. Это не я, это какая-то незнакомая женщина на крыльце продовольственного магазина озирается, сипло скуля, словно потеряла кого-то и очень испугалась, словно потеряла все.

---

Сезон лисичек

2010-10-23 20:51:22 (читать в оригинале)

Я ведь совершенно забыла вам это показать. Когда я гостила в монастыре, завтракать мы ходили в город, в пиццерию. Рядом был магазинчик с дисками и еще какой-то фигней, а в нем вот такая композиция:



Там на пеньке стоит табличка "Фото с лисичками 5 грн".

---

Большой маленький мир (где-то)

2010-10-16 00:32:00 (читать в оригинале)

Я вяжу приданое енотиной девочке, как совсем недавно вязала своей, сидела огромная, одышливая, придавленная животом, в котором она плескалась как тяжелая рыба в тесном аквариуме. Дежавю, дежавю, я начала писать рассказ про дежавю, точнее, про момент, в котором можно остаться, в котором будет проистекать твое "всегда". Начала и бросила, потому что, как оказалось, я не могу писать про время, ничего о нем не знаю. Думала, буду знать много, когда напишу книгу о времени, но книга вышла не о времени, а о границах реальности, так вот, теперь я не знаю ничего ни о том, ни о другом. Как в том замечательном кино, где одна милая девушка заболела ранним альцгеймером, но встретила свою настоящую любовь. Она все забывала, забывала, потом забыла даже все слова, всё забыла, кроме любви, и на этом фильм счастливо кончался. Но ее мир, он не сужался от того, что она все в нем забывала. Наоборот, ее мир становился все больше, все необъятней, он становился непознаваемым, ничто в нем больше не поддавалось контролю, и она бросила попытки контролировать, просто отдалась миру, стала свободной, и ее любовь вершилась внутри и снаружи. А мой мир, он сужается, только сужается и съеживается от того, что я перестаю о нем знать то или другое. Иногда небо кажется мне с овчинку, иногда мир становится размером с мечту о домике в лесу, где, я знаю, мы не будем счастливы, потому что мы уже были. Где-то они еще ждут нас, эти избушки, домики, хижины, квартирки, разбросанные по всей земле, миллион великолепных упущенных возможностей, пчелиные соты неслучившегося будущего, и это даже не сводит меня с ума, уже свело.

Я люблю Тео, это очень спокойно и тревожно; спокойно за меня, потому что он обо мне позаботится, и тревожно за него, потому что кто же позаботится о нем. Но в то же самое время - время, о котором я больше ничего не знаю - я каким-то образом продолжаю в далеком прошлом любить Йоши, и когда я сплю, в моей голове открывается окно в это прошлое, и там я вижу его, почти каждую ночь, и это мучает меня и успокаивает. Успокаивает, потому что где-то он еще существует, пропавший из поля зрения моего и общих знакомых, потерявшийся на изнанке ночной Москвы, в тупиках, товарняках, набережных, парадных, сходненских и измайловских, там, где я никогда его не встречу, шагая по бульвару с коляской, в которой царственно покачивает ножкой румяное сокровище. Я сплю, и какой-то океанский прилив поднимает меня среди ночи, высоко, прямо к небу, как Ноев ковчег. Там я плачу и прошу у Бога две вещи: пошли ему немного радости, пожалуйста, от меня, и еще пусть моя девочка будет здорова, я согласна, если это будет мое здоровье. И Бог мне грустно улыбается и разводит руками, может, потому, что моя радость и мое здоровье уйдут/ушли по другим адресам, людям, которых я никогда не встречу. А для Тео я не прошу ничего, я сама сделаю все, что сумею, и отдам все, что смогу. И сорокадневная вода не спадает, она качает меня, баюкает, возвращает меня в сон.

Я боюсь большого мира для Дуси, хочу сделать его меньше, как можно дольше сохранять его маленьким, не впуская туда всякие вещи, про которые я думаю, что они лишние. Так нельзя, я знаю, но я буду сопротивляться, я не хочу шумных детских площадок с малышами и их мамами, больших семейных собраний, огромных магазинов, под потолок заваленных яркими игрушками, луна-парков и кондитерских лавок. Все, чего много, теряет ценность, мир теряет ценность, когда не умещается между ладонями, между ушами. Мы будем лежать, сколько сумеем, в узкой снежной норе, мама медведица и ее Умка, будем знать мало-мало: снег, вода, солнце, рыба, звезды, лапы и нос. Будем лежать и думать, как справиться с паникой, которая зреет внутри, при мысли, что там, за пределами норы, стреляют, режут, жгут, пьют допьяна и до смерти, целуются, ебутся, насмехаются над промыслом Божьим, тащат волоком, обливают бензином, беснуются, танцуют, гоняют на машинах с визгом и хохотом, живут, живут. Разматывают свои жизни, как катушки цветного серпантина. Как и я умела когда-то, когда думала, что серпантин в моей руке.

Мне мучительно не прятать это все под замок, но что-то пошло не так, я свернула с пути, на котором была сильной, и теперь мне кажется, что, если я в этом признаюсь, где-то отыщется немного силы для меня. Дойдет до меня один из тех пакетиков, которые люди отправляют любимым, болтаясь под ночным небом на сорокадневной воде.

---

2010-09-15 10:47:44 (читать в оригинале)



Много красоты в журнале у Ольги Паволги.

И еще про то, как красоту снимали.

В восторге от игры в принцесс, воинов, потери и обретения, от сказочного реквизита в виде яиц василиска и ключей от загадочных замков, от дымного пейзажа, перестоялой травы - и от людей, которые сочинили для нас сказку.

---

Веспа

2010-08-31 17:15:21 (читать в оригинале)

Мы стояли на монастырском дворе рядом с обширной клумбой, засаженной душистым табаком и бархатцами. В глубине их, недосягаемые, полыхали поздние розы. Солнце снижалось, и окружающие монастырь горы стремительно темнели, будто опущенные в проявитель. Евдокия присела на корточки, любуясь цветами. На одном из них сидело насекомое, формой напоминающее осу, только гораздо более крупное и без полос. Тяжелое, царственное, оно раскачивалось вместе с цветком, переливаясь всеми оттенками черного цвета. Можно было разглядеть и антрацит, и мазут, и эбеновое дерево, и голографическую, глянцевую синеву на остром брюшке. Это был веспа, черный шершень, перепончатокрылая пантера. Жалящий индекс - двойка по шкале Шмидта, ровно посередине между луговыми пчелами и суточными муравьями, от укуса которых чернеют пальцы. Лицо Евдокии находилось сантиметрах в двадцати от его жала.

Белый павлин умер, белого павлина больше нет в лавре, не больно-то живучи альбиносы. Но Тео говорит, он умер от того, что курица его не любила, все смотрела в соседнюю клетку, где жил обычный цветной. Хотела, чтоб как у всех. А белый тосковал - и умер. Мир Тео все так же восхитительно просто вращается вокруг любви, как вращался мой несколько лет назад. А теперь... Вокруг чего, собственно, может вращаться дурацкий шарик для пинг-понга? Я больше ничего не знаю о любви, и ничего не берусь истолковать.

Красота, миг опасный и сладкий и долгий, когда, не шелохнувшись, глядишь, как нежное, лелеемое дитя следит зачарованно за смертоносным шершнем, и нет в детских глазах ни ужаса, ни омерзения, а лишь восторженное любопытство странника, попавшего в дивный край.