Фильм номинирован был на множество "Оскаров". <<подробнее>> В фильме снялся Бред Питт. Но стоит ли фильм того признания, которое получил?
О сюжете. Параллельно изображены три новеллы, действие которых разворачивается в Марокко, в Мексике и в Японии. Марокканская новелла повествует о том, как мальчик пастух с братом забавлялись, стреляя из отцовского ружья по шакалам, а потом решили выстрелить в автобус с туристами и попали случайно в женщину. Женщину на автобусе довезли до родного селения водителя автобуса, а там ей ветеринар зашил рану, а бабка-знахарка окурила какой-то наркотической травой-муравой. Ее супруг (Бред Питт) страдает и держит супругу во время операций. За ними всё никак не летит вертолет из посольства. Потом-таки бравые американские медики добираются до крохотного селения. Мальчишки-пастухи не смогли уйти от правосудия - полицейские разыскали и их самих, и их папашу, который пытался спрятать оружие. Бравые марокканские копы в перестрелке убивают одного из мальчиков, а второй (тот, который стрелял в туристку) подстрелил еще и копа, но потом вышел и сдался.
Тем временем в Мексике мексиканка-няня, которая присматривала за детьми героя Питта, хочет отправиться к сыну на свадьбу. Да вот детишек не с кем оставить. Ни одна из подруг не соглашается помочь, родители не возвращаются (потому что мать с простреленной ключицей лежит в непонятной хибаре, а отец рыдает над ней). И мексиканка-няня решается взять с собой детишек. На свадьбе все отлично гуляют, пьют и веселятся. Но вечером няне зачем-то приспичило ехать домой с пьяным племянником. Садятся, едут. На границе их тормозят полицмены, просят пройти медосмотр. Но какой мексиканец добровольно сдастся американским полицейским да еще и на границе, когда до Американской мечты рукой подать?! Газ в пол- и вот уже чико удирают от полиции? Потом горе-племянник съезжает с дороги и обещает найти утром и тетю и детишек. Ночуют несчастные под вой койотов. Утром идут по жаре. Потом няня оставляет детей под "ракитовым кустом", а сама отправляется искать дорогу. Набредает на машину - с полицейскими. Они ее арестовывают и колесят по пустыне в поисках малышей. Малышей не находят. Няня - в слезы. В участке ей сообщают, что детей нашли, но ее депортируют из Америки, несмотря на то что она там прожила 16 лет.
Третья новелла про глухонемую японскую девушку-подростка. Девушке очень хочется секса - она незнакомцам в кафе показала цитирую "настоящего мохнатого монстра", этому незнакомцы в кафе очень обрадовались. На приеме у стоматолога сия девица поместила руки врача в область своего интимного места, после чего последний выгнал ее. Потом в клубе она танцевала с парнем, но он не поехал к ней домой, пока папы нет. В конце-концов девушка вызвала полицейского, который интересовался ружьем, зарегистрированным на ее отца (тем самым, из которого подстрелили туристку в Марокко), разделась догола и... А полицейский говорил только "это неправильно, ты ведь еще совсем девочка", и ушел. В конце казалось, что эта озабоченная прыганет с 30 этажа. Но нет - вернулся отец, обнял и фильм закончился.
Не хватает, очень не хватает этому произведению занимательности. Фильм приходится "досматривать", скучно становится после половины фильма. Есть эпатажные этизоды - обнажение японки и сцена онанизма марокканского пастушка-стрелка, который укрылся от брата и наяривал в тихаря. Но в случае с японкой всё более-менее понятно - это персонаж такой, это ее характеристика. А вот пастушок, который уединился, - это просто режиссер так говорит "посмотрите, я и такое вам покажу".
Видимо, секрет получения номинаций прост. Возьмите экзотику (Марокко, Мексика, Япония), смешайте намеком на некоторые проблемы (проблема подростков и секса, проблема того, что когда в марокканских горах раздается выстрел - стрелял непременно террорист), приправьте именитым Бредом Питтом - и у вас получится пусть и скучный, пусть и безгеройный фильм, пусть и белым, ярко белыми нитками шитый, сюжет, где всё происходит по нелепому стечению обстоятельств,  - но зато в этом разглядят то, что позволит получить номинации на "Оскар".

Постоянная ссылка

Есть фильмы, которые хочется смотреть, не отрываясь от экрана. Даже если они длятся по 3 часа. Таков "Авиатор".
Фильм про харизматичного миллиардера, изобретателя, конструктора, бизнесмена, режиссера Говарда Хьюза очарует вас. Мечтатель с большим кошельком и большими амбициями - ему нужно сделать всё самое лучшее: снять самый эпический фильм, потом переснять его, сделав сначала со звуком, а потом и вовсе цветным, построить самый огромный сначала самый быстрый, а потом и самый большой самолет в мире.
Зритель наблюдает сразу за двумя ипостасиями героя - с одной стороны мы лицезреем делового бизнесмена, который принимает быстрые решения о покупке авиационных предприятий в течении нескольких секунд, который дает конструкторам задание сделать то, чего еще никто не делал; дельца, который ведет жёсткую борьбу с конкурентами, с другой - перед нами человек, страдающий боязнью бактерий, который носит с собой салфетки, чтобы открыть дверь в общественный туалет, который не подаст инвалиду на костылях полотенце в этом самом туалете. При этом герой находится в постоянном развитии - мы наблюдаем сначала 19-летнего миллионера (кстати, Леонардо ди Каприо в этих эпизодах очень похож на Джека из "Титаника" - та же прическа, то же смазливое личико, даже костюм очень похож =)) ), который затеял снять крупномасштабный фильм про летчиков Первой мировой войны. И всю первую часть фильмы я думал, что фильм будет про то, как снимают эту эпическую картину. Но вот фильм снят - цветной, со звуком, с огромными сборами, которые всё же не окупили расходов. После этого действие будто перемещается на несколько лет - и перед зрителем другой Говард Хьюз - авиатор, затеявший собрать самый быстрый самолет в мире. Самолет, кстати, тоже в развитии - сначала "кукурузник" (уж простите - не силен в терминологии), со сдвоенными крылами, не очень быстрый, потом похожий на первый истребители моноплан, потом тот же моноплан, но с другим двигателем, с облегченным корпусом, но с обшивкой, на которой "торчат" винтики,- и, наконец, красавец с гладким корпусом - самый быстрый на планете.

Самолет. Но еще не совершенство. Недостаточно обтекаем.

После того, как Говард устанавливает рекорд скорости, перед зрителем раскрывается новый этап развития героя.
Теперь мистер Хьюз купит на собственные средства авиакомпанию TWA. Теперь он хочет создать самолет для гражданской авиации - такой, "на котором смогут летать мужчины, женщины, дети", который будет самым комфортным потому, что будет лететь в зоне турбулентности и не зависеть от погодных условий. И Говард найдет способ получить такой самолет - конструктор из сторонней компании предложит ему контракт на поставку 40 таких  самолетов, названных "Созвездия". Параллельно с этим его компания будет разрабатывать самолет-разведчик для ВВС США.
Но самой большой затеей, самым крупным детищем Хьюза станет "Геркулес" - самолет выше 5-этажного дома, с размахом крыльев в 90 метров.
И на протяжении всего развития героя, мы видим сопротивление, которое ему приходится преодолевать. При съемках "Ангелов ада" (так назывался фильм о Первой мировой) не было нужного ветра и облаков. Но облака появились - и все увидели объект для сравнения, который помог передать скорость самолетов.
Во время испытания "красавца" с гладким корпусом Хьюз едва не разбился, сев на свекольное поле. Но рекорд скорости был побит, а позже был побит еще один рекорд - Хьюз совершил путешествие вокруг света за 4 дня.
После покупки TWA Хьюзом очень заинтересовался директор Pan American Airlanes.

Директор Pan American в исполнении Алека Болдуина.

Он попросил сенатора от Мэна, лоббирующего его интересы, принять закон о монополии на международные перелеты. Хьюзу пришлось даже отстаивать интересы на публичных слушаниях, где он публично вскрыл связь сенатора и Pan American. Но эти слушания произошли после самого главного испытания для героя - он разбился на самолете-разведчике, сев на жилой квартал. Ожог 78% тела, множественные переломы, раздробленные ребра. Врач выразил сомнение в том, что Хьюз выживет. Герой весь перемотанный лежит в палате, к нему входит его главный управляющий, отвечающий за деньги, и главный
конструктор, отвечающий за самолеты. Один говорит о больших финансовых сложностях, другой о том, что "Созвездия" падают и у них отзывают лицензию, а ВВС отказывается от контракта по "Геркулесу", потому что война кончилась. И казалось, что он хуже и быть не может, что герой умрет с горя... Но он выжил, выжил, чтобы поднять "Геркулеса" в воздух, пусть и на свои собственные деньги! И он полетит на этой махине! А после посадки, триумфа, не расслабится не на секунду и тут же даст конструктору задание - разработать реактивный двигатель, за которым "дорога в будущее".

Хьюз отстаивает свои права на публичных слушаниях.

Вместе с героем в развитии находится и его верминофобия. В начале фильма это выглядит несколько забавно, когда герой приходит в общественный туалет со своим мылом, салфетками и брезгует прикасаться к дверным ручкам. Потом несколько настораживает целлофан на руле штурвале самолета, которым он только пользуется. А под конец, перед публичным слушанием, герой и вовсе запрется в комнате, будет сидеть в ней голый, заставит сотрудников носить белые перчатки и никого не впускать в комнату. Герой всё больше погружается в себя и всё больше боится микробов.

Есть в фильме и любовная линия. Она нужна, чтоб показать Хьюза-романтика, который летает с женщиной над ночным городом (вроде Лос-Анжелесом). И Хьюза-деспота, который сжигает все вещи, после ухода первой его подруги. И Хьюза-параноика, который установил 12 жучков в доме своей второй дамы сердца, которая на все его предложения о свадьбе отвечала отказом.

Играли вместе в гольф. Потом летали над ночным городом. Потом стали жить вместе.  Потом она познакомила его с семьёй, которой он не понравился. Потом она ушла к другому.

Он ей всё время предлагал сапфиры, рубины, бриллианты, а она всё время отказывалась, повторяя "Ты не сможешь меня купить", и соглашалась только на ужин. Он всё время предлагал ей выйти за него, а она всё время повторяла: "Я тебя не достойна",

Мы никогда не узнаем, каков был Говард Хьюз на самом деле. Но если Говард Хьюз в исполнении Лео ди Каприо во многом схож с прототипом, то с полной уверенностью можно заявить, что именно такие люди и помогают человечеству открыть "дорогу к будущему".

P.S. Кстати, Стэн Ли, создатель комикса о Железном Человеке, неоднократно заявлял, что прототипом Тони Старка был именно Говард Хьюз. К тому же Старка-старшего зовут именно Говард.
P.P.S. Здесь можете прочитать мой отзыв о Железном Человеке 3.
P.P.P.S О номинациях, актерах и проч. читайте в этой статье из Википедии.

Постоянная ссылка

Василий Аксенов
"Маленький кит, лакировщик действительности" (1964г.)

– Что это такое ты принес? – спросил меня Кит.
– Это кепка.
– Дай-ка сюда.
Он взял в руки и с удивлением стал рассматривать мою новую кожаную кепку. Через секунду любопытство его достигло такой силы, что он задрожал.
– Толя, что это такое, а? – закричал он.
– Такая своеобразная кепка, – пробормотал я.
– Это кепка, чтобы в ней летать? – еще сильнее закричал он и запрыгал с кепкой в руках.
Я с готовностью уцепился за эту идею.
– Да, чтоб летать. В этой кепке мы с тобой полетим на Северный полюс.
– Ура! К белым медведям?
– Да.
– К моржам?
– Да, и к моржам.
– А еще к кому?
Голова у меня трещала после рабочего дня, в течение которого я переругался с несколькими сослуживцами, получил устный выговор от директора, совершил несколько ошибок, настроение было прескверное, но я все-таки напрягся, пытаясь представить себе скудную фауну Ледовитого океана.
– К акулам, – сшельмовал я.
– Нет, неправда, – возмущенно возразил он, – акул там нет. Акулы злые, а на Северном полюсе все звери добрые.
– Да, ты прав, – торопливо согласился я. – Значит, мы полетим к белым медведям, моржам…
– К китам, – подсказал он.
– Ага, к китам и к этим… ну…
– К лимпедузе! – восторженно крикнул он.
– Что за лимпедуза?
Он смутился, положил кепку на тахту, отошел в дальний угол комнаты и оттуда прошептал:
– Лимпедуза – это такой зверь.
– Верно, – сказал я. – Как же это я так забыл? Лимпедуза! Такой скользкий юркий зверек, верно?
– Нет! Он большой и пушистый! – уверенно сказал Кит.
В комнату вошла моя жена и сказала Киту:
– Пойдем займемся нашими делами.
Они вышли вместе, но жена вернулась и спросила меня:
– Звонил?
– Кому?
– Не притворяйся. За целый день ты не смог ему позвонить?
– Хорошо, сейчас позвоню.
Она вышла, и я впервые за этот день остался один. Прислушиваясь к необычной тишине, я словно принимал ванну или душ, душ одиночества после рабочего дня, наполненного во всех своих измерениях шумными людьми, знакомыми и незнакомыми.
Я сел к пустому письменному столу и положил на него руки, с удовольствием ощутил прохладную пустую поверхность стола, лишенного всяких дел, бумаг, исполняющего сейчас лишь обязанность подставки для моих тяжелых рук.
За окном солнце, бесшумно преодолев желтые заросли близкого сада, подкатывало к углу многоэтажного дома, к гигантскому, торчком стоящему параллелепипеду, темному сейчас и словно безжизненному.
Во дворе по крыше котельной носились осатаневшие десятилетние мальчишки. По их разинутым ртам можно было представить, какой за нашими стеклами стоит гвалт.
Из палисадника боязливо вышла культурная старуха, сторожко, словно лань, повернулась в сторону котельной. Мальчишки при виде старухи попрыгали с крыши наземь.
Старуха эта, каждый вечер выходившая во двор подышать кислородом и подкладывающая под свой бедный зад надувную резиновую подушечку, была постоянным объектом злых мальчишеских шуток. Она давно привыкла к ним и терпеливо сносила проделки этих загадочных, по ее мнению, коварных и быстрых дворовых террористов, терпеливо сносила, но все-таки боялась, всегда боялась.
Сейчас мальчишки пустили поперек ее пути струю из дворницкого шланга и развлекались, дико прыгали с открытыми в хохоте ртами, а старуха терпеливо топталась, ожидая, когда им наскучит их затея. Появилась дворничиха, подруга старухи, и бросилась в атаку, широко раскрывая при этом рот и размахивая руками.
Вся эта сцена, будь она озвученной, должно быть, вызвала бы во мне гнев или боль, но сейчас она прошла перед моим безучастным взором, словно кадры старого немого фильма.
Итак, старуха благополучно пересекала двор, а террористы бесились на крыше котельной, не думая о том, что близкая уже смерть старухи произведет в их душах, может быть, первое, незначительное, конечно, опустошение.
Стараясь сохранить свою безучастность и спасительную вялость, я придвинул телефон и стал набирать этот проклятый номер, будто между прочим, будто это для меня пустяк – позвонить ему, но уже на третьей цифре все засосало у меня внутри, сердце, печень, селезенка сжались в один бешено колотящийся ком, и лишь короткие частые гудки освободили меня. Занято!
Я представил себе, как он сидит в кресле или лежит на тахте, но обязательно играет очками, крутит их на одном пальце, разговаривая с кем-то. С кем? С Садовниковым? С Войновским? С Овсянниковым?
Я чертыхнулся, и в этот момент с кухни послышался крик Кита. Он там что-то разбуянился. Иногда на него находит.
– Уходи! – кричал он изо всех сил. – Уходи! – кричал он моей жене. – Ты нам не нужна!
Послышался возмущенный голос жены и потом щелканье выключателя. К Киту были применены санкции – он остался на кухне в одиночестве и в темноте. Сразу затих.
Жена ушла в спальню и забилась там в угол. Она очень тяжело переживает размолвки с Китом, с этим маленьким мальчиком, нашим сынком, с этим «мужичком с ноготок» трех с чем-то лет от роду.
Я встал и пошел на кухню, слоноподобно ступая по паркету, весело и грозно трубя:
– Ту-ру-ру! Пап-слон идет! Из глубины джунглей сам слон Бимбо! Ту-ру-ру, сам папа! Лично! Собственной персоной!
В сердце мое вихрем влетело ощущение спокойствия и любви.
На кухне я увидел его круглую голову на фоне сумеречного окна. Он сидел на горшке и что-то шептал, поднимая палец к окну, где начинали уже зажигаться огни дома напротив.
Я теперь почти привык к Киту. Все реже и реже посещает меня странное чувство иллюзорности, когда он вбегает в комнату или вкатывает в нее на велосипеде. Благоговение перед тайной и страх первых месяцев его жизни почти прошли. Сейчас получается так: ну, Кит – и все! Мальчишка, сынок, чудо-юдо рыба-кит на завалинке сидит… и прочая чепуха.
Ему было полгода, когда я назвал его Китом. Вдвоем с женой мы купали его в ванночке, и он ворочался в мыльной воде и разевал беззубый рот. Я его за голову держал и всовывал назад в уши выпадающие кусочки ваты, а он иногда поднимал на меня свой голубой взгляд и хитровато улыбался, будто предчувствуя нынешние наши замысловатые отношения. Сначала он показался мне сосиской в бульоне, и я сказал об этом жене:
– Вот еще сосиска в бульоне.
Подумав об этом с полминуты, жена заметила, что это вряд ли очень эстетично. Тогда я придумал другое сравнение – Кит.
– Это маленький Кит, – сказал я.
Жена промолчала.
Вечером после купания я уехал во Внуково и сел там в огромный самолет, отбывающий на Восток. Потом на Сахалине, разъезжая по тамошним портовым городкам, в гостиницах и в домах приезжих, я вынимал его карточку и думал о нем уже так: «Как там мой маленький Кит?»
Ну, мало ли какие прозвища я давал ему впоследствии. Он был Кусакой и Чашкиным, а однажды получил такую сложную фамилию – Чушкин-Плюшкин-Побрякушкин-Раскладушкин-Ложкин-Плошкин, но все эти прозвища постепенно отходили, забывались, а оставалось одно, главное – Кит.
– Ну, что случилось, Кит? – спросил я, усаживаясь в кухне на табуретку и закуривая.
– Смотри, огонечки! – сказал он и показал пальцем в окно. – Раз, два, три, восемнадцать, одиннадцать, девять, – взялся он считать огоньки и вдруг воскликнул: – Смотри, луна!
Я повернулся к окну. Бледная луна с выеденным боком висела над домами.
– Да, луна, – чуть-чуть заволновался я и стряхнул на пол пепел.
– Толя, Толя, пепельница есть, – сказал Кит тоном своей матери.
– Ты прав, – сказал я, – извини.
Мы замолчали и некоторое время сидели – я на табуретке, он на горшке – в полной тишине, нарушаемой только вздохами жены из спальни и шелестом страниц ее книги. Глаза Кита таинственно светились. Затишье, видно, было ему по душе.
– Знаешь, – вдруг встрепенулся он, – на луну летает пилот Гагарин.
– Да, – сказал я.
– Знаешь, – сказал он, – ни Гагарин, ни Титов, ни Терешкова, ни Джон Глен…
Задумчивая пауза.
– Что? – спросил я.
– …ни Купер в рот и в нос ничего не берут, – закончил он свою мысль.
В кухню вошла жена и приподняла его с горшка.
– Ничего не сделал. Садись снова и старайся. Ты совершенно не стараешься.
– Толя, а ты стараешься, когда сидишь на горшке? – спросил Кит.
– Да, – сказал я, – слон Бимбо старается.
– А слониха Тумба?
– Тоже.
– А слоненок Кучка?
– Еще как старается.
– А кто еще старается?
– Кашалот, – сказал я.
– А кашалот добрый? – спросил он.
– Звонил? – спросила жена.
– Занято было, – сказал я.
– Так позвони еще.
– Послушай! – вскипел я. – Ведь это мое дело, правда? Это мое дело, и я сам знаю, когда звонить.
– Ты просто трусишь, – презрительно сказала она.
Я вскочил с табурета.
– Отправляйтесь гулять! – резко сказала она. – Собирайтесь живо, и марш!
Мы вышли с Китом из дома и пошли по нашему переулку к бульвару. Было уже темно. Кит шагал широко, деловито, маленькая его ручка крепко сжимала мою.
– Так что же? – спросил он.
– Что? – растерялся я.
– Кашалот добрый?
– Да, конечно, добрый. Акулы злые, а кашалот добрый.
«Как он представляет себе море, которого никогда не видел? – подумал я. – Как он представляет себе глубину и бескрайность моря? Как он представляет себе этот город? Что такое для него Москва? Ведь он ничего еще не знает. Он не знает, что мир расколот на два лагеря. Он не знает, что такое мир. Мы обозначили уже… худо-бедно, но мы уже обозначили почти все явления, окружающие нас, мы соорудили себе наш реальный мир, а он сейчас живет в удивительном, странном мире, ничуть не похожем на наш».
– А кто у луны бок скусил? – спросил он.
– Большая Медведица, – ляпнул я и испугался, сразу представив, как я все это буду ему объяснять. По его ручонке я понял, что он снова весь задрожал от любопытства.
– Что такое, Толя? – вкрадчиво спросил он. – Какая такая медведица?
Я поднял его на руки и показал на небо.
– Видишь звездочки? Вот эти – раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь… В виде ковша. Это называется Большая Медведица.
Что такое звезды? Что такое Большая Медведица? Почему она так испокон веков висит над нами?
– Да, большая медведица! – весело вскричал он и погрозил ей пальцем. – Это она скусила бок у луны! Ай-я-яй!
Легкость, с какой воспринял он эти условности, ободрила меня.
– А там повыше есть еще и Малая Медведица, – сказал я. – Видишь маленький ковшик? Это Малая Медведица.
– А где медведь? – задал он резонный вопрос.
Он стремился организовать медвежью семью.
– Медведь, медведь… – забормотал я.
– Охотиться пошел в лес, да? – выручил он меня.
– Да, да.
Я спустил его с плеча.
Мы вышли на бульвар. Скамейки все здесь были заняты стариками и няньками, а по аллеям расхаживали ряды четырнадцатилетних девочек, а за ними ряды пятнадцатилетних мальчиков. Здесь было светло и голубовато, люминесцентные лампы освещали Конька-Горбунка величиной с мамонта, Жар-птицу, похожую на гигантского индюка, огромного, в два человеческих роста Кота в сапогах с порочным выражением круглой физиономии, другого кота, совсем уже растленного вида, на золотой цепи у лукоморья, Царя Гвидона, Царевну Лебедь, Ракету, Королеву полей, Гулливера…
Это был «Мир фантазии» – детский книжный базар, разбитый на нашем бульваре. Киоски в этот час были закрыты, лишь кое-где сквозь щели сказочных фанерных гигантов струился желтый свет – там продавцы подсчитывали выручку.
Кит обомлел. Он не мог сдвинуться с места, не зная, к кому бежать – к Коту ли, к Царевичу, к Лебеди… В первые минуты он словно лишился дара речи, лишь вращал своими большими глазами и что-то беззвучно шептал. Потом дернул меня за руку, заверещал, и мы почти вприпрыжку припустили к киоскам. С трудом я отбивался от града вопросов, рассказывал ему, что к чему, кто добрый, кто злой.
Оказалось, что почти все фигуры являли собой добро и свет, мудрость, народную смекалку, лишь жалкий коршун, паривший над Лебедью, представлял здесь силы зла, но в него уже была нацелена стрела Гвидона.
В конце концов мой Кит устал и привалился боком к Коньку-Горбунку.
– Пойдем, Кит, – сказал я, – надо уже домой идти.
– Толя, слушай, давай их всех с собой возьмем.
– Как же мы возьмем таких больших?
– Возьмем-возьмем, все равно возьмем, – он хлопнул ладошкой Конька. – Этого взяли! – побежал к Коту и его хлопнул. – И этого взяли!
Таким образом, всех он забрал к себе в кровать на сон грядущий и после этого, уже совершенно спокойный, отправился домой, не оглядываясь.
При выходе с бульвара он задержал шаги, и я остановился.
В чем дело?
– Посмотри, Толя, – сказал он, – какая идет красивая тетя.
И впрямь – я увидел красивую тетю, которая приближалась к нам. Ее походка напоминала какой-то сдержанный, вернее, еле сдерживаемый танец. Толчками замечательных своих колен она раскидывала полы замечательного пальто, а зонтик, невероятно острый, тонкий, который она держала под мышкой, видимо, являлся не чем иным, как запасным внутренним стержнем для вращения, а глаза ее, тайные и хитрые, ярко осветились при виде нас. Я не видел ее уже три дня, эту тетю, и сейчас стало мне муторно и тревожно, как всегда, когда я ее видел или думал о ней. Сейчас, в присутствии Кита, – особенно.
– О, – сказала она, – так вот, значит, он какой, твой маленький Кит. Какая прелесть!
Она нагнулась к нему, а он дотронулся до зонтика и спросил:
– Что это? Стрела? Ружье?
– Это зонтик, – воскликнула она и в мгновенье ока раскрыла зонтик. Чуть хлопнув, он развернулся над ее головой, придав всей ее фигуре дополнительную, почти уже цирковую легкость.
– Дай подержать! – закричал Кит.
Она передала ему зонтик.
– Приятно видеть вас, синьор, за таким мирным занятием, – сказала она мне.
– И вас, мамзель, я рад узреть, – сказал я.
Вообще-то мы могли бы обойтись без этого идиотского остроумия, свойственного нашему кругу, и сразу заговорить серьезно о том, что нас тревожило в последние дни, но так уж повелось, что для начала надо было проявить подобным или более удачным образом чувство юмора, и мы с ней тоже не могли отступить от этого.
Кит кружил вокруг на зонте, и мы могли говорить спокойно.
– Почему ты кислый?
– А ты обижаешься?
– Тебе тошно, да?
– Почему?
– Думаешь, я пристаю к тебе?
– Ты можешь не хитрить?
Она сказала, что не хитрит, что мы могли бы не ссориться, ведь не виделись три дня, она понимает, что на душе у меня кошки скребут, она все понимает, и думает всегда обо мне, и, может быть, это мне помогает…
Она и врала, и не врала. Как ловко в женском сердце могут сочетаться искренность и хитрость, думал я. Вечное спокойствие и безумная отвратительная внутренняя суета. Потом им легче, красивым бабам, думал я, они смерти не боятся и не думают о ней никогда, они лишь старости боятся. Глупые, они старости боятся.
Еще я думал, пока она сочувствовала мне, что не следует мне снова входить в ее мир, не хватит меня на это, в голове у меня одна суета, не до приключений мне сейчас и не до романтики, как я хочу спокойствия, а спокойным за целый день я был только среди фанерных чудищ «Мира фантазии».
– Милый, – говорила мне «красивая тетя», – я понимаю, что это унизительно, но наберись мужества и позвони ему. Ты должен выяснить все до конца, и, если даже будет хуже, все-таки будет лучше, уверяю тебя.
Она подняла свою руку и приложила ладонь этой руки к моей щеке. Погладила.
В это время между нами втерся Кит. Он дернул за рукав «красивую тетю».
– Эй, возьми свой зонтик и не трогай папку. Это мой папка, а не твой.
Мы расстались с «красивой тетей» и пошли домой. Несколько секунд у нас в ушах еще стоял ее чуть-чуть фальшивый, делано добродушный, может быть, горький смех.
По дороге мы остановились у ворот автобазы. Огромные автобусы въезжали в ворота, и средних размеров, и микроавтобусы.
– Автобус-папа, автобус-мама, автобус-детка, – сказал Кит и засмеялся.
Итак, мы вернулись домой. Пока Кит ужинал и рассказывал маме о прогулке, я слонялся по комнате, поглядывая на телефон, и так волновался, что прямо сил не было никаких.
Я ненавижу этот аппарат. Просто поражаюсь, как может жена часами разговаривать по телефону со своими подругами, как она может устанавливать душевную близость с людьми при помощи телефона. Может быть, нежность ее к своим подругам переносится на телефонную трубку, и именно к ней она испытывает в эти часы нежность и привязанность?
Я массу времени теряю из-за того, что не люблю разговаривать по телефону. Вместо того чтобы снять трубочку и «брякнуть», я еду через весь город, теряю время и деньги. Может быть, это оттого, что я стремлюсь к реальной жизни, а когда слышишь голос в трубке, кажется, что это выдумано, все выдумано, все не по-настоящему.
Может быть, и сейчас так сделать? Может быть, не звонить сегодня, а завтра поехать к нему и поговорить, глядя ему в лицо, я смогу мимикой, еле заметной, тонкой мимикой показать ему, что я не так-то прост, что меня не так-то просто унизить, дать понять ему, что я не размазня, а мужчина, что мой визит – это тоже акт мужества, а на него мне чихать. Разговор по телефону дает ему огромное преимущество, для меня такой разговор – все равно что разговор со сверхъестественной силой.
Телефон зазвонил. Задребезжала, гадина! Я снял трубку и услышал голос дружка своего Стасика.
– Я на тебя обижен, ты на меня обижен, я свинья, ты свинья, – лепетал Стасик.
Когда закончилась увертюра, я спросил, зачем он звонит.
– А затем, чтобы сказать: не будь дураком и немедленно позвони этому деятелю. Ты же знаешь, как много от него зависит. Я видел сегодня Войновского, а тот встречал Овсянникова, который вчера говорил с Садовниковым, они все считают, что ты должен это сделать. Сейчас я позвоню Овсянникову, а тот попытается связаться с Садовниковым, а Садовников позвонит тебе. Ты не знаешь телефона Войновского?
Я положил трубку. Рычажки гадко щелкнули. В течение пятнадцати минут, сидя у молчавшего аппарата, я почти физически чувствовал телефонную возню, поднятую моими друзьями, представлял, как слова, гладкие, словно мыши, юркают в кабели и скользят по ним встречными потоками.
Потом позвонил Садовников, обещая связаться немедленно с Овсянниковым, который даст ему телефон Стасика, а Стасик поможет ему соединиться с Войновским.
– Дозвонился? – спросила, входя в комнату, жена.
– Никто не подходит, – солгал я.
– Понятно. Ты просто безответственный человек.
Она ушла. Я был в полной растерянности и смятении, когда вошел улыбающийся Кит со своими книжками в руках.
– Давай почитаем, Толя?
Здесь были сочинения Маршака, Якова Акима, Евгения Рейна, Генриха Сапгира, а также разные народные сказки. Мы взялись за сказки. Кит привалился ко мне и внимательно слушал, в напряженные минуты теребя мое ухо.
Сказку Киплинга о слоненке он отверг. Когда мы дошли до того места, где слоненка за хобот ухватил крокодил, он закричал, выхватил книжку и швырнул ее на пол.
– Неправда! – он даже покраснел. – Этого не было! Это плохая сказка!
– Послушай, Кит, – сказал я, – сказка хорошая. Она хорошо кончается.
– Нет! Нет! Она злая! Читай вот эту!
Он вытащил из кучи «Волка и семерых козлят». Господи, подумал я, ведь здесь тоже описаны драматические события, страшный акт съедения маленьких козлят и, хотя все кончается хорошо, как я это прочту Киту, маленькому лакировщику действительности?
Кит тем временем переворачивал страницы и разглядывал картинки.
– Вот коза-мама, – говорит он, – несет молоко. Вот козлята-детки играют.
Милая идиллия развертывалась перед нами, и это радовало Кита. Наивный, он не знал законов драматургии и спокойно открыл следующую страницу, где зверски намалеванный волк тащил в свою страшную пасть беленького козленка. Я замер.
– А вот козленок-папа, – сказал Кит, показывая на волка, – он играет с деткой.
Самым спокойным образом он организовал козлиную семью.
– Кит, ты ошибаешься, – осторожно сказал я, – это не козленок-папа, а гадкий серый волк. Он собирается проглотить козленка, но все кончается хорошо, волк будет наказан. Это драматургия, мой маленький Кит.
– Нет! – закричал он и чуть не заплакал. – Это не волк! Это – козленок-папа! Он играет! Ты ничего не понимаешь, Толя!
– Да, я ошибся, – торопливо сказал я. – Ты прав. Это козленок-папа.
– Ванюша, пойдем спать, – позвала его мать, и он ушел, забрав с собой в свои тихие сны семью небесных медведей, семейку автобусов и семью козлят, зонтик «красивой тети», добрых чудищ «Мира фантазии», мою кепку, которая, конечно, ночью вырастает до размеров самолета и в которой он полетит на Северный полюс, в царство добрых зверей.
Уложив его, жена вернулась и села в кресло напротив меня. Мы закурили. Обычно это были хорошие минуты, когда мы вместе курили в конце дня, но сейчас мы курили плохо.
– Что за тетя, о которой рассказывал Иван? – спросила жена.
– Это из главка, консультант по правовым вопросам.
– Так, – сказала она. – Что же ты намерен теперь делать?
– Не знаю.
– Что вообще теперь будет?
– Не знаю.
– Так, – сказала она.
– Господи, скорей бы зима! – вырвалось у меня.
– Зачем тебе зима?
– Зимой ведь у меня отпуск. Поеду кататься на лыжах.
– Конечно, – язвительно сказала она. – Ведь ты прекрасный лыжник.
– Перестань.
– Нет, правда. Ведь ты же первоклассный лыжник. Все это знают.
Она чуть прикусила губы, чтобы не расплакаться. Тогда я придвинул телефон и одним махом набрал этот проклятый номер.
Пока в трубке звучали длинные редкие гудки, я представлял, как он сейчас сбрасывает свои ноги с тахты и медленно идет к телефону, читая на ходу какую-нибудь из своих книг. Может быть, он потирает спину или зад, может быть, думает, кто же это звонит, наверное, тот жалкий тип со своими идиотскими просьбами. Вот он снимает трубку.
Он говорил со мной тихо и доверительно.
– Послушайте, мне передавали, что вы не решаетесь мне звонить. Я давно жду вашего звонка. Право, что за церемонии и опасения? Видимо, это вызвано недоразумением. В последнюю нашу встречу мне показалось, что вы неправильно поняли меня. Я думаю, что все решится положительно. Спите спокойно. Я всей душой с вами, и каждым ее фибром, и каждым своим нервом, сердцем, печенью и селезенкой, моим достоинством и честью, верностью, искренностью и любовью, всем святым, что есть у человечества, идеалами всех поколений, земной осью, солнечной системой, мудростью моих любимых писателей и философов, историей, географией и ботаникой, красным солнцем, синим морем, тридевятым царством я клянусь быть верным вашим слугой, оруженосцем и пажом.
Обливаясь потом, я повесил трубку.
– Вот видишь, – сказала мне жена, – как все просто и нестрашно. Стоит только захотеть, и… – Она улыбнулась мне.
Я встал, отправился в ванную, умылся, потом зашел в спальню и посмотрел на Кита. Он спал, как маленький богатырь, раскинув руки и ноги. Младенческие перетяжки еще не окончательно исчезли у него, они были обозначены на запястьях, на пухлых его лапах. Он хитровато улыбнулся во сне, видимо совершая в этот момент разные смешные и милые перестановки в своем царстве.
Когда я смотрю на него, я наполняюсь радостью, светом и добром. Мне хочется выпить за счастливую жизнь семерых козлят.

Постоянная ссылка

Начать разговор о фильме хотелось бы с того, что его название "Хьюго" ("Hugo"). Не ясно, почему переводчики берут очень часто на себя смелость менять название фильма так сильно. То, что главный герой, мальчишка Хьюго живет в часах на вокзале - не повод вводить этим в заблуждение российского зрителя. Помните, уважаемые друзья, то, что Хьюго живет в часах и заводит их - к смыслу ленты мало относится.
Кино понравится тем, кто любит детские сказочки. Красивая лента о ребенке, который обретает семью. Фильм красочный, снят в тех же тонах, что и "Золотой компас".
Юный Хьюго теряет семью. Незадолго до смерти отца, они с ним пытались починить автоматона - механической штуковины, напоминающей человека и умеющей писАть. Отец погибает при пожаре, Хьюго забирает дядя, который живет в часах на вокзале. Мальчик продолжает попытки восстановить автомотона, но они тщетны.
Потом он встречает девочку, вместе с ней они заводят машину, та им рисует кадр из фильма Жоржа Мильеса - а Жорж - это крестный девочки и хозяин лавочки игрушек на вокзале. Но не только владелец лавочки - в прошлом он снял более 500 фильмов, но сжег студию и фильмы.
Happy end -Жорж Мильес стоит на сцене в окружении преданных поклонников и благодарит Хьюго за то, что он "починил" сломанную жизнь.
Увлекательным фильм покажется разве что 8-летним мальчикам и девочкам. Такими видимо оказались киноакадемики - 5 "Оскаров" и "Золотой Глобус" <<источник>>. Соглашусь только с "Лучшей работой художника-постановщика". Номинации, видимо, получены за то, что фильм снял легендарный режиссер современности, а одним из героев был легендарный режиссер далекого-далекого прошлого.
Если вам хочется посмотреть красивый детский фильм, вам стоит потратить 2 часа времени на "Хьюго". Только помните, что главный злодей фильма - добрый станционный смотритель, у которого одна нога - имплант, приключения сосредоточены вокруг бегств от оного полицейского и краж булочек, а все визуальные эффекты, за которые был получен "Оскар" - это пишущий автомотон, нарисованный Париж и сошедший с рельсов поезд. Очень всё по-детски наивно. Приятного просмотра.

Постоянная ссылка

Постоянная ссылка