Читать далее

14 июля 1953 года

Давненько же я не писал в свой дневник. Постараюсь вкратце упомнить все, что произошло за это время.

Про казнь писать не хочется. Решил вместо этого вклеить заметку из газеты. К сожалению, автор статьи не упомянул Эонвига. А меж тем, Ветер внес не малый вклад в раскрытие заговора. И он так же был награжден орденом почета.

К слову, на днях Гервига возведут в сан митрополита.

Судебные процессы тоже вспоминать противно. По сей день такое чувство, будто я окунулся в лужу с нечистотами, от которых невозможно отмыться.

Помню только, как спросил у Гервига, почему тот решил остановить казнь и потребовать арестовать Шуфта? На что епископ ответил: «Я до последнего сомневался в твоей виновности. Никак не мог избавиться от ощущения, что судебный процесс выглядел наигранным. И когда во время казни к Шуфту подошел незнакомый мужчина и сначала пытался отвести священника в сторону, а потом начал требовать денег за молчание, у меня промелькнула мысль: что, если Нойман говорил правду?»

В тот момент я поразился мужеству епископа. Он рисковал своей репутацией, потребовав повторного разбирательства. Если бы мои слова не подтвердились – едва ли Гервига когда-нибудь выбрали митрополитом. По сути, он поставил свою жизнь ради спасения моей. И я ему за это бесконечно благодарен. Это был сильный поступок.

Еще о сильных поступках. Вчера заходили Хильда и Эонвиг. Как я и предполагал, газетчики сильно преувеличили масштабы землетрясений в Иривии. Собственно, пострадали лишь несколько провинций на юге. Весь север остался цел. Ветер уже узнавал: деньги, которые он хранил в банке - целы.

Надо было видеть счастливое лицо Эонвига, когда он рассказывал об этом. Парень воспрянул духом. Глаза горят, лицо буквально светится от счастья.

- В Иривии, - говорит, - начался строительный бум. Восстанавливают пострадавшие города, осваивают новые территории. Предлагают всем желающим поучаствовать в восстановлении и получить за это собственное жилье! Ты представляешь? Мы уже с Хильдой билет купили. Через неделю уезжаем.

Рыжая рядом стоит. Улыбается.

Я рад, что у них все наладилось. Теперь уж точно все будет хорошо. Я это чувствую.

С Хильдой мы развелись. Пришли к Гервигу, покаялись. Он, конечно, отчитал нас за несерьезное отношение к браку, но простил и помог с разводом.

Что еще хорошего случилось? Дневник вот сумел восстановить. Когда проводили обыски в кабинете следователя, среди бумаг нашли и мои вырванные страницы. Для чего их сохранили – мы так и не смогли понять. Скорее всего, для следователя мой дневник был этаким орудием шантажа. А может, подстраховка от обвинений в его адрес. Теперь уже не спросишь – следователь в тюрьме и сидеть ему там ой как долго.

Ах, да! Чуть не забыл. Эонвиг помирился с мамой. Говорит, что Дороте сама явилась просить прощение. Ну да, впрочем, не буду вдаваться в подробности. Ни к чему это.

Кстати, живу я теперь в новом доме. Хотя, район все тот же. Забавно, но, похоже, я скучаю по проклятому дому. Не хватает стола под яблоней и замечательной лавочки, стоящей возле крыльца. Да и рассаду жалко. Только-только начала прорастать.

Я, кстати, узнал, из-за чего в итоге проклятый дом рухнул. Оказывается, подполом действительно лежал мешок с иривийской землей. И когда Шуфт произносил заклинание (то самое, из-за которого пострадал Эонвиг), часть заряда пришлась на мешок. В итоге зараженная земля с одной стороны год за годом разрушала здание своим колдовством, а с другой – не давала ему разрушиться. Она являлась своего рода фундаментом и когда мешок вынесли, дом погиб.

На днях Гервиг предлагал сразу возвести меня в сан священника, чтобы я занял место Шуфта.

Отказался. И даже не жалею.

Я вдруг отчетливо понял, что по-настоящему хороший священник вовсе не тот, кто лучше всех учился в семинарии и чьи помыслы чисты. Этого не достаточно. Истинный проповедник должен учить людей жизни, понимать их радости и печали, уметь найти нужное слово для каждого, кто приходит в церковь.

Из судебных процессов я вынес один полезный урок: все люди настолько разные, что мне потребуется не один год, чтобы стать настоящим священником.

Я так все Гервигу и объяснил. Что, мол, хочу поездить по миру, посмотреть, как живут люди. Епископ, хоть и без удовольствия, но согласился со мной. И даже пообещал, что когда я надумаю вернуться, он обязательно подберет для меня хорошую работу. На том и порешили.

Все ж таки прав был Эонвиг, предрекая мне судьбу путешественника. Хотя, с его идеей об открытии кафе я по-прежнему не согласен. Уж в этом он меня не убедит.

15 июня 1953 года

Вот это да!

Только что заходила рыжая. Одна. Встала на пороге и молчит. Я ей:

- Ты чего?

А она голову опустила.

Меня даже мороз по коже пробрал. Думал, что снова беда приключилась.

- Я не знаю, как тебе это сказать, - виновато произносит девчонка. - Поначалу не хотела рассказывать, думала: «Мало ли?». А потом стыдно было, что так долго молчала.

Умеет Хильда наводить тень на плетень.

Я к ней подошел, приподнял личико за подбородок. Улыбнулся:

- Не томи уже.

- Вот! – вздохнула она и достала из кармана смятый конверт. – Это Аделина тебе письмо написала. Давно еще. Перед нашей свадьбой. Я просто боялась, что ты прочитаешь и раздумаешь на мне жениться.

Хильда смущенно отвернулась. Дуреха рыжая.

- Что же это такого могла написать Ада, чтобы я изменил решение? – нарочито ворчливо спросил я, разворачивая конверт.

Я делал вид, что меня мало интересует письмо, хотя на самом деле толика любопытства все ж таки присутствовала. Давно мне девушки писем не писали. Последний раз в армии получал, когда еще с Лил встречались.

Достал письмо. Либо у Ады превосходный почерк, либо она провела много времени, выводя каждое слово. Буковки аккуратные, округлые. Строчки ровные.

«Здравствуйте, уважаемый Нойман. Пожалуйста, простите меня за столь дерзкий поступок. Я никогда бы не решилась написать это письмо. Но мама мне всегда говорила, что лучше сделать и потом жалеть, чем не сделать и всю жизнь переживать из-за этого. А мне бы очень хотелось встретиться с вами.

Я понимаю, что это очень глупо. К тому же вы женитесь на Хильде. Просто после того случая, когда вы спасли нас от полиции, я все время вспоминаю вас. Я сразу поняла, что вы очень хороший. И храбрый. Мне так хочется подружиться с вами. Если нет – вы скажите. Я не обижусь. Честное слово. Я пойму. Но если вдруг вы все же захотите со мной встретиться, то я буду очень рада.

Аделина»

- Ада очень хорошая. Она добрая, веселая, самая лучшая, - уговаривала меня Хильда. – Ты увидишь – она тебе понравится.

Я не слушал рыжую. Перечитывал письмо, а перед глазами стоял образ: чудаковатая девочка с розовыми перьями в волосах. Я представлял, как она сидела за столом и писала строчку за строчкой. Затем морщилась, зачеркивала неудачную фразу и начинала все заново, на чистом листе.

«Я сразу поняла, что ты очень хороший. И храбрый».

Моя улыбка становилась все шире.

- Чего ты лыбишься? – возмутилась Хильда. – Девушка, может, всю душу в письмо вложила, а он молчит и лыбится. Ты с ней встречаться пойдешь? Учти – если не пойдешь – я тебя побью!

Рыжая нахмурила брови, чтобы казаться более угрожающе. И вот эта грозная мордочка добила меня окончательно. Я расхохотался. И хохотал как ненормальный, выплескивая из себя всю ту горечь и обиды, что поселились в последние недели. Мне не было смешно. Мне было хорошо!

- Ты чего? – опешила Хильда.

- Да так, - все еще посмеиваясь, ответил я. – Все нормально.

Моя улыбка никак не была связана с трогательными строчками из письма. Меня поражал комизм ситуации: моя бывшая жена устраивает мне свидание со своей чудаковатой подружкой.

- Так ты встретишься с Адой?

- Встречусь. Куда ж деваться?

Рыжая удовлетворенно кивнула:

- Тогда иди, пиши ей записку. Я передам.

Пришлось отправиться за бумагой и ручкой.

- Предложи встретиться в парке, - подсказывала Хилда. – И смотри у меня! Обидишь…

- Да понял я уже, понял. Побьешь. Но говорю сразу – ничего обещать не буду. Сходить схожу, но на этом все.

Хильда недовольно покосилась на меня, но промолчала.

Я дописал записку, отдал ее рыжей… Одним словом, завтра у меня свидание.

16 июня 1953 года

Я пришел в парк к назначенному времени. Слегка растрепанный, в клетчатой рубашке, которую, если по хорошему, следовало бы отутюжить. В обычных повседневных брюках, в ботинках, в каких ходят все местные. Одним словом, собирался я так, словно шел не на свидание, а в булочную.

Аделина уже ждала меня. Она стояла в тени дерева, то и дело поправляя и без того идеальные складки на синем платье. Волосы ее в этот раз свободно струились по плечам. Я и забыл, что они темно-коричневые, как шоколад.

- Ну здравствуй, - подошел я, не зная, что делать дальше.

Мне хотелось поскорее разобраться с этой ситуацией и вернуться домой.

- Здравствуйте, - произнесла Ада и тут же покраснела.

Мне стало стыдно. Бедная девушка столько времени ждала этой встречи, волновалась. Специально наряжалась ради меня. И тут пришел взрослый дядя Нойман и даже не хочет дать шанс несчастной.

«В конце концов, - мысленно одернул я себя. – Что тебе стоит? Будь добр – пообщайся с ней хотя бы с пол часика».

- Мороженое хочешь? – спросил я, ощущая себя дедушкой, к которому приехала внучка.

- Да.

Ада прошептала это так тихо, что я понял ответ по едва уловимому кивку.

Мы дошли до лотка мороженщицы. На мой вопрос: «Какое тебе купить?» - Аделина окончательно смутилась, и пришлось выбирать на свой вкус.

Это начинало раздражать. Я все понимал: у нее ко мне чувства, она хочет понравиться мне, но какой прок в свидании, если Ада все время станет молчать?

Мы сели на ближайшую скамейку и съели мороженое, не проронив ни слова.

Меня начинали обуревать сомнения. Что если я давно ей разонравился, и она явилась на свидание из чувства долга? Теперь сидит и не знает, как от меня отделаться.

- Ты где-то учишься или работаешь? – спросил я, обдумывая, как бы с одной стороны проявить дружелюбие, а с другой поскорее распрощаться.

Ада вся как-то скуксилась. Вопрос мой явно задел больную тему.

- Я не смогла в институт поступить. Завалила экзамен по математике. Подрабатываю в магазине родителей.

- Чем они торгуют?

В этот момент я абсолютно уверен, что между мной и Адой быть ничего не может. В ней нет того дерзкого обаяния, что привлекал меня в Хильде. Да и умом Аделина, похоже, не блещет.

- Книгами.

- Вот как? И что же. Тебе нравится эта работа?

Отчего-то я был уверен, что такая девушка не читает книги и работа в магазине для нее в тягость.

- Еще бы! – пылко произносит Ада, и я заметил, как блестят ее глаза. – Я очень люблю книги. Особенно мне нравятся детективы и книги по истории.

- Серьезно? – меня это и впрямь удивило. – Какая же у тебя любимая книга?

- Даже не знаю, - растерялась Ада и я готов был решить, что про исторические книжки она прибавила ради красного словца. – Из последнего мне очень понравилась «Война за свободу» Стериша Ярона про то, как шуверы, сражались…

- Да, да! Знаю. Я ее тоже читал! Замечательная вещь. А тебе попадалась книжка Лейвига «Без права отступать»?

- Еще бы! Я ее три раза перечитывала!

Спустя десять минут мы болтали как старые добрые друзья. Оказалось, что у нас с Адой так много общего! В детстве, ее, как и меня, заставляли ходить на плавание и нам обоим это чрезвычайно не нравилось.

Еще Ада мечтает выучиться на художника, а я всегда питал страсть к девушкам, которые умеют рисовать.

Мы говорили до тех пор, пока в парке не зажглись фонари. И все равно не могли утолить жажду общения. Еще столько всего осталось нерассказанным, так много вещей хотелось обсудить.

Я проводил Аделину до дома и потом долго не мог уснуть, вспоминая каждую ее фразу, каждый жест, каждую улыбку.

Наверное, это последняя моя запись в дневнике. Не потому, что я встретил Аделину и теперь мне есть кому рассказывать о всех своих переживаниях и мыслях. Хотя, и это тоже – я чувствую в ней родственную душу. Но на самом деле причина гораздо очевиднее. Мне просто не хочется писать.

Когда ты счастлив, нет нужды размышлять о мире и людях, что тебя окружают. Когда ты по-настоящему счастлив, хочется просто жить, не тратя время на ведение дневника. Поэтому я дописываю последнее предложение и ставлю точку.

UPD: От автора.

Кто дочитал книжку до конца - отпишитесь хоть как оно. Что понравилось, что разочаровало, как оно в целом?)

Серия сообщений "Дневник Ноймана Эммерика":
Часть 1 - Дневник Ноймана Эммерика. 1
Часть 2 - Дневник Ноймана Эммерика. 2
...
Часть 34 - Дневник Ноймана Эммерика. 33
Часть 35 - Дневник Ноймана Эммерика. 34
Часть 36 - Дневник Ноймана Эммерика. 35. Финал!)

21 июня 1953 года

Думаю, если бы Рамону довелось побывать вчера на суде, он снял бы шляпу перед следователем.

В адвокаты нам определили молодого парнишку, возрастом чуть старше Хильды. Он встретился с нами в здании суда, буквально за пару минут до начала процесса. Тощий, угловатый, в нелепом клетчатом костюме, в круглых очках, которые он то и дело поправлял. С делом ознакомился мельком. По сути, открыл папку с документами, пролистал первые страницы и закрыл. Нам с Эонвигом никаких вопросов не задал. Лишь уточнил, что из нас кто.

Прямо скажем – никудышный адвокат нам попался. За весь процесс ни разу не возразил. Хотя бы из приличия. Не опротестовал ни одного обвинения. Смотрел на судью с подобострастием. Выслуживался. А ведь чего бы проще – попытаться за нас заступиться. Доказать нашу невиновность. Всего ничего: позвать друзей Хильды и попросить рассказать, как все было на самом деле. Такую бы репутацию себе заработал! Переехал бы в Дагомар, устроился в приличную адвокатскую контору.

Побоялся. Решил, что лучше скромно жить в родном болоте, чем добиваться правды.

Сколько же в нашем королевстве таких молодых парней, которые делают то, что прикажут? Цепляются за безрадостное существование, лишь бы не стало еще хуже. Успокаивают себя мыслями, что лучше работать пусть и не по совести, зато гарантированно получать крохи на кусочек хлеба. Потому что кто его знает, чем обернется героизм – почетом и славой или гонениями и травлей?

Нашему обществу не нужны герои. Их выдавливают, как прыщи – методично, с особой ненавистью. Я даже знаю почему. Тяжело осознавать, что твой сосед по улице или коллега по работе может быть лучше, чем ты. Смелее, честнее, настойчивее. «Пусть все будут одинаково серыми, типично усредненными, - думают они. - Так всем спокойнее». В особенности тем, кто больше всех ненавидит героев.

В зале суда я обратил внимание на огромные полукруглые окна во всю стену. Они выходили на городскую площадь. И солнце, яркое, полуденное, безжалостно палящее сквозь стекла. Оно заливало янтарным светом зал, жаля всех, кто был вынужден сидеть под его лучами. Мужчины тои дело доставали из карманов носовые платки и прикладывали их к вспотевшим лбам. Женщины обмахивались бумажными веерами и шляпками. Духота изнуряла, оплавляя лица собравшихся, словно восковые свечи.

Шуфт, сидевший на первом ряду, в качестве главного свидетеля, предложил открыть окно. Судья согласно кивнул, глянул на адвоката. Парнишка понял намек и посмешил исполнить пожелание. Долго возился с оконной рамой, которую будто заклинило. Дергал на себя ручку, виновато оглядывался, бормотал извинения. Наконец с треском распахнул окно.

Свежий воздух ворвался в помещение, вызвав вздох облегчения у присутствующих. Вместе с ним долетели отзвуки криков. Хильда – хорошая, добрая девочка Хильда пыталась разбудить общественность, устроив на улице акцию протеста. Она хотела заставить прохожих открыть глаза и хоть раз в жизни воспользоваться той единственной силой, что есть у народа – сплоченностью. Рыжая собрала друзей: Аду, парней, чьи имена я так и не смог запомнить – вместе они стояли перед зданием суда. Кто с плакатами, кто с громкоговорителем. Выкрикивали призывы «остановить судебный произвол» и еще что-то в нашу защиту.

Полиция все же разогнала эту акцию.

Славная, наивная Хильда. Она до сих пор верит, что если подобрать нужные слова, то общество встрепенется, осознает всю глубину трагедии и в едином порыве отправится на борьбу с несправедливостью.

Не отправится. Пламенные речи давно потеряли свою магическую силу. Они больше не способны разжигать людские сердца.

Да и о каком пробуждении прохожих могла идти речь, если даже в зале суда людям было плевать на нас? Причем, это ведь не просто случайные зеваки, которые проходили мимо и решили заглянуть ради интереса. Все они, так называемые, «свидетели по делу». То есть, каждый из них отчетливо знал, что дело сфабриковано. На их глазах творилось беззаконие, в котором они участвовали. Эти свидетели понимали, что на кону жизнь неповинного человека. И ведь ни у одного на лице даже мускул не дрогнул, когда он выходил к судье и рассказывал о том, как мы с Эонвигом якобы покупали иривийскую землю, как я уходил в лес, где творил заклинания.

Самым главным для этих людей было защитить свою шкуру. Они покорно говорили отрепетированную речь, лишь бы их не тронули. Пусть вешают незнакомого парня, пусть второго отправляют за решетку – только бы в их жизни все оставалось хорошо и спокойно.

Когда в нашей стране человеческая жизнь превратилась в разменную монету, которой оплачивают преступления власти? И как эти липовые «свидетели» не могут взять в толк, что идя на поводу у преступников, они сами превращаются в разменные монеты? Ведь случись что, и на моем месте может оказаться каждый из них. Система его так же перемелет и выплюнет бездыханное тело, о котором на завтра все забудут.

Почему они так патологически боятся быть ЛЮДЬМИ?

Единственные, кого волновала наша судьба – два молодых журналиста, поджидавшие нас у входа в суд. Для них наше дело было знаменательным событием, из которого получится отличная сенсация. Журналисты напоминали коршунов, слетевшихся к умирающему. Отклевывали куски от еще живой плоти, задавая кощунственные вопросы. Когда нас уводили, я слышал, как один сказал другому: «Завтра еще на казнь надо сходить. Шикарный материал получится. На первую полосу».

Не хочу больше писать о процессе. Это было мерзко и подло. Я пытался защищать нас с Эонвигом, оспаривал обвинения, приводил доказательства. Куда там! Любая попытка защититься встречалась в штыки. Судья не желал слушать ничего, кроме той заготовки, что подготовила полиция. Как и все присутствующие (кроме нас с Эонвигом и епископа) судья играл свою роль, и исход пьесы был заранее известен.

Я до последнего надеялся, что Эонвигу назначат выплатить штраф и отпустят. Куда там… Семь лет лишения свободы.

Нет. Не могу больше про это писать. На душе очень тяжело.

***

Сидим сейчас с Эонвигом. Подбадриваем друг друга, как можем. Он мне желает, чтобы веревка порвалась, я ему пожелал, чтобы тюрьма оказалась переполнена и его отпустили на свободу. Оптимисты-сказочники.

Вечером Эонвига увезут, и тогда станет особенно паршиво. Пока еще мы вместе и поддерживаем друг друга.

Варт обещал, что как только следователь уйдет, он проведет ко мне Хильду, чтобы мы смогли попрощаться. Заодно, передам ей эти записи. Что с ними делать – пусть сама решает.

***

Хильда, в конце дневника пишу специально для тебя.

Я очень хочу тебя попросить: пожалуйста, съезди в Дагомар к моим родителям. Расскажи им правду. Очень тебя прошу. Для меня невыносима мысль, что в памяти мамы и папы я могу навсегда остаться преступником.

Адрес: ул. Заречная, дом 51.

И еще. Я не знаю, решишь ли ты дождаться Эонвига из тюрьмы или расстанешься с ним – это твой выбор и никто не вправе осуждать тебя. Но хотя бы навещай его время от времени. Пусть даже не как возлюбленного. Ему нужна твоя поддержка. Когда сидишь в камере, очень важно знать, что есть хоть один человек, который помнит о тебе.

Удачи тебе, Хильда. Я не раз говорил, что ты умная, красивая девушка. Уверен, что тебя ждет замечательное будущее. Искренне желаю тебе счастья.

Вспоминай меня хоть иногда.

Прощай.

Далее вклеена вырезка из газеты «Дагомарский обозреватель» от 26 июня 1953 года под заголовком «Казнь колдуна» (прим.ред.).

«Многое доводилось лицезреть вашему покорному слуге на своем веку. Однако ж, признаюсь, на казни я присутствовал впервые. И судя по возбужденному шепотку, проносившемуся над площадью, нас таких было большинство.

Должен отметить, что сия история происходила в городе Киршгарде. 22 июня сего года судили молодого парня, нашего с вами земляка, Ноймана Эммерика, по обвинению в колдовстве. Приговор был суров – смертная казнь через повешение. Что примечательно, господин Эммерик являлся не кем иным, как, задумайтесь на минуточку, лучшим учеником в церковной семинарии и без пяти минут диаконом киршгардской церкви!

Однако ж мои коллеги в достаточной мере описали как проходил судебный процесс, поэтому не стану утомлять вас перечислением всех нюансов, а лучше опишу саму казнь.

Нашлось немало желающих посмотреть расправу над кодуном. Приезжали из ближайших городов, деревень. Люди стекались вопреки удушающей жаре. Все ж таки, насколько сильна в народе тяга к зрелищам! На наших глазах разыгрывалась самая, что ни на есть, настоящая драма! Толпа возроптала, увидев осужденного. Казалось бы – молодой мужчина, еще и жизни-то не повидавший, идущий на казнь, но ведь как смотрел, подлец! Как смотрел! Буквально душу выворачивал! Сколько силы было в этом взоре! Сколько жизни! Ему через несколько минут умирать, а он был живее всех нас вместе взятых.

Нет, господа мои, не бывает такого взгляда у преступника. Если уж кто и был в тот день грешником, то это общество, с молчаливого согласия которого проходила казнь праведника.

Вы можете обвинить меня в чрезмерно восторженном слоге, коим я описываю господина Эммерика, но смею вас заверить, что все мои литературные потуги меркнут в сравнении с его мужеством, в коем вы убедитесь, дочитав мой труд до конца.

И вот представьте: городская площадь, в центре которой деревянный помост с виселицей. Петля мерно раскачивается на ветру, навевая мысли о скоротечности наших жизней. Ваш покорный слуга имеет честь стоять в первом ряду подле его преосвященства епископа Гервига. Здесь же присутствует городничий Киршгарда - Люгт Зольднер, а так же местный священник, именуемый Шуфтом.

Мы наблюдаем, как господина Эммерика возводят на эшафот. Палач требует встать на крышку люка. Петля еще не надета, но уже маячит за спиной Ноймана, точно неотвратимый рок.

Я перевожу взгляд на господ церковных служителей. Наш достопочтимый епископ Гервиг смотрит куда-то вдаль невидящим взором. Готов поспорить, что ему не доставляет удовольствия присутствовать на казне колдуна. Тогда как местный священник открыто глядит на приговоренного и, кажется, на его губах играет усмешка.

Раздается барабанная дробь.

- Ваше последнее слово, - громко объявляет палач.

Людской гул резко затихает, и взгляды устремляются к худощавой фигуре Ноймана.  

Колдун молчит. И кажется, что ему нечего сказать перед смертью. Ни единого слова, которое он хотел бы оставить в памяти людей.

- Я оказался на этом месте, - вдруг произносит он хриплым голосом, - потому что хотел добиться правды. Сделать мир лучше, дать людям хоть немного счастья. Возможно, мои планы были слишком амбициозны, но я уже понес наказание. Знать, что все, к чему ты стремился, обернулось против тебя – достаточно суровая расплата за мою самоуверенность и тщеславие. И все же я не хочу, чтобы мой пример убедил людей отказаться от борьбы за правду. Как бы нас не пытались очернить, какие бы обвинения нам не приписывали, мы всегда будем сильнее их. Да, я умру. Но это не поражение. Это первый шаг к победе. Потому что теперь все те, кого вынудили дать против меня ложные показания, знают - кто истинные преступники. И теперь ни Шуфт, ни полицейские, ни судьи не смогут обвести этих людей вокруг пальца. Не убедят их в своей порядочности. Не заставят поверить в свою честность и неподкупность. Теперь горожане знают, что их городом управляет сборище негодяев. Люди, в ваших силах изменить город! Вас много! Вы не должны бояться этих мерзавцев!

- Достаточно, - сварливо перебил палач, заметивший, как господин Зольднер жестами требует остановить речь. Очевидно, у достопочтимого городничего речь не вызвала положительных эмоций.

- Страх – ваш главный враг! Победите его и…

Последние слова Нойман не успел произнести. Петля крепко обхватила его шею. Губы господина Эммерика беззвучно прошептали окончание фразы, но звук так и не достиг наших ушей.

Палач направился к рычагу, чтобы опустить люк под ногами осужденного. Казалось бы, еще миг и наступит финал…

Миниатюрная барышня, как выяснилось позже – жена господина Эммерика, мчалась к эшафоту, крича: «Остановите казнь! Нойман не виновен! У нас есть доказательства!»

Епископ Гервиг поднял вверх руку, требуя, чтобы с повешением повременили. Бедняга палач, суда по его рассеянному лицу, не знал, как вести себя в этой щекотливой ситуации. Ведь вмешиваться в казнь может лишь главный судья, и в тоже время ослушаться епископа то же самое, что ослушаться Далара.

 К рычагу палач так и не притронулся. С молчаливого одобрения господина Зольднера, юноша остался стоять с наброшенной петлей.

Жена Ноймана подбежала к Гервигу и ухватила его за руку. «Вы должны меня выслушать!» - умоляюще произнесла она.

Барышня поведала, как они с друзьями незаконно проникли в дом священника, воспользовавшись его отсутствием. Ничуть не стесняясь, эта юная разбойница призналась, что произвела обыск и обнаружила в сарае погреб, в котором хранится магическая земля.

 «Это все ложь! – кричал Шуфт в неистовстве, пытаясь заглушить рассказ барышни. – Гнусный поклеп! Провокация!»

Не стану утомлять вас перечислением всех эпитетов и сквернословий, что лились из уст его преподобия Шуфта. Скажу только, что поведение его было недостойным церковного служителя. Но оказалось, что это еще цветочки по сравнению с тем, что произошло дальше. Священник приказал немедленно арестовать госпожу Эммерик на основании ее собственного признания о проникновении в частную собственность! Как вам такой пассаж?

Вдумчивый читатель может возмутиться, ведь формально священник прав. Но мне хочется задать вопрос: отчего ни у кого не возникло желания проверить достоверность слов барышни? И где то великое милосердие, о котором нам вещают многоуважаемые пастыри?

Впрочем, я отвлекся от описания событий, тогда как страсти разгорались нешуточные. На призыв священника сбежалась полиция, торопившаяся немедленно арестовать девушку. В этот момент на площади появились двое парней, тащивших увесистые мешки, по их словам, с той самой колдовской землей.

«Мешки подбросили! - кричал Шуфт, осыпая юношей ругательствами и угрожая арестом. – Вас всех посадят! Вы отправитесь на виселицу, вслед за вашим Нойманом! Все до единого!»

Вперед выступил городничий. «Допустим, вы говорите правду, - произнес он, - но где доказательства, что мешки действительно принадлежат его преподобию Шуфту? Кто сможет поручиться, что это не вы принесли землю, чтобы спасти вашего друга?»

Молодые люди молчали. С их стороны было досадным упущением устроить обыск без свидетелей. Но, господа мои читатели, все оказалось не так просто.

Я возьму на себя смелость процитировать дальнейшую беседу, коя происходила между его преосвященством Гервигом, господином Зольднером и священником Шуфтом.

«Г.: Я полагаю, что необходимо провести новое расследование.

З.: Судебный процесс завершен. Вы же сами присутствовали на нем! Или вы сомневаетесь в справедливости решения?

Ш.: Вот именно! Ваше преосвященство, неужели вы позволите ввести себя в… гм… заблуждение? Это же очевидно, что мерзавка Хильда и ее дружки пытаются отомстить мне! Между прочим, эта Хильда уже не первый раз проникает в мой дом! Но на этот раз я не допущу, чтобы ее вновь выпустили под залог! Это преступница и она должна сидеть в тюрьме!

Г.: И все же я настаиваю на повторном судебном разбирательстве.

Ш.: Кому вы верите? Этой бесстыжей девке или мне? Я честный человек и за всю жизнь и лейна чужого не взял, не говоря уже о том, чтобы хранить у себя дома землю из Иривии! Я считал вас здравомыслящим человеком, а вы с ними заодно?!

(епископ побагровел)

Г.: Если желание не допустить казни невинного человека вы приравниваете к безрассудному поступку, то да – я с ними заодно!

З.: Ну что вы. Его преподобие вовсе не то имел ввиду. Но подумайте: вдруг выяснится, что землю подбросили? В чем я лично уверен. Как это скажется на вашей репутации?

Г.: Хильда! Подойти сюда! Посмотри мне в глаза и ответь честно: вы действительно нашли эту землю в сарае Шуфта или ты пытаешься спасти своего мужа?

Х.: Клянусь! Я знаю, что поступила плохо, вломившись в его дом, но честно! У меня не оставалось другого выхода! Епископ, ну вы же знаете Ноймана! Вы же умный человек! Ну, сами подумайте, зачем ему заниматься колдовством? Да я сама видела, как Шуфт колдовал несколько лет назад! Ну, хотя бы допустите такую мысль! Пожалуйста! Пригласите следователя из столицы, судей. Не знаю. Нойман хотел рассказать вам про махинации Шуфта и за это его сначала заперли в камере, а потом разыграли этот фарс с подставными свидетелями! Они же все подстроили! Переписали его дневник, подкинули ему землю!

Ш.: Не правда! Земля там с самого начала лежала!

(священник резко умолк, поняв, что сболтнул лишнее)

Г.: А откуда вы это знаете?

Ш.: Да ниоткуда… я так… предположил. Раз это… так и это…

З.: Думаю, его преподобие имел ввиду, что как только Нойман переехал в наш город, он сразу же купил мешок земли и спрятал его подполом. Я верно выразил вашу мысль?

Ш.: Да. Именно так я и собирался сказать. По нему ж сразу видно было, что парень он подозрительный. Я ж еще с первого дня заметил, что этот ваш Нойман какой-то странный. Он прислужник Рамона! Колдун! Нечестивец!

Г.: Прекратите! (жестко произнес епископ). Именем церкви я требую отменить казнь, и назначит повторное судебное разбирательство!

З.: Назначайте. Но учтите, это вам так с рук не сойдет. Я доложу о вашем дерзком поведении и тех оскорблениях, что вы бросили в лицо всему нашему городу, усомнившись в нашей честности!

Что творилось дальше – это, я вам скажу, почище любого детективного романа будет. Ноймана отправили обратно в камеру. Его жену Хильду и двух ее друзей так же взяли под арест, но! Уже на следующий день в маленький город Киршгард приехало немыслимое количество столичных следователей. Начались судебные разбирательства, десятки свидетелей давали показание.

И что же выяснилось? Господин Эммерик оказался чист перед законом! В его доме и впрямь хранилась земля, но принадлежала она, кому бы вы думали? Нашему удивительному священнику Шуфту! И ведь как это доказали? Нашелся человек, который несколько лет назад помогал священнику переносить мешки в тот самый дом, который позже был выделен для Ноймана. Причем, помогал это делать неоднократно, хотя, по его заверениям, не знал, что в мешках магическая земля.

То есть вы понимаете, что произошло? В прошлом священник Шуфт занимался магией. Чтобы не привлекать лишнего внимания, он приносил запретную землю в пустой дом, числившийся за церковью и там, вдалеке от любопытных глаз, творил колдовство. Однако вскоре об этом стало известно соседу, проживавшему через дорогу от этого дома. После того, как Шуфта застали на месте преступления, священник стал более осторожен и в тот дом больше не приходил. А мешок с иривийской землей так и остался лежать в доме.

И ведь кто бы подумал, что пригодится!

Любознательный читатель всенепременно должен задаться вопросом: «Зачем же священник Шуфт связал свою жизнь с колдовством?». Я вам отвечу.

 Пользуясь саном церковнослужителя, этот, с позволения сказать, божий человек, готовил специальное зелье, которым опаивал прихожан на ежемесячных обрядах, подмешивая варево в чаши со святой водой. После чего одурманенная паства поддавалась на любые внушения и смиренно жертвовала церкви свои сбережения.

«Куда же смотрели городские власти?» - зададите вы справедливый вопрос. Городские власти и сами участвовали в столь изощренном вымогательстве. Все, начиная от низших полицейских чинов и судей, вплоть до городничего получали прибыль с этих воздаяний.

Для тех жителей, что не посещали церковь, существовал другой способ отъема денег, коим управлял непосредственно городничий – господин Люгт Зольднер. Прикрываясь несуществующей угрозой войны, он создал организацию «городские защитники», которая на самом деле занималась вымогательствами и шантажом честных граждан.

Каков расклад, а? И ведь это беззаконие творилось не где-нибудь на границе королевства, а, по сути, у нас под боком!

Господин Эммерик, прибыв в Киршгард, сразу раскусил мошенников и хотел призвать к ответу, но его засадили в тюрьму и обвинили в колдовстве. Но все же судьба расставила все по местам, оправдав невинных и наказав истинных преступников.

Судебные процессы продолжаются по сей день, но уже сейчас можно с уверенностью сказать, что главные злодеи получили свое сполна. Со дня на день состоится казнь настоящего колдуна – господина Шуфта.

А наш отважный Нойман Эммерик оправдан и представлен к королевской награде: ордену почета третьей степени.

И думается мне, что до тех пор, пока существуют такие парни, как Нойман, у нашего общества еще есть шанс измениться к лучшему».

Серия сообщений "Дневник Ноймана Эммерика":
Часть 1 - Дневник Ноймана Эммерика. 1
Часть 2 - Дневник Ноймана Эммерика. 2
...
Часть 33 - Дневник Ноймана Эммерика. 32
Часть 34 - Дневник Ноймана Эммерика. 33
Часть 35 - Дневник Ноймана Эммерика. 34
Часть 36 - Дневник Ноймана Эммерика. 35. Финал!)

***

Разумеется, экспертиза показала, что весь дневник от начала до конца писал я. Мне потом удалось взглянуть на то, что осталось от моих записей. Эти подонки, никак иначе я не мог их назвать, оставили лишь самые общие моменты о том, как я приехал в город, как проходила свадьба. Все, что могло скомпрометировать Шуфта или городничего – безжалостно вырвали и на это место вставили совершенно чудовищные заметки о том, как я собираюсь при помощи колдовства захватить власть в городе.

Я это когда увидел – у меня глаза на лоб полезли. Меня, по сути, выставили этаким колдуном-психопатом, который хочет при помощи магии установить в городе свои порядки.

Самое отвратительное, что Гервиг поверил этой фальшивке. Я не понимаю, как такой умный человек мог попасться на столь нелепую, гнусную ложь?

Я до последнего надеялся, что епископ раскусит обман. Он ведь знает меня! Сам же говорил, что хочет взять на работу именно из-за моей порядочности.

Мои надежды рухнули, когда я услышал прощальные слова Гервига. Он произнес это при всех (при следователе, Шуфте, Эонвиге, полицейских), оттого было обидно вдвойне.

- Теперь я понимаю, отчего ты так рвался в Киршгард, - сказал он. – Вот почему мне никак не удавалось уговорить тебя работать в столице. Конечно. В Дагомаре ты бы не смог заниматься колдовством… А ведь я тебе верил… Прискорбно осознавать, что я ошибался на твой счет. Уповаю лишь на то, что ты осознаешь свои грехи и покаешься перед Господом нашим Даларом.

Слышать такое для меня было хуже пощечины. Пусть я и не хотел работать в тайной охране, но уважение Гервига для меня всегда оставалось важным. А теперь я не просто лишился этого. Епископ презирает меня.

И мои родители… Гервиг обязательно сообщит им о моей судьбе (а участь моя незавидная – и без суда понятно, что меня ждет смертная казнь). Как страшно умирать, зная, что твои родители до конца жизни будут считать тебя преступником и колдуном. Какой удар для них.

В результате я вновь вернулся в камеру (хотя еще недавно полагал, что никогда больше не увижу этих грязно-синих стен и одинокой деревянной лавки). На этот раз вместе со мной посадили Эонвига. Нам предстояло просидеть в камере до утра, после чего явиться в суд. И я, и Ветер прекрасно понимали, что нас ожидает завтра. Мы не строили иллюзий и не верили в честное неподкупное судейство. На моем горизонте маячила виселица, а его, очевидно, признают соучастником и отправят в тюрьму. Вопрос лишь в сроке.

Я расположился с бумагой и карандашом прямо на полу, под окном.

В любой другой ситуации я не стал бы сидеть, прислонившись к холодной стенке, да еще и на сквозняке – запросто можно подхватить радикулит.

Оказывается, в мире столько вещей, которые перестают волновать, когда жить осталось пару дней. По сути, будущее, которым мы все живем, исчезает. И даже прошлое, которое не редко вмешивается в наши мысли, уходит куда-то далеко-далеко. Для прошлого не остается места. Его вытесняет настоящее. Есть только здесь и сейчас. Оно ограничивает тебя временными рамками, пространством, но в тоже время дает удивительную свободу. Ты заперт в камере и все равно абсолютно свободен.

На самом деле, это поразительное ощущение. Ты начинаешь иначе воспринимать происходящее. Полностью переосмысливаешь жизнь и понимаешь, что большую часть времени занимался ерундой. Ты жил, учился, служил в армии, влюблялся, ссорился с родителями, мирился, заводил новых друзей, забывал старых. Бесконечная череда глупых никчемных занятий.

Если так задуматься: была у меня настоящая любовь? Такая, чтобы жизнь готов за нее отдать?

Нет.

Хильда…

Сейчас я понимаю, что с рыжей было что-то очень близкое, похожее. Для нее я готов сделать многое, но не все.

Был ли я когда-нибудь по-настоящему счастлив? Так, чтобы не из-за хорошей вести или удачных обстоятельств, а, может быть даже вопреки чему-то?

Нет.

Я только теперь осознал, что счастье не зависит от того: добьешься ты своей цели или нет. Счастье – оно есть всегда. И ты либо ощущаешь себя счастливым, либо нет. Третьего не дано.

Мои мечты реализовались?

Тоже нет.

И не потому, что они были невыполнимыми или я плохо старался. Потому что никогда по-настоящему не мечтал. Так, как это делают дети, для которых еще не существует границ невозможного.

А ведь на самом деле, я только сейчас понимаю, что мог бы сделать все. Отправиться в кругосветное путешествие, построить собственную церковь… Почему я никогда не позволял себе даже думать об этом? Мыслил в таких мелких приземленных масштабах, что от самого себя тошно.

Через два дня я умру. Все. Меня больше не будет на этом свете. У меня было двадцать с небольшим лет, чтобы оставить хоть какой-то после себя. Дать что-то этому миру. Почему одни даже в пятнадцать совершали революции и меняли общество, а я за двадцать три года не сделал ничего? Детей и тех не завел. А ведь я хотел сделать прихожан лучше. Но отчего-то всегда откладывал эту работу на потом.

В моих фантазиях рисовалось некое абстрактное будущее, в котором я уже творю добрые дела.

Теперь меня не станет. Кто вспомнит обо мне? Родители? Хильда? Несколько друзей детства? Их воспоминания будут затихать и постепенно память обо мне навсегда исчезнет.

И в глубине души я понимаю, зачем на самом деле записываю сейчас все это. Вовсе не по инерции или чтобы скоротать время. На самом же деле внутри меня теплится надежда, что записи удастся передать Хильде. Пусть мой дневник безнадежно испорчен, но хотя бы вот эти последние листы должны сохраниться. Мне хочется, чтобы кто-нибудь прочел их и понял, что жизнь его может закончиться в любой момент, и нельзя сидеть сложа руки. Иначе перед смертью будет до слез обидно, что ты прожил свой отрезок, маленький или большой, и так ничего и не сделал.

***

- Можно вопрос? – обратился я к Эонвигу.

- Смотря какой.

Ветер, до того лежавший на лавке и смотревший в потолок, перевернулся на бок, чтобы видеть мое лицо.

- Когда меня обвинили в краже, следователь показал заявление, написанное от твоего лица. Будто ты видел, как я проносил в дом мешок с награбленным. Скажи честно: оно настоящее?

Мне хотелось уяснить, что представляет собой Ветер, как человек. Ведь за месяц нашего знакомства мне так и не удалось распознать его сущность. Кто он на самом деле? Экспрессивная творческая личность, живущая ради себя? Или герой, способный на жертвы?

- Я бы никогда не стал писать такое, - сухо ответил Эонвиг. – Я могу сколько угодно злиться на тебя, но никогда не предам.

Несмотря на излишне патетичный финал, я ему поверил. По глазам видел, что говорит он искренне.

- Я очень хочу, чтобы ты меня выслушал. Для меня важно объяснить тебе одну вещь.

- На счет Хильды? – догадался Ветер.

- Да. Но для начала хочу пояснить: ты прав, подозревая во мне чувства к рыжей. Я действительно полюбил ее. Не назло тебе, не по своей прихоти. Так вышло. И у меня никогда не было желания увести у тебя Хильду, влюбить в себя. Для меня самое главное, чтобы она была счастлива. А счастлива она будет только с тобой. Не потому, что вскоре меня не станет. Просто ты для нее все. И она очень хочет быть с тобой. Поэтому, я не знаю, какой приговор вынесут завтра на суде, но ты должен сделать все, чтобы быть с Хильдой. Ей безумно тяжело без тебя.

- Как будто я этого не понимаю, - проворчал Эонвиг. – Я и сам сейчас лежал, думал и решил, что если меня освободят, плюну на все и поселюсь где-нибудь у герков. Найду обычную работу, а творчество оставлю, как хобби. И как только обустроюсь, сразу же перевезу Хильду.

- Ты так и не понял, - покачал я головой. – Нет, то, что решился отказаться от любимой работы ради Хильды – это замечательно. Но пойми, ты все время ждешь подходящего момента. Ставишь перед собой цели: вот накоплю столько-то денег и уж тогда мы с Хильдой заживем вместе. Но уходят годы, а вы продолжаете жить раздельно. Я понимаю, что ты заботишься о рыжей, но почему ты решаешь за нее? Хильда не похожа на утонченную девицу, падающую в обморок от вида крови и требующую красивой жизни. Если ты ее любишь, то сразу забирай с собой. Пусть будут проблемы с жильем, деньгами, но вместе вы справитесь. Только не оставляй ее больше одну. Пожалуйста. Она заслужила право жить вместе с любимым человеком.

Я очень хотел, чтобы Ветер понял и согласился со мной.

 Эонвиг долго не отвечал. Он лежал, отрешенно глядя на стену.

- Наверное, ты прав, - тихо произнес он. – Наверное, прав…

А ближе к вечеру под окна нашей камеры пришла сама Хильда. И Ветер долго висел на подоконнике. Он улыбался и махал ей рукой, а она что-то говорила. Я старался не слушать и не вмешиваться в разговор. Пусть побудут наедине. Кто знает, быть может, в следующий раз они смогут увидеться через несколько лет. Дай-то Бог, чтобы Эонвига оправдали. Пусть хоть у кого-то появится шанс изменить свою жизнь.

Серия сообщений "Дневник Ноймана Эммерика":
Часть 1 - Дневник Ноймана Эммерика. 1
Часть 2 - Дневник Ноймана Эммерика. 2
...
Часть 32 - Дневник Ноймана Эммерика. 31
Часть 33 - Дневник Ноймана Эммерика. 32
Часть 34 - Дневник Ноймана Эммерика. 33
Часть 35 - Дневник Ноймана Эммерика. 34
Часть 36 - Дневник Ноймана Эммерика. 35. Финал!)