А что еще везти из Китая, если не чай?

Вообще, понятное дело — что угодно! Потому что Китай — источник товаров для бизнеса. Ну, а если не для бизнеса, а для души?<.p>

В прошлый раз, когда летели из Пекина, я вез с собой полутораметровый безладовый трехструнный музыкальный инструмент, чемодан скатертей для съемок еды и, разумеется, чемодан чая. Все только для души, никакой выгоды! 

А в этот раз график был настолько плотным, что у нас не было времени выбраться даже в ближайший к отелю торговый центр, не говоря уж о поездке на чайный рынок. К тому же, в Яньтае никто и не знал, есть ли там вообще оптовый рынок чая.

А тот чай, что я привозил два года назад из Пекина давно уже кончился. Хорошо, что мой друг Франц — чаеман, так он когда летит ко мне, или когда я приезжаю в Германию, подбрасывает мне по несколько килограмм очень приличного чая. Однажды таможенник в Шереметьево попросил поставить чемодан на ленту сканера, для проверки. Встревоженно спросил:

— А откуда Вы прилетели?

— Из Германии?

— Тогда что это такое, в больших упаковках?

— Чай!

— Как это — чай? Из Германии?

Пришлось объяснять парню, что да, из Германии, потому что наши чаеторговцы — алчные скоты, везут либо вовсе мусор, либо что подешевле. А мой рот — не мусорная свалка, зачем мне наливать в себя, что попало? Вот и приходится везти чай из Германии, жаль, что не из Лондона или Нью-Йорка, потому что лучшие образцы чая закупают торговцы из тех стран, где в чае хорошо понимают, и где на чай есть платежеспособные покупатели.

В начале двухтысячных, когда я был уже очень увлечен кулинарией, я понимал, что чай, который можно было купить в Фергане и Ташкенте, стал совсем запредельной дрянью. Когда-то СССР, чтобы соблюсти торговый баланс с Индией, которую тоже изо всех сил пытались затащить в социализм, закупал на биржах лучшие образцы чая — те самые «со слоником», да еще цейлонский был ох как хорош. Московская чаеразвесочная фабрика им. В. И. Ленина, пачки в виде кубиков, по 50 грамм — помните?

А другая большая чаеразвесочная фабрика была в Самарканде — чай зеленый, байховый № 110, так себе, но на каждый день сойдет, и чай зеленый № 95 — с дымком, любимый всей Средней Азией, дефицит — страшный. Я не понимаю, зачем советская власть в лице госплана возила его в Москву? Все равно узбеки, отстояв длиннющие очереди в универмаге Москва на Ленинском проспекте или в чайно-кофейном магазине на улице Кирова, напротив почтамта, скупали его весь, устраивая для этого карусели — ведь продавали по две пачки в одни руки. Скупали и увозили обратно — в Самарканд, в Фергану, а в Ташкент уже поменьше, потому что в Ташкенте почему-то пили еще и черный чай, а бывал такой — помил-чой, то есть черный, но слабозаваренный, по интенсивности цвета настоя почти не отличавшийся от хорошо заваренного зеленого.

В общем, чай, который можно было купить в Узбекистане 15 лет назад был откровенным мусором и травой, накошенной где-то поблизости от Самарканда. И всяческий «импорт» был результатом алчности — купить подешевле и продать пусть и не слишком дорого, но по максимально возможной цене, лишь бы продукт оставался доступным для широких масс.

И как раз в те дни, когда моя тоска по нормальному чаю достигла предела, в почтовом ящике я обнаружил газету с объявлением «Китайский элитный чай, напротив «Голубых Куполов». Немедленно поехал в Ташкент, нашел магазин на первом этаже огромного панельного дома неподалеку от МВД, вошел и обалдел.

Огромные банки из нержавеющей стали, полная витрина невиданного прежде чая, в небольшом зале чайный столик и запах, Боже, какой запах стоял в этом магазине. За прилавком стояли две девчушки, облаченные в китайские халатики, но ничего в чае не понимающие, решительно ничего.

В складском помещении я заметил человека, мне показалось, что это китаец. Я спросил девушек:

— Это хозяин? — И, получив утвердительный ответ, обратился к нему с речью.

— Спасибо Вам, уважаемый, что открыли такой магазин в нашем Ташкенте!

Он ничего не понял, но позвал переводчика. Сели втроем за чайный столик, переводчик повторил ему мою фразу на китайском и началось настоящее чудо.

Бай Пин — так звали китайца, стал с удовольствием заваривать один чай за другим и я могу вам сказать, что не встречал с тех пор в одном месте сразу столько чайных шедевров. Бай Пин, видя мое восхищение, заваривал чаи все дороже, все лучше и я стал заказывать:

— Взвесте мне этого 200 грамм, этого 500, а этот почем?

Чайная вакханалия продолжалась несколько часов и в конце, почти без надежды, я спросил:

— А могу я купить еще и доску, на которой Вы заваривали чай? И точно такой же набор, и такие же чайники, и эти, как их там называют, гао-лянь, что ли?

К моему счастью мне продали все, что я только не пожелал.

Но о том, какое счастье в тот день случилось у Бай Пина я узнал только через несколько лет. Мы подружились, я неделю не мог прожить, чтобы не навестить его. Бывало, выеду из Ферганы в пять утра, чтобы к девяти быть в Ташкенте, а дорога через ремонтирующийся, строящийся перевал, ужас, а не дорога. А потом весь день по ташкентской жаре, трудные переговоры, какие-то погрузки, документы, счета-фактуры. Часам к трем дня голова гудела, спина болела и я готов был отдать все, лишь бы снова почувствовать себя человеком.

А не надо было отдавать все, надо было всего лишь поехать к Бай Пину. Я приходил к нему, он заваривал несколько видов чая подряд, мы пили чай, беседовали и через час я выходил из его магазина так легко, как будто мне в ноги пружинки вставили. Глаза раскрывались и начинали видеть мир иначе, откуда-то пробуждался аппетит и я звонил обратно, в чайный магазин:

— Бай Пин, а пойдем, поужинаем вместе?

И мы шли в какой ни будь китайский ресторан, которые в то время как раз только начинали открываться по всему Ташкенту.

В ташкентских китайских ресторанах готовили намного лучше, чем в москвоских. Во-первых, сказывалась близость к Китая — привезти можно было любые продукты, специи, соусы, что хочешь. Во-вторых, никто не заставлял китайских поваров подстраиваться под чуждые для них вкусы, как это происходит в Москве, где китайская еда не острая, не соленая, не кислая, не пряная, не маслянная и вообще никакая.

В ташкентских китайских ресторанах можно было в любой момент выпить из огромной бутыли водки с засушенными тритонами, скрученными змеями, какими-то ягодами, таинственными орехами и прочим, что непременно должно было укрепить сердце, обострить зрение, улучшить слух, выпрямить криво растущие зубы и улучшить потенцию.

И вот, мы с Бай Пином как-то разговорились по душам — как же мне повезло, что он приехал в Ташкент. А он, наконец-то, тоже раскрыл свою душу.

— Я открыл чайный магазин в Москве. Но там мой чай никому не был нужен. Мне сказали, что лучше бы я открыл магазин там, где люди понимают в зеленом чае — например, в Узбекистане. И я переехал в Ташкент, перевез все товары. И просидел в Ташкенте три месяца, ровно три месяца без единого покупателя. В день, когда истекала трехмесячная аренда, я уже складывал товары, чтобы освободить помещение. И тут пришел ты и скупил пол магазина. С того дня моя торговля сдвинулась с места. Ты принес мне удачу на своих ботинках!

Мне стала понятна симпатия, с которой относился ко мне Бай Пин, его супруга и даже его сын-школьник.

Наверное, под влиянием дружбы с этой семьей я отправил свою дочь учиться в институте китайскому языку, надеюсь, что она об этом не жалеет, потому что она овладела китайским с удовольствием и только отсутствие практики не позволяет ей заговорить, как запеть — немного затрудняется пока в синхронном переводе.

На первой фотографии, открывающей этот пост, мы в китайском городке Qingdao — по-русски надо читать не то Цингдао, не то Чингдао — что-то среднее. Ну, как вам сказать, «городок»? Миллионов на пять, на шесть — не больше!

Красивейший, прекрасный, очень уютный город на берегу бухты. Он чем-то напоминает Баку, он расположен точно так же, только на другом краю Земли, он чем-то напомнил мне Германию — я не понимаю, чем и почему. В этом городе много тенистых, засаженных деревьями улиц, посреди города растут скалы, частью покрытые лесами, а частью голые. Море прекрасное, спокойное, какое-то курортное море. По утрам между гор плывет туман и если бы у меня было время, я бы наснимал в этом городе столько ландшафтных фотографий, что просто жаль, очень жаль, что времени было так мало. И в этом городе находится издательство, которое проявило интерес к моим книгам.

Еще в прошлый раз, в Пекине, когда мы сидели на церемонии награждения, я сказал дочери:

— Если меня наградят и вызовут на сцену, ты пойдешь со мной и переведешь на китайский, что я скажу.

Она начала спорить со мной:

— Папа, ну чего я пойду? Это твоя награда, тебя наградят, а не меня!

Всегда слушайте родителей и не считайте себя умнее тех, кто вас родил и сделал такими умными! Не спорьте, когда вас просят о такой мелочи, как подняться на сцену и сказать пару слов! Она все-таки пошла со мной на сцену. Когда она заговорила по-китайски:

— Мы благодарим великий китайский народ за гостеприимство! — по залу прокатилось китайское «ааааххх!»

И это сработало! Нас запомнили. В тот вечер на сцену поднимались сотни иностранцев — а для китайцев мы все на одно лицо, имейте в виду. Но никто не сказал ни слова по-китайски, все говорили по-английски, французски, испански, что угодно, но хотя бы несколько слов, чтобы продемонстрировать уважение гостя к хозяевам! Вы понимаете, как это воспринимается китайцами, которые вполне справедливо считают себя обитателями одной из величайших стран мира? Приехали и щебечут здесь на своих язычках, неужели трудно выучить язык, на котором разговаривает полтора миллиарда не самых глупых людей этого мира?

И уже во Франкфурте, на выставке, в прошлом году осенью, идет мимо китаец — я его не узнал, а он меня — узнал. Остановился и говорит:

— Вы были в прошлом году в Пекине? Вы были с дочерью? Она говорит по-китайски? А покажите мне ваши книги! О, какие тяжелые! Вы не могли послать их почтой в мое издательство?

И оставил визитку. Мы отправили книги, через несколько месяцев пришел ответ:

— Мы готовы издать Вашу книгу на основе материалов, собранных в Ваших предыдущих книгах. Началась переписка, нам было немного тяжело общаться на китайском, они предложили нам перейти на английский и все — на этом общение оборвалось. Поэтому когда я узнал, что Чингдао всего в двух-трех часах езды на машине от Яньтая, мы в последний день поездки заменили билеты, взяли такси, сняли гостиницу на одну ночь в Чингдао и поехали в это издательство сами.

И правильно сделали! Нас встретили радушно, но оказалось, что человек, с которым мы пытались общаться на английском знает его на уровне вот из йор нейм ай эм бой фром чайна. Но он привел китайского корейца с замечательным английским и мы провели плодотворнейшие переговоры. Всем стало понятно, что у нас все получится и что сотрудничество с этим издательством не на один год и не на одну книгу. Так что Чингдао я еще поснимаю — там прекрасно, поверьте мне!

Пока сидели в издательстве, на кухне для приемов гостей, нам без конца подливали замечательнейший чай — уж Бай Пин-то научил меня разбираться в этом даре китайских богов.

И я спросил:

— А в Чингдао есть чайный рынок или магазин?

Мне пообещали:

— Обязательно купим вам хороший чай!

И повели за угол того здания, где расположено издательство. С другой стороны был вход в небольшой чайный магазин для своих, для местных. Там, в отличие от магазинов на пекинском чайном базаре, было всего три-четыре сорта чая, а на упаковках были наклеены ценники. Он продавал только то, что пьют в Чингдао и все равно там каждый знает, что сколько должно стоить. Туристы в этот магазин не забредают — кого обманывать?

Но вы бы знали, с каким радушием принял нас хозяин этого магазинчика! Он заваривал нам чай, как будто танец танцевал. Он нам давал скидки, видя, что мы покупаем от каждого сорта по пять-шесть больших упаковок, и это были щедрые скидки — тридцать процентов, даже пятьдесят! Он отнесся к нам не как к туристам, на которых грех не заработать, а как хозяин к дорогим гостям, он думал не о прибыли, а о том, как нам еще угодить! И чай у него хранился, как и положено, в холодильниках. Многие сорта в вакуумных упаковках, одну из которых он отказался мне продавать — вакуум нарушился! Я говорю:

— Да это же не рыбные консервы! Давай! Я просто выпью эту пачку первой!

Тогда он согласился:

— Если так, то можно!

И вы бы видели, как ему было интересно расспрашивать о России, как мы там (здесь) живем, какой сорт чая больше любим.

Вот вы какой сорт чая больше любите, а, дорогие россияне? Я люблю все сорта — лишь бы хорошего качества. Ведь каждый сорт был создан кем-то для особого региона, для особого самочувствия, для людей, для их наслаждения. Ну какой же чайный мастер берется за создание чая со словами «сделаю какую ни будь ерунду»? Поэтому в каждом хорошем и правильно заваренном чае есть частичка чьей-то души.

Неслучайно чай любим не только в Китае, не только в тех местах, где его с недавних пор тоже стали выращивать — в Индии, на Цейлоне, Иране, Азербайджане и даже Краснодаре. Говорят, в Кении тоже чай выращивают — слышали?

Но ведь любят его там, где он и не растет! От Монголии, Средней Азии, Казахстана и Калмыкии и вплоть до Марокко, где пьют китайский зеленый чай, но заваривают его уникальным способом. А еще чай любят от Сибири, через север Германии, где есть люди, которые по религиозным соображениям не пьют спиртного, но зато знатные чаеманы и умеют заваривать чай так, что ого-го, закачаешься и вплоть до Англии, где в чае, поверьте мне, ох, как разбираются.

Уникальный дар природы — чай. Неохватное явление, невозможно ни рассказать обо всем чае, ни хотя бы попробовать все, что называют чаем на этой планете. Можно рассказать только о том, как я его люблю. Чего и вам желаю!

Источник