dmitrydibrov Голосов: 4 Адрес блога: http://dmitrydibrov.livejournal.com/ Добавлен: 2008-01-29 16:46:56 блограйдером Robin_Bad

Кукарача-2 или Кто доит афганскую козу?

2011-03-04 03:56:21 (читать в оригинале)

Мои друзья из «Живого журнала» попросили меня высказаться по поводу афганской козы. Из благодарности за отклик и неоценимую практическую помощь в телевизионной работе, которую сообщество «ЖЖ» вот уже семь лет оказывает мне, выполняю просьбу.

Под каждым словом Никиты Сергеевича подписываюсь, а над афганской метафорой хохотал целый вечер.

Правда, хохотал как-то горько.
Если вы можете представить, как в обиде и бессильном гневе сжимаются кулаки, когда наутро читаешь в очередном желтом листке совершенную белиберду про себя, притом написанную этак вот презрительно, хамски, так, как репортеры ушедшей школы не позволяли себе писать даже о Чикатило, а сделать-то уже ничего нельзя: слово-то не воробей... тогда поймете природу этой горечи.

Самое-то смешное во всем, что вымыслом о себе я обязан только тем, что некоему двадцатилетнему остолопу, приехавшему подзаработать в Москву и не нашедшему в себе иных сил и талантов на что-либо еще, кроме работы в желтом листке/ресурсе, пришел срок платить за обшарпанную однушку в Капотне. Только поэтому он наутро пришел в свою, с позволения сказать, редакцию, и высосал из-под давно нечищенного ногтя скабрезную грязь обо мне только затем, чтобы «метнуться кабанчиком» (цитата из их жаргона) в бухгалтерию за кровно заработа... пардон, высосанным полтинничком долларов гонорара (см. мою новеллу «Кукарача» здесь же, в ЖЖ).
Притом при личной встрече – а случается и такое! – этот-то самый сосун распинается в уважении и к первому появлению прямоэфирного телефона в моей студии образца 1993-го, и к моему «Свежему ветру» за 1995-й, а на моих «Антропологии» и «Ночной смене» он, видите ли, и вовсе вырос... Как же вырос, когда врос по уши в мерзкую жижу вранья ради денег? А что до вранья, так «Вы же тоже журналист, Дмитрий Александрович, вы же понимаете, жить-то надо...» Не понимаю. И в этом контексте я не соглашусь на звание коллеги. Если вся эта пальцесосная желтизна - журналисты, то кто тогда Дмитрий Муратов и Юрий Рост, Латынина и Венедиктов?

Примечательно, что все вышеперечисленные проекты, а также и все нынешние, всегда начинались с появления в моей студии Никиты Сергеевича Михалкова. Это объясняется просто: все двадцать три года своей жизни – именно жизни - на телевидении я проводил только одну работу. Я пытался передать моему соотечественнику мысль Рериха: «Невыносим холод невежества». А Никита Сергеевич то своими мыслями, то воспоминаниями о мыслях Феллини и своей матушки, был лучшим соратником в этой трудой работе. Выходит, все, что говорилось и обсуждалось во время наших бесед, произносилось зря?

Да впрочем, что мое телевидение. Судя по омерзительным комментам под публикацией Михалкова, зря и «Обломов», и «Свой среди чужих», и «Раба любви», и «Неоконченная пьеса», и «Двенадцать» зря. А вот это уже горько по-настоящему.

Но в одном я все-таки расхожусь с господином Михалковым.
В своем по-барковски эмоциональном выступлении он излил весь гнев и горечь на головы желтолистковых кукарач. Я же склонен видеть главный ужас в другом. Ежедневный тираж этих самых желтых листков плюс количество просмотров их зловонных сайтов превышает суммарный годичный тираж Гоголя и Чехова на всем русскоязычном пространстве. Это значит, что миллионам моих соотечественников действительно интересно видеть этот мир и нашу страну не ищущим, порой ошибающимся, но – главное - способным к творчеству народом, а сборищем прохиндеев. И вот это страшно.

Тоже можно объяснить. Ведь еще сэр Фрэнсис Бэкон, выдвигая апологию зависти, подметил: человеку вполне естественно ненавидеть все, что является укором его собственной судьбе. Именно так можно объяснить тошнотворную брань в адрес Михалкова в упомянутых комментах под его выступлением. Объяснить, но не оправдать. Как не припомнить гениального Гребенщикова: «Мои слова не слишком добры, но и не слишком злы. Мне просто жаль, что вы могли бы быть люди...Ха! Козлы!».

Вот и вернулись к тому, с чего начали – к козе.
На примере всей истории легко увидеть нехитрый механизм желтолисткового лохотрона, единственная задача которого – «скассировать» вас, что в переводе с мошеннического на русский означает снять с вас деньги. Ведь каждый ваш подход к киоску, как и каждый ваш клик,– их постылый хлеб.

Смотрите, под каким заголовком выступление Никиты Сергеевича мгновенно разлетелось по всему Рунету, Притом что там обе столицы и академический Новосибирск, даже сайт воспетого мои другом Чижом под именем города Обломова город Растяпино, ныне Дзержинск, туда же: «Михалков рассказал, что Дибров трахал афганскую козу». Разве не поняли, что это метафора, то есть «оборот речи, состоящий в употреблении слов и выражений в переносном смысле на основе какой-то аналогии, сходства, сравнения?» Поняли, конечно. Но специально в целях охоты за ваш клик – читай, за свой грошик, – заголовок оставили такой, будто не поняли. Опять, стало быть, соврали.

Более того, сегодня днем даже позвонили мне из одной желтой газетенки:
- Дмитрий Александрович, у нас к Вам грустная весть. Никита Сергеевич сказал про Вас такое, что нам даже неудобно повторять...
Однако все же повторили. И повторили, вырвав из неудобного для себя контекста так, как будто это и не метафора. После чего осведомились:
- Вы будете подавать на Михалкова в суд?
И, судя по всему, приготовились вновь «метнуться кабанчиком» в бухгалтерию.

На этот раз метнуться не получилось.
Слишком уж много времени мы провели с Никитой Сергеевичем в размышлениях в эфирной студии и за ее пределами, чтобы я не почувствовал лохотронного развода.

Заклинаю всех, кто действительно вырос на моей «Антропологии» и растет, быть может, и сейчас на моем «Временно доступен»: чувствуйте его и вы. Не протягивайте честно заработанное в жерло киоска, не кликайте на зловонные ссылки. Лучше купите на эти деньги копию «Механического пианино». Там много о вас лично.

---

Нужны авторы в новорожденный журнал "Эстет"

2011-02-05 20:16:48 (читать в оригинале)

Дорогие друзья! Я принял предложение стать креативным директором новорожденного журнала "Эстет", и нам нужны авторы. "Эстет" - это "Антропология" на бумаге. Для сегодняшнего русскоговорящего интеллектуала мы пытаемся создать аксеновский остров Крым 2011 года. Никакого отыквления русского человека, как если бы на нашей земле не было бы вороватого начальства в обнимку с хамовитыми содержанками, только Чехов, Леннон, Уорхол и Босх. Впрочем, чем сто раз услышать, лучше один раз увидеть стиль издания - по этой ссылке можно скачать выдержки из свежего номера: https://files.me.com/dibrov/s0rl7u Ясно, что на этом пути денег нет и не будет, дай Бог свести концы с концами. И все-таки некий гонорарный фонд есть, и нам нужны авторы, способные точно уловить и выполнить редакционное задание. Благо, для этой работы не требуется думских аккредитаций и милицейских вездеходов, для этой работы даже не придется вставать из домашнего кресла - достаточно собственной эрудиции и интернета. И все-таки кое-какое требование есть. Нам нужно, чтобы автор был наделен талантом парадоксального суждения о том, что, вроде, и так известно мало-мальски образованному человеку. Иначе мы рискуем стать сборником рефератов о мировой культуре... а этого с вашей помощью можно избежать. Повторюсь: мы не собираем коллектив, мы обращаемся не к дилетантам, а к уже работающим коллегам. Того, кто хотел бы для души (и чуть-чуть для кармана) поработать с фундаментальной культурой, мы просим позвонить главному редактору журнала "Эстет" Алексею Черткову по мобильному телефону +7 (985) 180-77-43

---

Кто сделает мне сайт?

2010-11-03 01:52:43 (читать в оригинале)

Дорогие друзья!

Я созрел для того, чтобы сделать свой собственный ресурс. Сейчас домен dibrov.ru принадлежит мне. Кто готов взяться за создание моего сайта и за дальнейшее его продвижение? Моя почта dibrov@mac.com. С уважением, Дибров.

---

Звали - я вернулся

2010-04-18 01:37:44 (читать в оригинале)

Здравствуйте! В разных сетях многие из вас зовут меня вернуться в ЖЖ. Это и делаю.
Я сохранил самые добрые воспоминания о времени, когда Журнал был единственным способом общения с Рунет-сообществом, а то и источником бесценной помощи в телевизионной работе - помните времена "ПроСВЕТ"а? Сегодня социальных сетей куда больше, вот и подзадержался с очередным постом на пару лет. Вернулся же потому, что ЖЖ, очевидно, незаменим, когда речь идет об общении вдумчивом и литературном. Все-таки "Книга лиц" всего лишь книга лиц. Весь человек не описывается лицом, шляпой или ботинками.
Вот написал новеллу о своем отношении к современной журналистике в том виде, как пришлось ее узнать за прошедшие пару лет. Как всегда, текст абсолютно свободен от всех копирайтов. Прошу тех их вас, кто руководит он-лайновыми и офф-лайновыми изданиями, не стесняться в использовании этого текста в любом виде, если он покажется вам полезным. Итак,


Дмитрий ДИБРОВ

КУКАРАЧА


Знаменитому певцу Александру Щеднову все еще было стыдно ездить в метро, когда на его голову одновременно свалились безденежье и лысина. 

В свое время телекамера выхватила юного солистика из стройных рядов Александровского хора в самый нужный момент. 
Тогда ко Дню космонавтики неистощимый творческий дуэт-конвейер Каторыхин-Кацман (хотя по чести надо бы не в этой последовательности) приготовил новый непобедимый хит “Пламя земных сердец”. Но народный артист СССР Кириенко, по всему обреченный на его исполнение, накануне репетиции запил с внезапно нагрянувшим в Москву начальником золотодобывающей артели из города Бодайбо, от серого хемингуэевского свитера которого веяло мудростью и загулом. 
- Да вот пусть хоть он споет! - до глубины души возмущенные Каторыхин-Кацман ткнули пальцем в телевизор, показывавший Председателю Гостелерадио отснятый накануне александровский номер “Калинка-малинка”. На экране в  этот миг хор как раз отбомбил рефрен, оставив один на один с судьбой юного гнесинца, переодетого лейтенантом. Желейным голосом гнесинец умолял положить его спать под сосною.
- А кто это? - сощурился в очки Председатель Гостелерадио СССР.
- А неважно. Этот Кириенко до нас тоже был никто.
С экрана на Председателя смотрело добротно сработанное лицо юноши-скопца, выражавшее готовность за веру валить корабельные сосны, наполняя непроходимую тайгу звонкими русскими песнями, хоть бы при этом в рот лез гнус.
- Ну что ж, голос есть, лицо подходит, - сказал Председатель. - Рискнем. 
Двадцать лет с тех пор, как наступал День космонавтики, наступала неделя Александра Щеднова. С утра до вечера по телевидению и радио со скопческой целеустремленностью он нес “сквозь холодные дали галактик пламя наших земных сердец”. Притом нес он их в записи, само физическое тело его несло в эти дни означенное пламя по восторженным дворцам культуры, эскадрильям, эскадрам и золотодобывающим артелям. И уже с ним отправлялся в запой мудрый и несгибаемый по неделям хемингуэевский свитер. И сияло над разметавшимися в весенней истоме девичьими общежитийными койками чистое мужское лицо Щеднова, вырезанное из журнала “Кругозор”.

Как вдруг все кончилось. 
Председатель, Кацман-Каторыхин (хотя по чести надо бы не в этой последовательности), а с ними и все поколение тех лет ушли - сначала на пенсию, кто на какую.  А чтобы увидеть конечную точку их извилистых судеб, надо только выйти на главную аллею Ваганьково и через триста шагов свернуть налево. С их уходом на телевидение пришли с Запада обезьянние ритмы, а с ними мелкотемье и безвкусица. 

Этот момент Щеднов как-то просмотрел, что и было его роковой ошибкой. 
За ним еще высились дюралевые крылья космических телерадиоконцертов, когда в останкинской курилке к нему подошел весь в черном лидер бит-группы “Расстрел”. Подошел то ли концепутально, то ли надеясь на этих-то самых крыльях подвзлететь малёха.
- Здравствуйте, - его учтивая улыбка не вязалась с черепом на шее, -  Вы любимый певец моей мамы.
- Мамы? А вам самому что мешает меня любить? - оторвался от стайки экскурсанток по Останкино изрядно раздавшийся, но все еще совсем, как в телевизоре, Щеднов.
- Та ниче и не мешает, - акцент обладателя нашейного черепа вызывал в памяти знойный запах чабреца и полыни южнорусской степи.
- Чем же могу служить?
- Та я хотел, короче, спеть с вами песню.
- Кто автор?
- Та я.
- А вы, голубчик, собственно, кто?
- Так у меня ж группа своя.
- И?
- Так оно можно ж было б и спеть.
- Кому можно, кому нет. Как называется?
- Что - группа или песня?
- И то, и другое.
- Та группа “Расстрел”, короче, а песня “Не волнуйся, мама, ничего не будет хорошо”. Вставляить? - парень подмигнул
От такой наглости Щеднова передернуло. 
- Слушайте, как вы попали в Останкино?! - только и смог проговорить он, как тут же принял самую доброжелательную позу.
Потому что в курилке появилась Алюся Свирь, десятилетиями она работала валькирией славы. В том смысле, что можно было месяцами пить чай из пакетиков в останкинской музыкалке, и все были одни разговоры, пока тебе не звонила Алюся Свирь. Она работала ассистенкой режиссера на всех телеконцертах, и только ее сладкий голос в телефоне означал: тебя включили в программу. Ты все еще в профессии. 
Щеднов приосанился: как и у всех, у Алюси и с ним что-то было.
- Вас хрен найдешь! - с  ходу застрочила валькирия, - Вы где?
- Дык вот он я, - подразвел руками Щеднов, приготовившись к привычной подручке.
- Привет, Сашок! - кивнула Алюся, - Быстро в студию, мотор через минуту, -  и с этими словами она, ловко обогнув оттопыренный локоть Щеднова, матерински обвила руками расстрельного лидера. 
- Вот горе мое, уже прислонился где-то! - и с этими словами она потащила его из курилки по направлению к студиям, излишне вроде нежно для отряхивания гладя его спину и даже, кажется, некоторую часть боксерского задика. 
 О, как знал Щеднов эту нежность! 
- Что это было? - спросил он.
- Как, вы не знаете? - взвизгнули пэтэушницы, всю сцену наблюдавшие широко открытыми глазами. - Это же сам Жека Кошмар Варва! А вы не знаете, куда его повели?
- Знаю, девочки. В первую студию.
- Ой, извините, мы пойдем?
- Мгм.
- Спасибо за автограф, мама упадет!  - и уже убегая по коридору к первой студии, они на ходу собирали подруг: - Ларка,  че тормозишь, Кошмар с “Расстрелом” по ходу ща в первой, я в шоке!

Никто, конечно, не знал, что в это время на десятом этаже новый Председатель Гостелерадио распекал нового Главного редактора музыкального вещания.
- Вот вы, к примеру, знаете, что популярно сейчас у молодежи?
- Знаю.
- Что?
- Вот это, - и редактор ткнул пальцем в монитор Председателя, который показывал происходящее в студии.
С монитора смотрела щербатая пасть Жеки Кошмара Варвы с черепом на цепи вокруг шеи.
- Кошмар, - вырвалось у Председателя.
- Как, вы его знаете? - удивился редактор.
- Что вас удивляет? - вывернулся Председатель. - Что же по-вашему, я такой уж ретроград?
- Я этого не говорил.
- Но думали. 
- И вам это нравится больше, чем Шуберт?
- Больше, чем Шуберт, мне нравится зритель, которого я должен поймать экраном, как простыней ловят летучих мышей, и как мышей же повести на выборы. Вы Шубертом в обнимку с Александром Щедновым намерены их поймать? Я достаточно циничен для того, чтобы вы поняли задачу?
- Достаточно. Отправляюсь ловить мышей.

Новый Председатель был назначен не зря. Кошмара разорвали на части по всем программам. И попали в точку. Уже через месяц песню “Не волнуйся, мама, ничего не будет хорошо!”  распевали дворцы культуры, эскадрильи, эскадры  и золотодобывающие артели - те самые, что еще лет пять назад носили на руках солнечного скопца Щеднова.
Просто на людей в те дни обрушились собственные проблемы, большинство из которых было связано с безденежьем, и нести сквозь холодные галактики чудом остававшееся в земных сердцах дорогое тепло они уже не спешили.
Так естественно место щедрого лица космического посланца над девичьми койками заняла пусть щербатая, зато честная пасть Жеки Кошмара Варвы из группы “Расстрел” с цепным черепом на шее.
- Я же ж вас звал, - много лет спустя Жека Кошмар Варва сказал Щеднову на каком-то фуршете. - Надо ж было соглашаться. Грех гордыни?
На Кошмаре еле сходился пиджак из белой парчи со стразами, поверх все еще висел череп, только теперь с двумя алмазами в глазницах. 
- Встретимся на этом месте через десять лет? - ответил Щеднов и продолжил накладывать фуршетное канапе в пакетик. Уже несколько лет пища с приемов была его завтраком.  

Первой из жизни Щеднова исчезла Алюся Свирь. Следом куда-то растворились семьи с фотоаппаратами, до этого преследовавшие его повсюду. Потом одежда запахла холостяком - прислуга была уволена по безденежью, и в химчистку теперь приходилось ездить самому и в метро, а чаще раза в месяц на это испытание космический посланец был не готов. Ему казалось, что все в вагоне узнают его и презрительно хихикают над его падением с галактических высот.
- Простите, а можно с вами сфотографироваться? - однажды в метро раздался тоненький голосок, и жизнь Щеднова перевернулась.
Она вновь расцвела яркими красками.

Голосок этот принадлежал Тонечке Семушкиной, и была она родом из городка Камышин, где ее мама работала в бухгалтерии камвольно-суконного комбината. Хотя половина его давно стала вьетнамской ярмаркой, вторая еще пряла из последних сил.
Тонечка приехала поступать в институт геодезии и картографии, остановилась у маминых знакомых и - надо же! - в метро встретила человека, чьи фотографии окружали ее с детства, на чьи фотографии только что не молилась мама и трепетное обожание это передала дочери. Так как во всем городе не было других положительных мужских примеров, то - “Смотри, Александр Щеднов бы так не поступил!” - говорила она дочери, обнаружив незаштопанную пятку на колготках или подделку в дневнике.

И вот этот Щеднов не бумажный, а из мяса и кости стоит перед ней в метро. Точнее, это из мяса и кости стоит перед нею все ее нещедрое камышинское детство.
Потом они сидели в Мак-Дональдс, потом ходили по смотровой, потом:
- Вы ведь не поступите со мной… 
- Как?
- Как-нибудь, как другие?
- Не поступлю.
Но Щеднов так поступил, только не сразу, а под утро, притом очень-очень нежно. И все вышеперечисленное было в жизни Тонечки впервые.
Но и в жизни Щеднова впервые за долгие годы на кухне утром заворчала яичница.
Потом Щеднов говорил с Тониной мамой, и та радостно плакала в трубку.
Потом настал черед плакать Тоне, но по другой причине.
- Зачем мне все это показали? - размазывая слезы по щекам, икала она. - У вас такая жизнь, я вам не нужна. 
И Щеднов помимо воли засоответствовал.
- Слушай, - он позвонил по старой памяти администратору Москонцерта по фамилии Македонский, а по имени, естественно, Александр. - Нет ли где тусовки сегодня?
- Да такой, чтоб для тебя, вроде нет, - по-стариковски честно ответил Александр Македонский.
- А это не для меня.
-  Ух ты! С возвращеньицем к жизни! Сколько лет?
-  Да я как-то и не… Солнышко, а сколько тебе лет?…Семнадцать.
- Это не лет, а килограммов. Хорошо, ну вот сегодня в клубе “Блюберри” презентация клипа какого-то отсоска в драных штанах. То, что надо?
- Как зовут?
- Как-то так  - Вензель-Крензель, Шпиндель-Шминдель…
- Шпиндель? 
- Ди-джей Шпиндель!!! Ди-джей Шпиндель!!! Пожалуйста, Александр Викторович! Мой любимый ди-джей Шпиндель!!! В Камышине все умрут! - Тонька вылетела из ванной, в чем мать родила.
- А хочешь, спрошу, где сегодня группа “Расстрел”?
- Фу, да ну его на фиг, этого Кошмара Варву! - фыркнула Тоня.
- Почему?
- Старье и отстой!
- Вот как? Смотрите-ка, как быстро, - проборомотал под нос Щеднов. - А я по доброте давал ему десять лет… Алло, Македонский! Слушаешь? Мы идем на Шпинделя.

Клип никто не смотрел, ди-джея Шпинделя никто не слушал, чокались спонсорской кислятиной, сверкали стразы и колбасило сабвуфер.
Странную пару тут же прозвали “дед Мазай и заяц”, кто-то под всеобщий гогот предложил Щеднову кокаин, но тот юмора не понял, так как был из другой эпохи, да толком ничего и не слышал: они с Тоней не сводили друг с друга глаз. 

Кем из сотрудников редакции газеты “Жижа” предстоящий день будет прожит зря, на девяносто процентов решалось утром. Кому позволяет похмелье, уже в десять влетают в редакцию и в клочки раздирают папку, в которую редакционные фотографы сливают ночной урожай. Если повезет, и твой подопечный, в прайм-тайм вселяющий в миллионы сердец надежду на счастье с экрана или со сцены, ночью будет добыт объективом в роднящем его с  этими миллионами виде - в семейных трусах и с пузиком или пьяненьким и с языком набекрень, а лучше бы все это, да вдобавок и дерущимся все равно, с кем - заработок на добрую неделю тебе обеспечен. 
В первый день пятихатка по-любасу: “Кумир сердец пьет, как драгаль” - заметку с таким заголовком не выдаст в свет только сумасшедший. 
На второй день ты тоже на полосе - разборка с милицией, и даже если разборки не произошло, с сообщением об этом ты опять-таки в шоколаде.
На третий день герой скорее всего очнется  и начнет гневно качать права - ты опять на полосе.  Заголовок “Обида на старые дрожжи”. Конечно, не пятихатка, как вначале, но пару сотен в день имеешь. 
Хуже, конечно, если герой так качать ничего и не станет, как если бы “Жижи” ни в Сети, ни на бумаге и вовсе не было.
Тогда на третий день придется сочинять самому, чтобы уж добить неделю по заработкам: “Жена кумира рассказала корреспонденту “ЗД”, что все годы скрывала побои от пьяных дебошей, но после нашей публикации она, наконец, отправляется в прокуратуру.” Конечно, это вранье от слова и до слова, а за вранье даже в “Жиже” много не дают, от силы сотенную.
Но тут все от смелости вруна, а вернее, от глубины финансовой задницы, в которую попал корреспондент.
Если припрет - например, квартирная хозяйка потребует плату за все четыре месяца под угрозой выселения, а в “Жиже” все приезжие и снимают жилье безо всяких перспектив, - можно оторваться и вовсе высоко: “Дочь кумира: я не скажу вам, что в таком виде однажды сделал со мной отец”. Тут уже можно попробовать владельца газеты с говорящей фамилией Скупердянц и на тысячу уболтать.
Но это крайность. Учитывая риск судебной перпективы, легче уболтать квартирную хозяйку. 

В общем, многое можно сделать, если папка, куда сливают содержимое своих флэшек ночные папарацци, принесет тебе твоего подопечного. Но вот что делать, если не принесет, да и вряд ли когда принесет в будущем, как у Раечки Крачковской по прозвищу Кукарача? 

Везет, например, Тарарыкиной: ее подопечные - супруги-актеры Крыловские. Они мало того, что оба пьют каждый в своей компании, а значит, материал хлещет из двух шлангов, так встретившись поутру, вдобавок и лупят друг друга почем зря, притом в общественных местах. На их потасовках Тарарыкина уже справила совсем еще свеженькую пятилетнюю тойотку. 
Впрочем, у Тарарыкиной и кличка-то “Вымя редакции”. Нетрудно понять, за какие-такие таланты завотделом светской хроники с не менее красноречивой фамилией Полазник (как будто в газете “Жижа” есть еще какие-нибудь отделы) при распределении звезд дал ей такую сладость, как Крыловские.

Что же прикажете делать Кукараче, которая талантлива и выросла на Тарковском и Иоселиани (что в родном Ейске было отнюдь непросто), но рассматривать эти достоинства никто не станет, поскольку единственные выпуклости на теле Кукарачи - это колени? И лицо ее состоит из всего остренького, будто злится на жизнь: губки рейсфедером, глазки как циркульные иголочки, скулки транспортиром, носик врезан, как угломер. Не лицо, а готовальня.
 Как результат, приходится сидеть в этой помойке “Жиже” - здесь-то хоть платят! - и ждать, что где-нибудь когда-нибудь потребуется истинный талант и вкус, а не редакционное вымя.
Пока же один облом: при рапределении подопечных звезд и без того злобную Кукарачу и вовсе опустили - дали пяток доходяг из народных артистов еще СССР, и вертись, как хочешь. Вот Кукарача и не спешит на работу спозаранку, как румяное и сияющее трудолюбием Вымя. С ее-то богадельней не то, что до тойотки - до синенького китайского пуховичка на синтепоне, что Кукарача каждый день обхаживает в одной палатке по дороге домой, как Вымени до Иоселиани.
А уже не май-месяц…

Вот и сегодня ничто не обещало изменить бесплодную возню ума, наполнявшую редакционные будни Кукарачи. Уже на входе она поцапалась с охранником, узкий лифт пришлось ждать три очереди, пришлось бы и четвертую, но тут Кукарача жестко сработала локтями, спиной прослушав все, что думали о ней оттиснутые сотрудники. Так что к компьютеру она подсела, какая нужно. 
Скорее для проформы Кукарача разбирала ночной урожай.
Вот телеведущий Чернов получил по физиономии в ночном клубе - Игорю Пальцеву, за кем он закреплен, светит зимняя резина.   
Вот наконец-то умер народный артист Светоржицкий, прославившийся исполнением роли Фердыщенко в “Идиоте”. 

Рак у него обнаружили с полгода назад. Виктория Морзавицкая, томная кустодиевская женщина по кличке Бомбовозка, под эту смерть уже успела наделать долгов, а Свенторжицкий как-то задержался, даже месяц назад в Швейцарии пошел было на поправку. Легко представить этот ужас: она взяла в кредит стиралку и даже съездила с сыном во “все включено”, а тут - на ж тебе, поправка. 
Но нет, есть бог на свете - Свенторжицкий сегодня на рассвете благополучно преставился в Берне, Бомбовозка в углу строчит комментарий с приличествующим случаю лицом, но все понимают, что у нее на душе: два дня скорбных причитаний коллег по полтинничку за каждое, затем встреча тела из Швейцарии дает верные две сотни, а с ночным дежурством в Ша-2 и вовсе триста, следом идет панихида с похоронами (даст бог, удастся протащить их двумя разными публикациями), затем девять дней, сорок дней… Короче, стиралку, глядишь, Бомбовозка покроет досрочно.

- Ну что там, Кукарача? - спросил Полазник. - Опять облом?
- Как говорили у нас в Ейске, - вздохнула Кукарача, - К чужому берегу корабли да барки, а к нашему - говно да палки.
- Тогда в бар?
- А какой у меня выбор?
Как тут…Предчувствие удачи обожгло Кукараче внутренности. Постойте-ка с баром - на фото с презентации нового клипа Ди-Джея Шпинделя ее подопечный Александр Щеднов, до того всегда тихий и потому маломедийный, стоял в обнимку с совсем молоденькой девочкой.
На другой снимке они уже целовались.
- У меня будет материал в номер! - завопила Кукарача, и вся редакция разразилась бурными овациями. Хоть Раечку Крачковскую никто здесь на дух не переносил, но, как говорится, “всюду жизнь”, и какая-никакая солидарность была даже в “Жиже”.

Через полчаса перед Полазником лежала заметка.
“ Юные любители ар-эн-бишной музыки, пришедшие вчера на презентацию нового клипа ди-джея Шпинделя, - писала Кукарача, - Были удивлены встретить здесь героя юности их родителей - певца Александра Щеднова. Оказалось, “космический посланец”не только не прочь послушать новомодную музыку, но даже вполне может претендовать на самое горячее внимание к себе со стороны молодежи, о чем свидетельствуют снимки нашего фотокорреспондента”.

- Это что такое? - поднял голову Полазник.
- Текст, - пролепетала Кукарача.
- Это не текст, а касторка. Ты для кого работаешь, Кукарача?  Для обитателей Переделкинского пансионата ветеранов партии?
- Нет, для читателей.
- Повторяю сотый раз, Кукарача: современный читатель читать это не будет, у него от патоки залипнет задница. Так, Тарарыкина! Чем занята?
- Да особенно ничем, - честно призналось Вымя.
- Отредактируйте материал, гонорар пополам.
“Сволочь”, - подумала Кукарача.

И через полчаса на монитор Полазника вплыл следующий текст, уже за двумя подписями.
“ Стареющий галактический посланец вовсе не спешит смириться со столь естественным для его возраста дряхлением. Напротив: вчера он лихо отплясывал на презентации нового клипа модного ди-джея Шпинделя, нисколько не смущаясь под удивленными взглядами молодежи. Секрет прост: смущение седому ловеласу помогает преодолеть семнадцатилетняя провинциалка. Видимо, остатки славы и светских знакомств бывшей звезды голубых экранов для девушки - достаточная плата за нехитрый процесс согревания остывающих костей”.  Подпись к одному снимку гласила: “Старый конь борозды не испортит…” Подпись же ко второму завершала пословицу: “…но и глубоко не вспашет”.

- Другое дело, - похвалил Полазник.  - А как зовут нашу красотку?
- Не знаю, - ответила Кукарача.
- Это не ответ. Через пять минут фамилия и род занятий у меня на столе.

Уже, считай, вечер, а Щеднов с Тоней не встают с постели.
Притом лежат на разных ее краях и то и дело подтягивают одеяло повыше к подбородкам.
Притом называют друг на “вы”.
Уже несколько раз за день вручены верительные грамоты, уже рассказаны детства и юности, уже рассказаны закулисные истории всех щедновских концертов и передач, которые Тоня, оказывается, знает назубок, ведь это эмоциональные обои ее детства.

И вдруг:
- Я чувствую себя Кинг-Конгом, Тоня, - признается Щеднов.
- Который сильнее всего Нью-Йорка?
- Который уродливое чудище, а на ладони его хрупкая девочка, и зачем это все, непонятно, но без нее уже не жить. Впрочем, понятно, зачем.
- Зачем?
- Понимаете, Тоня, вы – чаевые напоследок от вечно голодного демона славы, которому я скормил всю свою жизнь. Ни семьи, ни детей - все ушло в его ненасытную утробу.
- Как это?
- Например, когда все вокруг заняты тем, что положить под елку жене и детям, я думаю только о том, в каких передачах и на каких шефаках я появлюсь, и не меньше ли это будет, чем в прошлом году или, по-крайней мере, чем у соперника по тенору. Ну, конечно, Тоня, женщины влюблялись в меня, некоторые даже, кажется, искренне, некоторые даже нравились и мне. Но вот штука: когда влюбляются просто потому, что влюбляются, я прикидываю, понравится ли эта женщина вовсе не мне, а угрюмому и капризному демону моей славы. Когда меня спрашивают о чем-нибудь, я отвечаю не то, что хочу ответить я, а то, что понравится чопорному и лживому демону моей славы. И вот теперь, когда он изжевал и проглотил всю мою жизнь в один присест, не запивая, и взять с меня уже нечего, он просто ушел из-за стола, не расплатившись. Только напоследок оставил чаевые. Эти чаевые – вы, Тоня.
- Негусто.
- Нет-нет, как раз напротив. Они слишком щедрые. Не по-демонски. Вот я и боюсь, что где-то подвох.
- Чего боитесь – вы же в расчете?
- Это я так думаю. Но вот впервые я живу не для него. Он этого так не оставит.
- А для кого вы живете?
- Вот уже несколько дней я занят тем, что из последних сил тку сказку для одной отдельно взятой маленькой девочки, и мне совершенно наплевать, по вкусу ли эта девочка привередливо шамкающему демоническому старику. Он прожевал бы что угодно, только не пренебрежение к себе.
- И он придет взять свое обратно?
- Именно. Да уж он почти и протиснулся, раз мы так долго говорим о нем. Идите ко мне, Тоня, хлопнем дверью перед его хамским носом.

Как тут зазвонил тетефон.
- Алло? Александр Николаевич? 
- Да.
- Вас беспокоит корреспондент газеты “Известия” Луиза Оболенская.
- Простите, какой газеты?
- “Известия”.
Такое вранье было в порядке вещей, поскольку жижники не раз сталкивались с обидным обстоятельстом: стоило им сказать правду о том, где они работают, как на другом конце немедленно вешали трубку.  Чтобы не рисковать,  Кукарача выбрала такую газету, чтобы Щеднов знал наверняка.
А имя с фамилией и выбирать не пришлось, все в отделе – и Тарарыкина, а уж особенно Морзавицкая, - называли себя по телефону только Оболенскими.
- Тонечка, притуши телевизор, пожалуйста. “Известия” звонят, - прикрыв трубку рукой, похвастался Щеднов. 
“Ага, Тонечка, значит,” - услышала и записала Кукарача. Первая часть задания была выполнена.
- Чем обязан?
- Наши читатели очарованы вашей юной спутницей, с которой вы вчера появились на презентации у ди-джея Шпинделя.
- Спасибо, очень тронут. А… где и как  могли нас видеть ваши читатели?
- Снимки уже в интернете.
- Правда? Так быстро? Хотя неудивительно, Тоня ведь действительно тонка и грациозна. Передайте вашим читателям, я их прекрасно понимаю.
- Охотно передам. Не могли бы вы рассказать нам о ней?
- Вы ставите меня в неловкое положение. Я могу только рассказать о том, как очарован и впервые за многие годы счастлив, но вряд ли это стоит делать принародно…
- Тогда не могли бы вы передать трубку Тоне, мы расспросим ее сами.
То ли застигнутый напором Кукарачи врасплох, то ли тронутый некогда постоянным и даже назойливым, а сейчас таким редким и оттого таким ценным вниманием прессы, Щеднов протянул трубку Тоне.

Через полчаса Полазник довольно потирал  перед монитором крохотные и сухие, как у ящерки, ладошки. 
- Так, мама, значит, бухгалтер из Камышина. Девочка росла без отца, и фотографии Щеднова были самым дорогим мужским лицом в доме. Офигеть! Рыгай на бумагу, Кукарача, в пять закрываем номер! 

“Рыгать на бумагу” было его любимым выражением. Он переделал его из строки белорусского поэта Леся Качана, которого проходил по программе родной речи в городе Гродно, откуда был родом. На певучей мове это звучало здорово, в уродливом русском переводе Якова Словуцкого же пассаж певучесть терял и выглядел так: “Не патоку страсти - горькую ревности желчь  
Я изрыгнул на бумагу.”  
Поскольку за многие годы единственным настоящим выменем, разглядевшим в гривастом и пузатеньком гномике Полазнике сексуальный объект, была Тарарыкина, и та не без некоторого аутотренинга, эти стихи он особенно любил. 

В пол-пятого того, что настрочила Кукарача, для современного читателя оказалось все-таки маловато.
- Думай, что бы еще подрыгнуть, Кукарача, думай! - потрясал маленьким кулачком Полазник.
И тут Раечку осенило.
- А не был ли Щеднов на гастролях в Камышине восемнадцать лет назад? - глядя прямо в глаза Полазнику, проговорила она.
- Я всегда знал, что ты гений, Кукарача! - от восхищения пузатенький гномик стукнул по столу крохотным кулачком.

- “…плата за нехитрый процесс согревания остывающих костей…Прихватить девочку дряхлеющему плейбою было нетрудно - его портреты с детства окружали камышинскую брошенку”, - читала на следующий день скромный бухгалтер из города Камышина Инна Павловна Семушкина свежий номер газеты “Жижа”.
Строчки плыли из-за слез. Инна Павловна чувствовала себя подопытным кроликом под внимательными взглядами сослуживиц. Они-то с самым сочувствующим видом и принесли утром газету. И ждали, когда Инна Павловна дойдет до главного момента.
Вот! Глаза круглые, губы дрожат, дыхания нет - дошла!
- “…Как стало известно корреспонденту “Жижи”, восемнадцать лет назад Щеднов был в Камышине проездом в составе участников праздничного концерта… Как призналась корреспонденту “Жижи” сама мама Тони Инна Павловна Семушкина…” Я ни в чем не признавалась никакому корреспонденту! - закричала Инна Павловна на всю крохотную бухгалтерию. И уже падая в обморок, успела добавить, - Мне не в чем признаваться!
Но было уже поздно.

“Как стало известно компетентным московским репортерам, символ советской морали Александр Щеднов совершил инцест с собственной незаконорожденной дочерью…” - это корреспонденту киевской газеты “Уси зирки” по имени Егорик Яцунок предстояло заменить карбюратор на  “Ямахе”. 

Потому что Егорик оставил на зиму бак полупустым, полагая, что и так сойдет, а хрен сошло, потому что топливо кругом поганое, и все сопли попали в карбюратор, и мембрана с иглой и пружиной полетели к чертовой матери, а установились ясные дни, и надо со всеми начинать выезжать в концерт-бар “Гараж”…
Короче,  как всегда, выехать удалось на Москве - “Жижа”, этот вечный источник запчастей и выпивки, не подкачал и на этот раз.
Конечно, честь изобретения щедновского инцеста целиком и полностью принадлежало Кукараче, но было подано как-то так по-москальски, витиевато – мол, был, проезжал, считайте, мол, сами. Егорик же, получив из “Жижи” голевой пас, забил его в голову читателю ясно и точно. По-киевски, без обиняков. Что и принесло ему аж четыре сотни, чего вполне хватило и на карбюратор, и на новые “Дольчики” для Лильки, и подъезд к концерт-бару совершился самым громким образом, и длиннобутылая Лилька выставила свои ходули, - не так ходули, как “Дольчики”, ясное дело, - и было все чики-чики.

“Наши читатели уже знают об отвратительном поступке некогда галактического посланца советской эпохи, теперь превратившегося в омерзительную пародию на самого себя. Вся Москва сейчас обсуждает новый поворот, который случился в этой бразильской мыльной опере: незаконнорожденная дочь Александра Щеднова уже в интересном положении. Что действительно интересно в положении юной Тони Семушкиной, это как ее ребенок будет назвать Щеднова - еще “папа” или уже сразу “дедушка”? “
Конечно, никакого такого поворота не случилось нигде, кроме обесцвеченной пергидролью девятнадцатилетней головки корреспондентки газеты “Тайны бомонда - Барнаул” Катюхи Шишиты.
Как и Егорик Яцунок, Шишита получила голевой пас из Москвы, но в собственном творчестве пошла дальше киевского собрата. Придумав тонину беременность, барнаульская Катюха пошла гулять по бедному Щеднову так, как журналисты старой школы не позволяли себе писать даже о Чикатило. 
Но, благо, старая школа потому и старая, что давно ушла в обнимку со всем своим окуджаво-вознесенским грузиловом.
Нынче же никаких самозапретов. Скрупулезно воссоздавая представления о жизни и этике зеленщиц с “Крытого рынка”, что в центре Барнаула, Шишита тем самым удовлетворяла потребность современной читательской аудитории, которой и были эти-то самые зеленщицы с “Крытого рынка”, что в центре Барнаула.
У нее было святое алиби: она зарабатывала маме на по-настоящему дорогой подарок ко дню рождения - часики “Своч” на красном ремешке. Мама ведь их давно заслужила, а Катюха никогда не переставала относиться к маме трепетно, даже несмотря на то, что та устроила прошлым летом из-за аборта, выставив Севу Сливко взашей, так и не допетрив, что это была real love, - yeah, baby! - the one you’ll never ever find (дальше идет рефрен и второй куплет с проигрышем).
Неделю Катюха Шишита билась в истерике, даже накупила снотворного и принялась за посмертную записку, во всем винившую мать, но тут Сева впал в real love с ее лучшей подругой Тюляпиной по прозвищу Говядина, и записка была порвана, Сева стал называться теперь не иначе, как Душегуб Сливко, а мать теперь с полным правом заслужила звание друга по жизни и часы “Своч” на красном ремешке.
В оконцовке благодаря “Жиже” она “Своч” и получила. В общем, все пучком, подстава же в этой истории только та, что “Своч” оказался китайский и через две недели на фиг сдох.
Но об этом никто уже не думал, потому что Душегуб Сливко вернулся и снова стал Севой, а Севу надо кормить, потому что голодный Сева становится злой и подозрительный… Короче, век тебе, “Жижа”, выручать нежную и трепетную Шишиту, бьющуюся в оковах страсти к безработному Душегубу Сливко!

И еще много доброго принесла Кукарача своим коллегам - десятки их наполнили свои кто издания, кто информационные сайты собственными вариациями щедновской мыльной оперы, благодаря чему были отданы многие долги, куплены кому долгожданные Барби и Кены,  а кому и ай-поды на зависть одноклассникам, было оцинковано пару днищ и даже залатана крыша на старой даче -  так, что чья-то жена перестала, наконец, пилить кого-то из современной журналистской братии. 

И все же кое-где поворот все-таки случился.
Конкретно: в квартире Александра Щеднова.
А именно: вдребезги разбилось стекло на их с Тоней портрете, который сделал старый щедновский друг Жека Мыльников, фотографировавший еще Николаева с Терешковой. 
Огромный портрет с какой-то особеннно светлой Тоней, отчего и был повешен на видное место, сорвался с гвоздя после истерического удара, с каким захлопнула входную дверь Инна Павловна. Перед этим она в кровь отхлестала ревущую белугой Тоню и проорала в лицо Щеднову тираду, после которой даже невменяемый битцевский маньяк повесился бы в зале суда прежде, чем конвоиры успели бы охнуть.
Следом она сгробастала дочь в охапку и буквально выгребла ее на лестницу, на ходу теряя из незастегнутого чемодана не успевшее просохнуть девичье бельишко.

Полчаса спустя, скрипя осколками и тщательно обходя пятна тониной крови в прихожей, Щеднов вышел и тихонько прикрыл за собою дверь. 

В метро, глядя на него, теперь действительно перешептывались. 
- Слышь. дед! Оставь что-нибудь молодым полапать,  - гоготнул рыжий крепыш в олимпийке, и вся компания прыснула со смеху.
Только теперь Щеднов лицо за воротник пальто не прятал, а наборот, гордо вытянув шею, смотрел в тоннель взором адмирала космической эскадры, высматривающего в звездной пучине прожектора своего флагмана.
И когда поезд подходил к платформе, спрыгнул на рельсы.

День начинался, как обычно: еще внизу Кукарача умудрилась поцапаться с отставным подполковником ракетных войск Пилипенко, работавшим в редакции “Жижи” гардеробщиком: на загривке новенького китайского пуховичка, видите ли, не оказалось петельки. Проблема тоже мне. Затем обычный наезд в спину от сотрудников у лифта - в общем, в отдел Кукарача вошла, какая нужно. 
- Кукарача, будут вопросы по “все включено” - обращайся, - прямо в дверях огорошила ее Виктория Морзавицкая. 
- Куда там что “включено”, Бомбовозка, тут на “Доширак” кто бы дал… - заканючила было Кукарача, да и застыла перед рабочим монитором с открытым ртом.
С монитора на Кукарачу смотрели метро с лежащей на рельсах половиной Щеднова, Павелецкий вокзал со шмыгающей фиолетовым носом Тоней в окне вагона…
Это был уже не пуховичок во вьетнамском ларьке.
В воздухе уверенно пахло сиреневым дублом, что на Кристине Орбакайте с придорожных плакатов.
По-любасу.
Ведь уже не май-месяц…

- Аллё, гараж! Кукарача! - пощелкал в воздухе крохотными пальчиками Полазник, возвращая тарковско-иоселианевскую Раечку к современной жизни с ее современным читателем. - Рыгай на бумагу, в пять закрываем номер!

---

Первый гитарист планеты едет в Калугу!

2008-04-17 15:38:44 (читать в оригинале)

Самый влиятельный гитарист 20-го века, Бог и Царь моей юности Джон МакЛафлин-Махавишну 2 июня даст концерт в Калуге. Так будет открыт фестиваль «Мир гитары», который продлится до 6 июня.

Для тех, кто понимает, новость эта сродни извержению Везувия.

Во-первых, весь гитарный мир – от исполинов до первокурсников музыкалок по всей планете – играют либо как, либо не как МакЛафлин.
Но играть «как» в точности все равно не удастся. Иногда кажется, что Джон отличен от нас анатомически, поэтому никому не дано играть виртуознее, а главное, не дано так думать в музыке, как Махавишну. Это как Битлз – чтобы играть и думать, как Битлы, нужно ими быть.
Кстати, Джордж Мартин за жизнь спродюсировал только две группы. Одна – Битлз, вторая – Оркестр Махавишну Джона МакЛафлина. И этими двумя полюсами очертил горизонт музыкальной эволюции человечества в 20-м веке.

Джон светел и радостен, как ребенок. Он прекрасно осведомлен о своей роли в истории мировой культуры, но, говоря с тобой, разворачивается к тебе всем телом и смотрит прямо в глаза. При этом он шутит и может даже выпить. Поверьте, среди небожителей это редкость.

Каждое публичное появление Махавишну – акт Служения, Литургия, после него никто не остается прежним. Но Джон неохотно покидает лазурнобережное затворничество, для этого нужно чудо или весомый предлог. Такой предлог есть, и это второе важное обстоятельство в новости.

По всей планете горят негасимые маяки. В темноте они видят друг друга и делятся энергией сотворчества. Горит такой маяк и в Калуге. Первый гитарист планеты едет в русскую провинцию, чтобы поддержать его огонь.

Впрочем, что за словечко такое – «провинция»? Циолковский показал: нет его, если мечтаешь и действуешь смело. Пройдите на сайт фестиваля «Мир гитары» по ссылке и посмотрите, как много можно замыслить и сделать, если делать.

Так что 2 июня необходимо бросить все и мчать в Калугу. В находящуюся там же Оптину пустынь ездите же? Эффект тот же.
Ну, а мы на нашем портале TOP4TOP.RU будем сообщать вам о ходе подготовки калужской гитарной литургии.