МариХХХуанна Голосов: 1 Адрес блога: http://www.liveinternet.ru/users/1825768/ Добавлен: 2007-12-23 18:41:56 блограйдером Luber

Желание.

2007-12-16 02:48:34 (читать в оригинале)

Вадик Стрельцов ухватил удачу за хвост. К тридцати пяти годам он наконец-то сделал карьеру. Подъем был не то чтобы головокружительным, кому-то его достижение могло показаться смешным. Но для него - актера находящегося в вечном поиске заработка, предложение показалось сказочным. Вадик получил ставку менеджера в фирме с интригующим названием «Отпразднуй по взрослому», стал начальником по Дедам Морозам. Работенка хоть и сезонная, но хлебная. С каждого заказика маржа капать будет, да и попользоваться служебным положением можно - самый жирный заказ себе оставлять.

Сказано-сделано. Мелочевку типа корпоративов и студенческих вечеринок, он как начальник, честно распределил. А вот заказ на Деда Мороза в загородный клуб «Юстин» себе оставил. Там и денег больше и чаевые, - Вадик мечтательно вздохнул,- он знал, как потратить заработанные на елочных утренниках денежки.

- Вееерхооом на звезде, навстречу мечтаааам, - душевно проорал Вадик и пнул в бок офисного водителя:

- Слышь, Игореха, а богатеи эти тупые. Знаешь, как вечеринку назвали, куда мы едем?

- Да по фигу как назвали, будешь так толкать, будем Новый Год встречать кверху жопой, в придорожном кювете.

- Ладно-ладно, не буду толкать. Не поверишь, у толстосумов мозги совсем зажирели. Гыыыы.... Мы едем на свинк-пати. На носу год крысы, а они все свинью встречают.

- Ну, назвали и назвали, платят и ладно. Вон приехали, на вывеске «Юстин » написано. Только больше на колхозный клуб похоже...ггыыы, элитная вечеринка, иди колхозников развлекай, устрой им свинк-пати.
***

Клуб села Хлюстино сверкал разноцветными огнями. Вадик поправил накладную бороду и тулуп, прихватил мешок с подарками и двинул к зданию. В помещении клуба, по украшенной сцене прыгала, изображая Верку Сердючку, сельский ди-джей баба Маня:
-Гоп-гоп- гоп чi да гоп, а мы гуляем, - хрипела баба Маня.

- Гоп- гоп- гоп чi да гоп, а мы танцуем - вторили ей односельчане, притопывая и размахивая в такт песне бенгаликами.

Составленные посреди клуба столы ломились от изобилия снеди, сельская интеллигенция гуляла на полную катушку. « Надо же так попасть, - думал Вадик, - откуда только деньги у нищебродов. Делать нечего, придется работать».

- Здравствуйте, здравствуйте, дорогие друзья. Шел я мимо лесом и попал на Ваш замечательный праздник.

- Здравствуй, Дедушка Мороз, борода из ваты, - заорали сельчане. - А ну-ка давай чарочку прими на нашем празднике.

К Вадику подскочила почтальонша Верочка, наряженная в костюм белочки:

- Дед Мороз, Дед Мороз,
Не кури папирос,
Приходи на елку
И кури махорку.

Рассказала Вам стишок,
Дай Мороз дай полтишок.

Вадик полез в мешок искать подарок, с биркой «для белочки». Содержимое же явило его взору полный ассортимент магазина для взрослых. Гели, плетки, наручники, искусственные вагины и члены - в мишуре, с подписанными бирками наполняли мешок.

«Продвинутое село», - хмыкнул Вадик и жестом фокусника выудил из мешка, упаковку с вибратором, на упаковке красовалась бирка «белочке».

Белочка Верочка, отойдя в сторонку прилюдно раздирала упаковку, посмотреть, что же там внутри. Верочка очень обрадовалась рождественской свече размера XXL. В Хлюстино часто отключали свет, поэтому подарок был как нельзя кстати. «Надолго хватит, - думала Верочка, ощупывая свечку, - но где же фитилек?» Верочка нащупала какую-то кнопку и нажав, выронила свечку из рук. Вибратор прыгал по полу, жужжа и подпрыгивая.

«Писюн, это же писюн, я в газете такой видела»,- Верочка, не веря своей удаче, бросилась ловить пропажу, озираясь на односельчан. На нее не обращали внимания. Народ толпился вокруг Деда Мороза, принимая подарки.

Передовая доярка Луша, рассматривала искусственную вагину.
«Какая хорошая доилка, только почему на одну сиську выдали, у коровы ж четыре сиськи, как же одной то доить?»

Свинопас Петрович, получил лакированный стек красного цвета, в комплекте с наручниками, обшитыми розовым мехом.
«Плеткой хавроний своих воспитывать буду, а наручники участковому подарю, когда змеевик в очередной раз придет забирать. Ему то точно пригодятся »

Агрономша, получившая в подарок анальный гель, размазывала содержимое тюбика по лицу.
«И кожа будет мягкой, как у ребенка».

Дед Прохор получил к празднику вагинальные шарики. Придирчиво разглядывая подарок, бурчал под нос:
«Внучке то сгодится заколка. Косорукие китайцы, даже резинку посередине пришить не сумели, сбоку прилепили».

Без скандала не обошлось, школьному учителю досталась надувная кукла. Надуть он ее решил прямо в клубе, дабы оценить школьное пособие на месте. Человечий скелет везли из района уже третий год, сгодится и кукла. Латексное тельце постепенно обретало формы, ротик сердечком был выжидательно приоткрыт. Первой сориентировалась учительская жена.

- Пособие для школы прислали, говоришь? Я те щас задам пособие, докатился, бабу резиновую себе заказал. А ты долги супружеские отдаешь? Должен как земля колхозу, а туда же, ебака чертов.


В этот момент, у Вадика зазвонил мобильник.

-Дед Мороз на проводе, - браво гаркнул в трубку Вадик.

- Вадим Петрович, Вы срываете нам мероприятие. Свинг-пати началось час назад, по сценарию через десять минут выходить Деду Морозу, где вас носит?- голос в трубке не сулил ничего хорошего.

- Секундочку подождите, - заблеял Вадик.

Ухватив за плечо деда Степана, надувавшего разноцветные презервативы и запускавшего шары под потолок, горе Дед Мороз спросил:

- Слышь, дед, а мы где сейчас? Место как называется?

- Село Хлюстино мы называемся, чего Мороз заплутал? – захихикал дед Степан .

- А почему вывеска на фасаде «Юстин»? Типа у вас здесь клуб загородный?

Дед Степан хитро прищурился.

- А клуб загородный и есть, село – за городом, значит и клуб загородный. А на вывеске у нас Хлюстино написано, ты присмотрись – там буквы просто не горят, а настоящий «Юстин», там где извращенцы всякие собираются, в двух километрах от нас, не доехал ты чуток.

Это был провал, карьера закончилась, не успев начаться. Подарки у сельчан отобрать было невозможно, Вадик подхватил валяющуюся на полу надутую куклу и побрел к выходу.
***

Вадик Стрельцов теперь знал совершенно точно – Дед Мороз существует. Месяц назад, ради шутки, он отправил письмо в Великий Устюг. В письме была всего одна строчка «Хочу ежедневного секса с идеальной женщиной, имеющей большую Ж, маленькую П, умеющую молчать и никогда не говорить нет.»
Вообще-то под Ж он загадывал жилплощадь, а под П – потребность. Но теперь это уже было неважно. У Вадика Стрельцова теперь было все.

(с) МариХуанна.

---

графоманский высер

2007-11-04 20:07:57 (читать в оригинале)

Сумбур внесенный озорницей музой
Ложится в строки и тревожит душу
Поэт иль графоман?Талант или обуза?
Хохочет муза "Ты не отвлекайся, слушай."
Отравлен мозг набегом музы, напрочь,
Она же точно кошка - здесь и снова нету
Как проститутка, губит сон и заполночь
Тревожит-возбуждает графоманов и поэтов.
И льются строки в Ворд, ты горд и очень рад,
Ты написал шедевр, мир должен его видеть,
Кидаешь щедро в сеть, как семенной заряд,
Ты ждешь наград, а слышишь
"Высер бля"...
Грустишь...
Поэта так легко обидеть...

(с) МариХуанна

---

Грани добра

2007-11-03 12:45:52 (читать в оригинале)

Андрей Петрович сидел во главе длинного поминального стола, прямо перед глазами портрет, обрамленный черной ленточкой. С портрета на него смотрела упокоившаяся супруга Анюта, смотрела грустным взглядом, как бы вопрошая «Ну как же ты теперь без меня, Андрюша?»

Андрей Петрович этого не знал, Анюта всегда была надежным тылом, успевала и по хозяйству и деньжат заработать, и никогда ни в чем не упрекала. Андрей Петрович был писателем, за последние двадцать лет не написавшим ничего. Ничего из того, что могло опубликоваться. Попросту писал в стол, но для души – писал про сталеваров, комбайнеров, таежников, геологов. Его герои выполняли задания партии, своим трудом вели к светлому будущему и накапливались в ящике стола пыльными, желтеющими листами исписанными мелким, торопливым почерком. К другим темам и персонажам его муза была неблагосклонна, а сам Андрей Петрович перестраиваться не хотел.

Нет, он конечно не был нахлебником, несколько лет назад, он абсолютно случайно обнаружил у себя дар провидения - Андрей Петрович чувствовал и людей и их проблемы и хвори. И при помощи рук, народной медицины и сильной энергетики лечил людей. Тем и жил, денег не брал – считал что это грешно, но продуктами был обеспечен всегда.

И сейчас глядя на портрет, недоумевал, как же так чужих лечил, а свою единственную уберечь не смог, сгорела в одночасье.

- Давайте выпьем, - с другого конца стола поднялся, держа в руке рюмку с водкой, щуплый мужичонка, одетый в кургузый пиджак поверх толстого свитера из свалявшейся козьей шерсти и брюки с лоснящимися оттянутыми коленями. Икнув и неловко покачнувшись, расплескал содержимое рюмки и не смутившись продолжил, - За помин души, сестры моей, преставившейся Анны.

Не глядя ни на кого, опрокинул в себя рюмку с остатками водки и шумно втянув в себя воздух, потянулся вилкой за куском холодца. Присутствующие, последовав его примеру, помянули, закусили кто кутьей, кто холодцом, кто колбаской и печально помолчав, высидев приличествующие минуты, начали расходиться.

За столом остались Андрей Петрович и семейство Анютиного брата, состоявшее из самого Матвея, его жены Любы и дочки Леночки. Матвей цыкнул на женщин:

- Ну вы, куры, чего расселись? Соберите со стола, а мы с Андреем помянем еще Анюту, да поговорим.

Дождался, пока женщины поднимутся из-за стола, продолжил:

- Я вот что хотел спросить Андрей, нам бы пожить здесь в городе пару месяцев, давно хотели перебраться, в селе то нашем, в Галошиках, совсем невмоготу жить стало, с работой плохо, жить трудно. Но вот тянулись как-то все время, а сейчас Ленка школу заканчивает, поступать надобно хоть в техникум какой, хоть в училище. Чтобы в жизни устроилась, выучилась, да замуж вышла. Сам видишь, красивая она у нас, на Анюту твою похожа сильно. А в селе один жених, колченогий конюх Василий, что ж ей там чахнуть? Вот и решили мы в город перебираться, поживем чуток у тебя, а потом может общежитие какое получим, да съедем. Так как можно?

- Да живите, что уж там, места думаю хватит, сколько надо столько и живите.

- Ленка, а ну подь сюда, Любка и ты давай иди. Кланяйтесь в пояс благодетелю нашему, в городе мы остаемся. Да думаю и не стесним особо, хоромы то четырехкомнатные, ютиться не придется.

Матвей довольно щурился и прикидывал, как бы задать следующий шкурный вопрос, одновременно давил рукой на Ленкину шею и приговаривал

- Кланяйся - кланяйся давай, в пояс кланяйся, все ради тебя делаем, в приживалы просимся - и без паузы продолжил – Андрей, а как бы нам прописку сделать, а то ж Ленку в школу сюда перевести надоть, выпускной класс, да и нас с Любашей на работу без прописки не возьмут. Можно сделать, а?

Андрей Петрович задумчиво молчал и смотрел в Анютины глаза, глядящие на него с портрета «Что скажешь Аннушка?» Аннушкины глаза отвечали «Родная кровь Андрюша, как откажешь? Да и пусть Леночка за дочку тебе будет, помоги ей выучиться. Своих то деток так и не родили, а так все не одиноко тебе будет».

- Хорошо Матвей, девять дней пройдет и решим, Леночке и впрямь учиться надо, а здесь как-никак областной центр, возможности есть, может и в институт получиться устроить. Оставайтесь, прописку сделаем, да и Любаша твоя насколько я знаю, на селе знахарством занималась, помогать лечить людей будет.

На том и порешили, незаметно пролетели и девять дней, подобралось время сороковин. В эту ночь Андрею Петровичу приснилась Аннушка, впервые с момента похорон. Говорили они долго в том сне. Только Аннушка к себе подходить не разрешала, все повторяла «Еще не время Андрюша, не все ты еще сделал». «А что ж не сделал то Аннушка? Тоскую я сильно, плохо мне без тебя»- Андрей Петрович заплакал во сне. «Не плачь родной мой, книгу ты должен написать еще, Главную книгу в твоей жизни. А про что та книга будет, ты сам поймешь».

Проснувшись, Андрей Петрович, долго ошарашено сидел на кровати и прокручивал в голове сон, состояние было, как обухом по голове получил и верил он, что правду Анюта ему во сне сказала, только о чем та книга будет? Об очередном сталеваре, так не нужно это никому, а больше ни о чем писать он не умел. Умывшись, наспех позавтракав, Андрей Петрович поехал на кладбище, по дороге купив любимые анютины ландыши. Там то возле холмика засыпанного промокшими от талого снега венками и пришло озарение к Андрею Петровичу, про любовь должна быть книга, про человечность, про милосердие, а главной героиней пусть Аннушка его будет.

В голове сам по себе вырисовывался сюжет и характеры героев, кончики пальцев дрожали от желания писать, лихорадочный румянец окрасил бледное лицо, непонятный озноб бил его тело, все то время пока он прибирал могилку. На прощанье, поцеловав Аннушкину фотографию, прибитую к простому деревянному кресту, Андрей Петрович окрыленный поехал домой.

В жизни вновь появился смысл, Андрей Петрович с головой ушел в написание своей Главной книги, целыми днями он сидел в своем кабинете, и писал, зачеркивал, мял листы, снова писал, снова зачеркивал, продумывал каждую фразу, каждый диалог, ему хотелось, чтобы каждая строчка его романа дышала любовью. Любовью к людям. Он увлекся настолько, что уже не принимал людей, приходящих к нему на лечение, все передоверил Любе, а сам творил.

Люба клиентам была конечно рада, шли люди нескончаемым потоком, но вот то что они не платили денег, а несли всякую по ее мнению чепуху, очень сильно ее раздражало. В большом городе другие возможности, считала она. Кому здесь нужны масло, колбаса и конфеты? Какое эти людишки имеют право, распоряжаться ее деньгами? Не хочет она колбасы и конфет, а хочет черной икры и пирожных. Пусть платят деньги, она сама разберется, что ей покупать.

Тарифы Любаша придумала лихо, теперь на пороге она показывала людям написанный от руки прейскурант и объясняла, что Андрей Петрович использует новую технику лечения, но людям показываться он не может, потому что у него идет постоянный контакт с Богом и ему запрещено напрямую контактировать с людьми, дабы не навредить. Поэтому проводником его целебной силы, является она Люба и лечит она своими руками, но силой Андрея Петровича, передающейся ей через энергетические потоки. Люба была убедительна, люди верили, платили, посещали сеансы. А дар у Любы действительно был, людям она помогала, поэтому платили и передавали адресок целительницы из рук в руки.

Так продолжалось несколько месяцев, Андрей Петрович творил, Люба кассировала граждан, Леночка провалила экзамены в медучилище и пошла учиться в школу моделей, благо красотой обделена не была, деньги на наряды теперь благодаря предприимчивости Любаши были, так что выглядела не хуже других. Матвей куда-то уходил, пропадал по нескольку часов в день, говорил что ищет работу, но работа почему-то не находилась.

В один из дней, с Андреем Петровичем, вышедшим на вечернюю прогулку, заговорила соседка, набожная седенькая старушка:

- Андрей Петрович, грешно за добро деньги брать, дар тебе бесплатно достался, что ж ты с людей деньги то берешь, не по христиански это. Дар уйдет, кто же людям то поможет? Твое призвание это людей лечить, вот и лечи, не кощунствуй.

- О каких деньгах речь, Ольга Васильевна?

- А что ж хочешь сказать, бесплатно лечишь? Люди другое говорят, хотя да ты ж сам в руки то не берешь деньги, все через Любку. Гони ты ее от себя, бесово это, людей как липку обдираете, нельзя так.

Мозг писателя затопила злость, как так, никогда он с людей ни копейки не взял, только продукты, ну так и целителям кушать надо. А здесь оказывается, бизнес за его спиной открыли, доверил козе капусту, называется. По лестнице поднимался через ступеньку, открыл дверь ключом, не разуваясь направился в комнату, где жили Люба с Матвеем. Лихорадочно начал выворачивать шкаф и письменный стол, ничего нет. Может наврали? С этой мыслью Андрей Петрович выдвинул нижний ящик письменного стола, деревянное нутро было заполнено ровными пачками аккуратно сложенных купюр.

- Ты чего это тут лазишь, а?

На пороге комнаты, прищурив глаза и пьяно покачиваясь, стоял Матвей.

- Жена твоя где?

- А зачем тебе моя жена? Че те надо то?

- Кто разрешал деньги за лечение брать? Не было здесь такого, чтобы за помощь деньги брали. Собирайтесь и уходите, сроку два дня, деньги у вас теперь есть, квартиру снимайте и живите, делайте что хотите.

- А может, ты уйдешь Андрейка? Или хату твою продадим, да разъедемся? Ты ж приблажный, как и Анька-покойница была, квартиру не приватизировали за столько лет. А теперь мы права имеем, мы здесь прописаны. А че хорошее наследство от сестры, я у адвоката и нотариуса проконсультировался, на четверых приватизируем и продадим. Тебе Андрюха комнату в коммуналке купим, себе квартиру и заживем. Давай по хорошему, по мировому, без суда, все равно проиграешь. Я все точно узнал.

- Узнал говоришь, родственничек? Готовился? Коршун ты, все и так рано или поздно тебе и дочке твоей досталось бы, других родственников нет все равно. Что ж ты творишь? Ты меня моего лишаешь!

- Какого твоего лишаю? Квартирку то тебе Союз Писателей выделил, когда ты речевки коммунистические кропал, да про село писал. А ты то село нюхал? в глаза его видел? за скотиной ходил? По яйца в грязи, добирался до дома? Что ты о селе знаешь? Ты ж все приезжал у меня расспрашивал, как живем и чем. Так что это и мне тоже Союз Писателей квартирку выделил, ты ж с моих рассказов много писал. Давай Андрей по мирному разъедемся, ты в царских условиях всю жизнь прожил, я тоже хочу. Ты ж верующий, вот и вспомни, Бог велел делиться. Пойдем-ка, накатим по соточке, да обсудим как разъезжаться будем.

- Шакал ты Мотя, вонючий. За стол с тобой я не сяду, много чести. Просчитал все, говоришь? Так тому и быть, разменяемся. Только не пожалей потом, оно что не праведно нажито, на пользу не пойдет.

- Поговори-поговори, а хочешь Андрей, я тебе спою? Или нет, пусть лучше Ленка споет. Песню в твою честь. Ленка-а-а, пойди сюда, быстро.

В дверях появилась Ленка, неузнаваемо изменившаяся за этот год, ничего не осталось, от сельской девочки в заношенных вещичках. Сейчас это было холеная красавица, ее любимого мужчину звали Франклин и цену себе, она определила уже давно.

- Давай доча спой, в церковном хоре пела, вот и сейчас давай пой «Со святыми упокой» Давай-давай, не тяни.

Андрею Петровичу было нехорошо, привкус свинца во рту, тяжесть в груди, черные точки перед глазами. «Скорую бы», - мелькнуло в голове.

Ленка чистым голосом затянула


- Со святыми упокой, Христе, души раб Твоих, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь безконечная...

Перед глазами Андрея поплыли цветные круги, сердце сжало когтистой лапой безысходности, сквозь пелену доносился Ленкин голос, слов уже было не разобрать. Вокруг Андрея разливался белый свет, он чувствовал себя счастливым, а в голове угасала мысль «Подвел Анюту, так и не успел дописать книгу».
*****


Через месяц Андрея Петровича выписали из больницы, доктора прописали не нервничать и прекратить заниматься самокопанием, покой и свежий воздух, вот что ему нужно. Писатель не спорил, после продажи квартиры свою долю денег перевел детскому дому, а сам ушел жить на кладбище, пристроившись сторожем. Из квартиры забрал старенький телевизор, любимый Анютин плед и рукопись. Покой и свежий воздух у него теперь были, все остальное он оставил без сожаления.

Так и жил, присматривая за кладбищем, по нескольку часов в день разговаривал с Анютой возле ее могилы, читал ей рукопись, что-то переписывал, правил. Спустя год после размена квартиры, Главная книга его жизни была написана. Теперь по нескольку часов в день, Андрей Петрович проводил в Интернет-кафе, неловко щелкая одним пальцем по клавишам, приводил рукопись в электронный вид. Справился и с этой задачей, оставшись гордым собой размножил рукопись и отправился в рейд по издательствам.

В издательствах рукопись принимали, потом надолго замолкали, через несколько месяцев отписывались «Не понравилось». Андрей Петрович грустил, жаловался Анюте, что так и не смог написать Главную книгу своей жизни, осталось два издательства так и не давших ответ, пошел туда Андрей Петрович на всякий случай. Просто узнать.

Секретарша долго не могла найти его рукопись, пошла к редактору, быстро вернулась:

- «Грани добра», Ваше? Пойдемте редактор ждет Вас.

Время до выхода книги пролетело незаметно, в издательство вызвали как раз в день третьей годовщины со дня смерти Анюты, вручили гонорар и авторские экземпляры книги. Андрей Петрович купил по дороге вина, роз для Анюты и гордый собой поехал на кладбище.

Идя по тропинке среди могилок, издалека увидел людей возле могилки Анюты. «Неужели кто-то помянуть пришел?» Подойдя ближе, замедлил шаг - на лавочке сидела глупо улыбающаяся, уставившаяся в одну точку Любаша в стеганом пальто из под которого выбивался байковый халат. Рядом с ней сильно постаревший Матвей прихлебывал из горлышка дешевый портвейн. Увидел Андрея, вытер тыльной стороной руки рот и глупо улыбнувшись заплакал.

- А мы вот Андрюша рядом были, Леночку нашу ходили проведать, решили и к Анюте зайти, поминаем вот. Леночка то наша умерла, год ровно как. Выиграла конкурс красоты городской, жених у нее появился богатый, потомок какого-то грузинского князя, на руках носил красавицу нашу. Леночка во Францию должна была ехать по контракту, в журнал какой-то модный, а не вышло. В аварию перед самой поездкой попала и все, нету Леночки. Похоронили как невесту в белом платье,- Матвей завыл в голос, Любочка все так же глупо улыбаясь не понимала что происходит, - Любка вон с ума сошла дура дурой, ничего не понимает, в лечебнице живет. Давай выпьем Андрюха, водки. Давай, а? Помянем, я сбегаю...ты только денег дай, а то нету совсем ничего.

Андрей Петрович достал из кармане плохо закрывающееся портмоне, открыл, достал купюру, протянул ее Матвею:

- Пойди купи что считаешь нужным и закусить что-нибудь возьми. Помянем...

Завыв, Матвей упал на колени перед Андреем Петровичем, хватая за руки и пытаясь их поцеловать, пьяно зарыдал

- Прости-и-и-и, прости-и-и-и нас. Наказаны мы...Прости-и-и-и

Воя, стоя на коленях, так и пополз в сторону кладбищенских ворот.

Андрей Петрович опустился на лавочку рядом с Любой

- Знаешь Любаша, я на тебя с Мотей зла не держу. Нехорошо вы поступили, да ну Бог вам судья. Каждому воздастся по грехам его. А я вам даже благодарен, я Книгу написал, ее теперь люди читать будут, слов там много добрых, хороших. Компьютер вот освоил, с гонорара поеду себе завтра личный куплю, буду книжки на нем писать. Книгу сказок напишу, для деток. Чтобы доброту им с детства прививать, чтобы людей любили и отношения человеческие ценили. Это самое дорогое, что есть.

Андрей Петрович полез в карман за сигаретами. Странно... оглядевшись по сторонам, еще раз похлопал себя по всем карманам. Портмоне нигде не было. Усмехнувшись, Андрей Петрович подал руку Любе.

- Пойдем Любаша, я тебя в больницу отведу. Вряд ли Мотя скоро вернется.
*****
При тусклом свете ламп санитары пили в прозекторской чай. Здоровенный детина, засунул в рот бутерброд целиком, запил чаем и сказал напарнику:

- Слышь, Петьк...А спокойная сегодня ночка, всего два покойничка привезли, но мистических каких-то. Один с зажатой книгой в руке и без документов, а у второго целых два паспорта - один свой, а второй – того мужика что с книжкой, и на книжке та же фамилия что в паспорте, писатель какой-то преставился видать. А нашли их в разных концах города, писатель на лавочке в парке просто уснул, а тот что с двумя паспортами видать траванулся водкой и помер возле городской мусорки. Ну да наше дело маленькое, пусть менты разбираются, что это за полтергейст творится.
*****
Любаша смотрела на ночное небо из больничного зарешеченного окна, с неба одновременно скатывались две звезды.
«Светлячки наперегонки гоняются. Кто победит?»


(с)МариХуанна

---

Блюз в голове

2007-09-17 01:06:04 (читать в оригинале)

- Баю, баюшки, бай-бай,
Спи ребенок засыпай,
Баю, баюшки, баю,
Я те песенку спою....

Тихонько пела Настенька, склонившись к кроватке над своими детьми, в реальности являвшими собой двух крохотных игрушечных пупсов, да и кроватки никакой не было. Было место под подушкой, где завернутые в одно на двоих маленькое одеяльце из куска марли, лежали трепетно растопырив навстречу материнской нежности пальчики, пластмассовые околыши, чем-то отдаленно напоминающие детей. Но Настеньке это было неважно, важно было то, что куклы были ее самыми лучшими друзьями, благодарными молчаливыми слушателями, ее детками которые нуждаются в своей мамочке, в ней - Настеньке.

- Спите мои крошечки, мама скоро придет, мамочка скоро будет настоящей певицей, она получит роль в самом грандиозном в истории мироздания мюзикле и вы, будете гордиться своей мамочкой.

Охранник, наблюдавший эту картину на экране монитора, по-доброму усмехнулся. В этом доме скорби для избранных больных, чье очень недешевое пребывание оплачивалось состоятельными родственниками, Настенька была одним из самых приятных, неагрессивных персонажей. Персонал ей симпатизировал и называл по негласной договоренности жертвой обстоятельств.

Когда-то давно в прошлой жизни, Настенька будучи студенткой консерватории, на одном из благотворительных концертов познакомилась с бизнесменом-меценатом. Короткий бурный роман закончился свадьбой, бизнесмен души не чаял в молодой супруге – породистая, образованная, кроткая красавица, ловящая каждый жест и взгляд, через год родила мальчика. Красивого, белокурого. Мертвого.

После родов Настенька купила куклу – пластмассового розовощекого пупса-мальчика, натуральных младенческих размеров. Она пела младенцу песни, баюкала на руках, прикладывала к груди, мыла пластмассовую кукольную попку и плакала. Врачи разводили руками и говорили - время лечит. Время не вылечило и даже не притупило, ровно через три месяца Настенька украла младенца из коляски, оставленной нерадивой мамашей возле магазина, принесла находку домой и умиротворенно села ждать мужа с работы.

Но меценаты занимаются благотворительностью выборочно - чужой младенец, да и Настенька вместе со своим прогрессирующим депрессивным психозом и стремительно развившимся аутизмом, не подошли его имиджу. Младенца вернули рыдающей мамаше, а Настеньке нашли теплое местечко в элитной лечебнице с поэтичным названием «Дом Радости», славившейся хорошим уходом и прогрессивными методами лечения.

Одним из таких методов был оборудованный караоке-класс, где больные, в меру своих способностей драли глотки. И от такой интенсивной терапии здоровели прямо на глазах. В преддверии грядущего десятилетия с момента основания данного Дома было решено ставить мюзикл по мотивам сказки «Аленький цветочек», тексты и музыка были готовы, и сейчас тронутые дымкой другого мира умы местной общественности, заботил только один вопрос – кому же достанутся роли в постановке. На сегодня было назначено прослушивание и со всех уголков Дома Радости к помещению столовой тянулись пациенты. Те, кто не находился совсем уж за гранью реальности или не был помещен в изолятор, по одному, редко группами, просачивались в пищеприемник, обредший новое значение. Кто просто поглазеть, все ж развлечение, а кто и попытать счастья, почувствовать себя звездой.

*****

Настенька вошла в помещение вслед за мужчиной в развевающейся тоге из белой атласной простыни, надетой поверх пижамы. Простыня была не очень аккуратно выкрашена красным маркером, а в углу красовалась нарисованная простым карандашом стилизованная морда негра – знак победы обладателя тоги над Сципионом Африканским. Широко развернутые его плечи венчала гордо посаженная голова, украшенная квадратной челюстью. Голову его опоясывал лавровый венок, на изготовление которого, ушла целая пачка лаврового листа, заимствованная на кухне. Лицо, задрав губу и прикрыв глаз, пересекал шрам, гордый профиль истинного патриция, Гай Юлий Чех, имевший непререкаемый авторитет среди обитателей, не мог пропустить такое знаковое событие как грядущая театральная постановка.

- Женщинам не место в театре, убирайтесь вон из зала и не оскверняйте своим присутствием мужские игры. Это говорю вам я, Гай Юлий Чех, ваш император.

- Юрася, галопередольчику хочешь хряпнуть? Это мы быстро....Оставь теток в покое – тихонечко на ухо Чеху проговорил, вынырнувший из-за спины санитар Славик.

Чех ныне будучи императором, в прошлой жизни был боевым офицером, командовал взводом во время первой чеченской кампании и реакции ему было не занимать. Быстро сориентировавшись на местности, добавил:

- Впрочем, женщины могут остаться, возможно, вы нас развлечете.

Тетки в большинстве одетые по местной моде в разноцветные боа поверх цветастых халатов, потянувшиеся уже было к выходу , вернулись на свои места за одним из двух длинных столов стоявших посреди столовой. Во главе стола не шелохнувшись при речи Чеха восседала местная прима караоке-класса Оля Яйцева, она не любила когда ей мешали петь, настолько, что когда в прошлой жизни, ее новорожденная дочь попыталась это сделать, Оля недолго думая положила младенца подумать о своем поведении в стиральную машину. Не забыв, при этом выставить программу с сушкой и нажать "Пуск". Вовремя вернувшийся супруг, увидел музицирующую Олечку, но не обнаружил любимого чада в кроватке. Оленька все пела, не слыша обращенных к ней вопросов. Пара крепких оплеух выдернула непривыкшую к подобному обращению Олечку из мира Муз и Сатиров и она, даже не сказала, а просто показала пальцем, где сейчас находиться помешавшее её вдохновению существо! Малышку, получившую несколько переломов, спасли, а Олечка играла теперь роль королевы в изгнании в Доме Радости.

«Певица Яйцева», - ухмылялись ей вслед обитатели, когда она в неизменной норковой куртке и деревянных сабо на толстой подошве, подчеркивающих, по ее мнению избранность, гордо фланировала по коридору.

«Статисты, - холодно думала Олечка про обитателей, - чтоб вы понимали в божественных созданиях и королевах, вы живете только потому, что я пою. Я замолчу и ваш хрупкий мирок треснет по швам и развалится. А что касается некоторых моих конкретных соседей, то уж не за горами тот час, когда я прикажу, вас казнить... всех. Император сделает это. Я уж постараюсь». Оля склонилась в поклоне, завидев проходящего мимо неё контуженого ветерана.

Не подозревающий о подобных меркантильных целях, Чех прошел ко второму, «мужскому» столу. Сел на специально приготовленный для него стул, покрытый поеденным молью куском кумача с масляными следами подошв местного электрика, грозно взглянул из под насупленных бровей на соседей по столу. Мужчины нестройным хором голосов, дрессированно чествовали Чеха: «Приветствую, мой император». Император удовлетворенно хрюкнул и, склонившись к близ сидящим начал что-то тихонько говорить. У него созрел план восстановления исторической справедливости.

*****


Тем временем началось прослушивание, желающие подходили по одному к старенькому пианино, стоящему в углу столовой за которым восседала Мара Георгиевна, являвшаяся руководителем караоке-класса и вдохновителем будущего мюзикла. Сухонькая старушка, не имевшая собственной семьи, жила при лечебнице и посвящала всю себя своим подопечным, которые в свою очередь отвечали ей искренней любовью и называли между собой Марочкой.
Особенно любил её местный художник, одним из творений которого был расписной плащ Чеха. Однажды, в прошлой жизни, где был он простым хипаном, он ушел в астрал при помощи ЛСД, откуда до сих пор не вернулся. По его глубокому убеждению, раз уж марочка его туда отправила, то Марочка, уж наверняка сможет продлить и усилить удовольствие. Правда на караоке-классе пел он всего два раза в неделю. Зато как пел – орал так, что у бедной Марковочки, как называла её заносчивая Яйцева, старушечье морщинистое лицо сжималось в какую-то уж вовсе куриную гузку, искаженную гримасой не то сострадания, не то просто страдания. Остальное время Плакат, так погоняли художника соузники, тихонько сидел в уголке, похрипывая и подвывая сорванным горлом.

Каждый из участников что-то пел, некоторые желающие проявить себя, пытались и сплясать, кого-то назначали на роль сразу, другим говорили не расстраиваться, все поучаствуют, пусть и не в главных ролях. Буйные рыдания одного из бесталанных претендентов медикаментозно прерывал санитар Яша. Толстую тетку, трясущуюся в беззвучных рыданиях, уводили под руки белые, сердобольные подруги.

В столовой царило оживление, Настенька тихонько сидела в углу, ждала своей очереди, Чех рисовал какие-то схемы на клочке бумаги и что-то объяснял внимавшим мужчинам. Леночка и Лидочка, хохотушки-нимфоманки, сдружившиеся на почве общего пристрастия, получили роли сестер и радостно хихикая, крутились возле мужчин, привлекая внимание. Кавалеры же были увлечены обсуждением стратегии, тактики и подготовки большого события. Единственный кто отреагировал, был Толик Вырвиглаз, последователь русских скопцов грозно зыркнул на нимфоманок единственным уцелевшим глазом и произнес сакраментальное:

-Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя: ибо лучшее для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело было ввержено в геенну.

- Много ты понимаешь! – Леночка обиженно надула губы, но Лидочка подхватила

- А вот ты скажи лучше, ты себя только глаза лишил?

Вырвиглаз запыхтел, побагровел, грозно зыркнул уцелевшим органом зрения и ответил:

- Только глаза. Один только свой блудливый глаз вырвал, дабы душа моя бессмертная в алчные руки сатанинские не попала!

Девчонки захихикали, Лидочка толкнула Леночку в бок и сказала:
- Так глаз-то, он, знаешь ли, в этом деле не особо и нужен! Тут главное другое, - и засмеявшись в голос, выдавили хором

- Вовсе безглазое! С этим-то порядок?!

Часть2.

Леночка забыв про свою обиду подошла ближе к Вырвиглазу и хотела уже опереться о его плечо, но тут Император поднял голову. Девки сразу отпрыгнули от стола, а Толик был наказан

- Ты, Циклоп недоделанный, тебя что, вовсе не волнует отмщение и реставрация справедливости? - возмущенно провозгласил шепотом патриций, - Покинь в таком случае наши ряды и более никогда не смей появляться в нашем собрании!

Вырвиглаз, не ожидавший такого поворота событий, недоуменно заблымкал глазом, но Чех был тверд

- Пшел вот, собака!

Несправедливо, по его мнению, обиженный блудник, встал и пошел к пианино, посмотреть что там происходит. Санитар Яша, справившись с очередным буйным звездюком-неудачником, продолжил приглашать желающий прослушаться на роль

- Следующий!

Взяв Вырвиглаза за плечо, он подтолкнул его к пианино. Марочка оценивающе на него посмотрела, буркнула про себя

- Купец, - и протянула ему какую-то бумажку с текстом.

- Так и что мне… это… с этим делать-то? – ошарашено уставился в россыпь букв изгнанный из рядов имперской гвардии.

- Как что, Толик, - искренне удивился Плакат, висевший своим тощим телом на деке музыкального инструмента, - Конечно же петь!

- Да я как-то это… Ну, вроде как это…

Яша положил ему руку на плечо и негромко, но убедительно сказал

- Пой или вали отсюда! Другим тоже попробовать хочется!

Толик кашлянул и затянул басом:

- Давным- давно, в одной стране
Богатый жил купец.
Товара, денег – завались,
Но вот настал пипец.
Купец поехал в дальний край
Товар оборотить
(Три дочки. Всем трем дочерям гостинцев привезтить.
Бирюльки старшей, средней комп, а младшенькой – эт мне,
Пообещал папА цветок поставить на окне.
Да не простой цветок, а жуть какенной красоты.
Мой папа – правильный мужик, не колотил понты.
Сестричкам шняги накупил, проблемы в этом нет.
Но гнал он дальше караван, искал мой алый цвет.
Он был готов пройти весь мир, весь свет избороздить)
Но незадача – весь навар пришлось бандитам слить.
Он из пустыни убежал,
Покинув караван.
Сквозь темный лес пришел к дворцу
У входа бьет фонтан.
А за фонтаном – дивный сад
И в дивном том саду
Растет цветок – и краше нет его во всем свету.
Цветок он рвет и трубный глас
Вестит ему о том,
Что так грубить, живя в гостях,
Ну, надо быть скотом.
И рыло страшное ему явилось в тот же миг
И мой отец, на что был храбр,
Как старый корень сник.
А чудо-юдо говорит: "молися, мол, купец
За дерзость и борзежь в гостях
Летит к тебе конец.
Конец бесславный, да к тому ещё и очень злой".
И куча слуг его к купцу тут ринулась толпой.
Купец съезжает: "Погоди, братан, при чем здесь я?!
Цветок сорвал не просто так – есть у меня семья.
А в той семье есть дочки три, гостинцы им я вез:
Корону старшенькой купил,
"Кортье" – тут всё всерьез.
Для средней приобрел я комп – такой, что просто шок,
Его вручил мне сам Билл Гейтс.
Для младшенькой – цветок.
Такой, что краше в мире нет. Его нашел я здесь.
И вот, увидел и сорвал, а дальше – просто жесть!

Текст на станице закончился и низкое, монотонное гудение остановилось. Марочка всплеснула руками

- Отлично! Просто замечательно! Анатолий, вы проходите на роль купца. Подойдете ко мне позже, я выдам Вам текст!

Обалдевший от такого поворота событий пациент был могучим толчком в плечо отправлен от места кастинга.
- Топай уже... боярин! – добродушно рявкнул ему в спину санитар. Проходя мимо Чеха, Вырвиглаз надменно вскинул голову, покинул помещение столовой.

К старенькому пианино подошел пованивающий кошачьей мочой и столовским минтаем Куклачев, имени его никто и не помнил, да и к чему ему было имя, кличка данная обитателями лечебницы как нельзя лучше отражала, характер данного персонажа. Главными в его жизни были кошаки, которые в скором времени должны были стать правителями мира. Для того чтобы ускорить процесс, он решил вывести породу котов-людоедов. С кормом проблем не возникло, Куклачев пригласил случайного знакомого на пару капель, не долго думая раздробил ему восьмикилограммовой гирей голову, расчленил ножом мясника на небольшие порционные куски тело и внутренние органы, и потчевал своих любимых кошечек, приучая их к человеченке. Через неделю его немаленькая кошачья стая напала, пытаясь сожрать на соседа по лестничной клетке. Соседи не упустили случая сбагрить зловонного затейника в дом скорби. Так идеолог ПанКотизма стал Куклачевым.

- Чудовище как есть! – был Марочкин вердикт, - Пой давай.

Приятным тенором немного мяукая и шипя на мягких согласных Куклачев запел

- Тут неуёмный зверь лесной сильнее зарычал,
Как услыхал про дочерей.
И в голос закричал:
"Я здесь один уж столько лет, мне скучно, веришь-нет!
Короче, делаем обмен: здесь дочка – дома дед!"
"Я их отец!"
"Да хоть бы мать, мне в общем-то начхать!
Тут принцип важен: убеди одну из них мне стать
Подругой, гостьей дорогой.
Но только знает пусть, что страшен я как смертный грех.
Перешагнув чрез грусть, себя отдаст навеки мне.
Из-за любви своей. Из-за любви своей к тебе!"
На том сошлись и в тот же миг попал домой купец,
А с ним товар, навар, бойцы. Да только вот отец
Не очень рад и барышам, ведь надобно в три дня
Одну из милых дочерей спровадить со двора.
Одна в короне от "Кортье", а у второй palm pod.
А третья с аленьким цветком и без конца ревет.
"Ужель не мил подарок мой?!" Ей говорит купец.
Она в слезах, к нему в плечо: "Прощай родной отец!
С цветком ты, папа, грубонул, но по моей вине.
Пойду Я к зверю, знать судьба! Люблю вас всех – адье!"
И в тот же миг среди дворца очнулась резко я,
Как будто здесь и спать легла, в трусах, совсем одна.
А тут и платье из парчи на стульчике висит
И ненавязчиво совсем мелодийка звучит.
Оделась и пошла смотреть, то место, где мне жить
Оставшуюся жизнь свою, по ходу, предстоит.
Дворец отменный, как ни глянь: повсюду мрамор, шик
И ни одной живой души, лишь музыка звучит.
Взяла свой цветик в руки я и побежала в сад.
На горку ту, где рос цветок, он вновь вернуться рад.
Мой милый аленький цветок, коснувшись стебля вдруг
Прирос к нему, цветет и вновь доволен папкин друг.
А я гуляю по дворцу, хожу я по садам
Фонтаны бьют, поют дрозды и фруктов много там.
О, их прекрасный аромат мне голову вскружил.
И я, закутавшись в парчу, что зверь мне подарил,
Хожу и радуюсь житью и говорю отцу:
"Спасибо, что открыл мне путь к чудесному дворцу!"
Но сам хозяин, ну никак не проявит себя –
Он даже голос не подаст. Ужель не люба я?
Он только шлет посланья мне о том, какой, мол, он
Хороший, добрый, нежный зверь. Что мне обязан он,
За то, что с ним общаюсь я и у него в гостях,
Что задержалась долго так, он кланяется в пах.

Допев, Куклачев вопросительно уставился на Марочку, скромно водя носком тапочка по линолеуму.

- Ну что ж, ээээээ....Куклачев, так отвратительно может выть только зверюга какой-то. Вам даже в образ входить не нужно, Вы из него и не выходили... роль Ваша, смотрите не подведите. Учите текст и приходите завтра на репетицию.

Санитар Яша не преминул вставить свой комментарий

- Трусы смени...уссатый-полосатый....

Марочка оглядела оставшихся непрослушанных пациенток, ждавших, кому же достанется роль главной героини Настеньки.

- Так женщины, - забубнила себе под нос Марочка, - роль Настеньки будет исполнять Оля Яйцева, даже прослушивать ее не буду, все и так знают, что Оля поет хорошо. Всем остальным достаются роли невидимых слуг, не забываем приходить на репетиции.

Женщины напряженно вслушивались, ловя каждое слово, следя за губами худрука. Яйцева не сомневающаяся в успехе, была увлечена созерцанием мужского коллоквиума, пытаясь проникнуть короткой своей мыслью под толстую черепную кость Императора. Из задумчивости ее вывел тапок санитара ударивший между лопаток

- Эй, Яйцева, ты что заснула? Чех в стиралку не влезет, не примеривайся! Ты петь будешь?

Настенька растеряно смотрела на Мару Георгиевну, как Марочка могла, ведь это она Настенька, при чем здесь эта противная зазнайка Яйцева.

- Мара Георгиевна, а как же я? Ведь это я Настенька, самая настоящая Настенька, я выучу роль, я спою лучше....Почемууууу? – Настенька еле сдерживала накатившие слезы, стоящие в горле противным соленым комом.

- Настюш, детка... доктор не разрешает участвовать тебе в самодеятельности, тебе от этого хуже становится, не расстраивайся зайка, ты приходи-приходи на репетиции, мы с тобой костюмы придумаем вместе, сцену будем украшать...

Настенька не дослушав, поплелась к выходу, всхлипывая и пытаясь сдержать слезы, в голове билась мысль - только куклы ее понимают, только они...а люди злые...злые...
*****

Неделя отведенная на подготовку пролетела быстро, пациенты под руководством санитаров мастерили сцену, украшали зал, актеры репетировали по несколько часов в день, из подручных материалов были подготовлены незамысловатые костюмы. Настенька каждый день ходила на репетиции, наблюдала за актерами и как-то незаметно для самой себя, полностью выучила весь мюзикл. Но какое имела значение ее личная маленькая трагедия....

Шоу-бизз требует скандалов, не обошлось без них и здесь. Разразился он вокруг похищенной Плакатом у одного из пациентов коллекции кефирных крышек, из которых наш художник вырезал звезды. Аккуратно приклеенные клеем ПВА, они украшали норковую куртку примы, где и были обнаружены незадачливым коллекционером. Яйцева же, ощущая собственную значимость, ходила в норке украшенной кефирными звездами и была близка к тому, что буддисты называют «нирваной».
Мужчины под руководством Чеха тоже готовились к мероприятию, что они замышляли держалось в тайне, если раньше помогать на кухню не хотел идти никто, то в подготовительную неделю, за право потягать тяжеленные выварочные кастрюли, устраивались потасовки, каждый хотел показать Императору свою преданность, выполнить поставленную задачу и стать правой рукой Императора.

Олечка Яйцева тоже несколько раз пыталась подкатить к Чеху, королева – императрица, какая в принципе разница...но Чех был непреклонен, у него была цель, у него была разработанная операция, в которой Оленьке отводилась главная роль, но знать ей об этом пока было не обязательно. Оленька терялась в сомнениях и вечером, накануне премьеры мюзикла решила идти карт-бланш, подкараулив в коридоре Чеха, она бросилась ему на шею, обвив его своим телом и жарко зашептала ему в ухо

- Ооооо, мой Гай...позволь мне стать твоей императрицей, позволь прислушиваться к твоему дыханию, позволь любить тебя....

- Женщина. В отличие от своих легионеров, патриции никогда не брали в походы коз. Но даже будь ты козой, а я легионером, даже тогда не взял бы я тебя. Женщина, я не ебу животных!

С этими словами, Гай отодрал от себя налипшую на него Олю и отшвырнул ее к стене, вдоль которой давеча прошла богатая бабушка Самсонова, которая наконец-то начала оправдывать надежды, заждавшихся завещания родственников. Бабушка страдала перманентным дисбактериозом, который выливался...просто выливался. С кусочками недожеванных слив, яблочными и помидорными кожурками и еще чем-то осклизло-смердящим. Сабо на высокой подошве, совместившись с посевом Самсоновой, никак не могли поспособствовать повышению осевой устойчивости примадонны. Взяв долго не дававшуюся ей высокую «ля», Олечка безвозвратно потеряла равновесие. Хрупкие, истощенные бессолевой диетой кости стопы, голени, ключицы, правой руки и тонкого указательного пальца сломались под собственным весом певицы. Бросившийся поднимать ее Чех, поскользнувшись на кожурках , упал на нее сверху, абсолютно случайно подбив Олечкин глаз локтем....

Норка стала похожа на шкуру подопечных Куклачева, в их не самые лучшие времена, кефирные звезды померкли, неравномерно укрытые щедрым урожаем старухи. Это был крах...

Часть3.

Марочка бесновалась, называла Чеха – слоном, кабаном, мужланом, крушителем всех надежд, варваром...эпитетов было много, премьера висела на волоске, были приглашены гости, среди которых было несколько настоящих и потенциальных спонсоров, это был провал ...и шанс, это был Настенькин шанс, которым она не преминула воспользоваться

- Хорошо Настя, я договорюсь с доктором, у нас нет другого выхода, думаю от одного раза, большого вреда не будет. Только ты мне спой, я должна быть уверена, что мы не опозоримся.

Марочка взяла первые аккорды и Настенька запела, запела бесподобным сопрано, взметнувшимся переливающимся колокольчиком к сводам столовой.

- Но сколько можно, милый зверь, мне напрягать глаза,
Хочу свой слух я улестить звучаньем голоса.
Он говорил, боится что меня перепугать,
Рычаньем и вытьём своим,
Но было мне плевать. Хотела слышать голос я,
Каким бы ни был он. И зверь сказал: "Конечно да!"
Я в сад бегу бегом.
И вот, в беседке, в тихий час, сижу и жду его,
А он в кустах сидит – молчит. Стесняется? Чего?!
"Привет" – тихонько говорю,
А он как заревет: "Ну, здравствуй, девица-душа!"
От страха мой живот, скрутило судорогой враз
И я, борясь с собой, вся сжалась, губы прикусив,
Но удержала газ.
Один, другой, на третий день, к нему привыкла я.
И мы гуляли – он в кустах, средь прочего зверья,
А я по тропочке иду, веду беседу с ним.
И оба рады, хоть ревёт как буйвол господин.
Но вот уже гулять не в мочь без друга моего.
Хочу смотреть ему в глаза и знать его в лицо.
Прошу, и плачу, и молю явиться предо мной,
А он всё тянет, говорит: "Постой, Настюшь, постой.
Мне сил сопротивляться нет хотенью твоему,
Но как увидишь – убежишь, а я один – умру!"
Но я готова, я смогу принять его таким,
Каков он есть, пускай урод, но мною он любим!
И вот, в вечерних сумерк час опять в беседке жду…
Ах, чу, шаги… вдали мой зверь мелькнул… и я лежу.
Лежу без чувств, в глазах туман, померк весь белый свет.
Откуда ж этакий урод явился… может бред…
Я фильмы видела про то, как Хищник и Чужой
Убить хотят весь род людской.
И как Годзилла злой напал, собака, на Нью-Йорк,
Как Крюгер рвет детей…
Да, ужасы смотрела я, но то, что в этот раз
Пришлось увидеть – просто жуть.
И нету в мире фраз, чтоб передать весь ужас тот, что я пережила.
И я, за малым, не сошла не своего ума.
А зверь напуган, как и я, мне говорит: "Прости!
Сгубил я наши чуйствия, не дал любви взрасти!
Тебя в неволе не держу. Захочешь – уходи!"
"Да что ты – что ты! Ну тебя! Зачем так говоришь?
Ты был так добр, друг ко мне, ну просто зверь-зайчишь.
И кем бы я потом была, когда б забыв про всё,
Вот так собралась - ушла? Обычная сцуко!"

- Великолепно Настюша, поешь ты чудесно, сейчас подгоним платье тебе по фигуре, ты будешь самой прекрасной дебютанткой нашего мюзикла. Ты наша спасительница....
*****

Освещенная самодельная сцена, незамысловатые декорации, гости из числа родственников и спонсоров, рассажены вперемешку с пациентами в огороженном зрительском секторе. Марочка разминает пальцы у пианино. Занавес!

Действие разворачивается строго по плану, актеры, понимая всю важность миссии, выводят свои партии, невидимые слуги из числа пациентов закутанные в белые простыни, старательно меняют декорации, художественно разбрасывают цветы в дивном саду, где происходит действие. Вот и партия Настеньки.

Настя очутившись на сцене, обвела всех ясным взором, из зала куда-то исчезли люди, перед ней сидели куклы, ее любимые куклы, которые никогда над ней не смеялись и она, абсолютно не стесняясь, запела

- Вот тут мой зверь воспрял душой и лучше стал, чем был.
В подарках утопил меня и на авто возил.
Рукам он волю не дает, любуется лишь мной.
Короче, стал мой дикий зверь совсем-совсем ручной.
А я и рада, ну и пусть на рожу он кривой,
Зато хороший человек, и дорожит лишь мной.
К тому ж богат, большой дворец, а это, если что,
Большой плюс в молодой семье… Короче, повезло!
А то, что нос его кривой, глаза, как у совы,
Так то проблема разве – нет. Друг с другом свыклись мы.
Такою жизнью – чтоб не жить. Прошел и день и год
И вот, к отцу я собралась, узнать, как он живет.
А мой зверушка говорит: "Иди, но только знай,
Вернешься позже, чем в три дни, лишь на себя пеняй!"
Вот так дружок заговорил, и тут я поняла,
Что без него жить не смогу, умру и все дела.
Пришла к отцу, он болен был.
Меня увидел – встал. На стол накрыл, сестриц позвал,
И до утра гулял.
Отцу и сестрам рада я, но вот беда – грущу.
И снова к моему зверьку скорей-скорей хочу.
Меня держали так и так, беседой и вином,
Но нету сил – щемит в нутрях и я бегу бегом!
В знакомый сад вбегаю я, а там – темным – темно.
А мой дружок, обняв цветок, лежит, уж пьян давно!
Ему кричу: "Да как ты смел?!", а он: "Вот как-то так…"
И своим клювиком кривым о землю, этак – шмяк.
Ну, тут конечно перелом, кровища из ноздрей,
Потом пластический хирург и стало – ей же ей!
Мой зверь красавцем прямо стал,
На зависть всем вокруг.
И свадьба уж не за горой.
Мы ждем друзей, подруг,
Сестриц и батюшку купца,
Который, ну ни как, ни ждал, ни думал, ни гадал,
Такого вот конца!
*****

Сцена, подобно той стене, возвышалась перед ним. Весь взвод. Все до одного легли на бетонною отмостку там, укрыв своими молодыми телами мерзлую, неприветливую ханкалинскую землю. "Никак нет, товарищ полковник! Приказа к отступлению не было! Виноват товарищ полковник!" Больше такого не повториться! Вот он – враг. На этот раз ошибок не будет. Сначала – массированная артподготовка! Утопим врага в шквале смертоносного огня!
Взбудораженный, распалившийся до невозможности, Гай Юрий Чех вскочил с места. Простыня, тщательно измалеванная красным маркером, изображавшая патрицианский плащ, съехала набок, но это мало волновало великого полководца в момент высшей его славы. Вот он – апогей жизни. Момент истины, звенящий напряженным нервом в воздухе. Вот они – славные воины, готовые положить живот свой на поле брани ради прославления в веках своего громоподобного командира! В глазах их нет страха и боли, но лишь жажда всепожирающего пламени битвы. Они ждут!
- Взво-о-од, товсь!
Командирский шепот прокатился по рядам артиллеристов. Три ряда верных воинов вскочили со своих мест, достали из-за пазух пакеты, готовые исторгнуть из нутра своего смердящую, прокисшую красную массу. Как один, засунули туда свои руки, достали полусгнившие томаты и изготовились к стрельбе.
Первая батарея! Огонь – пли! – Рука главнокомандующего, до того висевшая в воздухе, со свистом рассекла воздух, давая сигнал к атаке и восемь рук метнули восемь помидоров в сторону ненавистно кочевряжещегося на сцене врага.
Вторая батарея! Пли! – Ещё восемь помидоров полетели в продолжающих ходить по заученным траекториям актеров.
Третья батарея команды не дождалась и ахнула нестройным залпом. Чех безумствовал. Он махал руками во стороны и первая батарея его артиллеристского взвода, единственная из всего воинства сохранившая самообладание, метала помидоры направо и налево, согласно мановению командира. Чех хохотал! Гомерический хохот душил и сотрясал могучее тело патриция. Победа! Оглушительная победа! Враг не может понять, что же происходит, откуда обрушилась на него сия кара божия. Не смея потревожить покой спящих Богов, он молча потянул за шиворот ближайшего к нему бойца, засунул руку в полиэтиленовый мешок, достал оттуда снаряд пожирнее и запустил крепенький ещё помидор, в одиноко торчащую посреди сцены Настю. Годы учения в патрицианской академии и сотни брошенных гранат не прошли даром. Спрессованные в секунды, они разорвались красной жижей с семечками аккурат посреди белого платья, в которое была закутана исполнительница главной роли.
Наконец, проснулись и спящие Боги. Но Чеха уже мало волновали скрутившие его санитары, ибо победа уже одержана, а победителей не судят. Разбушевавшиеся психи продолжали раскидывать во все стороны экспроприированные в столовой помидоры, шипеть и шаркать. Санитары схватили полководца и ещё пару наиболее активных участников мятежа, но основная масса помешанных, продолжала щедро осыпать актеров урожаем близлежащего колхоза, щедро одарившего дом скорби.
В скорости сцена и зал видом своим и запахом стали напоминать рынок в конце знойного августовского рабочего дня. После артобстрела, который потихоньку сошел на нет. Актеры, до того имевшие достаточно божеский вид, стали похожи на работников консервного завода в страду томата.
*****

- Мара Георгиевна, а Вас предупреждали...От нашего контингента другого ждать не приходится и спросить не с кого кроме Вас, Вы одна в этой вакханалии дееспособная, хотя что это я...Вы выжившая из ума маразматичка, решившая привить людям прекрасное, но эти люди психи...Вы понимаете, ПСИХИ!!!!

Марочка сидела перед заведующим лечебницы, вжав голову в плечи, такого провала не ждал никто, завидующий продолжил свою речь

- Вас спасло только одно, один из наших гостей спонсоров, перечислил нам сумму вдвое большую той, на которую мы могли рассчитывать в общем сборе, мотивировав это тем, что Ваш расчудесный Чех, угодил гнилым помидором в башку его конкурента, чем доставил нашему благодетелю ни с чем не сравнимое эстетическое удовольствие. Отблагодарил нас, так сказать за креативную идею...Ну нет худа без добра, идите Мара Георгиевна, работайте дальше....

*****

Под покровом ночи, по коридору «женского» крыла лечебницы, бесшумно двигалась фигура в развевающемся белом плаще, возле одной из дверей фигура притормозила и скрылась за дверью.
На обычной больничной кровати, лежала укутанная в простыню до самых глаз Оленька Яйцева, переломанная, побитая, жалкая. Она ненавидела всех - Настьку, Чеха, Марочку, бабушку Самсонову...который час она беззвучно плакала, проклиная вся и все. Повернув голову на звук открывающейся двери, Оля увидела вошедшего Чеха.

- Женщина! Я пришел подарить тебе твою порцию славы. Ты хотела стать выше и больше и славою своею затмить величие твоего Императора? Что ж, Боги явились ко мне во сне и велели прославить тебя в веках...

Оленька, не знавшая об артобстреле мюзикла, удивленно, молча смотрела на Чеха. Ну неужели император снизошел, понял и принял ее любовь.

Чех засунув руку за пазуху, извлек пакет с окончательно потекшими помидорами и черпая зловонную жижу, начал кормить с ладони ошарашенную Олечку, молча сглатывающую гнилую массу, попутно размазывая по ее удивленному лицу и волосам, маску из гнилых помидоров

- Теперь женщина, ты достойна быть воспетой римскими стихоплетами, я твой Император Гай Юлий Чех, посмертно провозглашаю тебя Женщиной Кетчуп-Вамп

С этими словами, Чех накрыл Оленькино лицо подушкой, сел сверху, подождал когда закончится агония, трагично пукнул в подушку и удалился.

Великолепная, безоговорочная, блестящая победа озарила суровый лик Императора. Его великие предки могут гордиться своим венценосным потомком. Он зашел в туалет и со словами

- Я умываю руки! - окунул вонюче-томатные кисти в калоприемник унитаза.

(с) МариХуанна & Kappaka

---

- новая серия фотографий в фотоальбоме

2007-09-13 21:43:23 (читать в оригинале)

Фотографии МариХХХуанна :